И перья страуса склоненные В моем качаются мозгу, И очи синие бездонные Цветут на дальнем берегу...
Сердце дона де Очоа не могло слишком долго оставаться свободным. Это шло против всех его планов, более того, он вообще не собирался влюбляться, во всяком случае сейчас, когда и без любовей хватает неприятностей. Но случаю было угодно переменить все его планы, и в одну ночь вместе с роскошным галеоном дон Диего успел потерять свою свободу. Он и не подозревал об этом, но его свобода под шумок была унесена на подоле шуршащего платья. Тогда, раздасадованный потерей корабля, он не заметил, что весь вечер от него не отводили взгляда лукавые синие глаза, а после... суженая не позволила ему узнать, что могло бы быть после, но когда после вынужденной морской прогулки он выбрался на берег, его чувство прекрасного могло считаться вполне удовлетворенным – свет полной луны выхватил из темноты женский силуэт. Приглядевшись, он разглядел розовое платье, в ночном свете ставшее темно-фиолетовым. Морской ветер мягко играл перьями страуса, украшавшими прическу. В какой-то момент дама подняла руку, и уже достаточно намучившегося за день Диего ослепило сияние бриллиантов. Он пробормотал какое-то ругательство, но забыл об осторожности – в ночной тишине его голос не мог остаться незамеченным. Барышня обернулась. – Так это Вы?.. – раньше, чем он успел ответить, в ее руке мелькнул платок. Ласковым, заботливым жестом она утерла воду с его лица и немного задержалась на шее, – Но Вы совсем промокли, мой губернатор. Если Вы позволите... Галеон... ловушка... пираты... коварство Аделаиды... кольцо – в конце концов, должна же быть на свете справедливость!.. за сегодняшний день произошло уже слишком много событий вопреки его планам, и Диего меньше всего на свете собирался вести светские беседы, поэтому он не ответил, когда барышня укрыла его своей накидкой – уже какое-то внутреннее чувство с удовлетворением узнало прикоснувшийся к телу мех. Женщины... вечно они зябнут. Но сейчас, пожалуй, это было даже кстати... – А Вы? – губернатор с сомнением окинул ее с головы до ног. Если б не фижмы на платье и не высокая пышная прическа, его спутница могла бы показаться некормленной лакейской дочкой: узкие плечи, тонкие, чуть ли не изможденные руки, длинная, худая шея, ни намека на радующие глаз формы, затянутая в рюмочку талия... не женщина, цыплёнок. – А морской воздух будет полезен для цвета лица, – она засмеялась и взяла его под руку, – Но как Вы оказались в море? Разве после бала была намечена прогулка? Диего очень хотелось съязвить, но он остановился. Прогулка? Она что же, не видела, что произошло потом, не столкнулась с этими головорезами? – Никакой прогулки; Вы разве не видели пиратов на галеоне? – Пиратов? – барышня сморщила носик, – Что Вы, никаких пиратов я не видела. После танцев все поспешили к столу, и брат уговорил меня уйти – Вы знаете, я ужасно боюсь пьяных разговоров, непременно бы кто-то начал приставать с сомнительными комплиментами, можете вообразить, какого это выслушивать такой девушке, как я. – А у Вас хорошее чутьё... – разговор начинал становиться все менее приятным, Диего невыносима была мысль, что он мог так глупо попасться, – На галеон тайком проникли эти отбросы общества, корабль вышел в море, я в одиночку сражался с ними и покинул палубу только для того, чтобы не доставаться в плен этим бандитам. – эта версия случившегося нравилась ему гораздо больше и произвела такое впечатление на его собеседницу, что от ее церемонности не осталось и следа. Едва ли отдавая себе отчёт в том, что делает, она поднялась на цыпочки и, прошептав «Вы герой...» приникла к его губам с поцелуем. Кольцо Истинной Магии уже перестало давить на палец, и вера в собственное геройство обретала все более отчётливые краски... Он думал, что всего лишь позволяет ей себя любить, а она забыла о том, что претендовала на его сердце ради выгодного брака, и, запустив руку в его волосы, ловила мгновения блаженства. Никогда еще дорога до губернаторского особняка не казалась адмиралу вест-индской флотилии такой приятной. Прогулка по мощеной булыжником улице в бальных туфлях требовала от барышни немало сноровки, и про себя Диего благословлял самые крупные камни, которые его спутнице приходилось обегать с грациозностью горной козочки, придерживая пышное платье. Если бы дон де Очоа был философом, он мог бы задуматься о том, что в сущности, происшествие с ним не оказалось таким уж катастрофическим, он вполне счастливо избежал пиратского плена (ха, уж не подумали ли эти недоумки, что он побоится спрыгнуть в начинающее штормить море и доплыть до берега собственными силами?), узнал, что его дорогая супруга не умеет вязать морские узлы, а на берегу его дожидалось такое милое создание. И потом, кольцо... ах черт, он опять забыл о кольце. Но стоило только ему остановиться, чтобы попытаться рассмотреть древнюю ацтекскую реликвию, как его спутница останавливалась вместе с ним и всем видом показывала, что заставлять девушку ждать недостойно кавалера Испанской короны. – Когда Вы подхватите на таком ветру какую-нибудь хворь, я сама буду ухаживать за Вами, сеньор, – она улыбалась одним уголком рта, как будто каким-то своим мыслям. Неосторожная чаровница забыла, что имеет дело прежде всего с солдатом. – Если б Вы были мужчиной, я мог бы укоротить Ваш язык за дерзость. – Я Вам дерзила? Боже мой, – в руке от возмущения заиграл веер, – Вы шутите, сеньор! Я Ваш друг и хочу для Вас добра, а сегодня Вы столько раз рисковали своей жизнью, что я не уйду, пока не позабочусь о Вашем отдыхе. «Сумбурщица... но я бы не сказал, что это большой недостаток... если ей так хочется... почему нет? Как странно, никогда не видел ее раньше в Санто-Доминго. И как будто совсем не боится. Недурно было бы посмотреть на нее при свечах...» – А я должен знать имена своих друзей, – ее рука на миг исчезла в его ладони. – Может быть, Вам уже приходилось слышать о маркизе Далланвиль? Это я. – Имя у Вас не испанское. – Мой отец, Шарль Огюст Далланвиль, был французским посланником в Испании. – Кажется, я слышал это имя... давно ещё... он был посланником где-то в конце века?* Она кивнула и первой стала подниматься по лестнице особняка. – Вы можете называть меня Инес, – у самых дверей она подняла на него глаза и хотела добавить что-то еще, но передумала. Губернатор мог только поражаться, как она, впервые в жизни попав сюда, в несколько минут узнала, где располагается опочивальня, откуда можно попасть в гардеробную, безошибочно угадала, что перед сном дон Диего привык оставлять зажженой одну свечу и выпивать бокал именно бордосского вина с мягким вкусом и с непринужденностью хозяйки объявила первому же встречному слуге, что благородный дон желает переодеться. Благородному дону оставалось только подчиниться и про себя признать, что его собственная жена предпочла бы утопиться в море, чем взбивать для него подушки. Получасом позднее они вновь остались наедине. Инес настояла на ночном отдыхе, но выпитый на маскараде хмель еще не полностью вышел из головы адмирала Его Величества. – Присядь сюда. Ей следовало бы насторожиться и напомнить, что они еще не переходили на «ты» и подобное обращение к даме её положения недопустимо, но она подчинилась этому властному голосу раньше, чем успела подумать, имеет ли он на это право. При тусклом свете свечи он взгляделся в ее лицо. Инес не была сияющей красавицей даже по не самым высоким требованиям, но богатый наряд, затейливая прическа, мушка под левым глазом делали ее хорошенькой. У нее было узкое лицо с мелкими, хотя и не лишенными пикантности чертами, острый подбородок, тонкие, аккуратные брови и пронзительные синие глаза – не такие красивые, как у Аделаиды, но живые и очень себе на уме. Он позвал ее по имени и медленно провел пальцами вдоль шеи, на миг задержавшись на бархотке и с нетерпением отбросив ее на край постели. Инес наконец-то все поняла. Негромко вскрикнув, она отшатнулась, закрывшись от него руками. – Берегитесь, я девица... – шепот, слетевший с побелевших губ был так тих, что если бы даже в опочивальне находился кто-то третий, ее бы услышал только Диего. Он приподнялся на постели, убрал с ее лба непослушную прядь волос и попытался уговорить: – Не бойся. Тебе понравится. Я тоже хочу тебя согреть. Бог ты мой, какая прическа... сколько же часов ее можно было делать? И потом еще... сколько же розовой пудры на нее ушло? Ну ничего, зато сейчас он очень быстро вернет ее в первозданный вид... и, пожалуй, сделает даже лучше... К его удивлению, вся замысловатая конструкция держалась на двух скрещенных гребнях, и довольно было решительным жестом вынуть их, как на ее плечи ливнем упал розоватый, теперь уже больше каштановый водопад, закрыв от его глаз фигуру молоденькой дамы. Она не пыталась сопротивляться мужской силе, только болезненно сжалась, не давая дотронуться до себя. Еще недавно показавшаяся ему такой смелой, сейчас она лишь слегка оттолкнула его руку, вскочила и бросилась в угол комнаты. Это движение поразило и даже озадачило губернатора. Она боялась, но... не могла его ударить и даже сейчас надеялась на его благоразумие. – Сеньор! Я даже не Ваша невеста. Она не хотела исчезать, не уходила, не звала на помощь и словно сама сознавалась перед ним в своей слабости. Эта доверчивая беззащитность подкупала, успокаивала, прогоняла его пробудившийся было гнев. – И ты бы хотела принадлежать мне? – это было слишком неожиданно... но в ней в самом деле была какая-то трогательная беспощность. Весь ее вид говорил о том, что она нуждалась в его силе и готова была подчиниться ему, и если б не это ее хорошее воспитание... – Я никогда не поднялась бы сюда, будь Вы мне безразличны, – сейчас, когда между ними оказалась достаточная дистанция, Инес вновь овладела собой и перестала бояться. Она тоже увидела, что он понял ее и уже не тронет. – Прелестный цветок... жалко срывать, – он словно засмеялся чему-то и еще раз оценивающе оглядел ее. Хороша... надменная дочь маркиза, кажется, француженка... но она говорила с ним на испанском совсем чисто – сколько бриллиантов-то на руках... она вела себя как хозяйка, как имеющая право распоряжаться – и в то же время по-настоящему старалась позаботиться о нём. Если бы она притворялась, сейчас она бы сбежала или пыталась бороться с ним. Нет, нельзя допустить, чтобы она досталась другому. – Я ещё вернусь за тобой. Придерживаясь за стену, она прошла мимо него, набросив накидку на плечи и подняв капюшон, чтобы скрыть волосы, растрепанные нетерпеливым кавалером, но, поравнявшись с ним, едва-едва слышно прошептала, коснувшись его руки: – Я буду Вашей, мой губернатор. Диего проводил ее долгим взглядом, еще не веря в собственное великодушие. Но до чего же худа... почему-то вспомнилось, как Аделаида разбила о его голову вазу, когда он попытался овладеть ей. А эта... хорошо, если бы и подсвечник подняла. На что такому цветку понадобился Новый свет? В этих колониях везде свои порядки, свои законы. Дочь французского посланника... кажется, так далеко приглашения он не рассылал. Откуда же, в самом деле, свалилась на его голову эта парижская невинность?.. Выскользнув из двери, Инес остановилась посередине коридора, припоминая, по некотором размышлении миновала лестничный пролет и толкнула дверь в небольшую комнату налево. По-видимому, она не имела какого-то особого предназначения, в ней почти не стояло мебели, на стенах не было светильников, но шторы были раскрыты, и лунный свет заливал всю комнату. Только посредине нее возвышалось кресло, в котором дремал мужчина в богатом маскарадном наряде. Все указывало на то, что он не собирался оставаться здесь на всю ночь, и сон сморил его от усталости или затянувшегося ожидания. У кресла лежала сброшенная маска. Инес подошла поближе и, минуту поколебавшись, положила ему ладонь на лоб. От этого прикосновения мужчина, в котором теперь можно было узнать помощника губернатора, открыл глаза и, узнав ее, тотчас оживился: – Я уже не знал, что и думать. Где ты была? – нельзя было понять, сердился Хуан или нет, но, поднявшись и встретившись взглядом с девушкой, он заметно смутился, – Что с тобой, Инес? Ее слишком бледное, встревоженное лицо, растрепавшиеся волосы, какая-то напряженная дрожь во всем теле не понравились ему. Еще меньше ему понравилось, когда она приложила палец к губам и прошептала: – Отвези меня домой. Не хочу больше оставаться здесь. – и, видя, что он колеблется, легонько ударила его веером, – Да, и одна я не поеду. Мне страшно ехать ночью по этому вашему захолустью. Хуан нахмурился. Завтра утром благородный дон непременно потребует его к себе, скорее всего, будет не в настроении... он слышал что-то от слуг, что губернатор вернулся за полночь в сопровождении барышни, неприбранный, полуодетый и всем недовольный. Но отпускать Инес одну не хотелось еще больше. В конце концов, что изменится от того, что сеньор в очередной раз пригрозит проломить ему голову мраморным пресс-папье (однажды Аделаида посмела бросить ему в лицо, что он трус – посмотрела бы она, с каким мужеством он выслушивал эту угрозу на протяжении уже почти месяца; как правило, к концу месяца Хуан смирялся с тем, что очередная расправа становится чем-то вроде необходимой прибавки к его имени, и сеньору де Очоа приходилось изобретать новую)? – Что общего между тобой и доном Диего, так это то, что виноватым за все неприятности вы делаете меня. – он дохнул на её ледяные руки, – Экипаж пусть тогда остаётся дома, а я сюда я могу вернуться и налегке. Пожалуй, ты права, нехорошо будет назавтра представать перед сеньором губернатором в маскарадном наряде. Только расскажи мне по дороге все, что случилось, ты никогда не была так взволнована. – в его голосе слышалась искренняя обеспокоенность, но насмешливый характер опять взял верх, по его губам скользнула тонкая, змеиная улыбка, – Конечно, я поеду с тобой. По крайней мере, ты не грозишь проломить мне голову. Пожалуй, и самое горячее сочувствие не оказало бы на Инес такого исцеляющего влияния. Она снова стала той лукавой очаровательницей, с которой невозможно было заспорить. – Если ты и дальше будешь равнять меня со своим сеньором губернатором, я придумаю что-нибудь поинтереснее. «Я буду Вашей, мой губернатор...» Если не считать потери громадного галеона и ужасного приключения с подругой его весьма непростой жизни, можно было сказать, что маскарад на корабле прошёл для губернатора Санто-Доминго вполне неплохо.***
* - маркиз Далланвиль действительно служил французским посланником в Испании и, помимо королей, оказался единственным историческим лицом во всём рассказе