Partenaires Particuliers

      Я не хотел выходить куда-либо этим вечером, но Луи настоял. Он сказал, что я сейчас не в том состоянии, чтобы отказывать ему в услуге, потому что сегодня его день рождения, и, в любом случае, завтра я буду работать весь день, поэтому было бы классно проветриться. Он не ответил ни на один мой вопрос, который я задал ему по поводу его матери. Я спросил у него, почему он сказал ей, что он в дерьме, почему она действительно хотела поговорить с ним, почему она сказала ему, что ей очень жаль. Когда он так молчал, мне казалось, что он держит меня за идиота. И это также ранило меня. Сколько раз я говорил ему о том, что я не собирался его покидать, что я рядом, всегда с ним, дабы выслушать, дабы поддержать. Но Луи никогда не хотел полностью вовлекать меня в свою боль, и это то, что по-настоящему беспокоило. Потому что, когда я, например, чувствовал себя плохо, он всегда был рядом. Он выслушивал меня, он говорил со мной, он заставлял меня смеяться, когда я нуждался в этом, но когда же дело касалось его, он закрывался в себе и делал все, чтобы сломаться окончательно.       На этой вечеринке я увидел Джемму. Она была с парнем, который выглядел, как её ровесник. Они только разговаривали и выпивали. Джемма, она была очень красивой и очень уверенной в себе, и, казалось, общение давалось ей легко.       Джемма и Луи походили друг на друга по многим аспектам. Эти люди были очень и очень сильными внутри, люди, которые вдохновляли меня каждый день. Я многому научился благодаря им. Но я также узнал, что это была лишь оболочка. На самом деле они оба были невероятно хрупкими, но они просто знали, как управлять этим недостатком, вот и всё.       Я представил Луи Софи, Соланж и другим людям, которых я знал. Мы общались все вместе, сидя за одним столом, что находился в большом саду. Мы ели, курили, рассказывали друг другу о своей жизни. Я пил, даже не обращая внимание на количество выпитого алкоголя. Люди интересовались мной, Луи, нами обоими. Это было приятно. В течение следующего часа у меня было впечатление, словно всё проходило хорошо. Но когда ребята начали говорить о ребенке, которого ждала Соланж и когда внимание больше не было направлено на меня и Луи, я понял, что это было не так. Он просто задумчиво смотрел на свою пустую тарелку и даже никак не отреагировал, когда «Partenaire Particulier» заиграла по радио. У меня было ровно четыре минуты и шестнадцать секунд для того, чтобы заставить его подняться и потанцевать со мной. Я коснулся его локтя, он вышел из своих мыслей и посмотрел на меня. Когда Луи понял, почему я привлек его внимание, он улыбнулся.       — Ты идешь? — спросил я мягко.       Он промычал.       — Не горю желанием.       — Тогда давай просто оставим их?       Это было удачно подобранное время для такого предложения.       Анхель был на вечеринке. Он подошел к столу, наши взгляды быстро пересеклись, и он присоединился к остальным.       Я отвел Луи как можно дальше от этого угла. Он прислонился спиной к дереву, ветви которого украшала яркая гирлянда, закурил сигарету и сделал затяжку. Я забрал её из его рук, чтобы он не смог её докурить. Луи не протестовал, он просто сконцентрировался на моих губах, что он всегда делал, когда что-то оказывалось в моем рту. Но он был каким-то отрешенным. Он стал другим и каким-то задумчивым с момента, когда он сбросил звонок матери. Это эгоистично, но я не любил, когда Луи был таким. Я знал, что Луи не может все время быть улыбчивым, веселым и экстравагантным, коим я его обожал, тем не менее я пытался вернуть его обратно. Это немного глупо — всё время пытаться подбодрить людей, заставляя их смеяться, улыбаться, или отвлекая их. Это не всегда являлось решением проблемы. Иногда им надо было дать возможность отдохнуть, полностью погрузиться в себя и в анализ проблемы. Надо было дать им возможность почувствовать, какими эмоциями они на самом деле заполнены, потому что это тоже важно — быть грустным. Мне казалось, что мы также должны испытывать эти чувства. Я знал, что, когда, например, моя сестра пыталась отвлечь меня от какой-то проблемы, когда ночью меня застигали врасплох мои мысли, я не мог принять её поддержку. Поэтому она просто была рядом, ничего не говоря, просто показывая мне, что я не один.       С Луи всё было по-другому. Ему было плохо настолько, что, я уверен, ни один человек в мире никогда не испытывал такой боли. Но я же видел только то, что он показывал мне, что он позволял мне видеть. И это ужасное чувство — чувство беспомощности, уже стало привычным для меня. Это отвратительно, так как у меня складывалось впечатление, что я самый отвратительный партнер в мире, потому что я не собирался помогать Луи. А всё потому, что я знал: даже несмотря на то, как сильно я его люблю, этого всегда будет недостаточно и это никак не решит его проблемы.       Тогда я поступил иначе. Мне хотелось, чтобы мы занимались тем, что получается у нас лучше всего. Музыка изменилась, заиграла мелодия, под которую хотелось танцевать. Мы слушали её, потому что её атмосфера была непередаваемой. Слова песни были слишком красивыми, по крайней мере те, что мне удалось разобрать со своим сомнительным испанским. «Un amor como el nuestro no debe morir jamás». Любовь, как наша, никогда не должна умереть.       Луи улыбнулся, когда я взял его руки, разместил их на своих бедрах и начал танцевать, чтобы заставить его следовать за мной. Он покачал головой, но все равно позволил мне это сделать. И затем…       Мы начали танцевать.       Его лоб был прижат к моему, а глаза смотрели прямо в мои. Он пытался вытащить сигарету из моего рта, поэтому я специально уронил её. Это ему не очень понравилось.       Мы медленно танцевали, его руки все время были на моей талии. Я формировал слова губами, не произнося ни единого звука, и он запечатывал их в своих собственных. Я даже не потрудился осмотреться, чтобы убедиться в том, что за нами не наблюдают. Это напомнило мне, как мы танцевали в первый раз: я оттолкнул его тогда. Сегодня вечером мне же было плевать. Эти люди рано или поздно все равно узнают, кто я такой. Но находясь вместе с ним, у меня даже было желание кричать об этом со всех крыш.       — Нужно, чтоб я кое-что тебе сказал, — произнес он очень нежно, когда песня закончилась. Его голос был совсем слабым, хриплым, и это беспокоило меня.       — Да?       Он прислонился к дереву еще раз. Я приблизился к Луи, и он притянул меня к себе. Его скрещенные руки располагались на моей пояснице. Он посмотрел на меня, и это время казалось мне вечностью. У меня сковало весь желудок, и мне даже не хотелось слышать, что он мне скажет.       — Думаю, я вернусь в Париж завтра утром.       Это казалось мне абсурдным. Это задело меня, и я даже не знал, что ответить. Его руки все ещё находились там — на моей пояснице, но я хотел сказать ему, чтобы он отпустил меня.       — Скажи мне, что ты любишь меня.       — Это сложно, Гарри.       — Нет, это не сложно, это ты всё усложняешь.       — Я не хочу ссориться с тобой.       — Нам не нужно ссориться.       — Мы можем отойти? Тут люди.       — Когда они начали тебя пугать?       — Мы уходим.       Он отпустил меня, покинул сад через большие деревянные ворота, оставив меня одного. Я снова встретился взглядами с Анхелем, который всё ещё продолжал сидеть за столом. Я был уверен, что он видел всё это. У меня не было желания говорить ему что-либо, поэтому я ушел, желая присоединиться к Луи, с выжженной душой, потными руками и сердцем, что билось несколько тысяч раз в секунду. За пределами участка было спокойно, но до нас всё ещё доносились приглушенные звуки музыки, исходящие из сада. Тут были только уличные фонари, которые освещали нашу дорогу и немного потрескивали. Луи ждал меня.       — С кем ты играешь? — бросил я прямо. — Ты смеешь говорить, что любишь меня, по телефону, но сейчас это сложно для тебя?       — Я сказал тебе это по телефону, потому что ты расстроил меня.       — Я расстроил тебя? Скажи мне: чего ты хочешь? Ты не счастлив со мной? Если ты не счастлив, Луи, то скажи мне это и оставь меня в покое. Я не знаю, что ты делаешь. Ты приехал и даже не можешь сказать, что любишь меня. Да ты даже не считаешь нас парой… Если ты тут только для того, чтобы поиграться, скажи это прямо и возвращайся к себе.       Он молчал в течение какого-то времени, но он даже не смотрел на меня. Я подумал, что Луи не ответит на всё это, но я ошибся.       — Я очень сильно люблю тебя, Гарри. Я просто не хочу причинять тебе боль, это всё.       — Я не понимаю.       — Я не хотел, чтобы ты так привязывался. Не хотел, чтобы это все зашло так далеко. Я хотел, чтобы ты сам понял, что это все очень и очень плохая идея. И это полностью моя ошибка, я все испортил. Я никогда не мог сказать тебе «нет», потому что слишком сильно любил.       И это был первый раз, когда во время наших ссор у него были слезы на глазах. Я никогда не видел, чтобы он плакал, но сейчас я был настолько на грани, что мне было всё равно и я даже не хотел его успокоить.       — О чём ты говоришь?       — Мне плохо, мне очень и очень плохо, Гарри, я по-настоящему болен. Я не хочу, чтобы ты проходил через это всё, когда ты об этом не просил. Тот парень, что заразил меня… Габриель… Я любил его. Невероятно сильно. И я наблюдал за тем, как он умирал. Это было отвратительно. И это причинило мне такую боль, которую я никогда не испытывал ранее. Я бы не пожелал испытать такое даже самому плохому человеку, — слезы стекали по его щекам, и он даже не намеревался вытереть их. — Я не хочу, чтобы ты был со мной, когда я умру, я не хочу, чтобы ты видел это всё. Я предпочел бы, чтоб ты меня ненавидел, нежели когда-либо пожелал бы тебе оказаться на моей стороне и пройти через это. Я знаю, насколько это больно. Гарри, мне очень жаль, но мы прекращаем это всё. Я всё испортил, мне жаль. Это только моя ошибка, что я позволил зайти нам так далеко. И у меня не было права на то, чтобы разрешить тебе любить меня так сильно, и я говорил тебе это, много раз, но я не мог прекратить это всё. Я просто не мог.       Это показалось мне настолько глупым, что я не знал, что ответить. Я просто стоял там, не веря в происходящее, с раскрытым ртом, с болтающимися руками, пустой головой и затуманенным разумом.       — Зачем ты приехал?       Действительно, зачем он приехал в Ниццу? Чтобы окончательно разрушить меня и вернуться к себе?       — Потому что я не был уверен, что мы увидимся снова. Твоя сестра позвонила мне и сказала, что тебе плохо. Она умоляла меня приехать. Это было причиной, чтобы я увидел тебя, чтобы решить все проблемы…       — Ты приехал сюда, чтобы положить конец всему, да?       — Я не хотел, чтобы это всё прошло таким образом, но… да.       — Я обещал, что не оставлю тебя. Я сказал, что буду с тобой до…       — Ты не понимаешь.       Он грубо вытер слезы кончиком пальца, его трясло, но он пытался держаться. Области вокруг его глаз были красными.       — Гарри, я уже несколько месяцев схожу с ума всякий раз, когда мы встречаемся. Каждый раз, когда мы занимаемся любовью, я до смерти боюсь. Я не хочу, чтобы однажды ты стал таким, как я, из-за того, что я что-то сделал не так. Я боюсь, я всегда боялся, и я знаю, что ты тоже напуган и что тебе всё это надоело. Джемма мне всё рассказала. Думаешь, мне легко слышать о том, как ты плачешь целую ночь из-за того, что напуган? Я не хочу, чтобы ты жил в этом страхе. Мы прекращаем это, я сказал. Я не заслужил всего того, что ты сделал для меня. Я сам рассказал тебе про свои отношения с матерью и я понимаю, что ты пытаешься мне доказать. Ты ангел, Гарри. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я могу сказать это тебе миллион раз, если ты хочешь это услышать. Я люблю тебя так сильно, что это причиняет боль. Но это не может больше продолжаться. Я возвращаюсь завтра утром.       И что ответить на это? Я боролся с ним на протяжении часов, чтобы доказать ему, что я не собирался бросать его, что я не собирался оставлять его даже тогда, когда он перестанет ходить или держать глаза открытыми. Я не знал, что делать, не знал, что отвечать. Я хотел удержать его, но он уходил, и всё начало разваливаться вокруг меня. Как он мог хотеть умереть в полном одиночестве? Его успокаивала мысль о том, что его дни закончатся в белой комнате, где помимо него будут ещё врачи и ни одного близкого человека?       Мы были такими счастливыми несколько часов назад, вытворяли странные вещи перед моей камерой, чтобы показать всем, как сильно мы любим друг друга, а сейчас…       Он вернулся ко мне домой, а я остался, потому что хотел обсудить это с Джеммой. Однако она была слишком занята, и тогда я начал пить, словно в последний раз. Я был зол. Я хотел вернуться к себе домой, но я уже не понимал, где этот дом. Софи спросила меня, что произошло, и я ей не ответил. Анхель сказал, что ему очень жаль. Он думал, что Луи сделал что-то ужасное, раз я сейчас находился в таком состоянии. Но я ответил, что он в этом не виноват.       Я даже не веселился на этой вечеринке. Не знаю, что я делал там после полуночи, но было очень стыдно, когда Софи услышала меня, блюющего в туалете.       — Тебе нужно что-то, Гарри? — спросила она меня через закрытую дверь.       — Нет.       — Выходи и выпей воды. Мне стоит позвать Джем? Она наверху.       — Наверху с кем?       — Я… Ну, я не знаю. Так мне позвать её?       — Нет, нет, — я открыл кран и плеснул водой себе в лицо. — Ничего ей не говори. Я скоро вернусь.       — Хорошо.       Я открыл дверь, и Софи беспокойно посмотрела на меня.       — Пойдем, аккуратнее.       Она отвела меня на кухню и дала бутылку воды.       — Тебя проводить до дома? Я могу взять машину сестры, если что.       — Нет, всё хорошо. Я дойду. Спасибо.       — Береги себя.       Береги себя. Мне хотелось послать себя нахуй.       Я покинул дом и прошел по улице, которая вела к главной дороге, в полной темноте и с ветром, бьющим мне в лицо. Я вытер глаза тыльной стороной руки: я пытался не заплакать посреди этой пустынной улицы, как девчонка, но безрезультатно.       Есть люди, которые во время того, как они плачут, всё ещё остаются красивыми, сохраняют своё достоинство. Но не я. Я был похож на ничто в такие моменты. Это та ситуация, когда со слезами приходили и сопли, и икота, и всё остальное. Я очень надеялся, что никого не было рядом, потому что это позор.       Каким, блять, идиотом я был.       Я вернулся домой, и меня встретила темнота комнат и коридоров. На столе стоял этот тупой пирог, а в квартире была сплошная тишина.       Я нашел его в своей кровати. Свет был выключен, а Луи, как могло показаться, спал. Он лежал спиной ко мне и лицом к стене. Тогда я сел на свой стул из дерева, что стоял рядом.       — Не оставляй меня, пожалуйста, — сказал я ему с такой искренностью, что мне стало жалко самого себя.       Он глубоко вздохнул, а затем повернулся ко мне. Я знал, что он не спал, и я не знал, думал ли я о том, что мой плач заставит его изменить своё решение, но в любом случае было уже слишком поздно. Я всё ещё плакал. Луи протянул руку к светильнику, чтобы включить лампу, и зажмурил глаза на несколько секунд из-за яркого света. Когда он раскрыл их, то его выражение лица стало обеспокоенным, как и у каждого человека, что у окружали меня сегодня вечером.       — Ты пил.       — Немного.       — Иди сюда.       Я присоединился к нему на кровать. Мы сели лицом друг к другу.       — Перестань плакать.       — Не говори мне, что делать.       — Перестань плакать.       — Чего ты ожидал, идиот?       Это было так глупо, что мне хотелось смеяться. Я улыбнулся, даже не осознавая этого, и Луи сделал то же самое. Он вплел свои пальцы в мои волосы, дабы притянуть меня к себе. Он вытер мои слёзы, его ладони находились на моем лице. Я накрыл его руку своей, улыбка исчезла с моего лица.       — Не бросай меня.       — Гарри, уеду я сейчас или через два месяца, единственная вещь, которая поменяется, так это то, что потом тебе будет намного больнее, чем сегодня.       — Я не хочу, чтобы ты уезжал.       — У тебя в жизни есть всё, что ты хочешь, ну…       — Нет, ты — это всё, что я хочу.       — Прости меня, я действительно сожалею. Я не хотел, чтобы мы пришли к этому. Это моя ошибка.       — Я не могу простить тебя. Если ты плохо себя чувствуешь и понимаешь, что это конец, то останься. В Париже у тебя ничего нет. А здесь спокойно, хорошо, мы будем вместе. Останься со мной, я тебя умоляю… Я буду заботиться о тебе до самого конца, я люблю тебя всем своим сердцем, блять… Пожалуйста, останься со мной. Не бросай меня, не поступай так.       А затем что-то произошло. Не знаю, что это было, но это отразилось в его глазах, в том, как он смотрел на меня, в его прикосновениях, в его пальцах, что касались моих щек, в слабости и мягкости, с которыми он держал моё лицо.       — Хорошо.       Я вздохнул. Я правда подумал, что выиграл эту дурацкую игру. Я не улыбнулся, но мне так полегчало, что я сразу же поверил ему. Луи приблизился, чтобы поцеловать меня. Он вытянул руку, чтобы выключить свет, снял мою футболку, и следующие несколько часов я был счастлив, как никогда. Я так сильно любил его этой ночью, и я чувствовал, что он тоже любит меня. Он провел остаток ночи в моих объятиях. Я слышал только, как он дышал. Я держал его невероятно сильно, я прижимал его к себе, и в какой-то момент солнце начало вставать. На его коже были язвы и повреждения, которых не было в начале лета. Казалось, словно его несколько раз ударили. На нём были синие, фиолетовые и красные отметины. Они были на его груди, спине, ладонях. Он дышал, но не так, как раньше. Он дышал, и каждый его выдох сопровождался хрипом. Я так увлекся ритмом его вздохов, что в конечном итоге уснул.       И я совершил худшую ошибку в своей жизни.       Потому что когда я проснулся посреди дня, его не было рядом. Только соседский кот лежал под моим боком. Кот, который появлялся каждый раз, когда я думал о Луи. Окно было широко раскрыто, солнце заливало своими лучами комнату, нагревая простыни и освещая каждую пылинку в воздухе. А Луи, его не было. У меня было впечатление, словно круг замкнулся. Я вернулся в исходную точку: я был здесь год назад без него и я сейчас здесь, спустя год, и тоже без него. Он исчез из моей жизни так же быстро, как и вошел в неё. У меня не было права голоса в обоих этих случаях, и это чертовски больно.       Я сел. На моем комоде находился клочок бумаги. Сначала я подумал, что это стихотворение, но потом я понял, что ошибся.       Касательно родственных душ       Я люблю тебя. В этой вселенной и во всех других.       Обещаю, мы встретимся в каждой из них, я вытащу тебя за руку на танцпол, и всю ночь мы будем танцевать.       Живи свою жизнь, я буду ждать тебя в следующей.       Я люблю тебя, мой Принц, мой лучший друг, мой особенный партнер.       Навсегда твой,       Лу.       Я остался сидеть на своей кровати, немного дезориентированный. Кот пришел и лег мне на колени. Я погладил его рукой, перечитал слова. Семь фраз. Семь фраз на то, чтобы попрощаться со мной. Семь фраз на то, чтобы рассказать мне о существовании душ, чья встреча предрешена судьбой. Семь фраз на то, чтобы оправдать свою трусость.       Я уже опоздал на работу.       На кухне я увидел Джемму. Она сидела за столом, держа в руках чашку с кофе и кушая пирог, оставленный специально для неё.       — Он очень вкусный, Гарри. Ты пробовал?       — Да, я пробовал… Скажи, ты видела, как он уехал?       — Я только что вернулась. Я не видела его.       — С кем ты была этой ночью?       Она не ответила мне и сделала длинный глоток кофе, избегая моего взгляда.       — Почему он уехал?       Я показал ей слова. что он написал для меня. Ей понадобилось много времени на то, чтобы прочитать их. Её брови были нахмурены, и по девушке было видно, что она совсем не была тронута содержанием записки.       — Да, но почему он уехал? — я не ответил, и забрал записку. — Я больше не верю в такое. Они все одинаковые. Какая трата времени.       — Где ты была вчера, когда я так нуждался в тебе? — спросил я её слабым тоном, полным упрека.       — Я не всегда буду рядом, чтобы поймать тебя, когда ты падаешь, Гарри. Ты взрослый. Научись подниматься самостоятельно.

***

      Звонок поступил в июне следующего года, после того, как я повторно сдал свои экзамены. Мама была со мной. Тогда она помогала мне собрать все мои вещи в коробки, потому что я собирался уехать в Лондон учиться. Это странно, но все звонки, которые я получал до этого, были либо от родителей, либо от Джеммы, либо от моих друзей из Лиона, либо от моих бабушки и дедушки. Однако в этот раз, прежде, чем ответить, я уже знал, что мне собирались сказать.       Луи уехал почти год назад, и с этого момента было только два человека в моей жизни и в моей кровати. Анхель снова появился в поле моего зрения через небольшое время, после отъезда Луи. В декабре мы расстались, потому что я так и не смог его полюбить. Это было только ради сексуальной связи. Мы не давали друг другу никакого утешения. Ну, возможно, он пытался начать со мной что-то серьезное, а я же подсознательно его отталкивал, потому что моя душевная рана ещё не зажила. Кроме того, его мать ненавидела меня. Она сказала, что я ни на что не годен, что у меня нет будущего и что это из-за меня Анхель стал геем.       После него был Жульен, мой коллега из ресторана, где я работал. Я был официантом, а он работал на кухне. Это было хорошо. Он был милым и нежным со мной. Когда Джемма и мама приехали ко мне на неделю, они встретились с ним. Ему было двадцать два, а мне — девятнадцать. Джемма сказала, что он симпатичный, но она всё равно предпочла бы Луи. Я взорвался тем вечером. Она не понимала, насколько её маленький комментарий был неуместен, и я не упустил возможность, чтобы сказать ей об этом. Мы ругались прямо при маме, потому что у Джеммы не было права говорить такое. Но мне казалось, что всё нормально, потому что мне нужно было выговориться. Я спросил у Джеммы, чем они занимаются в лаборатории, чего они ждут.       Главам государств и всем людям, которые стояли во главе научных центров и лабораторий, было плевать на то, что происходило с людьми, болеющими СПИДом. Это всё ещё было клеймом. Не было эффективного лечения. Не было профилактики и информационной кампании. Были только обещания, слова в воздух и «подождите, мы работаем над этим», чтобы не подтверждать информацию о том, что за дверями лабораторий ничего не происходит.       «Подождите».       Люди умирают, но вы «подождите».       Я сказал это Джемме. Она ответила, что это сложнее, чем казалось, что я не знал, каково это — всё время находиться под прицелом ассоциаций и СМИ. Разбивание стекол лабораторий, преследование ученых и манифестации не оказывали, очевидно, положительного влияния на составление вакцины. Я сказал, что, напротив, если бы вся Франция узнала об этой болезни, она бы перестала быть чем-то таинственным, количество заболевших уменьшилось бы. Эта болезнь — смертельный приговор. И это будет так, пока люди будут продолжать являться гомофобами. Люди даже не думали о том, что презерватив — единственное средство защиты от болезни. Презерватив. Ни их религия. Ни гетеросексуальность. Ни их здоровый образ жизни. Ни их деньги.       Джемма сказала мне: «Гарри, я знаю, что тебе плохо, но я в этом во всем не виновата. Я пытаюсь сделать, как можно лучше, но я не могу сделать что-то грандиозное самостоятельно. Поэтому тебе пора прекратить винить меня за то, что происходит во всем мире».       И тогда я понял, почему я был так зол. Начиная с момента, как я был ребенком, я видел Джемму как непобедимого человека, который может всё сделать, который способен всё решить, который был всегда со мной, когда мне было плохо. И это был единственный раз, когда она была полностью беззащитна против того, что разрывало меня изнутри. Я не мог сосчитать, сколько раз мне удавалось заплакать в течение всего дня: в автобусе, на кухне, в туалете в ресторане, когда у меня были перерывы. Эти истерики происходили неожиданно и без всякого предупреждения.       Я позвонил Джемме через неделю после того, как мы поссорились. Она не злилась на меня, но сказала, чтобы я направил свою энергию и свою злость на что-нибудь полезное, чтобы я попытался найти смысл в своей жизни, чтобы я перестал говорить «я не знаю», когда люди спрашивают меня про то, чем я хочу заниматься позже.       Я списался с одной ассоциацией, находящейся в Лондоне. Я рассказал им про себя, про свою историю, про Луи, и они ответили, что были бы рады, если бы я связался с ними по приезде в город. Они работают над множеством информационных кампаний и нуждаются в новых представителях для участия в манифестациях, потому что борьба ещё далека от завершения.       Я звонил Луи однажды. На номер его тети, которая и взяла трубку. Она сказала мне, что он находится в общаге на территории кампуса Sciences Po. Я спросил, как я мог с ним связаться, и она ответила, что не знает, так как он уже отрезал все связи с ней, из-за чего она и не видела его в течение последних нескольких недель. Это был конец декабря. Я даже не мог приехать к нему на новогодние праздники.       Несмотря на все его усилия прервать контакты со мной, я приехал в Париж в начале января, потому что меня пугало то, как он хотел изолироваться от всего. Я приехал к его тёте, его комната была полностью пуста. Тогда я поехал в общагу и спросил там про него. Мне сообщили, что он давно бросил занятия и даже не пришел на декабрьские экзамены.       Я провел два дня в Париже, прочесывая город. На второй день поисков в одном госпитале мне сообщили о том, что Луи был принят ими после болезни, но сейчас он не хотел никого видеть. Я настоял, я сказал, что это экстремально важно, что мне было необходимо его увидеть, но мне отказали. Мне сказали, что я не являюсь ближайшим членом его семьи. Я не останавливался, пытался пробраться до лифтов, но меня выгнали. На улице шел снег, и я всматривался в каждое окно в надежде увидеть его. Было невыносимо грустно знать о том, что он находился там и что я не мог быть с ним.       Я вернулся в этот же госпиталь на следующий день, и история повторилась.       Тогда я вернулся в Ниццу. Я пытался забыть. Жульен мне помогал. Он всегда был рядом со мной. Он понимал, почему мне плохо, и мне было жаль его, потому что он был вынужден делить свою жизнь со мной, человеком, вынужденным существовать, а не жить. Но несмотря на всё, Жульен ничего не мог поделать с моей бессонницей, кошмарами и холодным потом.       Я расстался с ним ещё в мае, пусть между нами всё было хорошо. Но я никогда не верил в отношения на расстоянии.       Звонок поступил сегодня, как я уже и сказал.       — Алло?       — Гарри.       — Кто это?       — Это Шарлотта. Как ты?       — Всё нормально, — я не спросил у неё, как она себя чувствует и поживает, потому что я знал цель её звонка. Я знал, что мы не собирались болтать, дабы лучше узнать друг друга.       — Слушай… Я звоню тебе, потому что нужно, чтобы я сказала тебе кое-что. Мне кажется, это верное решение. Оказавшись на твоем месте, я бы хотела, чтобы мне сказали об этом.       — Когда?       Я прекрасно знал, что она звонила мне сообщить, что Луи умер.       — В марте.       Я закрыл глаза и выдохнул, чтобы взять себя в руки. Когда Шарлотта говорила, её голос дрожал.       — Но я, я сама только что это узнала. Мама знала это с самого марта, но она ничего не сказала ни мне, ни девочкам. Луи, он… он как тема, которая в нашем доме больше не поднималась. Она сообщила мне это только потому, что я купила билеты в Париж и рассчитывала увидеть его… Я бы позвонила тебе намного раньше, если бы знала.       Повис момент долгой тишины.       — Я не была уверена, знал ли ты об этом или нет. Я даже не знаю, разговаривали ли вы с ним в этом году… Поэтому вот…       Я продолжал молчать, но Шарлотта не думала, что я сбросил трубку. Она слышала, как я тяжело вздыхал, поэтому продолжила.       — Моя тётя сказала мне ещё тогда, в феврале, что он в госпитале, что он больше не ходит на занятия, так как он не может самостоятельно передвигаться или дышать без аппарата. У него было… эм, появились осложнения после его легочной инфекции. Он так страдал, это было ужасно… В последний раз, когда моя тётя видела его, он плакал из-за боли, он хотел, чтобы это всё скорее закончилось. Во всяком случае, я думаю, это лучше для него… Он умер… Эм, он умер 5 марта, если ты хочешь знать. Вторник, 5 марта.       5 марта 1988 года. Она только что назвала мне дату, которая никогда не покинет мою голову.       Я пытался вспомнить, что я делал в этот день. Вторник. Вероятно, я работал целый день, а затем я был с Жульеном, наверное, у нас что-то было тем вечером. Для меня этот день действительно был таким же, как и все остальные. А Луи, он, должно быть, смотрел в окно и думал о том, что это был последний раз, когда он смотрел на голубое небо.       Я слышал, как Шарлотта тихо плакала на другом конце провода.       Узнать о том, что твой брат умер, через три месяца после того, как это произошло… Их мать не знала границ.       — Прости, — я слышал, как она шмыгала носом и пыталась взять себя в руки. — Это всё, что я хотела тебе сказать.       — Спасибо, что позвонила. Ты не была обязана делать этого. Спасибо большое. Я сожалею.       — Я должна идти. До встречи, Гарри.       — До встречи.       Она сбросила, но я не оторвал руки от телефона. Я вспомнил его слова «навсегда твой», вытатуированные у меня в памяти, и я не мог поверить в то, что это произошло. Я смотрел в стену и хмурился, словно пытался понять что-то, но нечего было понимать.       Я покинул коридор, прошел в свою комнату и сказал маме о том, что мне срочно нужно прогуляться до пляжа. Она кивнула. Пляж, я ходил туда, чтобы собраться с силами. Я больше не работал там, но это место было для меня местом терапии. Я вдыхал морской воздух. Здесь было полно туристов, и было странно испытывать чувство успокоения из-за того, что я находился в центре толпы. Дул теплый ветер. Я сидел на земле, полностью одетый, пока солнце пекло мою голову.       Однажды я совершил ошибку, сравнив глаза Луи со Средиземным морем, и сегодня я расплачивался за это. Я смотрел в даль. Я видел парусник. Я вспомнил тот день, когда мы стояли здесь. Луи поднялся на цыпочки, чтобы чувствовать себя немного выше. Боже, я любил его до смерти.       Я не хотел плакать, мне казалось, до этого ещё дойдет. Сейчас я просто пытался понять всё. Понять, как такой человек, полный жизни, такой яркий и энергичный… Такой живой, мог просто так испариться. Он поражал меня. Когда он заходил в комнату, он привлекал внимание всех. Мы смотрели на него, на его действия, на то, как он жил и на то, как танцевал, и думали, что он предназначен для чего-то большего. Для чего-то невероятного. Он сиял, он светился всё время и везде. Я никогда не верил в ауру, но он был лучшим исключением. Без сомнений, у него были грандиозные мечты, о которых он молчал и которые похоронил, потому что он знал, что его ждет. И это всё приводило меня в гнев, потому что Луи не был единственным. Были миллионы таких, как он. И с каждым днем их становилось все больше и больше. И всех их ожидал такой конец.       Я вспомнил, что он написал мне. За все эти десять месяцев эти слова никогда не покидали моей головы. Они всегда были со мной, что бы не случилось. Немного скомканная бумага, на буквах, написанных синими чернилами, появились белые трещины, но слова остались теми же. Луи написал, что мы будем вместе во всех мирах, во всех вселенных, во всех эпохах: мы встретимся, начнем танцевать и влюбимся друг в друга.       И он был прав.       Ведь тогда, когда он вытащил меня за руку на танцпол, у меня промелькнуло ощущение, словно мы уже знали друг друга.