Разные

Жизнь — обман с чарующей тоскою. © Сергей Есенин

Привычно и глухо за мной закрылась входная дверь — тихо скрипнули петли, однако в пустой квартире, как известно, тишина порой слишком громкая. Отец, конечно же, давно уехал. Ни звонка, ни смс, ни даже записки — он, как обычно, просто вышел из дома и разница была только лишь в том, что вернётся он не вечером «к ужину», а только к самой пятнице. Казалось бы — не велика потеря, да и не впервой мне оставаться вот так одному в доме. Вот только — все семейные праздники мы с ним проводили вместе, какими бы скудными, бедными и натянутыми не были наши с ним отношения. Семья ведь на то и семья, чтобы пытаться из ничего выстроить хотя бы что-то, даже если с виду всё совсем безнадежно. И я пытался. Вот только отец, к сожалению, недооценивал мои старания. Он будто бы нарочно отталкивал меня, не принимал и не понимал. Ему было всё равно, чем я живу, о чем думаю и что делаю. Он лишь изредка интересовался моей учёбой — и размытый ответ «нормально» его вполне устраивал. О, черт возьми, да он ведь даже не знал о том, что я, мать его, художник! Ещё бы — ведь все краски, кисти, карандаши и холсты я покупал за свой «персональный бюджет», благосклонно выделенный моим дорогим папочкой якобы на еду в школе. Но лучше уж немного поголодовать, чем потом обходиться дешёвой атрибутикой… Бросив свой школьный рюкзак куда-то в угол, я устало опустился на кровать. Часы благополучно оттикали три часа по полудню, а это значило, что времени на «бальные» сборы у меня осталось неприлично мало — всего-то пару часов с неполной половиной, чтобы успеть зайти за Астрид и ровно в шесть оказаться в школьном спортзале, украшенном по такому поводу всевозможными лампами и гирляндами, а так же оснащенном стереоустановкой, дабы помешанные на всей этой ерунде школьники могли благополучно «оторваться» на столь сомнительном мероприятии. Бред, да и только. Однако, как ни странно, сегодня я буду одним из участников этого самого бреда, причём подписался я на него совершенно добровольно — и, надо сказать, ничуть не жалею об этом. Ну, может быть, совсем капельку. Потому что сейчас мне было немного не по себе. Во-первых, встал вопрос о том, что же более-менее приличное можно вытащить из моего гардероба, не особенно блещущего разнообразием. С полчаса порывшись в собственных шмотках, я откопал там весьма презентабельного вида чёрные джинсы — самые что ни на есть обыкновенные. Я бы даже сказал «никакие»: без заклепок, вставок и дырок на пол колена — самое то, чтобы пойти на этот, чтоб его, бал и не выглядеть при этом полным идиотом. С рубашкой проблем было немного больше, так как чисто-белой «парадной» у меня не оказалось. Не долго думая, я напялил на себя нечто темно-серое — широкую и немного бесформенную рубашку, которую я обычно надевал под не менее бесформенные свитера. Вышло, надо сказать, весьма и весьма недурно.  — Ну что, братец, — я повернулся к Беззубику, который всё это время просто лежал около кровати и тихо-мирно наблюдал за моими весьма убогими попытками привести себя в порядок, — Как я тебе? Пёс посмотрел на меня глазами, полными откровенного непонимания. Оно и немудрено — ведь я только что вывернул из шкафа абсолютно всю одежду, а после ещё и раскидал её по комнате, отбрасывая в сторону «неподходящие варианты». Впрочем, я остался более-менее доволен: сдержанно, строго и в меру «мрачно» — самое оно для Иккинга Хэддока, который не очень любит светиться на людях, да и самих людей, собственно говоря, тоже недолюбливает. Вторая же неурядица заключалась в том, что с моей милой Астрид о встрече мы так и не договорились. Ещё в школе я пытался вставить слово о том, что надо бы определиться, во сколько и где нам с ней предстоит встретиться, однако эта шустрая блондиночка всё без умолку говорила и говорила — ни о чем и обо всём сразу, как это обычно происходит, когда хочешь избежать разговора о самом главном. Уже собранный и причесанный, я спехом набрал Хофферсонский номер. Несколько гудков — и вот по ту сторону провода тонкий голосок неуверенно пискнул: — Алло? — Ох, Астрид, — я тоже немного стушевался, — Ты не слишком занята? — Нет, что ты? — в трубке послышалась какая-то возня — видимо, она второпях что-то уронила, — У тебя всё в порядке? — Да, конечно… Мы ведь встречаемся с тобой сегодня? — Сколько ещё раз ты спросишь меня об этом? — Астрид звонко рассмеялась, — Да, Иккинг. Да. Мы идём вместе, и я не стану отказываться от такого шанса. — Что ж, — я облегчённо выдохнул — всё-таки, сомнения до последнего меня терзали, — Мне зайти за тобой? — Пожалуй, я доберусь сама. Давай встретимся около входа в школу? — Как скажешь. Тогда… во сколько? — В шесть. Я думаю, мы оба успеем, верно? Я посмотрел на часы — стрелки показывали половину четвёртого. — Да, конечно. — Тогда — до скорого? — До скорого, — и я первым сбросил трубку. «До скорого, Астрид». Ещё с минуту поглядев на экран мобильника со сброшенным вызовом, я наконец выключил его. В ушах все ещё застыл искаженный телефонными проводами голос моей блондиночки — тонкий и чуток писклявый, а всё-таки он мне нравился, как и всё остальное в ней. Снова посмотрев на время и с неким разочарованием осознав, что ещё пару часов мне предстоит выпустить в никуда, я нехотя уселся за стол и немного лениво вытянул из верхнего ящика свой оригинальный скетчбук а-ля поле для творчества Night Fury и принялся за вчерашние незаконченные скетчи — на белом листе уже красовалось личико моей дорогой Астрид, смотрящее прямо на меня. Рисунок был «суховат» и ещё определённо не закончен, и потому я, схватив первый попавшийся под руку карандаш, снова начал бегло и немного «набросочно» дорисовывать такой себе на скорую руку портрет. Понемногу кривые светло-серые линии-волосы стали объёмнее и приобрели тени, овал лица очертился и выровнялся, глаза наполнились бликами, а на щеках появились небольшие ямочки и россыпь мелких точек-веснушек. Мне казалось, что время идёт бесконечно медленно — тянется, как витиеватая линия на тонкой, скомканной бумаге. И вот наконец, когда я, уж было отчаявшись, подумывал со скуки снова позвонить Астрид, цифры на экране мобильника вдруг показали ровно полшестого. Если я хотел добраться вовремя — пора было поднимать свой зад и тащить-таки его в школу. Ещё раз для верности посмотрев на себя-любимого в зеркало, убедившись, что всё в порядке, запихнув почти разряженный телефон в карман и погладив на прощание Беззубика, я выскочил за дверь. На улице уже вечерело. Не удивительно — нынче темнеет рано. Воздух был свежим и прохладным, и про себя я отметил, что всё-таки не зря захватил с собой куртку-ветровку. Однако сегодняшний вечер всё же был тёплым — куда теплее, чем прошлый и позапрошлый. Это вечер был насквозь пропитан ароматом сухих листьев и ветра — мне всегда нравилось что-то подобное в вечерах. Хотелось наслаждаться и наслаждаться ими, лишь бы потом, спустя короткую утлую ночь, не наступало противное, мерзкое утро в полном одиночестве… До школы я дошёл быстро. На крыльце уже собралось достаточно народу, а внутри — я был уверен — было ещё больше. Однако мы с Астрид условились встретиться у входа, и я должен был её дождаться. Мимо проходили ученики и ученицы старшей школы — напомаженные и разодетые, они выглядели пафосно и неестественно на фоне скудного школьного дворика. Из окон яркими пятнами падал свет и было слышно, как уже во всю гремит в колонках музыка. Всюду стоял шум и радостный смех в предвкушении очередной тусовки, и я, гордо и независимо стоявший чуть поодаль, казалось, был сегодня лишним на этом чёртовом «празднике жизни». Проще говоря, мне просто-напросто хотелось свалить отсюда, подальше от подозрительных взглядов и столпотворения. «Ну где же ты, Астрид? Где же ты?» Простояв на холоде минут десять и уж было подумывая, что неплохо бы зайти внутрь да позвонить моей милой подруге-спутнице, я вдруг почувствовал, как чья-то тонкая, худая ладонь аккуратно легла на моё плечо. Я повернулся и… — Ничего себе…