Неспящие в Чикаго

— Так, ну что, давай посмотрим твоё сердечко, герой? Мы готовы, Джексон, можем начать! — Кларк мягко коснулась датчиком груди ребёнка. — Левое предсердие - двадцать шесть миллиметров… Конечно, диастолический размер левого желудочка сорок миллиметров. Чуть увеличен, но гипертрофии нет. Ага… Правое предсердие - тридцать три миллиметра, всё в норме. Функции клапанов не нарушены. ЭХОКГ без патологии, напишешь в заключении, Джекс? — Кларк получила на руки готовое заключение и помогла маме мальчика с салфеткой, чтобы вытереть гель. — Не было больно, Пол? — Нет, только немного щекотно, — показал пальцами рыжеволосой мальчишка, что заставило улыбнуться всех присутствующих в кабинете. — Это хорошо, дорогой. — У Пола всё в порядке, Доктор Гриффин? — спросила его мама, но уже по тому, как спокойно Кларк вручила ей бумаги с заключением, женщина понимала, что никакой опасности нет и заметно расслабилась.       Было всегда что-то в выражении лица Кларк, что-то очень заверяющее, что всегда давало надежду её пациентам.       Даже при плохом раскладе Кларк всё равно сохраняла внешнее спокойствие, потому что его было важно передать пациентам и их близким. Паника — главный враг болезни. Её девушка старалась максимально исключить из своей профессиональной и личной жизни. Это отвлекало. — Не о чем беспокоиться, могу вас заверить. Мальчик хоть сейчас может вступать в бейсбольную команду. Шумы бывают, и во многих случаях, не представляют собой опасность, главное раз-два за год проходить диагностику.       Мама мальчика благодарно пожала руку врачу и уже поспешила за торопящимся на выход рыжеволосым сорванцом. Кларк и Джексон с пониманием посмотрели на ребёнка: хорошо, что в этом возрасте их ещё не тревожили те вещи, с которыми они, взрослые, сталкивались каждый день. — Честно говоря, замечаю, что наша клиника сейчас на пороге открытий. — Да? С чего же такие мысли? — Кларк вопросительно взглянула на коллегу, пока они забирали бумаги из диспетчерской.       Друг многозначительно обвёл рукой помещение, где вокруг царила атмосфера некой ажитации: врачи перемещались из кабинета в кабинет, пациенты, кто своими ногами, кто на колясках, тоже наполняли коридоры. — Было проведено много исследований, и ты же знаешь, сколько таких же специалистов, как ты, возвращаются со стажировок. Я приглашён уже на три конференции в этом месяце. — Ох, да, — она согласно кивнула. — Недавно связывались с коллегами-нейрохирургами. Назовём это заочными встречами. — Что же в них особенного? — Двое врачей сейчас в Гарфилд центре в Калифорнии, ещё один, кажется, был хорошим маминым знакомым, он вообще в Сиднее. А профессор Маккензи? Он преподавал у нас на пятом курсе. В общем, теперь я постоянный заседатель левого нижнего угла в «зуме». — Удобства технического прогресса двадцать первого неоспоримы, Гриффин. — Да! — воскликнула она, прижимая к себе папки с анамнезами и параллельно нажимая на кнопку лифта. — Во всяком случае, я не знаю, как бы мы ещё все связывались с Беккой Франко, которая всё ещё в Вашингтоне.       Они взяли по капучино из автомата и направились в лаборантскую. За такими случайными рабочими разговорами Кларк могла в деталях представить свои дальнейшие «наполеоновские» планы, как их называл тот же Джексон. В целом и в общем, они продвигались довольно неплохо с начала её работы здесь, и тот «порог открытий» был во многом благодаря Бекке и тому, что она собрала все умы Америки на одной онлайн-платформе. Быть в числе тех, кто за рулём — честь для начинающих специалистов, которым была Кларк. Стажировка в Париже, прилёт домой… Здесь девушку то и дело посещали навязчивые неприятные мысли, мешающие её отношениям с Эбби.       Попала бы она в эту негласную команду Бекки, если бы не респектабельность её матери?       Все были уверены, что в не сомнений она зарекомендовала себя ещё во французской столице, «что они хотят видеть её в будущем медицины», но никто не знал, как порой, она съедала себя по ночам, потому что могла настоять и отказать маме в Аркадии. Там будь что будет.       Но она чувствовала себя на своём месте здесь.       Одна мысль тянула за собой другую и так по кругу.       В лаборантской её ждал сюрприз. До глупой улыбки приятный сюрприз в виде букета розовых роз на столе. — Вот это романтика! — присвистнул Джексон, который успел схватить букет раньше неё и теперь норовился прочитать записку. — Отдай её сюда, Джекс. — И что, даже не дашь узнать от кого? — смеялся тот, хотя только слепой не знал о ухаживаниях за ней молодого доктора Коллинза.       Все недовольные медсёстры, даже этому несчастному слепому, указали бы на очевидные факты.       Кларк не хотела скрывать, что ей было приятно такое внимание от Финна. Каждый раз, когда ей нужно было пересечься с коллегами из педиатрического, она чувствовала, как начинала нервничать, потому что они вновь столкнуться взглядами, или парень пригласит её выпить на диванчиках кофе.       Всё чаще он провожал её после работы, а количество переписок и милых улыбок, даже когда она бормотала всякую чушь, не могло не радовать. После того, как она опоздала на их «винную» девчачью встречу, Октавия с Рейвен уже прямым текстом говорили ей, что скоро стоит ждать следующего шага, и что возможно, девушке просто нужно дать «симпатяге» понять это.       Кларк на это только смущённо отводила глаза и посылала их куда подальше. Может она и хотела, но было бы это сейчас важно, когда парень так мило и романтично проводил с ней время? Торопить события часто приводит к не самым счастливым финалам.       Отмахнувшись от любопытного Джексона, Кларк в предвкушении прочитала записку. Парень хотел встретиться с самым очаровательным доктором Аркадии в атриуме первого этажа уже через двадцать минут. Как раз во время её законного перерыва. Что бы это могло быть, мистер Коллинз? — Кларк уже несколько раз поправила волосы, чуть подкрасила глаза и теперь пыталась максимально незаметно покинуть своих коллег за обедом. Она так и не смогла заставить себя съесть хоть кусок сандвича.       А если он именно сегодня?       И не ошиблась. — То есть все выходные ты будешь скучать? — спросил он, облокотившись о стену, а его чуть длинные волосы красиво обрамляли улыбающееся лицо.       Кларк закатила глаза, отрываясь от разглядывания парня, но сама неосознанно встала к нему ближе.       И губу она прикусила совершенно не потому, что не хотела бы скучать в эти выходные. — Возможно планы и есть. Друзья вряд ли оставят меня на растерзание маме на целых два дня. — А если это буду я? — его глаза и губы теперь были к ней ближе, чем когда-либо. — Если я займу это время?       Вот он момент, когда ты уже знаешь, что ответ и не нужен, и лишь короткий кивок со стороны девушки, становится немым сигналом к действиям. Его поцелуй был невероятно нежным, не откровенным, и бабочки радостно пустились в полёт. Легко и почти без лишних мыслей.       Голова ещё кружилась от поцелуя, а губы приятно покалывало.       В белых халатах и почти готовые вновь вернуться к своим сменам, они стояли, смущённые от первого настоящего физического контакта, который… Что-то означал? Теперь уже точно. — Я имею ввиду, — Финн с надеждой и некой долей неуверенности смотрел на неё. — Проведёшь ли ты эти выходные со мной, как со своим парнем?       Скрывать улыбку больше не было причин, а ответом самому обсуждаемому всеми доктору клиники послужил ещё один невесомый поцелуй.

***

      В субботу обещанный выходной они так и не провели: как главного в отделении, его вызвали на смену, на что Кларк точно не могла обидеться. Сама часто «радовала» близких неожиданными изменениями в планах.       Но это значило и ещё один день в мыслях о работе, нынешней жизни дома и многом другом, о чём она иногда вообще запрещала себе думать. Дни к концу июля стояли такие же жаркие, но сейчас небо над их штатом уже который день было окрашено в дождливый серый. Такая погода всегда располагала к тому, чтобы запереться дома, слушая музыку и размышляя над всем подряд. Меланхолия и небольшая терапия одиночеством.       Финн уже с утра написал ей в мессенджер, и почему-то такие простые вещи давали ей точно понять, что она действительно начала новые отношения. Спустя столько лет. Непривычные, но приятное щекочущие ощущения одолевали девушку в такие моменты «осознания». — А пока Кларк ходит и мечтает о том, как останется с Финном наедине в его квартире, мы бы могли решить, какую из картин подарим Линкольну. — Хочешь сказать, я настолько очевидна? — Кларк даже успела обидеться, но мысленно дала себе подзатыльник за чрезмерную эмоциональность. Хотя её ли в этом винить, всё дело в Финне его поцелуях и объятиях.       Девушки вошли в частную художественную квартиру-студию одной девушки, которую Октавия нашла в социальных сетях. Она рисовала превосходные эскизы, и одну из её работ младшая Блейк хотела подарить своему молодому человеку на день рождения. Октавия конечно знала к кому могла бы обратится заместо частников, но Кларк предпочитала это не обсуждать.       Ещё не войдя в помещение, давно забытый запах вдруг распотрошил все чувственные рецепторы. Масляная краска. Спирт. Запах свежих недавно распакованных холстов.       В груди что-то отчаянно сжалось, и это ощущение посылало опасные сигналы. Воспоминания, которые она так долго заталкивала в самый дальний чулан, стали вновь перед её глазами. — Как странно, думала вы рисуете только портреты и хотела заказать у вас один, — Октавия обвела холсты с пейзажами и натюрмортами. Она говорила с девушкой в чёрном фартуке, но Кларк то и дело ловила на себе внимательный взгляд Блейк. Но сама Кларк тщательно его отводила, потому что это было сложно.       Сложно вернуться в прошлое, причинившее столько боли, пусть помимо боли она похоронила в нём и свои давние страсти и мечты. — Красиво. Это же Лейквью, смотри.       Рейвен коснулась плеча подруги, и только тогда она обратила внимание на небольшое полотно, висящее на самом выгодном в плане освещения месте, прямо напротив окна.       Тогда ей пришлось задержать дыхание.       Просто вспомнить, как это делать. — Не говори, что купила самые дорогие краски, чтобы притащить меня на забытую Богом бухту. — Это лучший пляж на всей планете, Уэллс, и ты будешь сидеть здесь и смотреть, как я запечатлею его своими «дорогими» красками. — Подаришь этот рисунок мне? — Конечно.       Почти ностальгическое, тёплое касание плеча, она почти забыла какого это, но в то же время раны всё ещё свежие.       Холодные цвета синего и серо-голубого, даже асфальтного, с точностью предавали озерный берег Мичигана. Это место, о котором никто не знал. Никто кроме них. Вид с бухты Белмонт. Она прибегала с утренних семинаров, брала с собой карандаши и иногда звала с собой лучшего друга. Они сидели на тех деревянных настилах: Кларк рисовала, а он рассказывал самые простые истории.       Она любила эти истории. Истории двух лучших друзей, которые в один миг перестали ими быть.       Октавия в этот день выбрала ту самую картину, нарисованную девушкой где-то рядом с Линкольн парком, на берегу Мичигана. Кларк так и не смогла ответить девочкам, что в ней зацепило её , но доверились вкусу подруги.       Чёрт его знает, что повело ее в тот вечер на бухту. Кларк даже не знала, что в ящиках всё ещё хранились её карандаши и краски, но почему-то взяла их и теперь в какой-то прострации сидела на уже немного подпорченном настиле. Ветер волновал воду и заставлял волны с пеной разбиваться о камни. Девушка любила это место за тишину. Здесь и правда можно было предаться своим мыслям, но сейчас это доставляло практически физическую боль. Кларк сглотнула и сделала в наушниках мелодию громче.       Крепко сжимая в руках бумагу, она чувствовала себя слабачкой. Потому что спустя столько времени так и не смогла побороть себя и вернуться к тому, что любила делать всю жизнь. Боялась себя. И на этом месте она не сидела уже четыре года, и теперь, быть здесь одной, как предавать их общие с Уэллсом воспоминания.       Карандаш в руках дрогнул, так и не проведя ни одной линии по бумаге. — Чёрт, — Кларк отодвинула в сторону все предметы, дрожащими руками убирая волосы с лица.       Нет. Она не может. Как бы не хотела забыть, как бы не хотела предавать, это она была первой, кого предали.       Не она положила всему конец.       Пусть тогда она лучше будет слабой, пусть избегает своего прошлого, но это тяжело возвращаться туда, где тебе причинили боль, и где произошло всё самое страшное в твоей жизни.       Не может…       … перестать не доверять.       Беллами лежал посреди кровати с открытой настежь форточкой, прохладный ветер сквозняком бегал по тёмной комнате.       В ушах только музыка. Он редко позволял себе просто так, бесполезно, предаваться размышлениям. Мечтать под любимые мелодии… Странно, потому что он и не умел мечтать.       Просто наносил себе ещё больше невидимых ран. Винил за то, что всё сделал «недо». Почему Октавия всё ещё не доверяла ему? Почему до сих пор молчала? Он знал этот взгляд, сейчас наблюдал всё чаще, когда они просто сидят за столом, и он видит, что ей нужно спросить. Но она решает в сторону того, чтобы промолчать, замять что бы там не было в её сумасшедшей голове.       Он мог бы признаться самому себе, что это не она не доверяла ему, что дело в идиотском упрямстве обоих. Его панцире. Нежелании выходить из привычного уклада, где она - его младшая сестрёнка, и они пытаются выжить одни без родителей. Он так привык.       Всё взваливать на себя. Не делиться: ни заботой, ни мыслями, ни ответственностью. Его сестра — его ответственность.       Проще было жить с вечным чувством вины, чем попытаться принять очевидные факты. Всё бред. Он вовсе не подыхает от этой тяжести, не имеет права.       Но иногда тяжело заткнуть…       … внутренний голос. Сделай первый шаг, будь смелей — тогда она действительно трус, если не может?       Не может перестать бояться боли?       Она же надёжно её спрятала в себе, похоронила на той трассе, закопала в реанимационной палате, где пролила все свои слёзы?       Да, конечно.       Кларк с испугом закинула листочки и карандаши обратно в сумку, но её щёки не жгло от слёз. Глаза почти не жгло, в отличие от ран на сердце. В голове проматывались образы пятилетней давности, посиделки у озера, её испачканные в краске руки и их с другом заразительный смех.       И вот она снова похоронила их себе, где им место, она снова приказала мыслям…       … заткнуться. Он не будет рвать на себе душу.       Пусть такие проблемы он оставит на потом. Надо поменьше устраивать эти меланхоличные вечера и побольше концентрироваться на чём-то материальном, реальном.       Отрицать — не выход, но так было чертовски проще.