Partenaires Particuliers

      Как только я смог освободиться, я решил провести Луи экскурсию по моему городу. Я показал ему свой старый лицей, школу, мою любимую булочную и кафе. Затем я отвёл его в парк и на известный курорт, Антиб, что находился по дороге в Канны. Мы ходили по улицам за руку, и я был очень счастлив, чтобы думать о чем-то негативном сегодня. Возвращаясь домой, мы прогулялись по пляжу — наши босые ноги накрывали волны, солнце светило прямо в глаза. Мы отошли от берега до момента, пока холодная вода не оказалась на уровне наших коленей. Так как у Луи было замечательное зрение, он пытался убедить меня, что отсюда он видел Корсику, что находилась вдалеке, и побережье Алжира на востоке. Но я сказал, что я не настолько глуп, чтобы поверить ему, и что это было даже оскорбительно — так пытаться провести меня, но Луи просто поцеловал меня в щеку и провел рукой по моим волосам, которые достаточно отросли. Последний раз я стригся в конце апреля.       — Ты немного запустил их, — он нежно оттянул одну прядь моих волос. — Отрежем?       И именно так мы оказались на небольшом заднем дворике нашего дома. Я сидел на стуле, что стоял на бетонном полу веранды, с только что вымытыми волосами. Они были везде и препятствовали мне нормально видеть. Соседской кошке удалось найти меня, и она кружила вокруг моих ног, потираясь о лодыжки.       — Внимание, Стайлс, — Луи открыл стеклянную дверь и в свою очередь вышел. — Я нашел ножницы и гребень.       — Хорошо.       — Джемма всё ещё спит? Ты и она, вы так похожи. Вы обожаете спать, это даже ненормально.       — Она в депрессии.       — Что? — я почувствовал, как он выпрямил одну прядь своими пальцами, чтобы решить, где начать резать. Я повернулся, чтобы посмотреть: на Луи были красные шорты, которые принадлежали мне, и старая футболка, которую я давал ему ещё в Лионе, когда он впервые пришел ко мне.       — Она рассталась с парнем. Я объясню тебе позже. Скажи: ты когда-нибудь стриг кому-то волосы?       — Честно? Нет. Но всё бывает впервые. Ты доверяешь мне, дорогой?       — Да. Но не отстригай слишком много.       — Конечно. Твои волосы — весь твой шарм.       — Я могу очаровывать и другими вещами.       — М-м-м, возможно, а теперь сиди прямо, не двигайся.       Я не мог поверить в то, как слепо я доверял Луи. Я позволил ему сделать это без всякого сопротивления. Мы болтали, пока я гладил кота, что залез ко мне на колени. Оказалось, Джемма позвонила Луи несколько дней назад. Она хотела сделать мне сюрприз, потому что видела, что я был на грани. И Луи приехал сегодня утром, даже не предупредив меня.       В какой-то момент меня накрыло осознание: неужели это та жизнь, которую я хотел? Да, да, так и было. Всё происходящее — я мечтал об этом. Я был по-настоящему счастлив. Луи напевал «Santiano», его голос успокаивал меня. У меня было впечатление, словно такие моменты не закончатся, что мы еще много времени проведем вместе, но я прекрасно знал, что скоро он вернется в Париж. А что касается меня, то я бы так и продолжил жить в одиночестве, потому что в Ницце у меня никого не было. Я пытался убедить себя, думая, что мы будем созваниваться, что мы будем видеться, как только у нас появится возможность, но я знал, что это сложно и что я не получу никаких новостей о нём, не узнаю, что будет происходить с ним, как это и было в последнее время. Я всё ещё злился на него, но не сказал этого вслух. Мы жили быстро, жили моментом. Светило солнце, пусть и до его захода оставалось совсем немного. Небо было розовым, а Луи был здесь, со мной. Казалось, это был сон. И я так сильно не хотел просыпаться.       Когда он огласил, что закончил, он встал передо мной, чтобы взъерошить волосы руками.       — Остается узнать, что получится, когда они высохнут.       И когда волосы высохли, мы оба были приятно удивлены. Новая прическа шла мне. Луи отрезал не слишком много, и все было очень аккуратно. Луи сказал, что я красивый и что само солнце меня обожает.       Ночью мы были в моей комнате и лежали на моей большой двуспальной кровати, стоявшей у стены. И я понял, что это первый раз с момента приезда сюда, когда я не собирался спать один. Было тепло, окно — широко раскрыто, и я кинул мою футболку в другой конец комнаты. Луи положил свою голову мне на грудь, начиная вырисовывать на моей коже различные фигуры своими пальцами. Я же смотрел на потолок и обхватил Луи рукой, моя ладонь гладила его спину.       — Здесь невероятно, Гарри.       — Да… Я думал, что раз мне придется жить одному и работать здесь, то я не вижу смысла возвращаться в Лион.       — Сколько времени ты собираешься провести здесь?       — Не знаю. Но я хотел бы поехать в Лондон.       — Тогда ты станешь настоящим принцем Гарри.       — Я поеду туда в феврале вместе с Джеммой на «BRIT Awards», ты пойдешь?       — Это долго, Гарри. Февраль.       — Согласен. Но ты хочешь пойти?       — Ну, если я всё ещё буду на этом свете, — и это было совсем не забавно.       — Скажи мне: ты ешь, да? Ты ведь не ухудшаешь ситуацию?       — Да, моя тётя кормит меня. Но я не могу набрать вес.       — Тебе нравится она, твоя тетя?       — Она милая, думаю, да.       — Ты собираешься поговорить с мамой?       — Пусть сдохнет.       — Так, посмотри на меня.       Он чуть выпрямился, как только посмотрел на меня. Это было так странно: он был в комнате моего детства. Всё, что меня пугало, находилось в окружении вещей, которые я очень хорошо знал. Я помнил, как пятнадцатилетним мальчишкой представлял себе этот момент. Представлял парня, который лежал в моих руках, тут, в моей кровати, и которому я говорю:       — Я люблю тебя.       И вместо того, чтобы ответить мне теми же словами, Луи поцеловал мою грудь и прижался к моей шее, и я был доволен такими действиями в качестве ответа. Мы занимались любовью в тот вечер. Мы занимались ею столько раз, что я сбился со счета. Свет на прикроватной тумбочке был включен. Было странно заниматься любовью при свете, так как я всегда предпочитал темноту, но Луи, он изменил мое мнение на этот счет. Я хотел видеть его, не упуская и секунды.       Мы абсолютно точно собирались провести большую часть его пребывания в Ницце друг напротив друга в моей кровати. Кто нас останавливал? Никто. Я любил его настолько сильно, что у меня кружилась голова. Он буквально сводил меня с ума. В первый раз когда мы занимались сексом, в январе, это было достаточно неловко по моей ошибке. Я не был уверен в том, что делаю, нравилось ли ему или нет, собирался ли он обвинить меня в том, что я все делал неправильно? Но Луи был таким восхитительным, таким снисходительным: он говорил мне, что нет никаких точных правил и ограничений, что я должен делать всё так, как чувствую, что ему всё равно всё нравилось. Сейчас дела обстояли намного лучше. Я больше не пытался понять, что я делал не так, и не задавал неловкие вопросы в панике — мы были полностью синхронизированы. Он запугивал меня списком своих партнеров, включавшим тридцать человек, но мне было плевать. Я знал, что ему нравилось: я слышал его, шепчущего это в моё ухо, я чувствовал это кожей, в которую впивались его ногти.       Луи говорил, что ему нравилось, когда мои ладони находились по обеим сторонам его талии и когда я был немного грубым с ним. Он обожал мои волосы, мои губы и мою шею. Поэтому, когда мы много времени проводили вместе, в конечном итоге моя кожа — на моей шее и иногда на моих бедрах, где он задерживался, чтобы специально подразнить меня — всегда была покрыта более и менее темными следами.       Мы расслаблялись, и я вздыхал от удовольствия. И всегда так было. Я вздыхал, а Луи же был более вокальным.       Его волосы прилипли ко лбу, а мне не хватало дыхания. Кровать стала похожа ни на что, на моём локте начал образовываться синяк, потому что я случайно ударился им о стену. Я лег на живот, половина моего лица была на подушке, а волосы ещё больше закручивались из-за влаги. Я посмотрел на Луи и понял, что сгораю изнутри: мне казалось, что это, возможно, начало нашего счастья, ну или что-то вроде того, тем не менее я чувствовал себя замечательно. Я хотел остаться с ним до конца своей жизни. У меня было впечатление, словно мы уже прожили с ним целую жизнь, что странно. Я хотел, чтобы время остановилось, чтобы весь мир остановился лишь для нас двоих. Потому что, если подумать, время было нашим единственным врагом.       Луи провел пальцами по моей горящей спине. Он обратил внимание на то, что по всему моему телу было полно комариных укусов, поэтому он спросил, сплю ли я голым летом. Я ответил, мол, да, так и есть, но не сейчас, потому что Джемма была здесь.       — Приятно знать, — а затем он продолжил говорить, и он ни разу не разорвал наш зрительный контакт: я увидел Средиземное море в его радужных оболочках и я понял, что совсем потерялся в их красоте.       Слово за слово и мы пришли к разговору о девчонках. Луи сказал, что в прошлом году он пытался переспать с девушкой, когда он был на каникулах в Сен-Мало. Это удивило меня, потому что что? Луи — самый ненатуральный парень в мире, ходячее клише гомосексуала, дива на танцполе (он танцует, даже когда ходит), парень, что отправляет воздушные поцелуи тем, кто его осуждает, и ещё миллион доказательств того, что он не может переспать с девчонкой.       — Должно быть, она была чертовски красивой, — прошептал я.       — Неа, она не была красивой. Это просто произошло, потому что она действовала мне на нервы. И ей показалось очень странным то, что я использовал презервативы.       — Тебе удалось возбудиться? — спросил я невинно.       — Да, но не на долго. И, если честно, я бы не стал повторять этого. Красивые девушки обычно не привлекают меня.       — Что тебя привлекает?       — Ну… Поведение. Это важно. Девушки, которые ведут себя, как лидеры, в отношениях, — не очень.       — Господи, ты настоящий гей.       — Да, Гарри, так и есть. Самый настоящий. Вот что тебя привлекло во Флоренс?       — Не знаю. Она хотела меня. А мне надо было доказать кое-что. Себе и остальным.       — Понятно.       — Ты знаешь, я употребил виагру, чтобы заняться с ней сексом в первый раз.       Он мягко рассмеялся сначала, а потом, как я полагаю, он представил эту сцену и засмеялся ещё громче. Он смеялся так сильно, что уткнулся лицом в подушку, чтобы его не было слышно. Я обожал, как он смеялся, больше всего на свете, даже если он смеялся надо мной.       — Но не сейчас, нет.       Я спрятался в простынях, но Луи оттянул их, чтобы взглянуть на меня.       — Ух, я никогда не позволю тебе забыть это. Каждый чертов день, мой дорогой, я буду тебе напоминать об этом. Бедная Флоренс.       — А та девушка, с которой ты спал, неужели тогда все нормально прошло?       — Признаюсь, той ночью пахло отливом.       — Вот видишь!       Он не воспринял эти слова как-то неправильно и засмеялся. Он поцеловал линию моей челюсти, просто так, без повода. Я был уверен, что таким способом Луи говорил, что он любил меня. Возможно, я думал так потому, что пытался себя успокоить, или потому, что я слишком много фантазировал, так как был слишком потерянным, но тем не менее. Он всегда целовал меня куда угодно, будь то моё лицо, или рука, или лоб, короче — во всё, что не являлось моими губами, и я знал, что за этим что-то скрывалось. Он был очень ласковым с того момента, как мы встретились с ним этим утром, и таким он не был никогда. Таким, как… Это начало беспокоить меня. Я не знал, чего он пытался добиться.       Но я знал, что когда я был счастлив, это никогда не длилось долго.       Он начал кашлять, а затем прикрыл свой рот рукой. Я чувствовал себя таким беспомощным в такие моменты. Я смотрел на то, как он страдает, и я ничего не мог сделать, дабы помочь ему. В промежутках между приступами кашля он попросил принести ему его рюкзак. И там было лекарств больше, чем одежды. Луи запутался в них. Он проверял коробку за коробкой и через минуту поисков просто сдался. Я предложил ему пойти в клинику, но он сказал, что это лишь пустая трата времени. Его кашель уменьшился, остановился, оставив Луи бездыханным. Он лег рядом со мной, прислонив свою голову к моей груди, и схватился своей рукой за мою. Его холодные пальцы касались моей кожи. В жалкой попытке помочь ему, я зажал его ладони в своих, чтобы согреть его. Луи поблагодарил меня, и это было настолько искренне, что из-за его слов у меня заболело сердце.

***

      На следующий день, в обед, когда я объяснил ему, что произошло между Джеммой и её бывшим, Луи взбунтовал. Сестра сидела за столом, совсем одна, и завтракала. Луи подсел к ней, и они начали разговаривать. Ему действительно удалось разговорить её, и почему-то это совершенно не удивило меня.       — Джемма, моё сокровище, просвети меня. Ты находишься в таком состоянии из-за парня? Правда? Из-за натурала, да и более того — самого мерзкого и презренного из всех живых существ. Гарри показал мне его фотографию. Что можно сказать? Он — Барри Гибб из «Bee Gees». Дорогая, запрещено плакать из-за такого парня, как он.       — Он не похож на Барри Гибба, — она положила свою голову на руки, что лежали скрещенными на столе.       — Ты когда-нибудь слышала, как он пел: «Ah, ha, ha, ha, stayin' alive, stayin' alive» в душе?       Джемма хихикнула, всё еще упираясь лбом в руки.       — Ты придурок.       — Ага, а у твоего парня комплексы, и ты ничего не можешь с этим поделать, это не твоя ошибка. Он не знает, что потерял. Ты можешь делать всё то, что делает он, и даже больше. Ты собираешься совершить переворот в сфере медицины. А он, что он собирается? Он будет работать бухгалтером в старой компании, проживет свою жизнь неудачника, а в шестьдесят ему уже понадобится виагра. Забудь о нём, всё в порядке.       — Один год, — настаивала она, — уже через один год она ему понадобится.       Луи прыснул от смеха.       — И ты плачешь по нему? Действительно, не занимайся ерундой, не плачь, а то морщины появятся.       — Разве ты не плачешь по парням, Луи? — засмеялся я и присоединился к ним за столом.       — О, нет, — он наклонился ко мне, чтобы прошептать следующие слова мне в ухо очень и очень низким голосом. — Я просто им отсасываю.       Я оттолкнул его и прикусил свои щеки изнутри, чтобы не улыбнуться, потому что сейчас был неподходящий момент для этого. Я обнял Джемму, потому что у неё в глазах всё ещё стояли слезы.       — Говорю тебе, — продолжил Луи. — Я бы не переживал, если бы порвал с парнем, как он. Представь, какой будет твоя жизнь, а? Все же прекрасно. Лето, хорошая погода, мы находимся в одном из самых замечательных городов мира, честно… А ты портишь свой отдых из-за парня, застрявшего в пятидесятых.       — Он прав, Джемма, тебе нужно развеяться.       — Да, развеяться. Простите, но судя по тому, как вы мне его описали, он… типичный. Он не стоит того. Иди и повеселись. У тебя всё ещё впереди, ты невероятно красивая, так что забудь его.       — Я не знаю, — она вытерла слёзы. — У меня нет желания куда-либо выходить.       — Я не сожгу дом, — пообещал я ей, и она улыбнулась. — Прогуляйся, пожалуйста. Я займусь всем. Ты пригласила Лу для меня, и я хочу, чтобы ты немного пожила для себя.       — Я подумаю. Но я ничего не обещаю.       — Софи что-то делает сегодня, она пригласила меня, но она была бы рада видеть и тебя.       — У Соланж?       — Да.       Она пожала плечами и покончила с завтраком. Я предложил свою помощь помыть посуду, потому что она уже и так достаточно сделала для меня. Я займусь уборкой и всей домашней работой, потому что я слишком боялся, что она расстроится ещё больше, если я попрошу её сделать что-то.       Затем я услышал, как она желала счастливого дня рождения Луи.       Я замер.       Какой же я дурак.       Сегодня 19 августа.       Это просто вылетело у меня из головы. Я так злился на себя. У меня даже не было подарка для Луи. Если бы я вспомнил об этом вчера, то он бы уже был готов к сегодня. Подумать только, он, блять, ломал голову на мой день рождения, составляя мне личный плейлист со своими собственными комментариями к каждой песне, а я, как самый настоящий придурок, просто забыл о его. Боже, да если он бросит меня после этого, я даже не буду злиться на него.       Я извинился перед ним, а Луи ответил, что ему по большей мере наплевать и что дни Рождения никогда ему не нравились. Но я чувствовал себя ужасно и тогда я предложил ему, чтобы мы приготовили пирог или что-нибудь для сегодняшнего вечера. Джемма и Луи сказали, что они бы предпочли его купить, так как я был королем кулинарных катастроф (она так и не простила мне яйца-пашот, которые я делал в микроволновке, несмотря на то, что эта техника работает). Но я отказался от их предложения. Я вышел из дома, чтобы сходить за покупками, так как мы всё же договорились испечь вечером пирог. Джемма была в более хорошем состоянии, потому что Луи всё-таки сдался, и я также был доволен. Мы нашли корону из пластика под столом, ту, которую кто-то купил много лет назад, и я отдал её Луи, потому что это был его день. Он был так счастлив, поэтому я был уверен, что не забуду эту ночь. Я привез сюда фотоаппарат, поэтому поставил его на кухонный стол, а затем пришел Луи, сел мне на колени, с улыбкой на губах, глупой сигаретой во рту и с короной на голове. Он обнял меня за шею, и я начал записывать. Луи наклонился к объективу и выпустил облако дыма.       — Она записывает?       — Записывает, — подтвердил я. — Красный горит.       — Окей… Эм, привет?       — С кем ты разговариваешь? — посмеялся я, и он сделал мне знак ладонью, чтобы я заткнулся.       — Привет всем. Сегодня… Какой сегодня день, Гарольд?       — 19 августа.       — 19 августа 1987 года. Сегодня мой день рождения, и мне исполнилось девятнадцать.       — Может быть, он и старше, но я всё равно выше.       — Мы решим наши проблемы не при камере, да? Хорошо, — он схватил аппарат. — Мы тут в компании Джеммы, — он направил объектив на гостиную, и сестра закрыла лицо в знак протеста. — Она грустит немного, но это ненадолго, — затем он направил объектив на наши лица, которые прижимались щека к щеке. Его щетина колола мою кожу, — потому что сегодня вечером мы будем готовить пирог. Лучший пирог в мире. Известнейшим кондитерам Франции придется преклониться перед нашим мастерством. Они будут дрожать, оказавшись лицом к лицу к нам. И, когда Джемма начнет готовить, она перестанет грустить. Итак, ингредиенты, Гарольд.       Луи передал мне камеру, и я заснял то, что находилось на столике.       — Две чашки муки… порошок для выпечки… эм, две суповые ложки?       — Чайные, дорогой.       — Чайные, да. Соль, масло, три яйца, молоко… На самом деле три четверти чашки молока и ваниль.       — Самое главное — ваниль.       — Мы готовим ванильный пирог.       Я поставил камеру на столик, чтоб та снимала нас, пока мы занимались готовкой. Мы смеялись, бросались различными продуктами друг в друга, делали небольшие репортажи на камеру, как будто кто-то собирался посмотреть это однажды. Я знал, что единственный человек, который будет это смотреть, — я. Через месяц, через год, через десять лет и так далее, потому что это всё, что останется мне от него. Я старался не очень много думать об этом, живя сегодняшним днем, продолжая любить его так сильно, как только я могу, и делая его счастливым, но это было не так легко, как казалось.       Мы перемешали все ингредиенты в салатнице, продолжая смотреть в камеру.       — Мы соединяем все ингредиенты вместе, соскребаем всё со дна, да… мешаем, мешаем, ах, дерьмо. Пепла не было в рецепте, — сигарета, которая была между его губами, упала в тесто, и Луи поставил миску на стол. — Упс.       — Блять, ты придурок, — я вытащил окурок. — Пепел повсюду.       — Тогда скажем, что это ванильный пирог с пеплом.       — Нет, фу. Погоди, я попробую его вытащить ложкой.       — Парни, Гарри, — Джемма прервала нас. — Я оставлю вас.       — Ты куда?       — Прогуляться.       — Хорошо, куда?       — Просто так, вы ведь не сожжете дом, да?       — Повеселись, Джемма, — крикнул Луи, когда она покинула комнату. — Оторвись по полной. Иди разбивать сердца, девочка моя. Ночь твоя.       Когда я убедился, что тесто более менее чистое, я вылил всё в форму и закинул в духовку. Я присел, Луи подошел и устроился на моих коленях. Я улыбнулся ему, как идиот, потому что это пример того, какое влияние он оказывал на меня. Я поцеловал его и расположил свои ладони на его талии, он поднял камеру и приблизил её к нам. Снова. Наши лица были слишком близко. Щека к щеке. Мне было неудобно, но я улыбался.       — Дети, — начал он, и я засмеялся.       — Дети?!       — Да, слушайте. Это ваш отец, и ему восемнадцать. Зацените его стрижку. Ну, вчера было хуже, до момента, пока я его не подстриг. Кроме того, у него ещё нет бороды. Ну, возможно она будет, но кто знает.       — Она отрастет, я верю.       — Он пока не разобрался в себе, но он старается поступать, как можно лучше, поэтому будьте к нему снисходительны. Он пытается. Очень и очень сильно. Он вас очень любит, очень сильно и… сейчас он не умеет готовить, но я надеюсь, что он научится. В любом случае, вы никогда не увидите один из его самых худших рецептов — макароны в воде.       — Стоп, это случилось всего однажды…       — Этого было достаточно, чтобы запомнить на всю жизнь.       Я закатил глаза.       — А что ты им скажешь про себя? Детям, я имею в виду.       — Ну, — он приблизился ко мне, озадаченный, и прошептал: «Тип, твои дети, они будут и моими?»       — Почему нет?       И в тот момент он перестал снимать. Всё пошло наперекосяк слишком внезапно, больше не было ничего забавного. Луи снял корону и положил её на стол. Я подумал, что он начнет оскорблять меня. Весь его язык тела говорил о том, что он собирался полить меня самыми отборными ругательствами.       — Ты, должно быть, шутишь. Это ведь должно быть смешным, да?       — Так и было, — протестовал я.       — Ты ведь знаешь, что это невозможно. Тогда это не смешно, совсем не смешно.       Он слез с моих коленей и пересел на другой стул, после чего достал новую сигарету. Поджег её, сделал затяжку. Он держался пальцами за переносицу, его локоть находился на столешнице, а глаза были закрыты. Мне казалось, что если бы я попросил его бросить сигарету, он бы достал вторую и начал бы курить их одновременно. Он делал это нарочно. Чтобы разозлить меня или чтобы сделать хуже себе, не знаю. Джемма вышла из своей комнаты именно в этот момент. Она немного накрасилась и сделала прическу. Сестра мельком посмотрела на кухню, чтобы убедиться, что мы ничего не сожгли, а затем покинула дом.       — Что с тобой? — спросил я, колеблясь.       — Я не знаю. Это мой день рождения… Это мой последний день рождения, я знаю это. А я так и не сделал ничего хорошего. Я сделал свою мать несчастной, я заразился самой отвратительной болезнью, и всё самое худшее ещё ждет меня, а ты говоришь о жизни. У меня не будет детей. Я не увижу даже следующее тысячелетие.       — Ты сделал меня счастливым, Луи. Это не считается?       Он сомневался. Я пытался держать себя в руках, чтобы не заплакать, ведь это было неподходящее время.       — Не считается.       — Ты всё для меня.       — И ты доволен? Доволен тем, где оказался? — он посмотрел на меня, немного злой. — Ты хочешь сказать мне, что не будешь несчастным после?       — Это не будет твоей виной.       Повис момент тишины. По мере того, как одна секунда перетекала в другую, я видел всё меньше и меньше из-за слез, которые скопились в моих глазах. Он увидел, что я вот-вот заплачу и вздохнул.       — Прости. Прости, Гарри, я не знаю, что на меня нашло. Я не хотел злиться на тебя. Забудь всё, что я сказал.       Он наклонился и поцеловал меня в щеку. Я был уверен в том, что он собирался сказать три заветных слова в такой серьёзный момент, но ничего.       Он встал со своего места и вышел на балкон, чтобы докурить сигарету. Он оставил дверь открытой, чтобы проветрить помещение. Я не проследовал за Луи, потому что знал, что он нуждается в одиночестве, поэтому я установил таймер и сел на диван, где Джемма проводила всё своё время, когда находилась вне своей комнаты. Я посмотрел видео, что мы сняли на камеру, и улыбка появилась на моих губах, когда я увидел зернистое изображение и дату в углу. Спустя какое-то время Луи присоединился ко мне. Я очень хорошо чувствовал запах сигаретного дыма, что вызывало и у меня желание покурить, но я не собирался этого делать. Я выключил камеру, и Луи свернулся калачиком возле меня.       Один вопрос неожиданно появился в моей голове.       — Скажи мне… В ту ночь у Седрика… Почему ты обратил на меня внимание? Ты вытащил меня на танцпол, чтобы мы потанцевали. Почему я?       — Не знаю. Ты выглядел потерянным.       — Ты всегда так отвечаешь.       — Прости. Но это правда. Ты понравился мне, но мне нужно было проанализировать тебя.       — Что? Ты анализировал меня?       Я засмеялся, и он расположил свою ладонь под моей футболкой, на животе, начиная поглаживать мою кожу.       — Да. Я видел то, как ты заставлял себя. Ты пытался доказать мне, что ты мачо, самый настоящий натурал, который трахается и наутро уезжает от человека, не испытывая потом никаких угрызений совести, и это не шло тебе. Ты очень чувствительный парень. Ты нуждаешься в том, чтобы тебя любили, и в том, чтобы тебе показывали это.       Он просунул руку под мои шорты, под резинку, поцеловал меня в шею, и я вздохнул. Он продолжил трогать меня, а затем взял мой член в свою руку.       — Это было… Ты сбил меня с толку тогда.       — Я заметил это, да. Я всегда оказываю такой эффект на парней, это безумие.       — Кстати, мне очень жаль, ох. У меня нет подарка для тебя. Что ты хочешь?       — Мой подарок — это ты, — он захихикал. — Я серьезно, мне ничего не надо. Тебя мне достаточно.       Я должен был сомневаться в этом, но минуту спустя я не ощущал больше шорт на себе. Луи стоял на коленях, он взял кончик моего члена в рот, и я чувствовал его губы на себе. Я вздохнул, расслабился и прижался шеей к подушке, закрывая глаза.       — Блять. Это твой день рождения, что ты делаешь… — выдохнул я и почувствовал, как он усмехнулся.       — М-м-м, я делаю то, что хочу.       И кто я такой, чтобы протестовать?       Мы могли бы зайти и дальше, но таймер сработал и отвлек нас. Мы вытащили пирог, украсили и зажгли свечи на нём. Я спел «с днем рождения, Луи», а затем мы попробовали пирог, оставив немного Джемме.       Затем зазвонил телефон. Я ответил, конечно же, потому что иногда мама звонила для того, чтобы убедиться, что всё в порядке. Однако это была не она.       — Кто это? — спросил я, когда не смог узнать голос.       — Это мама Луи. Он с тобой? Я могу поговорить с ним?       — Эм… — Луи присоединился ко мне в темном коридоре, и я молча указал ему на то, что звонила его мать. Черты его лица стали более жесткими, когда он понял. Он сделал знак рукой, чтобы показать, что он не хочет разговаривать.       — Алло?       — Я… Эм, его здесь нет.       — Я знаю, что он с тобой, Гарри. Дай ему трубку, ладно?       — Он не хочет разговаривать.       — Дай ему телефон, и он заговорит.       У меня не было даже желания отдавать его ему, потому что говорила она отвратительно. К моему удивлению, это Луи, кто вытащил телефон из моих рук. Я отошел от него, чтобы оставить его одного, потому что сомневался в том, что он хотел, чтобы я стал свидетелем их разговора. Я ушел на кухню и начал мыть посуду, но я всё равно прекрасно слышал его слова.       — Мне насрать… Нет, мне всё равно. Я живу нормально, ты мне не нужна. Ты не звонила ей всё лето, и я понимаю, какое отношение это имеет к тебе. Да это и не твоё дело, по факту… Знаешь, что? Это даже жалко. Ты знаешь, что много лет это было прямо перед тобой, перед твоими глазами, и сейчас, когда тебе сказали, что я в полном дерьме, ты начала играть хорошую мать, которая действительно переживает? Типа, ты прошерстила весь город в поисках его домашнего номера в Ницце, и, ну, это ужасно. А если это Шарлотта нашла его, а не ты… Почему ты плачешь? Нет, почему ты плачешь? Мне плевать, что ты чувствуешь… Мне плевать, что тебе грустно, что ты злишься, мне плевать, что ты сожалеешь об этом, я не хочу даже тебя видеть. Я не хочу, чтобы ты приезжала навестить меня в Париже, я не хочу, чтобы ты была рядом, когда я умру… Нет… У меня есть вопрос. Ты говоришь, что сожалеешь, но ты сообщаешь мне это по телефону спустя столько лет, и как я должен воспринять это? Ты так хорошо говорила всё это время, что у тебя есть другие дети, которых нужно растить, так что иди и займись ими, не поступай хотя бы с ними так, как ты поступила со мной. Ты можешь вести себя лицемерно столько, сколько хочешь, ведь мне уже всё равно, я тебя ненавижу. Теперь живи с этим.