Полиамор

Чимин слышит «Я хочу идти дальше» и «Нам стоит переключиться на что-то не связанное с...», — не договаривая, но и так ясное. И Чимин искренне хочет знать, каким образом в определённом смысле бывшая Тэхёна — не связанная с..., — или каким образом можно вообще идти дальше с издробленным сердцем и всеми внутренними органами. Но кивает. Былая истерика прошла, оставив лишь фантомные касания крупной ладони по плечам и спине, на счастье и нет напоминая. О себе, об увиденном, о сорванном в Чимине. Ему хочется спросить, как он так просто это решил, но не может, потому что тогда велика вероятность, что Чонгук спросит «А почему нет?», но хоть без извечного «Мы же друзья», которое Чимин заблокировал своей долгожданной защитой и отрицанием, давно желаемым к проявлению. Шаг в счастливое будущее? У каждого своё, как по классике: у Чонгука в очередном отвлечении, а у Чимина... в саморазрушении. Чонгук говорит, что с Сухён просто, так как она знает, что никаких великих чувств к ней у Чонгука нет, и что надеяться на большее, чем просто секс и подобие моногамности не стоит. Её всё устраивает, она сама хотела это предложить, и Чимин бы должен радоваться, но как-то не работает нихуя. То ли осколки перекрошены до пыли, то ли эта самая пыль уже осела в глотке, мешая вдохнуть и хоть сделать вид, что всё ок. И Чимин был бы рад за друга. Но здесь и заключается проблема. Чонгук Чимину не друг. Таблетка антидепрессантов, компульсия с перенаправлением на себя, вторая теплейшая влюбленность, первый партнёр и вдохновитель не сдаваться — много кто. Но не друг. Ещё, как вероятность, молот о стёкла аварийного выхода в общественном транспорте, что вылетает первым и не убеждается, что его жертва принесла людям хоть какую-то свободу. Разве что тому, кто его держит. А Чимин никогда не удерживал и не сдерживал Чонгука. Как и тот — не сдерживался. — Скажешь хоть что-нибудь? Я знаю, что должен был предупредить раньше, но мне показалось, вы с хёном очень сблизились, и я тебе теперь не нужен, так что... С искренней улыбки по возвращению и до натянутой фальши сейчас. Чимин не даёт ему договорить, поднимая небольшую ладонь вверх, перебивая одним лишь жестом. Чонгук застывает с приоткрытым ртом и хлопает ресницами часто-часто — так мило, что Чимин чувствует, как пыль разбитых осколков зудит и царапает изнутри. Но не показывает. Уже напоказывался. — Если ты сможешь пережить это, — нет надобности уточнять, что «это», — то я буду счастлив за тебя, — и он даже не лжёт. Он будет искренне рад за то, что Чонгук перестанет чувствовать известную ему боль. А на себя Чимину наплевать уже давно, будем честны. — Спасибо, хён, — улыбается он, отпивая свой фреш с бананом и апельсином. Нежно и как раньше, когда они обсуждали что-то вне, — и Чимину до дрожи, сокрытой за натянутой улыбкой. Ну, хоть зародившейся не из пустоты. Из кое-чего похуже. Но он должен сказать это. — Только не называй меня «хён», ладно? Чонгук удивленно моргает, спустя минуту, наверное, всё же кивая нерешительно. И спрашивает: «Почему?» — Потому что так я каждый раз понимаю, что потерял тебя. В секунду, когда последнее слово срывается с его губ, происходит две вещи: Чонгук отставляет стакан дальше от себя, и Чимину приходит сообщение в ка-токе. Но он не двигается, встречая и отвечая на чужой взгляд — без напыщенной радости и улыбки в глазах, — серьёзно, взросло, не оставлено с ответом. Чимин заранее не знает, что ответит ему. — Чимин-щи, — словно карамелью по сердцу: нисколько не скрепляюще осколки, но греет... и вкусно пахнет, — разве не логично мне уйти с дороги, если ты теперь рядом с хёном? Чимину хочется смеяться. Считанные мгновения. Потому что он понимает. Тэхён остаётся с ним и не разрушает его действиями, оберегая сердце, потому что знает о чувствах Чимина к нему. А Чонгук... Он знает, что Чимин влюблён в Тэхёна (проще «влюблён», чем по макушку в землю заживо), но он не знает, что Чимин влюблён ещё и в него. И как, блять, об этом сообщить? Уже ведь поздно, это лишь разрушит. — Чонгук, почему ты хочешь уйти с дороги? Не можешь видеть меня рядом с ним? Не можешь быть рядом со мной и им? Не можешь что? Почему не попробовал? Чимин вот пробует от первой возможности и до сих пор. Хватается за любые возможности. — Потому что... — он сбивается, сдавая голос до взволнованной хрипотцы и необходимости схватить поспешно и с дрожью, господи, стакан со столика и поднести его к губам, прочищая и смачивая горло соком. — Я разве... нужен тебе теперь? Чимину хочется переспросить, потому что у него, кажется, слуховые галлюцинации. Нужен ли он теперь? Чимину? Это он шутит так, нахрен? — Не молчи, я правда... — Мне тебе врезать, чтобы даже не думал об этом, или поцеловать по той же причине? Чонгук затыкается мгновенно. И смотрит так удивленно из-под ресниц, так уязвимо, что Чимин едва сдерживается на людях. Их могут не слышать, но не видеть не могут. — Ч-чт... Его перебивает вибрация мобильного, проехавшего по гладкой поверхности стола, и Чонгук хмурится, думая проигнорировать, но Чимин кивает головой. Как бы намекает проверить. «Мало ли — что-то важное?». Да нихуя не важное. Это становится понятно по выражению лица Чонгука схожего со смущением и раздражением — не влюблённое, но логичное стеснительной натуре Чонгука. Чимин может лишь догадываться, кто пишет. И он надеется, абонент добьётся «не абонента» своими сообщениями. Просто заебёт за секунду. Прямо сейчас. В этот момент. И Чонгук откладывает телефон, оставляя собеседника без ответа. — Я тебе нужен? Господи, какой же он дурак. Чимин смеётся изломленно, но искренне. Он ещё спрашивает? — У меня сердце разбилось от той картины, а ты ещё спрашиваешь? — он усмехается устало, но беззлобно, спуская голос на хрипотцу. Чонгук замирает с не донесенной до рта трубочкой и смотрит своими оленьими глазами. И Чимин улыбается — коротко и так, словно изнутри он выжжен, словно ему поставили смертельный диагноз, и он его принял. Но, впрочем, жизнь — это смертельная болезнь, передающаяся половым путём, так? Чимину хочется смеяться, но он лишь усмехается, не отрывая взгляда от гипнотизирующих напротив. У Чонгука красивые глаза. До дрожи, если честно. — Чимин-щи, я... — Просто будь счастлив, ладно? Ты сможешь это пообещать? — А ты? Чимину на это нечего ответить. Ничего и не хочется, если на то пошло. Антидепрессанты стали его заменой еды, а разговоры с семьей или соседом — рукой спасения для утопающего. Иначе никак. Иначе невыносимо. Может, не стоило ему переезжать в Сеул. Может, не стоило знакомиться с Чонгуком и встречаться с Тэхёном лично. Может, может, может... — Я как-нибудь справлюсь. Всегда ведь справлялся. Может, ему не стоило даже узнавать об их группе и не влюбляться по уши в одного из участников. Не стоило приходить на концерт, стремиться к музыке и своим мечтам. Может. Но признаем честно, появись у Чимина возможность изменить прошлое, чтобы не допустить того, к чему он привёл себя сейчас сам, он бы всё равно повторил. И улыбки Тэхёна не ему и ему, и проигрыши Чонгуку в Mortal Combat, и поцелуи в перерывах между прогонами, и смех, и слёзы, и горсти таблеток, и коробки пиццы с ананасами, которую они с Чонгуком и Юнги обожают, посылая прямым текстом все чужие «фи», и секс с Чонгуком, и шутки Сокджина, и вечера за фортепиано с Юнги, и вечерние посиделки с ребятами из дэнс-команды, и разговоры с каждым, и их знание и знакомство с ними, и... и. Хоть с тысячу раз раздробите Чимину заново сердце, он не может представить себе изменение и отказ от этого. Хотя бы знания, каково это. А боль он потерпит. Такая вот глупая жертвенность с весами «а» и «б»: На чаше «а» — все воспоминания, все чувства раз за разом не репите. Известное и болезненное. На чаше «б» — отказ от боли и потеря всего. Неизвестное и способное не сработать, заручившись болью, но потеряв реальные события, вызвавшие её усиление и развитие. Чимин бы прыгнул на первую чашу. Раз за разом. Он же тот ещё жертвенник и мазохист. — Что у вас с хёном? — Чимин даже удивлён, что Чонгук тянул с этим вопросом так долго. Надо же, как сильны его чувства к Тэхёну. И Чимину просто. На самом деле просто. — Ничего. Просто он знает мои к нему чувства и дорожит ими, не желая ничего, чтобы мне стало ещё хуже, чем есть. — Вроде? Вроде привязки к себе лишь больше и секса с ебаной Сухён прямо перед встречей, хочется сказать Чимину, но он лишь усмехается, отворачиваясь в профиль. — Не спрашивай. — Почему? Какой же он дурак. — Потому что так ты сможешь сделать мне ещё больнее. А я уже не выдержу. Чонгуку хочется сказать хоть что-то в ответ, но Чимин не даёт сказать и слова, перебивая: — Что я сказал тебе в тот вечер, когда выпил? Чонгук заметно вздрагивает, но не переводит тему, а смотрит уверенно. Чимину заранее страшно, но ему необходимо это узнать. — Ты сказал, что задыхаешься в любви. И поцеловал меня, — видимо, Чимин выглядит так удивленно, что Чонгук продолжает: — И я понял, что тоже хотел бы, чтобы в любви ко мне так задыхались. И потому решил идти дальше — от Тэхёна и... и взять перерыв. А с тобой невозможно, потому что... — С Сухён взять перерыв? — словно не слышит его, зациклившись на одном имени и образе. Блядская Сухён. Блядский тупой Чонгук. — Пошла она нахуй. Это временная мера для перезагрузки и первого шага на пути к избавлению от привязанности. — А со мной что? Мало? — Ты издеваешься? — он усмехается, отставляя пустой стакан. — Мне тебя всегда мало. Будто ты не понимаешь. Чимину хочется закричать, что он не понимает. Что он, блять, вообще ничего уже не понимает, потому что Чонгук несёт какой-то бред. Ему мало его? Ему вот мало было, когда он кричал под ним и смеялся над и рядом? Ему мало было греться в объятиях и говорить обо всём? Единственное, чего у них с Чонгуком не было — блядского ярлыка отношений. В остальном же взаимовыручка дошла давно до настоящих. Настоящих и искренних, тёплых отношений пары. Не, сука, друзей никаких. Но Чимин не успевает и рта открыть, чтобы переубедить его. — Я не хочу так поступать с Тэхёном. Мы словно ему изменяем. И как все мысли тут же сбиваются в угол, отказываясь адекватно воспринимать происходящее и действовать. Чонгук прав. Они будто ему изменяют. Потому что Чонгук любит Тэхёна равно Чимину. Только Чимин не чувствует измены, имея отношения с ещё одним единственным, кого любит не меньше. И кто не любит его. Такие вот они уебские любовники. Такие изменники своей любви и ее извращенцы. Идиоты, блять, чтоб их. Особенно Чимин, за что он себя ненавидит больше всего. Патологический изменщик чувств, полиамор названный... — Я думаю уехать. И Чимин не думал уехать, на самом деле. Но в эту минуту это кажется самым верным. Без уточнения куда: может, к семье в Пусан, может, в другую страну в отпуск, может... Да хоть куда, но у него сокращённые сроки до выпуска раньше положенного. И Чонгук говорит «Я буду ждать», а Чимину впервые хочется настолько ярко и уверенно спрыгнуть с крыши. Потому что он не сможет теперь, а запретное... сладко. Плевать на «В качестве кого?». Плевать на «Зачем?». Плевать. Чёртов Чон Чонгук, сам того не зная, привязал к себе Чимина одним этим «Я буду ждать», отрезая любые пути отхода в мир иной, ведь... Ведь если он его ждёт, Чимин просто не сможет его оставить. ... Навсегда.