Разные

По-смешному я сердцем влип, Я по-глупому мысли занял. ©Сергей Есенин

— Ты ничего не хочешь мне объяснить? — Астрид нагнала меня у самого входа в школу, когда я уже надеялся благополучно смешаться с толпой, тем самым избегая возможности попасться моей блондиночке на глаза вплоть до самого начала первого урока. Однако сей незамысловатый план был с треском провален, потому что сейчас она стояла прямо передо мной — вроде как и не злая, но явно настроенная выведать у меня, по какой такой причине я в четыре утра позвонил ей на мобильный с вопросом о её самочувствии. — Произошло недоразумение и… — я начал хаотично соображать, чем же мне выгораживаться, не «раскрывая все карты» и не вдаваясь в подробности моего ночного кошмара, из-за которого я, собственно, и решил осведомиться о том, как поживает с утра пораньше моя дражайшая подруга. — Недоразумение?! — сначала мне показалось, что на меня сейчас сорвётся шквал гнева и негодования, однако ничего подобного не случилось — Астрид заливисто рассмеялась, глядя на меня, как на откровенного придурка, — Да ты сам — сплошное недоразумение, Иккинг! Винить мне её, впрочем, было не за что, и она имела полное право называть меня таким образом. По правде говоря, я заслуживал куда более «крепких» слов. — Прости, прости меня, — я состроил довольно жалостливую гримасу, отчего девушка начала смеяться ещё больше. — Какой же ты идиот! — Возможно, — вполне здравая оценка. — А если серьёзно — что у тебя случилось этой ночью? Астрид вдруг стала серьёзной и, обхватив своей маленькой рученкой мою ладонь, посмотрела на меня взглядом, полным какого-то… понимания и будто бы желания помочь — похоже, она действительно переживала за меня и боялась, что для того дурацкого звонка была веская причина. Вот только рассказывать ей о своих ночных кошмарах мне было безумно стыдно — чего доброго, подумает, что я чокнутый шизофреник и на людей срываюсь. — Всё в порядке, блондиночка, — я вымученно улыбнулся, вспоминая, как ещё несколько часов назад у меня внутри сжималось от одной мысли о том, что моей Хофферсон может что-то случится. Моей. Черт возьми. — Иккинг, — она наклонила голову набок и поджала губы, — Я же вижу, что не всё в порядке. Ты совсем не умеешь лгать. Какая же, всё-таки, паршивая фраза — «всё в порядке». Лживая, фальшивая и жеманная, словно брошенная в спину глупой, нелепой отговоркой. И сейчас я говорил её, как последний болван, человеку, который искренне беспокоится за меня. Я просто ненавидел себя самого, но ещё больше ненавидел лгать ей. Подумать только, а ведь раньше — ещё совсем недавно — солгать этой девушке было для меня обыкновенным делом: я лгал ей часто и по мелочам. Я лгал ей о том, что занят, когда она порой звонила или писала мне по вечерам; я лгал ей о том, что чувствую себя нормально, когда лежал в кровати, сжигаемый изнутри диким жаром; я ей о том, что не нуждаюсь в помощи, когда совершенно не справлялся, на самом деле. А что стало теперь — за эти чёртовы несколько дней? Кто-то скажет — «влюбленность». Я же отвечу, что всё это — не более, чем излишне романтизированное чувство банальной привязанности, однако, как бы не называли его люди, а итог был всегда один. «Человека убивает его же любовь», — думал я, медленно идя по школьному коридору вслед за Астрид. «Но эта же любовь заставляет его проживать самые лучшие мгновения жизни», — понимал, садясь рядом с ней школьную парту и глядя на то, как она всё ещё улыбается мне — не смотря на то, что я в её глазах — отпетый, нелепый идиот. Какая светлая девчонка — подумать только! Чертовски милая блондиночка, которая вкладывала в меня всю свою душу вот уже столько лет, а я считал это банальной глупостью — но она всё ещё дорожила мной, потому что по какой-то совсем непонятной причине я был ей — о боги всемогущие — нужен. И она — пускай я и отрицал это глубоко в себе, отгонял эти мысли что есть мочи — тоже была нужна мне. Но у меня был шанс всё изменить. Всё исправить. — Хэй, Астрид, — я, как ни в чем не бывало, повернулся к ней и попытался выдавить из себя более или менее дружелюбную улыбку — конечно же, делать вид, как будто бы ничего не происходило ни с ней, ни со мной было идеей весьма бесполезной, но я всё-таки твёрдо пообещал себе, что напрочь изменю наши отношения — несомненно, в лучшую сторону, — Во сколько мы встречаемся с тобой сегодня? — Что? — Хофферсон глупо подняла брови, явно не понимая, о чем я ей толкую. — Бал, блондиночка. Сегодня вечером. Здесь, в школе. — Ах, да, — она легко хлопнула своей ладонью по парте и, не иди бы сейчас урок, я бы рассмеялся от того, насколько чудным был этот спонтанный жест. Тем временем учитель тихо вещал о каких-то формулах, которые мы, по всей видимости, должны были запомнить. У любви ведь, кажется, тоже есть формула. А это значит, что наши чувства — одна сплошная химия*, сродни этой чёртовой школе. Всего лишь искусственное нечто, заставляющее людей думать о других людях. Заставляющее сердце биться едва ли быстрее и, может быть, порой дышать сбито. Заставляющее хотеть жить, но не видеть жизни без другого человека — всего лишь одного, на котором ты вдруг сводишь весь смысл своего существования. Всего лишь формула, в которую человечество умудрилось запихнуть весь свой внутренний мир — от начала и до самого конца. «Моя милая Астрид, — подумал я, глядя на неё, задумавшуюся о чем-то — подперев голову руками и поджав губы, она слушала лекцию и только иногда писала что-то в своей толстой тетрадке аккуратным, мелким почерком, — Что же ты сделала со мной?» Всего лишь за несколько дней я уместил в этой девушке всего себя — по частицам разглядывая в ней собственный идеал. В её белобрысой косице, в распатланной челке, падающей длинными прядями на бледное личико, в огромных голубых глазах, в пухлых губках и в тонких руках — во всём, черт бы её побрал. О, нет, она не была совершенной. Она всё ещё оставалась… ну, Астрид — немного странной и порой навязчивой блондиночкой, которую я знаю слишком давно, чтобы видеть в ней что-то совершенно новое. Напротив — теперь мне предстоит полюбить то старое, от которого я открещивался так упорно и долго. Люди влюбляются за секунды. Любить же учатся бесконечно долго. По правде говоря, я не был до конца уверен, что действительно готов заполнить пустоту внутри себя этой девушкой. Я вообще не знал, хочу ли её хоть кем-то заполнять. Однако попробовать, вне всяких сомнений, стоило. Вот только — что думала по этому поводу сама Астрид? Что чувствовала и нуждалась ли во мне так же, как и я в ней? Переживала ли ту же химию, что и я? Или у нас с ней — разные формулы, между которыми невозможно поставить знак «равно»? -------------------------------------------- *Эндорфины («гормоны радости»). По мнению некоторых ученых, за развитие последующей влюбленности ответственны эндорфины, т.е. они «молекулы долговременных любовных отношений». Известно, что действуют эндорфины на опиатные рецепторы, т.е. обладают морфиноподобным эффектом. По химической природе они представляют собой пептиды. Эндорфины вызывают анальгезию (утоляют боль), эйфорию (поэтому их называют «гормонами радости» или «природными наркотиками»), влияют на память и способность обучаться. Среди эндорфинов наиболее активен b-эндорфин, состоящий из 31 аминокислотного остатка. Эндорфины вырабатываются в гипофизе. Окситоцин. Окситоцин относится к пептидным гормонам. Он образован девятью аминокислотными остатками, т.е. является нонапептидом. Строение окситоцина было установлено в 1953 г. В. Дю Виньо. Синтезируется окситоцин в гипоталамусе. Он вызывает сокращение гладкой мускулатуры (в том числе и мускулатуры матки, что находит применение в гинекологии и акушерстве), а также приток молока. Существует гипотеза, что окситоцин вызывает чувство верности. Установлено, что у женщин окситоцин участвует в ощущении оргазма.