Hassliebe

Прохладный летний воздух бьет мне в лицо, отрезвляя и дурманя одновременно. Иду вслед за молодым человеком, не имея возможности даже спросить, куда он так стремительно направляется. Только через несколько минут замечаю знакомый «гелик» и вижу, как парень, открыв дверь, терпеливо ждет меня. Признаться, я удивлена. Да меня аж трясет всю от этого удивления! Не без труда забираюсь в высокий автомобиль — шпильки плюс короткое платье опасное сочетание. — Возьми себя в руки, — шепчу вслух, пока Егор обходит машину и садится рядом. Садится рядом, вставляет ключ зажигания и резким движением отправляется с места. Мое сердце улетает в пятки, а я, не в силах скрывать страх, начинаю оттягивать и без того длинные рукава синего платья. — Прости, а… — Хочешь потом лицезреть фотки из машины во всех СМИ? — даже не взглянув в мою сторону, бурчит он и холодно добавляет: — Пристегнись. Слушаю и повинуюсь. Хотя погодите-ка… Нотка негодования-таки закрадывается внутри меня, но, наверное, нужно учиться на своих ошибках и иногда помалкивать. В любой другой ситуации я бы, может, и не сдержалась, но сейчас — должна. В первую очередь, ради него. Это — тот редкий случай, когда повисшая между нами тишина раздражает и меня, и его. «Уютно молчать» — очень избитое клише, но оно правда передает все то, что между нами сейчас. Поэтому, в целом, я даже обрадовалась, что Егор разорвал эту затянувшуюся паузу. Вот бы еще сказал он что-нибудь другое. — Можешь начинать извиняться. Ох*еть. Кривлю бровь и в полнейшем недоумении поворачиваю на него свое бледное лицо. Что, бл*ть, я должна сделать? — Я? Да уж, Кутузова, феноменально продуманная реплика, поздравляю. Идиотка! — Ну, не мне же «нужно срочно поговорить», — хочу ударить блондина за эту фразу. Хотя нет. Просто хочу его ударить! — Мне не за что извиняться, Крид, — лгу. — Я здесь по другому поводу. Вижу, как на его лице выступает желваки, и не могу скрыть ехидства. Этот самодовольный хрен подумал, что я прибежала плакаться? Ни за что в жизни. Напомните, зачем мне вообще спасать его шкуру? Оппонент раздосадован — это очень заметно. А я, словно садист, получаю колоссальное удовольствие, когда знаю, что его губа закатывается обратно. — Тогда поторапливайся. Хочу ударить его еще сильнее. Слушайте, а вот нахрена я вообще это делаю? Почему этот болван все еще для меня важен? Почему я готова подставить себя, наплевать на собственные же принципы, угрохать свое время на него? А он сидит весь такой деловой и обиженный и демонстрирует свою глубокую занятость! — Знаешь что, хренов ты эгоист?! — не выдерживаю. По мне плачет психушка. — Меня тоже не улыбает перспектива с тобой общаться, так что будь добр, засунь свою гордость в задницу. Я это делаю на благо тебе. Э-э… Это я сейчас реально сказала? Замолкаю. Восстанавливаю дыхание после столь гневной тирады и с содроганием жду ответочку, но получаю лишь гневный испепеляющий взгляд. На дорогу. Мне моментально становится стыдно. Ну, почему-у-у? — Ладно, извини, — рукой провожу по волосам и виновато выдыхаю. — Просто я… переживаю. — За что? — строго спрашивает Крид, очевидно, ничего не понимая. — За кого. Пульсацию сердца чувствую и в висках, и в кончиках пальцев, и под ребрами. Мне до того страшно за него рядом с ним находиться, что я на грани панической атаки. Поворачиваю голову и поднимаю на собеседника уставшие глаза. И наши взгляды впервые за вечер пересекаются. В моих — беспокойство и толика заботы. В его — непонимание и щепотка обиды. Набираю в легкие воздуха и на одном дыхании выдаю все. Про лейбл, про подставу, про Банановую, которая по собственной глупости подвела Крида под монастырь, про документ, удаленный мною с его компьютера, про вероятный суд и последствия. До красноты зажимаю пальцы левой руки и не могу понять, почему во мне столько небезразличия к этому человеку. После предательства, после обид, после стольких обоюдных ошибок. Я до сих пор не могу простить ему тех слов, что он сказал на парковке, и той фотки, что мне прислал аноним. Но моя душа рвется на клочки, стоит мне только представить, что кто-то в состоянии сделать ему больно. Какая ирония. Блондин резко жмет по тормозам. Мысленно респектую себе за то, что не осушалась и пристегнулась, иначе бы уже красовалась на обочине. Еще минут двадцать объясняю ему всю ситуацию. Егор выглядит спокойным, пока… — Что за чушь? — Не чушь… Осторожно смотрю на водителя и сама удивляюсь его резкой перемене. Он будто бы ждал чего-то такого… — Ты, бл*ть, щас серьезно? Я знала, что он это спросит. Киваю и сильно-сильно жмурюсь. Почему плохие новости сообщать так неприятно? — Е*ать! — бьет по рулю, от чего из того вырывается истошный вопль. — Ну, я ей сейчас… Оборачиваюсь на голос — впервые, кстати, с момента своего повествования — и вижу, как парень набирает чей-то номер. — Не надо, Егор, — бесполезно. — Егор! Не знаю, что щелкает в моей голове. Видимо, будучи на адреналине, дергаюсь и с силой вырываю из его рук смартфон. В руках такая слабость от страха, но такая сила от него же, что я моментально зажимаю кулаки. — Ты ох*ела?! Верни сейчас же! — он лезет ко мне, но упирается плечом в мою ладошку. — Егор, ты не в себе. Не надо сейчас ничего делать. — А когда, бл*ть, мне еще что-то делать?! Завтра, когда у меня имя отберут?! — Нет! — сама перехожу на крик, ибо сопротивляться ему в спокойствии у меня не получается. Господи, да и о каком спокойствии я вообще говорю? — Но сейчас ты просто наорешь на человека, который и так бьется в истерике! — Может, мне еще пожалеть ее?! Некогда голубые глаза превратились в синие, даже какие-то темно-серые. Злые, агрессивные, буйные. Ненормальные. — Она просто испугалась… — А ты? Ты-то какого хера туда вообще полезла, а?! Не успеваю даже пикнуть. Но внутри все сжимается еще сильнее после того, как певец выпрыгивает из машины и с силой шарахает дверью. Вздрагиваю от неожиданности и только потом замечаю, что все еще сжимаю его телефон в своих руках. Ладно, зато он хоть проветрится. Блондин обходит автомобиль, успевая нервозно вдарить белоснежными кроссовками по небольшому камню, и подходит к мосту. Несколько секунд сверлю взглядом его спину, а потом откидываю голову назад и закрываю лицо руками. — Придурок. А на что ты, собственно, рассчитывала, спасательница Малибу? Неужто, я вправду думала, что после моих слов блондин обрадуется и упадет ко мне в объятия, посчитав мой поступок величайшим подарком столетия? Вот если бы я сказала ему обо всем сразу, возможно, что-то можно было еще исправить, а сейчас… А сейчас у Крида просто шок. Ему надо пробеситься. Только я не могу просто сидеть и смотреть, как он мучается. Вновь фокусируюсь на отдаленном силуэте. Стоит, оперевшись на поручни моста. Наверное, я совсем ненормальная, но что-то во мне толкает пойти к нему. И я иду. Стук каблуков отчетливо режет тишину, но парень не двигается. Замечаю только, что он натянул черную кепку — а в русле его темного образа она вовсе не придает оптимистичности. Останавливаюсь в шаге от его спины. Меня душит желание прижаться к нему, обвить талию руками и положить голову на плечо. Улыбнуться, поцеловать в шею и сказать, что все будет хорошо. Но я просто стою. Между нами всего шаг, но на деле — преграда из разочарований, боли и недомолвок. Бл*. Давлю комок слез и встаю подле него. — Все разрешится, поверь мне, — кладу руку ему на плечо и осторожно заглядываю в глаза. Там — мрак. Не отвечает. Но и руки моей не сбрасывает. Ночная Москва-река уносит меня волной грусти. Ночь прохладная, но какая-то по-своему прекрасная. Да кому я вру? Все настолько не вовремя и настолько жутко, что хочется в этой самой реке утопиться. — Если бы только у меня был тот контракт… — шепчет парень скорее себе, нежели для меня. — То что? — То шансов не доводить дело до суда было бы больше, — угрюмо усмехается и качает головой. Молчим несколько мгновений. — Так вот зачем ты приезжала тогда, да? Он глядит куда-то в пустоту и спрашивает, кажется, ее же. Но я слышу в его реплике откровенную досаду, и я с ожесточением вдавливаю ноготь себе в ладонь. И все потому, что он прав. Не нахожу слов. — А я, идиот, подумал… — Ты не идиот, — довольно резко прерываю я, устав от бесконечной печали в нашем общении. Было ведь и что-то хорошее, да? Да? — Ладно, все это неважно, — Егор отрывается от перил моста и вмиг становится в разы выше меня. — Пойдем. Мне еще решать то, что вы заварили. Формально, не я. Но спорить с ним сейчас почему-то не хочется. Потому что его душевное состояние слишком дорого обходится нам обоим. До сих пор. — Егор, я… — Вот не надо сейчас, — он, словно по щелчку пальцев, тут же заводится, будто бы зная, что я хочу сказать. — Ты не виновата, ты оказалась у меня дома случайно и лишила меня единственного шанса тоже случайно. Не обращаю внимания на многозначность последнего высказывания. Просто мыльный пузырь из хрустального спокойствия в сию же секунду лопается. Я так больше не могу. — Нет, ты прав. Крид оборачивается и по-свойски искривляет бровь в непонимании. Выдерживаю его осуждающий взор и еле-еле наскребаю сил, дабы не показать задетых чувств и сказать следующее: — Ты просто редкостный идиот! — подхожу ближе и возвращаю певцу смартфон, прижав агрегат к его груди. А на деле хочу его в эту грудь врезать! — Почту проверь, псих. Направляюсь к дороге, параллельно вызывая такси. Тихо, Оля, тихо… Да сука!!! У меня аж жилы трясутся от ярости! Неужели, Булаткин думает, что будь он мне безразличен, я бы проторчала с ним фиг знает где столько времени? И какое он право имеет спускать всех коней на меня?! Я не напрашиваюсь на сантименты, конечно, но вообще-то я его предупредила. Хотела бы я посмотреть на его рожу, когда Тим, Пашу и Вальтер — а о них мне вообще думать не хочется! — поведали ему эту сакраментальную новость. Неблагодарная ты скотина, Крид! — Стой! Мимо ушей. Все. Это мой ментальный конец. Нет, серьезно, пусть идет нахрен, с меня хватит. У меня не осталось моральных запасов терпеть все это говно. Я спешно семеню ногами вдоль набережной и пытаюсь достучаться до приложения. Где, блин, это несчастное такси?! — Да ну подожди ты! Ветер обдувает мои сырые щеки, а я лишь иногда смахиваю слезинки ладонью. Ого, докатилась… даже не заметила, как начала плакать. Приходит оповещение от Соколовского, пропущенные вызовы от которого, вероятно, и заставили мой айфон лагать. Больше пятнадцати звонков, с десяток sms. Замечательно. Очередной повод загнаться, ибо я ни разу не вспомнила о Сане за последние несколько часов. А у меня свадьба. А сзади Крид. А я — стерва. Господи, ну за что… — Оль, хватит… — Отвали! — грубо отвечаю я, уже просто ни о чем не заботясь. Я так устала, мать вашу! Чувства сменились на злость, потом равнодушие Трудно дышать, ты плюс я, равно удушье* Кажется, мой тон действует на парня отрезвляюще, и он действительно отстает. А мне плевать. Представляете? Мне уже абсолютно все в этом гребаном мире без-раз-лич-но. — Ну и идите нахрен, — в очередной раз получив отказ от диспетчера, с силой закидываю телефон в клатч и вытягиваю руку у дороги. Минуты не проходит, как возле обочины останавливается внедорожник неизвестной марки, и затонированное стекло съезжает вниз. И только в этот момент я понимаю, какая я все-таки дура… — Какая малышка, — омерзительный амбал появляется из этого корыта и направляется ко мне. Меня охватывает ужас. — Сколько стоишь? Сердце пропускает удар. Его мутные серые глаза уже снимают с меня это проклятое синее платье. В панике отхожу назад, но довольно быстро упираюсь в фонарный столб. Кутузова, бл*ть, ну почему ты всегда думаешь задницей?! — Я… — захлебываюсь негодованием и собственными слезами, стоит его руке оказаться на моей талии. — Слышь, клешню свою убрал от нее. Секунда, и меня отбрасывает в сторону. Взбешенный Крид с размаху попадает этому мудаку в челюсть, затем — в нос.Обескураженная, сильно жмурюсь и хочу умереть. Слезы стекают по шее, а я будто бы в трансе нахожусь. И одна мысль, лишь одна… Это все из-за меня. Снова. Прихожу в себя только тогда, когда сильная рука дергает меня за запястье так, что я едва ли сохраняю равновесие. Не успеваю даже сфокусировать взгляд, как Крид буквально впихивает меня в свой гелик, пристегивает и смачно захлопывает дверь. Потом занимает водительское сиденье и рвет по газам. Сижу молча. Сердце все еще отплясывает чечетку, и я не могу эту вакханалию угомонить. Замечательно. Во-первых, меня приняли за шлюху. Во-вторых, у меня дичайших размеров синяк на руке. И в-третьих… — Е*анный в рот! Поворачиваю голову на блондина и вижу, что по его руке течет кровь. И по щеке. И еще в уголке губы. Е*а-а-а-ать. С одной стороны, хочу зареветь пуще прежнего от вселенской обиды и жалости к себе. С другой — открываю бардачок и понимаю, что Егор себе не изменяет. — Остановись, — приказываю я и выуживаю аптечку. — Ага, чтобы ты опять сбежала и вляпалась в какое-нибудь дерьмо?! — Прибереги шутки на потом, ладно? — бросаю на него строгий взгляд, но моментально смягчаюсь. — Егор, нужно обеззаразить рану. Жмет на газ еще сильнее. Боюсь, что если этот псих не перестанет так сильно сжимать челюсти, то его дорогущие зубы придется менять. Откуда у меня силы на сарказм?! — Слушай, ты публичное лицо, в конце концов! — говорю так, будто бы не я ревела и ловила машины на трассе десять минут назад. — А сейчас это лицо, мягко говоря… неузнаваемо. Печально усмехаюсь. — Пожалуйста. Сдается. Паркуется, включает аварийку и вытягивает руку. Делаю вид, что не обращаю внимания на этот жест самодостаточности, и смачиваю ватный диск спиртом. Переворачиваю его ладонь тыльной стороной, но больше ничего сделать не успеваю: — Я сам. Парень вырывает из моих рук вату и прикладывает к костяшкам пальцев. Но вот если с конечностью он еще с горем напополам справился, то скула и бровь поддаваться совсем не хотели. А смотреть на его умирающее выражение лица стало просто невыносимым. — Дай сюда, — отстегиваю ремень и тянусь новым диском к его лицу. Егор закатывает глаза, а меня так это злит, что я с дуру и с маху прикладываю наспиртованную вату к его лицу. Молодой человек цокает и дергается, что слегка бьет меня током. — Ну, потерпи чуть-чуть, — даже как-то нежно произношу я и, вновь прикоснувшись к лицу парня, аккуратно дую на ранку. Блондин слегка улыбается, что напрочь выбивает меня из колеи. Он в себе вообще? — Ты чего? — Говоришь, как моя мама, — усмехается. Я, качая головой, поддаюсь, и беру его за руку. Даже рану обработать нормально не может! — Только она еще потом заклеивала пластырем и целовала в место ушиба. Нет, он ни на что не намекал. Это просто волна волшебной ностальгии — я вижу это по его теплому отстраненному взгляду. Не знаю, чем руководствуюсь в следующий момент. Просто убираю диск и касаюсь губами его прохладной кожи. Отстраняюсь и… Боже, что я творю? Кажется, у человека напротив похожий вопрос в голове. В ужасе от собственного поступка начинаю складывать все приборы в небольшую кожаную сумочку, пряча взгляд. Руки аж трясутся от напряжения и стыда! А еще и щеки покраснели. А-а-а! — Если что, у меня еще есть щека. Вот хам! Наигранно возмущенно поворачиваю голову и тут же начинаю смеяться. Истерика. Ударяю его кулочком в плечо и трясу волосами — волнение потихоньку отступает. Крид же самоуверенно улыбается и играет бровями. А еще десять минут назад он готов был меня придушить. Помните, я там рассказывала про полярность отношений? — Так, бензина у меня мало, — заводя свою ласточку, произносит собеседник. — Поэтому едем ко мне. — Ладно, вызову машину оттуда. Ну, наверное. *Егор Крид: «Голубые глаза»