70 дней зимы

      Путь до железнодорожной станции предстоял долгий и сложный. Сейчас была глубокая ночь, холод, пробирающий до самых костей, и совершенно полный упадок духа, а им восьмерым предстояло идти по бездорожью вдоль рельс, ориентируясь лишь на слабоосвещенные указатели вдоль железной дороги. — Мы вообще в нужную сторону идём? — В эту сторону шёл поезд, когда мы ехали сюда. Значит город в той стороне.       Никто из них даже не знал, с какой целью они идут к станции. Вероятно, от нее было просто не так сложно добраться до города, а уж там, где есть люди, можно было что-то придумать. Денег на жилье, особенно при условии, что их было отнюдь не два-три человека, у них не было. На ту небольшую сумму, что собралась с каждого по пенни, можно было купить еды, но не более. Впрочем, перспектива помереть от голода тоже не казалась приятной, особенно при условии, что на холоде есть хотелось только сильнее. — Давайте, может, привал сделаем, а? А то уже один чёрт знает, сколько мы тащимся. — Откуда-то с хвоста группы послышался голос Паши. Тропинки были узкие, кое-где лежал подтаявший снег, а особо большие лужи грязи или ледяной воды приходилось либо перепрыгивать, надеясь буквально не упасть в грязь лицом, либо обходить там, где было не так грязно. А это было довольно сложно, если учесть, что по этим тропинкам уже давным-давно никто явно не ходил. Именно поэтому артисты были вынуждены идти друг за другом буквально по пятам и дышать друг другу в спины.       Юра, нёсший в руке керосиновую лампу, которая едва-едва горела, но хоть помогала ориентироваться в пространстве, оборачивается, ставит старый чемодан на землю и ищет что-то в своем пиджаке. Уличные фонари почти не работали: на столбах всего несколько были рабочими. Остальные были либо разбиты, либо просто неисправны, а некоторые опорные столбы так и вовсе были повалены. — Нам бы до станции добраться часам к девяти, а мы как раз и тащимся — и половины пути не прошли. — Мрачно отмечает Музыченко, глянув на старые карманные часы. Они достались ему, кажется, от дедушки. Их можно было за неплохую сумму заложить в комиссионку или, если повезет, продать какому-нибудь коллекционеру, а на вырученную сумму можно было найти для всех какое-никакое временное жильё, но фокусник просто не мог так поступить. Даже в периоды самого тяжелого безденежья, которых у Цирка Трех Ножей бывало немало, у него и мысли не возникало продать единственную вещь, напоминавшую ему о доме и семье. — Город на горизонте видите? Нет? Вот и я не вижу, потому что мы ещё хрен пойми где.       С одной стороны, торопиться им теперь не было смысла. Плана действий, после того, как они дойдут до станции, тоже не было. — Юра, тут все продрогли и устали. Может, действительно передохнём? — Поддерживает Личадеева жена фокусника. — Так и дойдём быстрее, в самом деле.       Аня обходит остановившуюся группу людей, подходя поближе к Музыченко. Тот нервничал, разумеется, и буквально на ходу думал, что они будут делать. Его можно было понять — жизнь рассыпалась на глазах, и всё, что они знали, сейчас вообще не имело никакого значения. — И где ты предлагаешь остановиться? Кругом вода и снег, еще и ветер в рожу, — Уже тише говорит Юра, пряча одну руку в карман пиджака, но перед этим убрав свои часы во внутренний карман, чтобы не потерять, — все промокнут. Будет ещё холоднее, а на станции хотя бы земля из-под ног не уходит и не грозит засосать тебя по щиколотки. — Можно подальше к лесополосе отойти. Там не так мокро, как у железной дороги — а то вон, плывет всё под ногами, и правда, — Анна Серговна бросает быстрый взгляд в сторону деревьев. Сосновый лесок здесь был небольшой, хотя назвать его чисто сосновым было тоже нельзя, и под такими высокими деревьями, которые оставались зелеными круглый год, земля должна была быть не такой рыхлой и мокрой. К тому же, кое-где росли и деревья поменьше, к концу ноября уже сбросившие листву, как и множественные кустарники, — можно деревце какое-нибудь спилить даже. Мы же инструменты, которые нашли, забрали? — Забрали. — Тогда есть смысл нарубить дров и притащить какое-нибудь брёвнышко, чтобы сесть можно было, костёр разведём и передохнём. — Решительно проговаривает женщина, поудобнее перехватывая небольшую дорожную сумку. В разорённом цирке нашлось не так-то много того, что можно было забрать: кое-какие инструменты, чтобы было проще, немного одежды и всякие мелочи, вроде старенького чайника, медного котелка с ручкой и всякой посуды. Всё это артисты решили взять собой, тем более, что вещей было не много, а людей, которые могли это нести — достаточно.       И теперь, после не очень-то продолжительной дискуссии на тему целесообразности такой идеи, они все вместе сходят с тропинки и направляются к деревьям. Юра, как и до этого, шёл впереди, ведь только у него была лампа, и буквально прокладывал дорогу там, где, по его мнению, было сухо и более-менее чисто. Именно на слабый пламенный свет и негромкие ругательства со стороны Музыченко и ориентировались остальные, идя друг за другом плотной линией, чтобы не отстать и не наступить куда-то, где было особо мокро. Время от времени шипел и негодовал кто-то ещё, когда случайно всё же наступал в грязь или по щиколотку проваливался в лужу. По пути было решено оставлять ножом на стволах засечки старым перочинным ножиком, чтобы потом, когда все отдохнут, не потерять дорогу назад и выйти к железной дороге без приключений. Уж сейчас-то им этих приключений точно хватало       Вадима и Диму, как людей достаточно крепких, со старым топором и не менее старой ржавой пилой отправили за деревом, на которое можно было сесть. На небольшой полянке неподалёку от железнодорожных путей было несколько пней, и пространство, слегка засыпанное снегом, но вполне себе сухое несмотря на это, было решено сделать точкой для привала. Заходить дальше в чащу не хотелось, да и смысла особо не было.       Вскоре на поляне горел костер, над ним на самодельной арке из веток покрепче висел котелок, где таял собранный более-менее чистый снег, — воды с собой не было — а рядом, совсем недалеко от пламени, лежали два сухих бревна, где могло уместиться примерно два-три человека, чего было достаточно. Разумеется, стволы были не сосновые, потому что возвышающиеся над головами деревья были явно слишком высокими и тяжелыми, чтобы так просто их срубить и притащить к костру. Это были молодые деревья поменьше, явно лиственные, которые удалось найти неподалёку.       Теперь вокруг огня можно было рассесться, кто где, отогреться в такую зябкую погоду, и приготовить что-то из тех немногочисленных продуктов, что удалось найти или утащить из кабинета бывшего начальника. У этого засранца был целый тайник со всяким съестным, и Музыченко, когда заглянул со своей спутницей туда, не смог не умыкнуть бутылку хорошего виски. Более того, сейчас в пламени догорали какие-то документы и бумажки, которые они прихватили просто забавы ради. Никакой пользы, кроме как розжиг костра, они не могли принести восьмерым брошенным артистам… Но зато как смешно это было! Судя по содержимому — это было явно что-то важное для их Босса. Не то документация о какой-то недвижимости, не то что-то связанное с финансами, понять до конца у них не получилось. Жаль только, что денег не нашли — сейф был закрыт. — Пускай попробует обойтись без этого, — хрипло смеялся фокусник, вороша веткой дрова в костре и подправляя бумажки, чтобы лучше горело, — а то ишь, думал нас так просто выкинуть на улицу. Мы не пальцем деланные! — Конечно, не пальцем. — Соглашается Паша, осторожно улыбнувшись. Он сидел около Музыченко на деревце и жался к нему, стараясь обогреться, пока его жена о чем-то куковала со своей тезкой чуть поодаль. — Таких, как нас, без потери на улицу не выкинешь. Если уж он на такое решился, то пусть отдувается. — Уж лучше бы животных на него спустили, — слышится повеселевший голос Личадеевой. Девушки пусть и устали, но старались оставаться в хорошем настроении, будучи словно последними лучиками солнца среди остальных артистов. Ани, в самом деле, были так чудесны и веселы почти всегда и везде, и вряд ли бы без них мужчины оставались в хорошем расположении духа. — Угу, животных. — Ну, Саша. — Вадим, устроившийся рядом с дрессировщиком, осторожно пихает того в плечо. — Сейчас главное дойти до станции. По животным горевать потом будем. — Да как, погоревали уже, — Анисимов кутается в рваный шарф, закидывает ногу за ногу, потирается голенью о пятку и пытается обогреться. Хотя холода Саша почти и не чувствовал — настолько сильно он был поражен сегодняшним днем. Его никак не отпускало осознание того, что теперь у него нет ничего. Теперь он бездомный в незнакомой стране, и всё, на что он мог полагаться — семь цирковых чудаков и небольшие накопления на такую компанию, — да так погоревали, что у меня просто конечности отваливаются. Руки, ноги… Я-то думал, что их я потеряю из-за какого-нибудь зверья, ан-нет! Отморожу, и топором не отрубишь. — Нет, если ты, конечно, руку таки отморозишь и захочешь, чтобы мы её тебе отрубили… — Вадим! Иди к чёрту. — Недовольно бурчит Кикир, растирая ладонями свои плечи. — Не буду я ничего себе отмораживать. А продолжишь глупости болтать — я твой язык скормлю бездомным котам. — Всё, всё, молчу.       От костра исходило тепло, к которому все старались подсесть поближе. Анна Серговна разогревала какие-то консервы, насвистывая под нос незамысловатую мелодию, а Юра, стараясь не допускать всяческих конфликтов и ссор, поддерживал огонь, то и дело подбирая сухие веточки и подкидывая те в пламя, то раздувал то сильнее, опускаясь коленями на землю.       Чуть позже воцарилась долгожданная идиллия. Все старались усесться поближе друг к другу, жались плечами и ногами, лишь бы сохранить тепло. Слабость от долгой ходьбы сквозь сугробы постепенно спадала, а её место занимала сонливость.       Саша, совершенно измотанный, потрепанный и злой, задремал на плече у Рулёва. Тот был ближе и теплее всех, а еще от него пахло алкоголем и чем-то, отдаленно напоминающем шерсть. Анисимову это слишком нравилось, тот к этому слишком привык, и он не смог удержаться от соблазна уложить свою кудрявую голову на практически незнакомого ему человека. А последний был и не против. — Вот раньше… — Тихо говорит Юра, вороша большой палкой тлевшие под бревнами угли. — Когда я только набирал команду, мне и в голову не могло прийти, что мы все окажемся вместе в такой ситуации. — Хорошо, что вместе. Иначе бы подохли все сразу. Хотя чёрт его знает, как будет завтра… — Паша вытирает своим рукавом холодный красный нос и болезненно щурится, чувствуя, как все тело, пусть и под одеждой, словно покрывается тонкой корочкой льда. И даже огонь не спасал. — Завтра всё будет. — Не многозначительно говорит Юра, довольно резко оборвав своего собеседника. Он не хотел даже думать об отрицательных исходах всего этого. Конечно, мысли просачивались — их было много, и все они были неприятными, но мужчина старался отметать их в строну и мыслить рационально, как это было возможно. Даже с толикой оптимизма. — Всё будет хорошо. Мы найдем себе крышу на первое время, потом будем думать, как заработать денег. Все вместе. — Хорошо. Ладно, знаешь, — Паша с улыбкой тыкает Юру пальцем в плечо, да с такой силой, что последний аж отшатывается назад, потеряв равновесие, — всё будет в порядке. Главное, что мы в месте, вот и всё.       Пока мужчины беседовали о том, что будет дальше и как они будут выбираться из всего этого, девушки перешушукивались и миленько шебуршали. Руки Серговны были зажаты руками Личадеевой — так они согревались лучше, ведь у жены Паши пальцы всегда были горячими и приятными несмотря на холод, творящийся вокруг. Женщины жались друг к другу, как могли, и слегка покачивались из стороны в сторону. — Кстати, — вдруг останавливается Серговна, крепче сжав ладошки своей тезки и осторожно переходя на тихий шепот, который приглушался треском всё сильнее разгоравшегося огня. Юра то и дело подкидывал палочки да бревнышки, чтобы костер не потухал и обогревал все вокруг. — У меня тут… Конфеты есть. Хочешь? Ты такие любишь, мы просто с Юркой взяли у Босса немного, пока шарились у него в кабинете. — Аня, ну что ты… — Улыбается девушка, положив их ладони на свои колени. — Не стоило, правда. — Тише! — Шикает на нее неприметная воровка. — Не говори никому, хорошо? А то парни съедят, не заметят даже, а так и приятно, и какие-никакие силы будут. — Когда я еще кочевал по улицам своего родного города, — увлекательно рассказывает о чем-то Дима, палкой ковыряя остывшие угли чуть поодаль от костра, — моя матушка просила не связываться меня с… Ну, она выражалась очень смутно порой. Она просила не гулять со всякими там, как бы, сами понимаете. Плохими ребятами, во! — Плохими ребятами? — Паша прыскает со смеху. — Да ну тебя! Так и говори — с мудилами! Она просила не гулять с мудилами, а? Так все матери говорили, я уверен. — Да я тут историю пытаюсь рассказать, чё ты меня перебиваешь, а? — Фыркает факир, недовольно закатывая глаза. — Сам бы попробовал что-нибудь сказать, когда постоянно перебивают. — А у нас есть что выпить тогда уж? Я без алкоголя истории не рассказываю. А ещё, желательно, что-нибудь покурить. У нас ведь были где-то сигареты? — Паша начинает рыться в своей одежде, пытаясь нащупать пачку чего-либо, а потом, с очень наглой рожей, щупает и карманы Музыченко, что оказался не в то время не в том месте. — Паша! Да ёб твою мать, Паша! — Отпихивать надоедливого и явно поехавшего кукухой от холода Личадеева пришлось ладонью в лицо. От этого не самого приятного действа Паша зашипел, закряхтел и начал плеваться себе под ноги, потому что его язык коснулся не то чтобы вкусной руки Юры. — Ну всё, всё, хватит, парни, — рыкнул Дима, — я могу продолжить? — Канеша можешь, просто тут этот, — снова тычет пальцем Паша в сторону главы их табора, — ругается. — Ругаюсь я, да. Ну, а что? Я ведь тут папочка! — Шляпочка-хуяпочка, вот, кто ты, а не папочка. — Я могу рассказать-то? — Да рассказывай уже, не мни промежность. Не время.       Как оказалось, даже в самой, на первый взгляд, плохой ситуации могут быть свои плюсы и проблески. Небольшой привал разрядил обстановку, и все, до этого знакомые совсем немного, смогли узнать друг друга получше. Обогреться, поговорить, успокоиться и, конечно же, передохнуть после тяжелого пути. Но Юра понимал, что впереди еще была не менее тяжёлая дорога, которую преодолеть будет даже сложнее. Пусть остатки бывшего цирка и отдохнули, позволили своим ногам просохнуть, согреться и перестать болеть, общее состояние от этого лучше не становилось. Всем хотелось спать и есть, а до заброшенной станции еще идти и идти. Хорошо хоть, что скоро должно было светать. На улице потеплеет, и не придется нести перед собой довольно тяжелый фонарь как единственный источник света. — Собираемся. Постарайтесь не промочить ботинки заново, идти нам примерно столько же по расстоянию. Можем ускориться, быстрее дойдем — быстрее передохнём. — Тут Саше не очень хорошо. — Говорит Рулев, придерживая сонного Сашу под плечами. Его начинало мутить, голова слегка кружилась, а идти было во много раз сложнее. Как и дышать морозным воздухом. — Да нормально с-с-сё, — отмахивается Анисимов, вырываясь из хватки Вадима. — мне бы только… Секунду. Надо немного постоять. Сейчас отпустит. — А что случилось? — Обеспокоилась Музыченко, осторожно подходя к Кикиру поближе. — Ничего. Ни-че-го, слышите? Просто после сна мутит… Не надо было закрывать глаза. — А нам не надо задерживаться. Саша, давай быстрее приходи в себя и пошли! — Просит Юра, тяжело выдыхая. — Ты и так нас задержал в начале, ну как так можно? — Идите без меня тогда! — С раздражением выкрикивает Саша, морщась. — Что я вам? Один лишний и бесполезный рот. Дак еще и заболевший. Конечно, было бы больше снега, я бы хотя бы не грязный помирал, ну вот что есть — то есть, извините. — Господи, Анисимов! Еще одно такое предложение — и я правда оставлю тебя здесь, королева драмы.— Рычит Юра, отступив в сторону. Вдруг его нога сорвалась с отступа и провалилась в холодную лужу, заляпав как и ботинок, так и промочив ногу циркача. — Ну вот что за пакость, а… — Всё, ладно. Успокоились все. — Просит Личадеева, приобняв дрессировщика за плечи. — Можете идти впереди, мы Кикира оставлять точно не будем. Если что — окликнем. Юр, ну ему правда не очень хорошо, смотри, какой он бледный! — Ладно. Давайте, пошли уже. А то черт знает сколько будем тут торчать без дела, дак ещё и в холоде.       Вести с собой человека, который так плохо себя чувствовал, было настоящей мукой. Приходилось останавливаться и делать передышки, но оставлять Сашу никто не мог. Они обещали друг другу, что всё будет в порядке, и что каждый из них выкарабкается. Не без помощи, конечно — теперь они были семьей, пусть и брошенной. А кто бы оставил своего больного отца на произвол судьбы перед самой зимой? Какой-нибудь психопат или шизофреник. А среди брошенных циркачей таких не наблюдалось.       Хлюпающий ботинок Музыченко постепенно превращался в каменную ледышку. С каждым шагом Юра чувствовал, как ткань запачканной обуви замерзала все сильнее, но он всё равно упорно шагал вперёд, лишь изредка оборачиваясь, чтобы посмотреть на отстающего Анисимова.       До станции, как и ожидалось, группа циркачей дошла к утру. На небе во всю светило солнце, становилось теплее, но после долгого пути Кикир стал чувствовать себя только хуже. Все произошло так быстро для него — в один день он потерял и дом, и работу, и своих животных. Осознание этого неприятным комом вставало в глотке, а от усталости кружилась голова. На последних метрах Анисимова пришлось тащить на себе. — Оставайтесь здесь. Паша, идешь со мной, будем искать место, где посуше. — Говорит Юра, поставив все свои вещи на сухой бетонный блок, чтобы было легче идти. Паша тоже скидывает с себя сумку и поправляет куртку, сильнее кутаясь в воротник и как итог почти с носом укрываясь за плотной тканью. — Тут должны быть свободные вагоны. Может и такое случиться, что придется что-то выламывать. У нас есть инструменты ведь, да? — Спрашивает Личадеев со звонким зевком, вместе с фокусником (уже бывшим, правда) отправляясь на поиски их временного дома. — Есть. Так что да, сумку надо взять… Где она? А, вот. Отлично. Идём.       Заброшенная станция представляла собой лишь небольшую платформу с будкой. На самом деле, это место можно было назвать «кладбищем» старых, разваливающихся поездов, которые давно покрылись ржавчиной и не подлежали ремонту. Вокруг не было ничего, что напоминало бы о городе. Не было видно ни домов, ни людей, ни магазинов. Просто отдаленный кусок бесхозной и никому не нужной земли буквально на отшибе, где можно было разбить лагерь на первое время. Конечно, город был не так уж и далеко на самом деле, но это не отменяло того факта, что дорога до него точно займёт некоторое время. — Юр! Юра-а-а! Тут вагон нормальный. Не разбит, без дыр всяких, вроде… С потолком! — Кричит Паша, уткнувшись носом в окно вагона и прикрываясь ладонями, чтобы хоть что-то разглядеть. Здесь они точно поместятся всей группой, да и не впервой им обустраиваться в поезде — цирк переезжал с места на место, и было неудивительно, что значительную часть времени выступающие жили в дороге. — Да? Сможешь открыть дверь? Я позову остальных. — Откликается Юра, подходя чуть ближе. Бросив взгляд на вагон и убедившись, что он годен хоть для чего-то, мужчина развернулся и направился к стоявшим артистами, что следили за самочувствием Кикира.       Паша же остался около вагона с сумкой инструментов с полным непониманием того, как ему открыть тяжелые деревянные двери, которые хоть и выглядели прогнившими и сырыми, но на деле были явно крепче, чем казалось.       На то, чтобы отковырять уже старый проржавевший замок на раздвижных дверях, ушло минут сорок. Да и то, сначала как-то деликатно с этим куском железа пытались договориться Юра с Пашей, и большая часть времени ушла как раз на это. В итоге не самый надежный замок просто оказался снесён ближайшим найденным ломом — спасибо Вадиму.       Внутри были полно поломанных досок, всякого хлама и металлолома, и всё это могло отправиться разве что на свалку. Доски были прогнившие и насквозь промокшие, так что костёр из них не разведёшь, железки — проржавевшие насквозь, а разного рода хлам, вроде старых колёс от локомотива и явно каких-то его составляющих, вряд ли вообще будет как-то полезен. Но сам вагон — да, вполне сгодится, тут хотя бы и снегом не завалит, и дождём не намочит. — Да уж, — протянула Серговна, залезая в темное помещение. Вагон был больше похож на гроб на колёсах, и, наверное, это было бы даже смешно, если бы не состояние Саши, — не курорт, конечно, но тут даже жить можно.       С дороги, даже после небольшой передышки в лесу, каждый без исключения был настолько уставшим, что валился с ног. Кикир, прозябший и уставший даже больше остальных, досыпал своё всё так же на плече у Рулёва, а остальные расположились вокруг, да поближе, чтобы было теплее. Места было много, только вот холод был главной проблемой — висящая теперь под потолком керосиновая лампа давала свет, но никак не грела, особенно сейчас, утром, когда было уже светло и та была просто погашена. — Ничего, ничего, разберёмся… Не в первый раз. — хрипел Юра, отсаживаясь поближе к стене и прижимая поближе одной рукой свою жёнушку, а второй — Пашу. Просто по привычке. — Оклемаемся. Это всё временно.       От такой поддержки брошенные артисты не перестают грустно улыбаться и, устроившись поближе друг к другу и сложив немногочисленные сумки и вещи в другом углу, практически мгновенно засыпают. Это была тяжелая ночь для них всех, но это было только начало.