***
В двадцать первом веке Земля была особенно суетлива и беспорядочна: население все еще прибавлялось, города разрастались, пробрасывая друг к другу тонкие нити дорог, а люди только-только начинали формулировать основные принципы мирного взаимного сосуществования на одной планете. Линнер по-своему нравилась эта суета; несинхронные мысли оставляли чувство легкого приятного покалывания, а еще здесь было довольно легко смешаться с толпой. Ближе к середине века станет куда сложнее: системы распознавания лиц распространятся повсеместно, а ей бы не хотелось, чтобы ее физиономия попала в какие-нибудь базы данных, где ее смогли бы сопоставить с записями периодов будущих, зацепиться за ниточку, выследить… Особенно с учетом того, что как раз в двадцатых годах начнется эпоха тотальной паранойи и слежки во многих странах, включая эту, и для того чтобы даже при помощи ТАРДИС получить доступ к архивам, чтобы стереть записи о себе, потребуются хитроумные приспособления. Ничего невозможного, конечно: она справлялась и не с таким, но приятного тоже мало. Так что двадцать первый век она любила, но лишь самое его начало — это во многом определило нынешний визит к Серене. Линнер потянулась, расправляя плечи, и улеглась на теплой крыше, глядя в звездное небо. Ей всегда нравилось разглядывать чужие созвездия. Вот, например, россыпь мерцающих точек образовала подобие фигуры, преклонившей колени, — наверняка кто-то подметил это за долгую историю Земли, увидел отражение своего мира в небе и сочинил легенду, непременно прекрасную, но понятную только современникам. На Галлифрее созвездиям когда-то тоже давали имена: это было удобно, утилитарно и помогало оформлять карты маршрутов. Легенд же история почти не сохранила: хранительницы их были некогда изгнаны, историю же переписали победители, и пусть даже время перетерло в прах суть стародавних конфликтов и вынужденно примирило осколки некогда великой цивилизации друг с другом, легенда и мифы пострадали невозвратно. Сопутствующий ущерб, сказал бы тогдашний Рассилон, куда более озадаченный выживанием расы, чем сохранностью ее предрассудков. И все же пустоты история тоже не терпит, так что галлифрейцы создали себе новые мифы: исключительно точные, функциональные и хранимые в Матрице в целости и сохранности. Сестры Карна передавали друг другу формулы, находившиеся на грани с магическими заклинаниями, и пытались увидеть в дыме будущего истину. Таким стало настоящее, оторванное от прошлого, под небом, давно изменившим очертания созвездий. Звезды рождались и умирали, и легенды о них составляли другие. Линнер вздохнула: Серена чем-то шуршала в доме, с кем-то шепталась — не встревоженно, скорее раздраженно, стучала металлом о металл и нарочито громко топала. Внизу распахнули окно, и ночь заполнил приторный аромат теплого черничного пирога. Галлифрейка потянула носом воздух, оценивая вероятность ночного дождика, и, оставляя на черепице кровавые отпечатки ладоней, пробралась к окну в спальню Серены. Стряхнув с брюк последние капли чужой жизни, Линнер поморщилась, обтерла руки о водосточную трубу, а затем о свитер, и спрыгнула прямо в комнату Серены. И тут же удовлетворенно хмыкнула-мурлыкнула себе под нос: комната — то, что надо в ее случае. Просторная, обжитая, пропитанная историей Серены. Вот красное кресло-мешок, порядком потертое и выцветшее — его явно выносили во двор и забывали прямо на солнце год за годом. Рядом — стопка книг с потрепанными корешками, и в каждой загнуты уголки страниц. Линнер раскрыла одну наугад, провела кончиками пальцев по глянцевой поверхности, ощущая текстуру выдавленных печатью букв, — да, девушка на самом деле читает, причем предпочитает не электронные книги, а вот эти, доставшиеся ей, похоже, еще от родителей ее родителей. С чужими пометками на полях, пронизанные любопытством и любовью. Низкая широкая кровать под скошенной крышей, небрежно закрепленные на стене кнопками фотографии детей разного возраста — друзья? Одноклассники? Замусоленный серый ковер, стеклянный стол, на котором поверх плоских коробок пристроен ноутбук, подсвеченная изнутри витрина с фигурками незнакомых Линнер персонажей. Пачка чистых листов на принтере, планшет поверх вороха одежды и огромный шкаф с зеркальными дверцами во всю стену. Линнер сдвинула одну из створок и удивилась идеальному порядку, царившему внутри: все разложено по цветам и сезонам, туфли и ботинки выстроены в ряд, пальто упакованы в чехлы. Этот шкаф будто принадлежал не Серене — или же не ей принадлежала комната? В задумчивости она провела пальцами по стопке белых футболок, оставляя на них неровный пыльный след. Что-то было не так. Что-то не сходилось, она словно шагала по пунктирной линии, а теперь оступилась, оказалась в пробеле между черточками и потеряла ориентир. — Хочешь переодеться? — Серена, сжимавшая под мышкой толстый рулон кухонных полотенец, застала ее врасплох. — Футболки точно тебе подойдут, да и брюки, наверное, тоже. Ты, честно говоря, выглядишь довольно странно, как с древней кислотной вечеринки. Что такое «кислотная вечеринка», Линнер не знала, но эти вещи с чужого плеча ей и впрямь хотелось снять. Вот только менять их на другие, также несущие отпечаток чужой личности, ей хотелось еще меньше. — Нет, мне и так хорошо, — покачала она головой. — Тем более, нам в любом случае потребуется несколько сменить имидж. Серена сунула бумажный рулон в руки Линнер, весьма удачно коснувшись ее пальцев на одно короткое мгновение, и улыбнулась, тут же отведя взгляд. Ее эмоциональная аура засияла, буквально подсвеченная изнутри предвкушением. Девушка среагировала на «нам»: а значит, ей не придется убеждать неразумную и упрямую землянку в необходимости небольшого путешествия. Это был опыт новый и, пожалуй, скорее приятный. А еще Серена отчего-то доверяла ей: именно это чувство доминировало над любопытством, пусть даже она и пыталась как-то спрятать его, урезонить саму себя. И именно такое же нерациональное, безосновательное, абсолютное доверие Линнер видела и у ее предшественниц… — Мы отправимся в другое время, — пояснила Линнер, закрывая шкаф. — У меня есть для этого средство передвижения. — Машина времени, — кивнула Серена. — Я читала о таком. — Лучше, — просияла галлифрейка. — Куда лучше. Если бы кто-нибудь спросил ее в тот момент, что именно она собирается делать с Сереной и почему, то она вряд ли смогла бы дать взвешенный и честный ответ. В нем, конечно, присутствовали бы такие слова как «эксперимент» или «под контролем». Но на самом деле Линнер действовала так, как подсказывало ей то чувство, исследовать которое она только начинала. И ей было невероятно любопытно, куда оно ее приведет. Или, вернее, куда оно приведет их обеих.Часть 2
9 июля 2019 г. в 00:17
— Меня зовут Линнер. Линнерланентерар, но я думаю, было бы странно, если бы ты обращалась ко мне именно так, кроме того, это все равно не полное имя, а лишь часть, так что лучше просто Линнер, этого будет вполне достаточно.
Проговорив эту фразу практически без интонаций, очень-очень быстро и не сводя взгляда с Серены, незнакомка пару раз моргнула и склонила голову к левому плечу, точно птица. С ее лица не сходила странная улыбка — из тех, что часто попадаются на групповых снимках. «Скажите сы-ы-ыр!» — и у каждого растягиваются губы в неестественной гримасе. Однако таковы правила, и вряд ли многим из тех, кто увидит фотографию мельком на чьей-то страничке, приходит в голову задуматься, искренни ли улыбки. Настоящие улыбки, настоящее счастье не такое — Серена точно это знала: истинная радость отпечатывается скорее на селфи, неловких и размазанных, со странными ракурсами, искаженными пропорциями; на замазанных десятком фильтров селфи, передающих, тем не менее, чувство настоящее и неподдельное, соответствующее моменту.
Лицо круглоглазой Линнер же эмоций не выражало вовсе: поза казалась наблюдательной, выжидающей; взгляд любопытным, а улыбка дружелюбной. И все же любой человек едва заметно сощурился бы, разглядывая в ночном полумраке собеседника напротив. Особенно, если тот сидел спиной к окну — единственному источнику света. Возможно, Линнер вовсе не человек. Серена спохватилась и попыталась сдержать улыбку — и все же, мысль о том, что она наконец столкнулась с чем-то по-настоящему увлекательным словно успела отравить ее мозг, судорожно подававший телу разнообразные неуместные сигналы: например, улыбаться до ушей. Постукивать пальцами по черепице. Покусывать завязки капюшона.
Пытаться не улыбаться, но все равно улыбаться.
— Что-то не так? — обеспокоенно проговорила Линнер и подалась чуть вперед, ближе к Серене, однако как будто тут же уткнулась в невидимую стену и замерла.
Голос у нее был мелодичный, скорее приятный, чем нет (с ним что-то было явно не так, но Серена была слишком очарована самим фактом неожиданной встречи, чтобы разбираться в таких мелочах), а еще она немного растягивала гласные, словно заставляла себя говорить медленнее.
— Нет, я просто подумала об улыбках, — честно ответила она.
Линнер улыбаться тут же перестала и даже, словно для верности, провела пальцами по губам: ее ногти были коротко и не везде ровно острижены. Свет из окна спальни неплохо освещал ее лицо: вроде бы совершенно обыкновенное, веснушчатое, с тонкими бледными губами и водянистыми глазами-льдинками, но в то же время необычное. Может быть, все дело в свете, но Линнер казалась сейчас прозрачной, серебристо-лунной, потусторонней. Даже рыжеватые волосы, кое-как сплетенные в перевитую лентами длинную косу, словно припорошило мерцающей пыльцой.
Серена поймала себя на мысли, что хочет записать где-нибудь все это — в дневнике? Она не вела дневников с шестнадцати, однако знала, где хранится старая тетрадка, в которой оставалось полно места. Возможно, пришло время стряхнуть с нее пыль.
— Что ты подумала об улыбке? У меня плохая улыбка? Я не должна была улыбаться? Но ты улыбалась. Ты улыбаешься сейчас, у тебя странная улыбка, — Линнер снова заморгала: так она выглядела встревоженной, беззащитной и крайне озадаченной.
И, очевидно, это все тоже не соответствовало ее настоящему состоянию: спокойная, если не расслабленная поза, явно выдавала то, что гостье явно здесь комфортно, на немного покатой крыше. Линнер скрестила ноги под собой, положила ладони на колени и выпрямила спину — ни одна черепица не скрипнула, не щелкнула, не пожаловалась надтреснутым голосом на старость и заброшенность.
— Я подумала, что улыбка — это код, — Серена поскребла пальцами глиняную поверхность, желая как-то зацепиться за реальность, ощутить себя здесь и сейчас — или же просто зафиксировать призрачную июльскую гостью; красный лак на ногтях, оказывается, заметно ободрался, надо бы перекрасить. — Иногда она не отражает эмоцию, а изображает. Поэтому люди улыбаются друг другу, передают как бы сигналы, которые иначе требовали бы множества слов. А так все понятно: улыбка — значит все хорошо. Довольство, счастье. Код считан и расшифрован. Кстати, меня зовут Серена.
— Ух ты, — с искренним восхищением протянула Линнер. — Нравится.
— Тебе нравится мое имя?
Линнер молча мотнула головой из стороны в сторону и испытующе взглянула на Серену.
— Нравится эта мысль? — предположила Серена, втайне гордая тем, что ей удалось заинтересовать незнакомку (между прочим, потенциально инопланетного происхождения).
В конце концов, на это она и рассчитывала: заинтересовать собой. Кем бы Линнер ни была, она явно настроена поболтать, а значит, нельзя разочаровывать ее. Заинтересовывать собой Серена умела: во-первых, она была симпатичной и знала об этом, во-вторых, обладала достаточно широким кругозором и умела поддержать разговор практически о чем угодно (а также вовремя спрыгнуть с темы, чтобы не сесть ненароком в лужу), а в-третьих, у нее всегда в рукаве оставался козырной туз — история ее жизни, в которой не происходило ровным счетом ничего.
Впрочем, именно это она, пожалуй, оставит при себе: не хватало еще потерять крошечный шанс на приключение (ведь, в конце концов, Линнер может оказаться совершенно обыкновенным человеком, которому взбрело в голову немного и своеобразно погулять). Кому захочется продолжать общение с той, кто может доказать, что ее жизнь исключительно однообразна и безопасна? Уж явно не той, кто бесшумно гуляет ночами по крышам.
Гостья тем временем снова помотала головой, по-прежнему не произнося ни звука, — это тоже получалось у нее странно, словно слишком симметрично, и Серена даже задумалась о том, что она может быть не живым существом, а андроидом. Возможно, даже инопланетным андроидом. Поэтому ее и заинтересовали улыбки: она узнала нечто новое для самой себя. А теперь экспериментировала с другим жестом — отрицанием.
…Это было бы просто прекрасно: завести знакомство с инопланетным андроидом. Они бы подружились, у них обязательно были бы какие-нибудь приключения. Им было бы очень весело, а ее, Серены, жизнь обрела бы какой-никакой смысл: в конце концов, не каждому на крышу приземляется инопланетный андроид.
А еще им наверняка нашлось бы чем заняться, так что можно было бы окончательно распрощаться с поисками такой работы, которую одобрили бы родители — не то, чтобы часто, но регулярно напоминавшие дочери об ее возрасте. Имея такие возможности, они бы непременно придумали способ откуда доставать себе пропитание.
Может быть, у нее вообще есть космический корабль, а в нем генератор еды, воды, одежды и прочего необходимого… И даже невесомость. Обязательно должна быть невесомость.
— Мне нравится, как ты думаешь, — громким голосом сообщила Линнер, возвращая замечтавшуюся Серену обратно в реальность. — Красивые мысли. У тебя хорошие, красивые мысли. Мне это нравится, хотя это довольно странно. Я предполагала, у тебя будут сложные мысли или, возможно, вообще не будет мыслей, хотя, конечно, я вовсе ничего толком не предполагала, пока не встретилась с тобой. То есть, не встретилась с тобой вот здесь и сейчас. Это странно, да.
Линнер почесала голову и замолчала: между ними повисла пауза — из тех, что ощущаются особенно тягостными при первом знакомстве, ибо задают обоим собеседникам один и тот же вопрос. Что у вас общего на самом деле? Можете ли вы говорить друг с другом? Что-то столкнуло вас, но была ли это случайность? Произойдет ли реакция? Щелкнет ли между вами что-то особенное? Все знают, что можно влюбиться с первого взгляда, но можно ли с первого взгляда подружиться?
Ответа никогда не приходит сразу, и люди либо болтают тогда ни о чем, лишь бы расплавить неуютную тишину в робкой надежде, что удастся нащупать продолжение знакомства, либо молчат. Поддаются, обнимают безмолвие, позволяют ему пробраться внутрь, а затем вежливо прощаются один с другим (непременно обещая встретиться еще раз), но в действительности никогда больше не пересекаются снова. Без-мол-вие лишает их будущего.
Молчать Серена не хотела. И еще она очень боялась, что Линнер немедленно исчезнет, разочаровавшись в собеседнице, и она так и не узнает, откуда та, собственно, взялась. И не андроид ли она. Инопланетный ли. Есть ли у нее на корабле невесомость.
А еще она поймала себя на том, что вовсе не хочет оказаться теперь в несколько зависимом положении восторженного ребенка, готового внимать каждому слову (всем известно, что это — самый простой способ отвратить от себя по-настоящему интересного собеседника). И вспомнила какой-то дурацкий совет из тех, что публикуются в дешевых журналах: «проявите свой интерес на первом свидании».
Решив, что совет сработает и не в условиях свидания, Серена немедленно засыпала гостью вопросами (в том числе про корабль и невесомость), на которые та, к счастью, отвечала, пусть порой и расплывчато, и с явной неохотой. Возможно, ей нередко приходится отвечать на подобные однотипные расспросы, и ей порядком это надоело.
Линнер все же оказалась не андроидом — но таки инопланетянкой, и Серена немедленно поверила в это: ведь стоило ей назвать свою родную планету — Галлифрей — как что-то словно изменилось в густой чернильной ночи, ласково укутавшей дом Мейсонов. Гал-ли-фрей, рассыпалось в воздухе хрустальными звонкими каплями. Сверкнуло звездными узорами в небе. Разбилось на тысячи голосов и навсегда поселилось в памяти.
Галлифрей. Название, как-то отражавшееся в имени Линнерланентерар: эти слова совершенно точно принадлежали одному языку. Они сплетались в одно понятие каким-то непостижимым образом, принадлежали друг другу, дополняли и распространяли.
И Серене стало даже как-то стыдно за то, что ее родная планета называется так непритязательно и скромно: Земля; и уж точно это название не имеет ничего общего с ее именем. Но Линнер, оказывается, и так это знала. Название же планеты на ее языке было, впрочем, куда скучнее: Сол-3. Третья планета от Солнца. Функционально, безлично, точно.
Особенно уклончиво инопланетянка ответила на вопрос о том, как именно оказалась здесь. И в тот же момент Серена ощутила, как атмосфера беззаботной болтовни растаяла тонкой дымкой, заставив ее наконец посмотреть на жительницу планеты с мелодичным названием и впервые по-настоящему увидеть ее.
Линнер — веснушчатая, голубоглазая и рыжеволосая — вдруг показалась крайне опасной; ночь толкнула Серену в плечо, подсказывая срочно бежать, и только справившись с полуинстинктивным желанием немедленно броситься прочь, девушка поняла, что именно ее испугало.
Дело в том, что Линнер была одета в белоснежные брюки. Длинный розовый сетчатый свитер, надетый поверх ярко-голубой футболки не толще слоя краски — а может, то и была краска?; множество разноцветных металлических браслетов, широкий золотой пояс с кнопками, массивные черные ботинки — но все дело было именно в брюках, края которых покрывала алая жидкость, словно Линнер прошлась в них по залитому кровью полю. Потеки доходили местами почти до колен, брызги доставали до самого пояса, и, приглядевшись, Серена заметила темные пятна и на свитере тоже.
А еще эта кровь пахла — совершенно отчетливо, и это был запах страха, ужаса, войны и смерти. Он въедался в аромат засыпавшей летней ночи, стекал прямо в землю, словно тянулся к другой крови, непременно пролитой здесь несколько столетий назад. Серена на самом деле была готова поверить сейчас в то, что если вырыть достаточно глубокую яму прямо здесь, у нее во дворе, то найдутся чужие древние кости в истлевшем мундире.
В этом было, в конце концов, куда больше вероятного, чем в том, что инопланетянка с планеты Галлифрей решит посидеть на ее крыше.
Серена продолжала неотрывно смотреть на окровавленные белые брюки.
— А, это… — галлифрейка, похоже, проследила за ее взглядом, и явно почувствовала себя неловко. — Это ничего. Это неважно. Там правда было много крови, это отвратительно. Я не люблю, когда разумные существа убивают друг друга. Мне это не нравится. Это, конечно, иногда приходится… наблюдать. Но это по-настоящему омерзительно: разум сводится к мясу, что-то в этом роде. А кому хочется осознавать себя мясом? Сейчас, я уберу это…
Она торопливо потерла пальцами край штанины, и ее руки окрасились алым: похоже, ткань обладала какими-то особенными свойствами не пропитываться грязью. В принципе, довольно удобно: не нужно стирать, достаточно хорошенько протереть.
Окровавленные пальцы Линнер выглядели пугающими, по-настоящему пугающими: длинные, тонкие, да еще и с этими неровными ногтями. Сама она, похоже, тоже смотрела на них с отвращением, отставив руку подальше. Крошечные капли собирались на кончиках неподвижных пальцев и падали на черепичную крышу с едва различимым звуком, неприятно напоминавшим другой, знакомый.
— Я принесу бумажных полотенец, — сорвалась с места Серена. — Ты ведь никуда не уйдешь?
— Я только пришла, — кивнула Линнер. — Пока что мне нет смысла уходить. Я еще не успела тебя узнать.