Полиамор

В зале дрожат стёкла, разрывая ночь глухими ударами басов до движения пола под ногами, словно при землетрясении. Чимин подпрыгивает во время элемента, удачно отскакивая от пола близ колонок, оглушающих мысли и всё окружающее, наверное, тоже. Плевать. Ему нужно доработать хореографию, через два дня выступление — сразу после сдачи проекта в универе и выхода очередного (редкого) видео на канале, о котором он и забыл, но решил возобновить за (не)имением времени и идеей фикс заткнуть себя как можно сильнее. У группы усиленные тренировки перед камбэком и времени не больше Чимина — скоро тур, скоро showcase. Чимина заранее подташнивает от волнения за возможность налажать. Это стало бы последней каплей. И как в наказание себе за ошибки и в мечты себя не слышать, Чимин тренируется. Прогоняет на повторе, разрывая о музыку перепонки, а сознание о незатихающие мысли. Сука. Их даже полуобморочным состоянием не заглушить. Чимин резко останавливается, чувствуя, как от этого его ноги словно продолжают двигаться на автомате — как после схода с беговой дорожки, — и присаживается на месте. Сил нет даже элементарно дойти до колонок и сделать тише, так что он просто вырубает всё с телефона (да хранят боги создателей приложений дистанционного управления). В тишине он наконец может слышать своё дыхание — сбитое к чертям и сиплое как у астматика — и сердцебиение примерно равное тому, как стучит оно рядом с Тэхёном. Или Чонгуком. Блять. Мгновенно пробежавшая мысль о кинувшем его «друге» скрежетом оседает на сердце, царапая старые порезы. Сейчас он наверное с очередной «на одну ночь». Если силы есть, конечно, но это Чонгук — сил у него на целую баскетбольную команду хватит. Перехват, подход, бросок — трехочковый. Очковый, блять. Чимин слышит звук входящего сообщения из какао и быстро смотрит кто. Тэхён. Не раздумывая долго, Чимин разблокирует экран и достаёт из сумки, лежащей в паре метров от него, наушники. Ради этого ему приходится извертеться и ногами подтянуть лямки ближе, так как встать не представляется возможным. Не столько из-за усталости и боли в мышцах — нет. Скорее от элементарного не желания. Тэхён записал голосовое, в котором голосом курильщика с алкогольной зависимостью со стажем сообщает о том, что официально заебался и хочет уйти из группы — в монастырь или в деревню, где помидоры, клубника, солнце, звёзды и коровки. На вопрос Чимина, собирается ли тот резать коров или растить на убой, Тэхён долго матерится (при том, что почти не матерится в обычной жизни) и говорит, что Пак — мудак, и пошёл он вообще нахуй. Чимин тактично шутит «На твой?», и только потом до него доходит, что это был флирт. Яркое заигрывание. Прямым текстом. Он уже начинает печатать извинение за тупую шутку, как Тэхён скидывает ещё одно голосовое и Чимин со страхом и дрожью в пальцах включает его. Не может же он... — «Для моего ты недостаточно подготовлен, малыш». ... сказать что-то подстать. Чимин давится собственной слюной до чувства, будто умрет в эту самую секунду, и даже не успеет проговорить «Меня же не найдут», как чувствует вибрацию вновь. И простое сообщение «Ты жив?». Чимин бы хотел ответить, что да, конечно, или же «нет, ты охуел?», но может лишь включать заново и заново предыдущее голосовое, записанное хриплым низким голосом, как если бы Тэхён действительно соблазнял его. По-настоящему. В сексуальном плане. Чимин думает, что умирает, когда на экране высвечивается: Тэ-Тэ: *входящий вызов*. Хочется выкинуть телефон в окно или разбить его о стену — вот о чём думает Чимин, на сожаление самому себе принимая вызов. Капитулирует. Тэхён молчит, а потом спрашивает: — Я же тебя не убил? — Почти, — хрипит неожиданно даже для самого себя Чимин и старательно прочищает горло. Ещё не хватало прокукарекать мечтателю переехать из Сеула в село Тэхёну с намеком, насколько смертельны для Чимина подобные шутки. — Прости, — искренне просит Тэхён и неловко смеётся. — Надеюсь, ты будешь жить. Надеюсь, нет, думает Чимин. — Ага. — Ага. Они затыкаются как два влюблённых школьника, пытающиеся заигрывать друг с другом. И это было бы даже мило, если не два «но»: Они не школьники. Тэхён в него не влюблён. Бессмысленно предполагать даже симпатию вне броманса. — Чимин-а, я извиняюсь, — тянет Тэхён в своей манере — чуть игриво и как ребёнок, который что-то клянчит. — Да всё оке... — Тэхён перебивает его. — Обещаю больше не возбуждать своим голосом. Чимин давится вновь. Тэхён там вообще в порядке? — Ты обкурился? — Я не курю, я пью колу. Чимин старательно сдерживает себя от так и вырывающегося скулежа восхищения. Неподходящее время и собеседник. Наедине с собой позволит. — Вылей ее, она странно на тебя влияет. Тэхён хнычет и ноет, что Чимин совсем его не любит. Смешно. Чимин только и делает, что именно любит его. Кажется, Тэхён тоже понимает, что сказал, а оттого резко замолкает, повиснув на линии тишиной. — Прости, Чимин-а. Как ты? — тихо произносит он в микрофон. Очень мягко и смущённо. Нежный и чудесный мальчик... Чимин едва не начинает рыдать от мыслей о том, как хочется прижать его прямо сейчас в объятиях. Хоть на мгновение. Лишь бы послушать запах его шампуня с волос, его аромат кожи от лавандового лосьона, его парфюм и естественный запах. Как бы хотелось. — Я ок. Тэхён замолкает, но Чимин слышит его дыхание — рваное и взволнованное, — и уже не дождётся следующей реплики. Вроде... — Я тогда... спать, ладно? А то вставать через четыре часа. ... не этого. — Конечно, Тэ. Отдохни хорошенько, — со вздохом желает Чимин и усмехается. — Как-нибудь обсудим твою колу. Тэхён ещё бурчит что-то в довесок, но Чимин не может разобрать — уже слышится тишина разрыва связи, а после лишь вибрация от короткого «Это так смущает, прости. Добрых снов (⁄ ⁄•⁄ω⁄•⁄ ⁄) » в какао от Тэхёна. Милый Тэхён. Мало кто любит это слово, считая его принижающим и словно намекающим, что у человека иных достоинств нет, кроме как быть милым. Чимин с этим не согласен. Для него «милый» — это сосредоточение нежности и душевной мягкости, доброты. Для него «милый» — это драгоценность и редкость, что стоит оберегать и хранить за ее бесценностью. Тэхён — драгоценность. Он ещё с несколько минут смотрит на висящее прочитанным сообщение с сердечком, на которое Тэхён ответил таким же, и не может понять: ни что произошло, ни свои действия, ни... самого Тэхёна. На почве усталости? Определенное проявление искренности и самой натуры Тэхёна, флиртующей каждую секунду, как на сцене, так и вне её — для практики или по привычке? Чимин не особо считает учтивым копаться в чужой голове. Одно лишь понимает точно — Тэхён не продолжил, хотя мог бы, и не стал давить этим, зная, что это значит для Чимина. Драгоценный Тэхён. Али может, у него просто недотрах, слегка клинящий сознание. Грубо, но от мыслей, что у Ким Тэхёна недотрах, становится теплее. Не то что... Кулаки сжимаются сами по себе, а наушники торчат ненужными, почти не ощущаясь за легкостью. Чимин даже забывает про них, вперивая взгляд прямо перед собой, стягивая улыбку от мыслей о Тэхёне с лица. Да почему, блять, так сложно-то?! Чонгук. У того точно сейчас нет недо-. Никогда и не было, а сейчас просто разгуляй малина. Блять, все положительные чувства о Тэхёне затмились мыслями о Чонгуке и том, кого он трахал последним. Это была девочка-айдолка? Или мальчик-айдол? Или это его? Или целым скопом на какой-нибудь тематической вечеринке? Чонгук как-то рассказывал, что такие есть. Вот ему хорошо сейчас, наверное. Никаких переживаний, никакой драмы, может и любви тоже — нет. И всё это было лишь самовнушением или внушением Чимину, что не он один такой долбоеб. По-дружески. Поддержка. Ха! Смешно. Чимин не смеётся. У них была не просто поддержка и взаимопонимание. Разве может быть так, что Чонгук не чувствовал их отношения так же, как Чимин? Что не видел их со стороны глазами и мыслями других? Не представлял, каково это — развить и окрасить? А может и представлял. И может от этого и решил все прекратить — не давать Чимину лишних надежд или не связывать себя узами отношений и чувств. Может, не изменять памяти и любви к Тэхёну. Будь она и впрямь. Чимин даже завидует — он бы тоже так хотел. Отношений. Забавно. У него даже запрета на отношения нет по последнему заключённому контракту, а у пиар-команды есть решение на случай неожиданных поворотов. Хотя будто бы вообще хоть кто-то из них додумался не быть внимательным. Чимин усмехается, качая самому себе головой из стороны в сторону. Как же глупо. Они находились лишь на границе dick appointment и friends with benefits, но никак не dating. Даже не тот самый пограничный dating, когда вы вроде ходите вместе на свидания и даже спите, но ещё не встречаетесь в классическом смысле этого слова — быть вместе и называть друг друга my boyfriend. Чимин бы, может, и хотел рискнуть и спросить об их границах — парень или не парень, хочешь или нет, — но честно — элементарно боялся. И может... зря. Добоялся. — Чимин, я знаю, что в наушниках у тебя ничего не играет. Перестань делать вид, что ты слушаешь Yiruma, и обрати внимание на хёна. Чимин переводит чуть расфокусированный взгляд на опирающегося о косяк Юнги и без пустых споров снимает AirPods, отправляя их в кейс. Юнги смотрит спокойно и словно лениво, но Чимин знает, что это лишь видимость — его глаза говорят иное. — Не хочешь поговорить, мелкий? — будто нехотя тянет он и проходит внутрь, закрывая дверь в танцевальный зал или проще — репетиционный — изнутри. Чимин очень хочет поговорить. Честно. Просто не знает с чего начать. — Что именно ты хочешь услышать? — в итоге спрашивает он, снимая с лица маску «у меня все ок, я в заебатом настроении, я справляюсь», и предстаёт как есть — разбитым вдребезги, с взлохмаченной светлой шевелюрой, завязанной на затылке в кривой хвост, усталым и сгорбленным до опущенных на колени локтей и упавшей на собственные ладони головой. Показывается без мишуры в виде улыбок и показательного смеха, который сам слышит хрустом разбившегося стекла пост автомобильной аварии. Почему-то на каждом взгляде на Чонгука, что стоит дальше и недоступней даже тех времён, когда Чимин и вовсе его не знал, хруст и свист пролетающей мимо пули слышится отчётливей. И тогда он смеётся громче, словно идиот, на вид словно обнажаясь, а по сути — закрывая себя на все замки: видимые и невидимые. Чимин ненавидит лгать и он никогда прежде столько этого не допускал. Даже, когда думалось, пик. Самая вершина фальши сейчас. И видимо, её заметил даже Юнги. Он садится рядом и тянется рукой к чиминовым плечам. В следующий момент Чимин уже чувствует, как его мягко тянут на себя, вынуждая опереться о чужую грудь, а живот кольцуют в объятии. Не так, как с Чонгуком или Тэхёном — иначе. Намного спокойней и безопасней. Чимин даже допускает мысль о сожалении, что любит он не Юнги. С ним намного спокойнее. Намного понятнее и ближе, но все ещё — не так. По-нормальному. Как и должно быть у друзей, как и выглядят и ощущают себя друг с другом друзья. Ещё один камень в огород чонгуковой дружбы, Чимин бы даже посмеялся. Если бы общался с Чонгуком, конечно. Но у них взаимное отрицание общения и может... даже некого прошлого. Совместного. Глупо считать и делать вид, что его не было. — Ты же в меня не влюблён, хён? — тихо спрашивает он спустя несколько минут тишины, наполненной лишь их ровными дыханиями и стуком сердец. Юнги хмыкает и щипает его за кожу на животе. — Боже упаси. В такого-то коротышку. Чимин на это смеётся тихо, но искренне, и льнёт ближе — спокойнее. Хорошо, что не любит. Так правильней. А за коротышку... Ну, он понимает, что Юнги-хён просто пытается подбодрить его, развеселить. «Сам-то». И это тоже показатель правильности — Чимин чувствует лишь желание чем-то старшего треснуть и даже ответить не менее колко. Не обидится — ни в коем случае. На подобное он обиделся бы лишь от Тэхёна или Чонгука (хотя тот не раз шутил о подобном — пока Чимин не сказал, что ему неприятно, и тогда появилось лишь постоянное «Чимин-щи» интонацией уважение не предусматривающей и не проявляющей — Чимину и всё равно; ещё один пункт в череде «хорошо, что Юнги-хён не как Чонгук или Тэхён»). — Чимин-а, мне важно это. Мы же не чужие люди, поделись со мной, — низко произносит Юнги и кладёт голову Чимину на плечо; сердце спокойно, и Чимин решает ему довериться. Хён прав — они не чужие друг другу, и хоть про их отношения мыслей было мало — значимость их на вес золота. Они действительно друзья и действительно очень чувствуют друг друга. На удивление всех от их различности, и на зависть самого Чимина по тому, что с другими не так. Всё было бы проще, будь Чонгук и правда просто другом. Хоть бы с привилегиями — пусть. Лишь бы без боли в сердце и сбитого дыхания на равне с Тэхёном, когда задыхаешься лишь рядом и огнём чувствуешь выдох на ухо. Всё было бы проще, будь они просто друзьями. С Тэхёном бы он как-то справился — годы до этого же справлялся. А Тэхён вдобавок... ещё и принял его чувства и не оттолкнул. Не осмеял. Принял и отнесся с уважением. И Чимин готов беречь это до самого конца — своих чувств или их общения. Это не важно. Ценно не отрицание и понимание. И чего Чимин так тянул? Тугодум тот ещё, конечно. Поэтому Чимин закрывает глаза, опираясь о грудь Юнги-хёна, и рассказывает. О своих чувствах и том, с чего началось и почему оно так. Юнги не перебивает. Лишь гладит по груди в области сердца, словно успокаивая и говоря ему — тихо, я рядом, ты не один, твои чувства в безопасности и нисколько не вредны или отталкивающи. Он время от времени задаёт вопросы, уточняя, и Чимин так же тихо даёт ответы — честные, без слез и желания нажраться транквилизаторов, а спокойные. Обнажает себя под самую сердцевину, доверяясь даже больше, чем психотерапевту или тому же Чонгуку, которому когда-то говорил всё. Почти всё. И он знает, что Юнги сбережёт их и даст руку поддержки. Не как Чонгук с заменой и вниманием. Не как Тэхён с его пониманием и принятием. По-своему. По-дружески. Почти по-семейному. И это согревает так, что под конец рассказа и ночи он улыбается. Словно по-настоящему освобождаясь. И тогда Юнги глубоко вздыхает и шепчет на ухо: — Пиздец, мелкий. Как же тебя так угораздило? — он спрашивает это таким тоном, словно Чимин подхватил какую-то смертельную болезнь, и это кажется настолько забавным, что он сдерживается. Чимин смеётся. Искренне и до удара макушкой о чужой лоб под недовольное шипение и ворчания вперемежку с щекоткой по рёбрам. И до очередной череды ударов о конечности Юнги. Открыто. Свободно. Он и сам не один день думал об этом, размышлял, цеплял звенья и разжимал их, пытаясь распутать ворох происходящего и распустить намотанный клубок, вот только помогало как-то нихрена при всей распутанной истине: он любит двух парней (мужчин), у него жёсткие проблемы с доверием, успокоительные против ночных кошмаров и наяву, у него посажена менталка, как любят писать в сети, и разбитое к хуям сердце. Он без понятия, как с этим разбираться если честно, особенно с ощущением, что он сам во всём виноват и вообще проебался по всем фронтам. Ещё бы понять с какого момента это началось. Он сматывал этот комок и разматывал, наворачивая круги по своей спальне днями и ночами под взволнованный взгляд соседа (друга) и игнорируя любые попытки других помочь хоть как-то. Вероятно, это один из корней проблемы. Если не справляешься сам — попробуй найти того и доверься тому, кто безвозмездно согласен и хочет помочь. Стоит меньше бояться чужой помощи, но да, это не ахти как просто. Юнги цепляет его за шкирку и резко тянет наверх, вынуждая подняться с холодного паркета. Чимин все ещё сгибается от смеха, едва удерживая себя на ногах, и тогда Юнги останавливается в двух метрах, скрещивая на груди руки и глядя на задыхающегося Чимина. Его бровь приподнята, а вид так и кричит «мой друг — дебил», но Чимин его за это и любит. По-нормальному. Без чего-то дополнительного. И это так классно, что он несдержанно подрывается к старшему и оплетает его талию руками, прижимаясь всем телом, пока не чувствует ответное касание ладоней к его спине и не слышит якобы недовольный вздох. Ворчливый котяра этот Юнги. А ещё сумасшедший. Потому что то, что он произносит прямо в ухо вмиг замершему Чимину ничем иным, как безумием назвать не получается. — Хуй ебет, что ты там думал делать — пиздострадать или гордо вынашивать свою любовь до потери пульса, — но ты в руках самого гениального Мина Юнги, а значит, — он занижает голос до шёпота, — мы соблазним твоих долбоёбов, и меня вообще не парит, что тебя это может как-то не устраивать. Чимин пытается отстраниться, чтобы взглянуть хёну в глаза и спросить, не ударился ли он головой, но у того неожиданно появляются силы противостоять, отчего Чимин лишь больше прижимается к хрупкой на вид фигуре друга. Юнги хихикает (ни разу не добро, а как-то демонически) ему в ухо, и Чимин чувствует, как подкашиваются ноги. В смысле, соблазнить?