.
В ту ночь, прижатый с двух сторон горячими телами друзей, размазанный как внутри, так и примятый к матрасу снаружи, Чимин осознал для себя необходимость двигаться дальше, отвлекать себя и… пытаться не быть хуже того, кто. Того, чьё имя стало под запретом, и это стало идеей одного из друзей, что поддержалась с воодушевлением. Странно, как друзья принимали его больную манию. Не меньше, чем его ориентацию. Он бы и не сказал им и не поделился, правда — ведь привык хранить это в секрете ото всех, — если бы его после года совместного проживания и действительной дружбы между ними троими не напоили до состояния максимальной, критической беззащитности сознания и развязанного языка, в лоб спрашивая о Ким Тэхёне и об ориентации Чимина. Как оказалось, догадались они давно, а спросить прямо было действительно неловко — им же самим при ошибке и в глаз прилететь могло, и нос сломать в трёх местах, ведь Чимин, как бы то ни было — одна сплошная груда мышц. Приняли с выдохом, признались протрезвевшему Чимину о своём знании с ободряющими улыбками на перекошенных похмельем лицах. Минус главная тайна, абсолютное доверие — Чимин едва ли не расплакался от облегчения, что друзья это приняли и не стали от него шарахаться. У одного ещё со школы девушка, а другой — пан. На двух нетрадиционных пришёлся один вспыхнувший до кончиков ушей натурал, начавший умолять не делиться своими походами куда бы то ни было, потому что это неловко. Но один «поход» всё же пришлось рассказать — это был день второй встречи с Ким Тэхёном, остановившемся посреди улочки и наблюдавшим за выступлением Чимина на Хондэ с кавером на Growing Pains. В тот день Чимин выкладывался на полную, срывая барьеры и надрывая нервы над исполнением, и до предела сжёг их, самозажёгся, когда услышал восхищённый выдох толпы после своего выступления — сильно после, когда он уже начал собирать свои вещи и уступать место следующему артисту. Тогда его пригвоздило бархатным баритоном, сказавшем «Это было прекрасно» за его спиной до уверования в собственном безумии от того, кого точно не должно было быть здесь — на Хондэ в центре толпы и совершенно без охраны (чем этот человек думал?!). Но как бы то ни было — вторая встреча состоялась. И да, Чимин не зря полагал, что он лишь один из миллионов, ведь судя по лицу Тэхёна — он узнал его совершенно точно ни на деталь. Тогда, с того концерта прошло уже около полугода, и Чимин только перешёл на третий курс. Через месяц ему написал закрытый аккаунт в инстаграме с коротким:Вы круто двигаетесь! Не хотите как-нибудь записать совместную хорягу?
Чимин тогда ответил согласием, с удивлением позднее узнавая, что на встрече познакомился не с кем-то, а с Чон, блять, Чонгуком, который узнал о Чимине через Тэхёна, следящего за ним в инстаграме вот уже два месяца как. Тогда Чимина едва не пробило об стену одним только осознанием того, что на его профиль подписан тот, кто точно никак не должен был быть на него подписан. Ни в этой жизни, ни в какой-либо из. Но Чимин соврёт, если скажет, что тогда не подумал про то, что возможно Тэхён его всё же запомнил. Ведь не часто же им в любви фанбои признаются, верно? Тем более так честно. И картинно. Сейчас же он думает, что лучше пусть не помнит, потому что… Такого позора выдержать он действительно не сможет. Со стороны кухни что-то с грохотом падает, вырывая Чимина из резко накативших воспоминаний о прежней жизни, и в зал выбегает разозлённый Сокджин, с ног до головы покрытый, кажется, мукой. Ох, это не к добру. Чимин один из немногих, кто точно знает, что Сокджин ненавидит мучное, избегая готовку чего-то подобного, как огня. Сейчас он и сам превратился в ходячего… снегорожка? Чимин усмехается себе под нос от подобной игры слов, не решаясь озвучивать её вслух, и переводит взгляд обратно на экран телевизора, на котором Китана почти отбруталила его Кун Джина, пока он любовался замученным хёном. Чимин не выдерживает и откидывает джойстик в сторону, сгибаясь пополам от смеха. Наверное, Сокджин его за это возненавидит, если он немедленно не оправдает себя. — Хён, ты чего такой замученный? — сипит он в перерывах между приступами смеха, отрываясь от своих колен и поднимая расфокусированный взгляд на замершего посреди комнаты Сокджина с заметным румянцем на коже под оросившей всё его тело и одежду белой мукой. На счастье Чимина, хён не выдерживает и принимается икающе смеяться, кидая в него полотенце и уползая — действительно, едва не уползая — по стеночке в ванную комнату. Плюс десять очков к карме. Чонгук, сидящий рядом с ним и безмолвно наблюдавший всю эту сцену, расслабленно выдыхает и нажимает на джойстике последнюю комбинацию. Тишину комнаты разрезает громогласное «БРУТАЛИТИ», почему-то заставляющее Чимина завыть в голос и начать смеяться лишь громче. Не выдержав одиноких истеричных кряхтений Чимина и заглушённого процесса уборки от хёна из ванной, Чонгук не выдерживает и тоже принимается хохотать, сползая корпусом по дивану вниз и разваливаясь в позе морской звезды с приступом эпилепсии. Такими их застаёт Тэхён, смешно выпучивая глаза и неловко кривя губы в приветственной улыбке. Поняв, что дело гиблое, он ретируется в свою спальню, не забыв перед этим постучать в ванную к Сокджину, в надежде на хоть какую-то информацию, касаемо того, что происходит, но встречает лишь полузадушенный всхлип с еле узнаваемым «Просто я замученный, Тэхён-и» и новую порцию скрипучего смеха стеклоочистителя. Извини, Тэхён-и, просто все они тут немного замученные..
День, когда Чимин переезжает из общаги в небольшую, но двухкомнатную(!) квартиру в не самом плохом районе Сеула вместе с одним из бывших соседей (с тем, который с девушкой, потому что тот, который пан, к великому сожалению уезжает обратно в родную Японию, так как его учёба подошла к концу, выпустив из стен университета с дипломом с отличием), Чимин отмечает в календаре, как новый ежегодный праздник. Долгожданная своя территория. Не совсем, конечно, но хозяйка квартиры не в счёт — эта старушка оказалась такой уютной, что с ней даже теплее и домашнее казалось. Хоть и чужое, хоть и не своё. К чёрту. Всё равно своё. Вот у Чимина теперь есть своя комната, где он устанавливает мольберт и располагает коллекцию кактусов на полке над рабочим столом. Это его, всё его. Скоро привезут ещё и синтезатор, благополучно подаренный Юнги-хёном за «ненадобностью этого старья». Только вот Чимин знает, что это не старьё, а просто Юнги слишком добрый, но старается открыто это не показывать, проявляя заботу делами, действиями. Стоило лишь раз заикнуться о планах на магистратуру и свои сильные (ну, конечно) стороны, и Чимину уже отдают «хлам», а то «место занимает». Вот так просто и так в стиле старшего, что пробивает на улыбку. У них действительно довольно странные с ним отношения. Ведь импровизировать с Юнги в три часа ночи на рояле в две пары рук — это, как бы то ни было, нереально круто. Удача ли, нет, но здание, в котором они смогли снять квартиру, располагалось в минутах десяти езды на машине от квартиры тех, с кем едва ли не жил Чимин, проводя всё своё свободное (равно «редкое, но всё же постоянное») время то с одним, то с другим. Всё чаще с Юнги, всё отдалённее с Чонгуком, потому что Чонгук… Потому что с Чонгуком всё сложно. А особенно — их постоянные «Мы друзья», обращённое ко всем, но затирающее свой смысл в прижатых друг к другу телах, сплетённых конечностями и языками, сцепляющимися в неизменной борьбе за что-то. Что это «что-то» хочется узнать, думает Чимин, лишь ему одному. Ведь Чонгуку нормально и у него с Чимином неизменные «бро» посиделки с угаром по друг другу и остальным участникам группы, заканчивающиеся, правда, нередко жарким трахом на любой поверхности и в любое время суток — главное, чтобы без свидетелей. Хотя даже с этим у них вышел проёб по всем фронтам в один день. Ох, Чимин, зачем ты вспоминаешь это? Просто расставляй свои кактусы! Просто выдохни и постарайся пережить это, профильтровать. Но Чимин лишь жмурит сильнее глаза, отставляя кактусы в сторону, и падает на кровать спиной, закрывая лицо одной ладонью, а другой зарываясь в некогда уложенные волосы. Воспоминания того дня накатывают, пережёвывая и раздрабливая в порошок все мысли и внутренности. Что-то тупо ноет промеж рёбер, но Чимин, честно, старается с помощью дыхания отогнать наваждение. Снова мысли о конкретных. Злосчастный день переворота. Очередной вечер после завершения последнего концерта в Японии, собравший половину участвующих в его организации в одном месте ради чего, кто бы мог подумать? Ради каких-то игр на выпивку, подсмотренных у иностранных блоггеров на ютьюб. Всё было бы прекрасно и вечер закончился бы для каждого знаменательно и на приятной ноте, записанной в тетрадь, как завершение Великого произведения. Но, но, но. Эти блядские «но». Всю нотную тетрадь исчеркали несмываемыми маркерами и подожгли, с дьявольским наслаждением наблюдая за горящими проспиртованными линиями, пересёкшими бумагу. Чимин думал это тогда, думает и сейчас: Какой мудак придумал игру «я никогда не»? И какой уёбок её только тогда предложил? Всяко не больший, чем тот, кто произнёс «Я никогда не спал ни с одним из присутствующих в этой комнате», когда в помещении находились многие из стаффа, все участники группы, вся дэнс-команда. И кто, блять, кто мог подумать, что тогда выпьют свою честную стопку… лишь трое? Те самые, что сидели на самом отшибе и оказались за спинами почти всех. Кроме участников группы, вылупивших на них глаза в тот самый миг, когда увидели шевеление и одновременный скачок кадыков с глухим стуком опустившихся на пол стопок с соджу. Только вот незадача — уже опустевших. На счастье, удивление одних и проёб других никто больше не заметил. Отшутились все дружно тем, что засели в компании одни пиздаболы или сплошные профессионалы. На счастье. Но после, для тройки началось продолжение банкета с тремя бутылками вина (красного сухого и белого сухого — все же гурманы, эстеты, интеллигенция) и бутылкой рома (капитана, конечно же, капитана), потому что да. Разговор предстоит тяжёлый, но интересный. В тот вечер Чимин узнал, что Чонгук с Тэхёном однажды переспали, благополучно отпустив эту ситуацию со смехом и фирменным от Чонгука «Ну, мы же друзья, чего только не бывает?». Ну, мы же друзья, чего только не бывает? Верно? Друзья не трахаются даже по пьяни, Чон Чонгук, если оба этого хоть каким-то местом не желают. Даже без проникновения, как выяснилось, даже простой взаимной дрочкой. Друзья не занимаются этим без обоюдного желания и будучи не в шаге от. Мы же друзья. Друзья, блять. Идентичную фразу произнёс Чонгук и на откровении о них с Чимином и их вылетевших по привычке дуэтом «Мы друзья», встреченном округлившимися глазами на лицах… никого; все давно догадывались. Кроме одного. Видно, удивлён. Видно, разочарован? Видно, не ожидал. Чего именно? Что Чонгук — би? Что Чимин — гей? Что оба откровенно флиртующих друг с другом парня, способных быть по парням, могут иметь отношения, куда ближе обычных подколов и заигрываний? Чего не ожидал ты, Ким Тэхён, что смотришь так, будто перед тобой машина сбила человека? Единственным, кого в тот вечер точно сбило — это улыбающегося во все тридцать два Чимина, расслабленно смеющегося и убеждающего всех присутствующих, что они с Чонгуком просто друзья, а это всё — лишь секс по дружбе и помощь обоим в разрядке. Только вот кого он пытался убедить в этом — себя или остальных — так и прогуливается загадкой по пепелищу его нервной системы. А Тэхён всё продолжал смотреть, не отводя глаз. Мягко приоткрывал свои пухлые губы время от времени и, верно, о чём-то думал — чём-то неизвестном никому, кроме него. Тогда Чимин едва не сорвался и не обернулся с прямым вопросом «Что?», удачно сдержавшись, но вдоволь оторвался, на эмоциях зажав Чонгука в его номере после откровенных разговоров и дружеских признаний во многом. Тогда он взял его прямо у стены, так и не добравшись до кровати. Резкими движениями стянул с обоих одежду, встречая лишь нахальный смешок и ответные действия по обнажению (чего именно?), и подхватил Чонгука под бёдра, заставив сцепить ноги на своей пояснице. Заглушил каждый высокий стон в глубоком поцелуе и точно едва-едва сдержался от мысли, что хотелось бы, на самом деле, совсем не так. И это он сейчас не только о сексе, скорой растяжке на весу и резком проникновении в наскоро натянутом на член презервативе, смазанном вишнёвой (блять, Чонгук!) смазкой. Член вошёл до такой степени свободно, что Чимину стало нестерпимо. Чонгук был готов. А вот Чимин понял, что был нет. Ведь не может к другу, блять, простому другу, которого держишь под ягодицы у стены и натягиваешь на свой член, болеть так сильно и так, сука, не там, где даже физически должно? Голова Чонгука была закинута назад, обнажая крепкую шею с подпрыгивающим от частых сглатываний кадыком, и Чимин впервые за всё время их «отношений» не сдержался и поцеловал влажную смуглую кожу, втягивая её и, наконец, помечая маленьким (уже событие) засосом. В тот же миг Чонгук улыбнулся, задушенно простонал и кончил, а Чимин едва не умер, ведь Чонгук… Чёрт… Он всегда готов. Вот только у них это, впрочем, впервые оказалось не взаимно. И одно поразительно кричащее осознание, что мигает светофором красного сигнала, заставляет едва не сдаться грузу, оседающему на плечи — Чимин никому не хочет более отдавать Чонгука. Чимин тяжело вздыхает и достаёт из коробки один за другим портреты двоих, разглядывая и вспоминая создание каждого. Где-то на периферии маячит мысль о том, что всё это — нездорово, а Чимину пора бы лечиться, но. Но он знает. И это, вроде как, первый признак того, что ещё не всё потеряно. Этим вечером у него впервые свидание и впервые — вслепую. Попытка зажить реальной жизнью? Попытка построить её? Что же, как вариант побега. Он будет верить в лучшее хотя бы в этот раз. Ночью он возвращается с ужина с полным убеждением, что обречён на одиночество. К нему на встречу так никто и не пришёл.