Расшатанные

Молодой человек заворочался в своей постели и простонал. Его разбудил яркий луч солнца, который пробился сквозь кучевые облака. Юноша приоткрыл один глаз, а после выставил руку, стоило вчера все-таки зашторить окно. Он еле поднялся, направился в сторону шкафа и невольно глянул на часы. Стрелка показывала половину одиннадцатого, юноша зевнул, вышел из своей комнаты и услышал, как внизу, на первом этаже, стучат каблучки, и шуршат бумагами. Он с нескрываемым любопытством спустился по лестнице и забрел на кухню, где допивая вторую чашку кофе, впопыхах собиралась Югославия. Она складывала документы в папку и что-то шептала себе под нос, после развернулась и чуть не столкнулась со своим ребенком. – Черт, Сербия, не вертись под ногами,- прошипела она и устремилась в коридор. Она опаздывала, серьезно опаздывала, правительство не простит ее за такой проступок. Сербия отпрянул, он не хотел пугать и, тем более, мешать своей матери, но его распирало от любопытства, куда же она так спешит? Свою последнюю мысль он озвучил. – Прилетел господин США со своей делегацией,- скупой ответ. Югославия поправила свой приталенный костюм голубого цвета и слегка взъерошила кудри. Удовлетворенно хмыкнув, она холодно бросила ему: – Разбуди Черногорию,- и скрылась за дверью. Сербия продолжал стоять в ночной рубахе и пялиться на дверь. Ему совсем не нравилось, что происходит с его матерью. Она часто нервничала, скуривала по половине пачки в день и постоянно пила кофе. Сербия пытался образумить ее, но после нескольких безрезультатных попыток он бросил это дело. Юноша вздохнул, свернул на кухню. Достал две чашки и тарелки. После поднялся на второй этаж и медленно открыл дверь в комнату, где спала его младшая сестренка. Черногория откинула одеяло в сторону, держала в правой руке плюшевого медведя, которого ей подарил Америка еще при первой встречи с Югославией и ее семьей, и сладко сопела. Сербии даже жалко будить ее, но время было много. – Сестренка,- слегка потряс он ее за хрупкое плечико. Черногория разлепила глаза и мутно посмотрела на брата, после что-то пробурчала и повернулась к нему спиной. Сербия прыснул от смеха, но вскоре еще раз потрепал макушку. – Братик, встаю я. Сербия отошел в сторону, маленькая девочка с явным огорчением поднималась с постели. После она еще сонная чуть не врезалась в стену, но серб успел перехватить ее. – Осторожнее,- ласково сказал он, на что Черногория благодарно на него посмотрела. Сербия еще немного последил за сестрой, чтобы она дошла до ванной комнаты без инцидентов, а после спустился вниз и стал дожидаться ее там. Он быстро приготовил завтрак и разложил все по тарелкам. Сел за стол и вздохнул, его мать часто уходила рано, потому не успевала приготовить еду или разбудить детей. Теперь роль няньки досталась самому Сербии, но он не воротил нос, ему нравилось ухаживать за любимой сестрой, читать ей сказки на ночь, играть дома в прятки или же просто баловаться с ней. Прошло уже почти шесть лет, как он освободился от «оков», и пару месяцев, как вернулся из больницы, и теперь каждая минута, проведенная с младшей сестренкой, ему дорога. Югославия грустно на это смотрела, она боялась, что младший сын вновь выйдет из-под контроля и, не дай Боже, навредит сестре. Поначалу она совершенно не понимала, что с ним происходит, то он резко остановится посреди коридора и начинал бесшумно красться, то уставится в одну точку и подолгу в нее смотрел. Однажды серб ее серьезно напугал, Югославия вела переговоры по телефону в гостиной, но почувствовав на себе чужой взгляд, она обернулась и увидела, что ее сын выглядывал из угла, а в руках держал нож. От бешеного взгляда стало поистине жутко, женщина перестала дышать, она старалась не двигаться и не сводить глаз, а серб медленно скрылся, после послышался звон на кухне. Женщина резко бросила трубку и побежала туда, там, за столом сидел Сербия и рассматривал свои руки. Нож оказался на своем месте, Югославия облегченно вздохнула и подошла к сыну, тот поднял голову и произнес севшим голосом: – Они же не в крови, Хорватия?- и протянул ей руки. Женщина потеряла дар речи. Она не знала, как ей реагировать, а ее сын продолжал смотреть так жалобно, протягивал ей руки ладонями вверх, ждал, что она что-нибудь скажет, но, увы, тогда у Югославии не нашлось подходящих слов. В то утро они были дома вдвоем, Черногория гостила у Хорватии. Если бы женщина своим внутренним чувством не ощутила взгляд серба, то, возможно, это был бы для нее последний день. Югославия пыталась поговорить с сыном, даже посылала РСФСР расколоть его, когда тот еще жил с ними. Но серб игнорировал эти беседы, говорил, что им лучше этого не знать. Через несколько месяцев РСФСР покинул их, тогда-то женщина наняла охрану, чтобы те следили за этими двумя, пока ее не было дома. Сербии запрещали покидать дом, да и сам он не горел желанием выходить на улицу. С остальными братьями он не виделся, так как они разъехались в разные части страны. Сербия их не винил, он уважал такой выбор. Его братья не объявили о своей независимости, но предпочли жить отдельно. Также серб был рад, что они не пытались забрать у него Черногорию, так как оставаться совершенно одному ему не хотелось, натерпелся уже. Тот ужасный период навсегда врезался в его памяти, мучительные, невыносимые, наполненные ненавистью и отчаянием четыре года. Он здорово изменился после той изоляции, стал смотреть на жизнь в черном свете, видел в каждом врага, готового нанести ему вред. А после того, как в середине сорок пятого РСФСР решил оставить его, Сербия впал в депрессию, часто закрывался у себя в комнате и сжимался в нервный клубок. В такие моменты он слышал противный, вязкий голос, словно тошнотворный кисель. Голос шептал ему грязные вещи, всячески подначивал, настраивал серба на необдуманные поступки. Именно голос убедил тогда серба, что женщина в гостиной – не мать вовсе! Но Сербия быстро пришел в себя, он оказался за столом, с вытянутыми вперед руками, а рядом с ним стояла Югославия и смотрела на него так испуганно. После голос не беспокоил его, но история повторилась через несколько месяцев. Теперь же ему с придыханием шептали на ухо, что дома прячется его мучитель, и что он готовится вновь запереть его и издеваться. Голос требовал поджечь дом. Сербия повиновался, но мать успела заметить своего сына с канистрой бензина на заднем дворе. После звонкой пощечины серб очнулся и начал клясться, что не хотел этого, его заставили. Югославия в шоке уставилась на него, когда тот упомянул голоса. Перед взором женщины резко встал образ покойного мужа, который в последние годы своей жизни постоянно запирался в кабинете и разговаривал с кем-то. Югославия была в отчаянье, она поверить не могла, что с ее сыном творится подобное. Она, не раздумывая, вызвала психиатра. Сербия слезно умолял не делать этого, цеплялся за плечи, царапал ее кожу, тряс бедную женщину, но мать только отвернулась от него и передала серба врачам. Сербию держали там полгода, гребанных полгода одиночества. Он вновь замкнулся в себе, перестал доверять даже собственной семье. Однажды он пришел к выводу, что его всегда окружали предатели, мучители, моральные уроды, которые были готовы сделать все, чтобы увидеть, как серб измывался. Они копались в его голове, пытались осквернить его душу, но они не знали, что внутри Сербии уже ничего нет. Славянин писал на стенах своей палаты всякую несвязную чушь, но иногда в этой мешанине букв и цифр проскальзывали имена его истязателей. Какого же было лицо медсестры, когда она увидела выцарапанные ногтями имена лечащего врача, охранника, который чуть не сломал ему руку, Болгарию, Югославию, Хорватию и Русию. А самого серба она нашла сидящего в самом углу, он глядел на нее остекленевшим взглядом и растягивал губы в ухмылке. На ее вопрос, почему на стене выписаны члены его семьи, серб отвечал, что никого из близких там нет. Через полгода его выписали. Югославия тогда бросилась обнимать поникшего сына, она сама была разбита, винила себя, что довела серба до невменяемого состояния. Она просила прощения, Сербия же при виде ее резко изменился в лице. Он опустил свою ладонь на отросшие волосы матушки и перебрал светлые прядки. Ему, вдруг, захотелось отстричь свои, чтобы больше не иметь с ней внешних сходств. Он разомкнул сухие губы и сказал хриплым голосом. Высказывание и тон повергли в шок Югославию. – Матушка, настоящий виновник еще не ответил за содеянное. Надеюсь, он сгорит в аду, или же я лично устрою ему ад. Югославия резко отпрянула, она посмотрела на совершенно бесстрастное лицо. – О ком ты говоришь, дорогой?- ей было страшно, безумно страшно. Она, конечно, знала, что ее младший сын провел четыре года в плену, но что же с ним случилось такое, что он вернулся маниакальным? Сербия перевел на нее пустые глаза. – Не волнуйся, мам, это не семья, уже не семья… Больше он ничего не сказал.

***

За обеденный стол подсела Черногория. Она выглядела посвежевшей, заплела себе две косички, надела платьице. Сербу стало перед ней стыдно, сам он продолжал сидеть в ночной рубашке и не расчесанный. – Маму опять вызвали?- спросила она. Сербия ей только кивнул, прикоснулся к вилке и начал ковырять свою яичницу. Черногория грустно вздохнула. – И что же на этот раз? – США. И тут из рук девочки выпала вилка, она с широко раскрытыми глазами посмотрела на брата, но тот молчал. Ее тоже беспокоило резкое сближение с американцем, так же она боялась за матушку, она видела бледную кожу, грустное выражение лица, но, к сожалению, никак не могла повлиять на это. Югославия только отшучивалась и ласково трепала дочь по голове. Но Черногория ей не верила. Она обращалась к брату, чтобы тот попробовал выяснить о случившемся. Сербия ей кивал, обещал, что обязательно поинтересуется, однако ничего не делал, ему было наплевать. Единственным лучиком света оставалась его младшая сестра, которую он никому не отдаст. Поначалу серб недоуменно хмурил брови, когда видел, что Югославия, приходя после собраний союзников, вся тряслась. Она читала телеграммы от своего вождя, а после скручивала письма и сжигала их на заднем дворе. Сербия видел это из своего окна, также он видел, как его мать подолгу стояла там и рыдала. Он пытался поговорить с ней, но та только приговаривала: – Прав был твой отец. Насчет чего был он прав, Югославия умалчивала. Серб больше и не спрашивал, если эта женщина захочет, то сама расскажет. И он оказался прав. Сидел он в гостиной и читал книгу, как к нему подсела Югославия. Она отложила книгу и взяла его ладони в свои. Женщина не сводила своего взгляда с темных глаз, что смотрели, будто сквозь нее. По спине пробежали мурашки, она порывалась даже уйти, но ее сын неправильно поймет. Раз уж она собралась силами поделиться со всеми новостями, то не стоит больше тянуть. Югославия расправила плечи и проговорила все на одном дыхании. – Он сказал, что больше не может доверять, сказал, что мое правительство проявляет недружелюбие к нему. Наступила тишина. Прошла одна минута, две. Но серб так и продолжал глядеть своими масляными глазами, но когда до него дошло сказанное, то его брови приподнялись. Его рот слегка приоткрылся, он моргнул пару раз, а после тихо спросил. – Кто? Югославия сильнее стиснула ладони, она уже давно не видела других эмоций на лице сына кроме равнодушия. – Союз,- сказала она еле слышно, но Сербия все прекрасно расслышал. Его взгляд ожесточился, а брови нахмурились. Однако через секунду морщинка меж бровей разгладилась, а его губы растянулись в усмешке. Сербия скалил зубы, Югославия дернулась, словно от пощечины, ее сын, что, насмехается? – А он прав, я тоже больше не доверяю тебе, ты проявляешь недружелюбие,- презрительным тоном сказал он. После выдернул свои руки из хватки и поднялся в свою комнату. Югославия так и осталась сидеть на диване, подавленная и униженная собственным ребенком. Больше они не разговаривали. Югославия постоянно сидела на кухне возле окна и курила. Сказывались недавние события, ссора с собственным сыном, разрыв в отношениях, антиюгославский блок и обвинения со стороны бывших союзников. Из самой преданной, дружественной страны, она стала для них предателем, империалистом, продолжателем националистической чумы и много других словесных оскорблений. Такое поведение невольно напоминало сербу времена изоляции в халупе. Он тоже подолгу вглядывался в окно, чувствовал себя отвратительно, ему хотелось постоянно сдохнуть. Однако в глубине души Сербия все же боялся, что Югославия начнет думать о радикальных вещах, но благо, пронесло. Женщина оказалась намного сильнее его самого, она быстро пришла в себя, погрузилась в работу с головой, в отместку стала налаживать диалог с западными странами. Она начала больше улыбаться, хоть и через силу, чаще оставалась с семьей. Черногория была поистине рада такому, но Сербии было все равно. Он, конечно, останется на ее стороне, это даже не обсуждается, однако разумом и сердцем был категорически против.