***
Это превратилось в бесконечную пытку — видеть их вместе. Они еще не были теми слипшимися влюбленными, которые спрятаны по углам как жвачка под партой, но и не были просто друзьями — это было что-то среднее: взгляды, случайные касания, оживленные диалоги в людных местах на отдаленные темы и глупые улыбки во время пауз. Алу впору было вручить блокнот, чтобы вести дневник наблюдений, а еще футболку с надписью идиот. Ты просто фантастический идиот, Поттер. В четверг у них была интенсивная тренировка, и он пришел на поле раньше на пятнадцать минут, чтобы успеть полетать самому и немного размяться. Но на поле уже кто-то был, и огосподибожемой, это Скорпиус. — Где же ты оставил свою подругу, Скорп? Не боишься, что ее украдут, пока ты здесь? — его голос прозвучал как из радио — настолько чужим он показался. — Эй, — он растерянно усмехнулся. — При чем здесь это? — Не видел тебя с того вечера, как ты ускользнул от меня в библиотеку. — Ал сделал несколько разогревающих движений и призвал метлу. Стоило древку коснуться его ладони, он почувствовал себя в миллион раз лучше. Малфой мог быть кем угодно, но Ал был лучшим в квиддитче. Все сторонники противоположного мнения всего лишь наблюдают за тем как он поднимает кубок над головой. Он посмотрел на Скорпиуса и вспомнил, что еще пару дней назад был готов держаться всего лишь за одну ручку, предоставив вторую ему. — Я хотел поговорить с тобой, — Скорпиус следил за тем как Альбус проверяет метлу. — Насчет моего возвращения к тренировкам. Я думаю, что мне пора начать работать. Не хочу пропускать следующий матч. В голове промелькнула картинка прошлой игры: Малфой, летящий вниз и его бесконечно кувыркающийся в потоке ветра плащ. — Уверен? — Хотел спросить у тебя как у капитана, — он улыбнулся и шагнул к нему. Ал захотел улыбнуться в ответ, но лишь крепче сжал древко метлы и приподнялся на пару метров в воздух. Скорпиус приподнял бровь. — Тебе уже не тринадцать, ты можешь и сам брать на себя ответственность, — и он взмыл в воздух, стремясь убежать сам от своих же глупых слов. Что за черт, Ал. Тринадцать здесь тебе?***
Роуз казалось, что она плывет в каком-то сладковатом тумане — она не могла по-другому описать все предыдущие дни. Каждое утро она открывала глаза и вспоминала теплую ладонь Скорпиуса на ее талии, ощущение его свитера на ее щеке и их совместный ритм, который они придумали без единого слова. Просто танцевать. И, стоило ей выйти в тот вечер из библиотеки, все вокруг перевернулось. Его присутствие было незаметным, но практически постоянным: он возникал в тот момент, когда она закрывала глаза и воссоздавала тактильные ощущения от его рук, и клал свою настоящую ладонь ей на плечо, улыбаясь неизменной широкой улыбкой. Иногда Роуз казалось, что у него даже есть специальная улыбка для нее, а не та, дежурная, которую он ежедневно использует в коридорах. Она обращала внимание на все, что связано с ним. Как он одет: всегда одинаковая цветовая гамма, темно-синий или темно-серый, всегда черные кашемировые свитера или белоснежные рубашки. Его волосы как-то по-особенному лежали слегка набок, и только одна непослушная прядь из челки падала ему на глаза, когда он учился. У него были очень тонкие и длинные пальцы, а однажды рукав его свитера поднялся и обнажил длинный шрам, простирающийся от середины предплечья дальше, под ткань и ближе к ключице. У нее было так много вопросов, что иногда ей хотелось взять на их очередную незапланированную встречу — Скорпиус, по сути, назначал их совместно с волей случая, — огромное одеяло и спрятать их там вдвоем, чтобы он: а) снял свою одежду с длинными рукавами и рассказал, что все это значит б) поведал ей о том, как ему удалось сварить лакричное зелье еще в десять лет, до черт возьми Хогвартса. Пожалуй, у нее бы нашлись еще вопросы, но, как она уже упомянула, это Скорпиус назначал им свидания. Стоп, свидания?***
Ему впервые было бы безоблачно хорошо, если бы Альбус не орал на них всю тренировку в попытках довести кого-то до слез (этим человеком стал Рэйнольд Красти с четвертого курса, который только с этого года стал одним из охотников, но, несмотря на его очевидный талант, очень близко воспринимал к сердцу любые перемены настроения у команды). Говоря по правде, не обида на их капитана омрачала его настроение: сам Ал был настолько убитым снаружи, что Скорпиусу хотелось самому заплакать хотя бы от этого. Бесконечная подавленность — вот как выглядело его лицо, когда все поспешно ретировались с поля после финального свистка, означающего конец тренировки. Он сам остался, чтобы еще полетать, и Скорпиус все же решил не трогать его. Он уже поднимался в замок, когда молния исчертила небо и через секунду плотная пелена дождя стремительно заволокла небо. Ал. Скорпиус знал, каково это — летать в дождливую погоду и как минимизируется видимость, поэтому решил быстро вернуться и посылать ему снопы искр до тех пор, пока он не спустится. Дождь был ужасающим: стоило ему оказаться на поле, как он был насквозь мокрым. На секунду ему показалось, что фигура Ала мелькнула на трибунах, но он решил все же перестраховаться. Раз. Два. Три и четыре. Ничего. Ему было страшно, чертовски страшно; последний раз он испытывал похожие чувства, когда открывал дверь в спальню матери чтобы «попрощаться» — только прощаться было уже не с кем. И один раз он уже бросил Ала — он не может поступить так же еще раз. Он запрыгнул на метлу и поднялся в воздух. Видимость превратилась в нулевую уже на высоте пяти метров, а Ал обычно брал не меньше десяти. В лицо то и дело ударяли потоки ветра, а полы мантии хлестали по бедрам, мешая управлять метлой как следует. Скорпиус почти вслепую летел их привычный круг, изо всех сил напрягая зрение, но тщетно — стоило ему вытянуть одну руку, и он уже с трудом мог сказать сколько на ней пальцев. Ал, черт возьми. Внезапно его голову пронзила слепящая мысль: он вспомнил, что в день, когда он уехал в Дурмстранг, шел такой же дождь. Он попытался представить, что чувствовал Ал, когда узнал из газет что с ним случилось, что он испытал, когда понял, что Скорпиус не поедет с ним в Хогвартс в этом году. Наверное, то же, что и он сам сейчас, блуждая в дожде и окутываемый ледяными порывами ветра в безуспешных попытках найти Альбуса без малейшей идеи, что будет с ними. Скорпиус почувствовал, что теряет равновесие. Он сжал древко метлы, но оно было невероятно скользкое от дождя. Он попытался применить какое-нибудь заклинание, но его рот как будто не слушался. Острая боль прокралась под ребра, и все шрамы вспыхнули: словно кто-то сбрызнул их кислотой. Он понял, что его клонит к земле, и, ни в силах сопротивляться, разжал пальцы, ощущая падение словно в замедленном режиме.