Разные

Да и ты пойдешь своей дорогой Распылять безрадостные дни, Только нецелованных не трогай, Только негоревших не мани. ©Сергей Есенин

Мы шли по безлюдным улицам — я, Астрид и чёрный пёс, которого теперь следует торжественно именовать Беззубиком. Конечно, для подобной клички он был весьма страшноват, однако такой вариант всяко лучше примитивных «Бинки» или «Спарки», которыми величают своих питомцев лишённые фантазии хозяева. Тот неоспоримый факт, что на по обыкновению шумных обочинах с магазинчиками и кафешками было до смешного пусто, можно было объяснить только тем, что в три часа дня порядочные люди гнут спины на работах, в школах, колледжах и институтах. Я же дожидаться окончания уроков не стал, а Астрид не хотела возвращаться без меня — на школьном дворе особенно не развлечёшься. Не прихватить с собой Беззубика было бы сущим преступлением — как-никак, эта животинка теперь была моим официальным компаньоном. «Мы в ответе за тех, кого приручили», — писал когда-то сам Экзюпери, и я, взглянув в большие зелёные глаза своего нового друга, сполна осознал всю открытую и скрытую истину этого крылатого выражения. Теперь Беззубик — моя собака. Моя. — Эй, братец, — я слегка потрепал пса за ухом, когда тот ни с того ни с сего прыгнул прямо на Астрид, зацепившись когтями за её клетчатую юбчонку, — Портить чужие вещи нельзя, даже если это одежда нашей блондиночки. — Всё в порядке, — девушка улыбнулась, разглаживая на юбке складки — хвала небесам, Беззубик не успел порвать её, однако оставил грязные разводы, — Я так или иначе собиралась постирать её сегодня вечером. — Извини, — всё-таки, это мой пёс, и я отвечаю за него теперь. — Не переживай, правда. — С чего ты взяла, что я переживаю? — лимит моей тактичности был окончательно и бесповоротно исчерпан, а потому в ход пошла старая добрая грубость, от которой меня самого уже, честно говоря, на изнанку выворачивало, но которая «включалась» по инерции, на уровне приобретенного с годами рефлекса, — Это обыкновенная формальность, блондиночка. Расслабься. — Почему ты не можешь быть искренним? — Астрид спрашивала просто и с любопытством, без тени претензии в голосе, и это заставило меня снова почувствовать себя до смешного паршиво — как сутра, когда я звал её на те глупые танцульки — ведь даже когда я выставляю себя последним ослом, она всё ещё остаётся добра ко мне — как будто знает наверняка, что это только лишь пустые глупости, — Ты ведь не настолько… — Какой? Она остановилась прямо посреди тротуара. Опустила голову, поступила взгляд и сжала тонкие пальцы в замок — точно провинившаяся первоклашка в кабинете у директора. Осенний ветерок легко трепал ей белесую чёлку, по серому асфальту пролетали сухие листья и всё это казалось мне таким глупым, как в тех знаменитых фильмах о грустных подростках — слепая романтика выгоревшего рыжего цвета с запахом дождя и кофе. В такие моменты влюбляются, потому что их зачем-то хочется сохранить в себе, запихнуть в укромный уголок души и вспоминать потом холодными вечерами. Однако ещё больше влюбляются в людей, с которыми эти самые моменты связаны, и сейчас я готов был поклясться, что чуть ли не впервые в жизни испугался того, как ответит мне Астрид, черт бы её побрал, Хофферсон. — Я не могу сказать, — она опустила голову ещё ниже и вся будто бы сжалась — то ли от холода, то ли от моего, может быть, чересчур холодного взгляда — и ещё не известно, что из этого хуже. — Говори, — я подошёл к ней почти вплотную и, двумя пальцами приподняв её лицо за подбородок, заглянул ей прямо в глаза — большие, голубые и по-детски наивные. — Плохой, — обречённо выдохнула Астрид. Ну, конечно. А чего ещё я должен был ожидать после стольких лет банального «игнора»? После всего дерьма, которым я так благосклонно наградил эту ни в чем не повинную девочку — а ведь она достойна куда большего, чем-то, на что рассчитывает! Уж точно большего, чем я. У моих ног вдруг протяжно завыл Беззубик. И ведь понимает всё, псина разумная. Видит, что что-то не так, и скулит, будто бы чувствует, как ужасно сейчас на душе у его новоиспеченного хозяина. — Астрид… — и на кой-черт я сказал её имя? Как будто бы это что-то изменит! — Ты не плохой, нет, — она зачем-то положила свою руку мне на плечо и тепло улыбнулась — так, как улыбаются маленькие дети, совершив очередную безобидную шалость, — Просто… другой. — Ладно, окей. Я понял тебя. — Нет! — так смешно и нелепо моя блондиночка дернулась ко мне, пытаясь схватить за руки, но что-то пошло не так: перецепившись через собственные ноги, она упала прямо на меня — обхватила меня за шею, чтобы не упасть совсем, да так и повисла. — Эй, аккуратнее, — мне хотелось и злиться, и смеяться одновременно — с одной стороны, подобное вторжение в моё личное пространство было не особенно приятно, а с другой — обнимать Астрид в попытке «уберечь» от падения оказалось не так и плохо. Напротив — мне вдруг захотелось обнять её ещё крепче, дабы защитить эту неуклюжую девчонку, которая и двух шагов-то не ступит, пока её кто-нибудь за ручку не возьмёт. — О, черт! — Хофферсон попыталась высвободиться из моих «объятий», однако сея попытка не увенчались ровным счётом никаким успехом — я прижимал её к себе довольно крепко и отпускать пока ещё не собирался. Беззубик же, оставшись обделенным, вдруг громко и чуток противно залаял — ему удалось привлечь наше внимание, потому что Астрид я всё-таки отпустил, и она, полноценно залившись краской, чуть ли не на метр отпихнула меня от себя. — Не нравится, когда я к тебе прикасаюсь, блондиночка? — усмехнулся я, и она в попытке «спрятаться» закрыла лицо ладонями. — Да… То есть, нет… То есть… — Эй, Астрид, — я сам вдруг не на шутку удивился собственному голосу — чересчур серьёзному и какому-то… взрослому, что ли? — Всё в порядке. — Как скажешь. И что между нами, черт возьми, происходит? Что же я делаю? Зачем это всё? Эти чёртовы прикосновения, от которых почему-то перебивает дыхание, от которых учащается пульс и внутри, под горлом, появляется щемящее сладковатое чувство — потому что хочется ещё и ещё. Неужели именно это чувствуют люди, когда встречают… тех самых? И, если так, то разве Астрид — и есть та самая? Эта Астрид — маленькая блондиночка, порой стервозная и временами навязчивая? Эта Астрид — милая девчонка, готовая следовать за мной хоть на край света просто потому, что единственная видит во мне то настоящее, которое я так упорно и неудачно скрываю вот уже долгие годы? Эта Астрид — Астрид Хофферсон, стоящая сейчас передо мной? Да. Да, черт бы её побрал. Вот только чувство злости и раздражения, которое частенько накатывало на меня в ее присутствии, вдруг исчезло. Угасло, испарилось — будто бы и не было. Мне больше не хотелось отталкивать её — напротив, появилось желание быть с ней рядом, касаться её тонких, бледных рук, смотреть в её большие глаза и… — Нам пора, — она смешно дёрнула плечами, и я наконец-то отпустил её, — Скоро вечер, а нам… мне ещё нужно подготовиться. — Бал, верно? Ещё не передумала идти туда со мной? — С чего ты взял? — Просто интересуюсь. — А что будешь делать с ним? — Астрид указала на сидевшего рядом Беззубика — ему явно наскучило происходящее вокруг, и теперь он просто вертел головой вправо-влево да вилял чёрным, прилизанным хвостом. — Попытаюсь сделать так, чтобы отец не вышвырнул его за порог. — Тогда — удачи. — Спасибо, — усмехнувшись забавности этой немного нелепой ситуации, я взял её за руку и притянул к себе, обнимая на прощание. Эта девчонка едва ли доставала мне до шеи, и со стороны мы с ней, наверное, выглядели смешно, но меня это, честно говоря, не особенно волновало — я просто чувствовал её дыхание, её руки, обнимающие меня за пояс… И тут произошло то, чего ни я, ни, возможно, сама Хофферсон откровенно не ожидали. Она вдруг ни с того ни с сего привстала на носки и легко — о боги всемогущие — поцеловала меня в щеку. У меня не осталось ни слов, ни мыслей. Только перед глазами замаячила белобрысая коса — отпустив меня, она тут же убежала. Значит, я не ошибся. Значит, за секунды всё-таки можно влюбиться. Чтоб землю уносило из-под ног, чтоб голова кружилась от осознания того, что ты чувствуешь и чтоб задыхаться от этого. Но зачем? Зачем именно сейчас? Именно с ней? Вот только «сердцу не прикажешь» — и мне, видимо, теперь предстоит убедиться в этом на собственной шкуре.