Неверный путь.

37. My Happy Life. Ань Жюле вскоре подъехал на такси и только выйдя из машины, сразу увидел Цяо Кенана, сидящего на краю дороги с телефоном в руке. Он уже не рыдал, вместо этого тихие слёзы капля за каплей катились из его пустых глаз, свет ночных фонарей освещал его поникшую фигуру, похожую на несчастного щенка, брошенного хозяином. У Ань Жюле сразу сжалось сердце, он дал знак водителю, чтобы подождал, и подошёл к Цяо Кенану: — Давай, вставай. — Угу. Цяо Кенан шмыгнул носом и опустил голову, больше ничего не сказав. Ань Жюле: — Иди ко мне. Цяо Кенан не противился. Он еле передвигал ноги, Ань Жюле помог ему сесть в машину; руки его не слушались, и в конце концов Ань Жюле помог ему застегнуть ремень безопасности. Радужные неоновые огни мелькали за окном автомобиля; слёзы Цяо Кенана просохли, он только часто и судорожно вздыхал, как наплакавшийся ребёнок, и только рука Ань Жюле, ласково поглаживающая по тыльной стороне его ладони, приносила немного тепла. Ань Жюле привёз его к себе домой. Это была квартира в высотном доме площадью примерно 50 м2. Профессией Ань Жюле был художественный дизайн, и на всей квартире лежала очевидная печать его индивидуального стиля, это отражалось и в тщательно продуманной планировке пространства и даже в расстановке мебели. Потрясённый Цяо Кенан долго созерцал интерьер и только несколько минут спустя вымолвил: — У тебя дома… так красиво. — Угу. Ань Жюле сбросил куртку и позволив ему осмотреться, прошёл к барной стойке, отделявшей кухонную зону от гостиной. Он заварил для Цяо Кенана травяной чай с лавандой, а для себя чашку эспрессо. Этой ночью он должен быть бодрым, как никто. Цяо Кенан с удивлением рассматривал стену перед его рабочим столом, доверху заклеенную множеством фотографий, разных, но объединённых одной темой — это были поцелуи. На них Ань Жюле целовался с разными мужчинами, некоторые выглядели шутливо, некоторые серьёзно, даже страстно… фотографии громоздились друг на друга, и их было невозможно сосчитать. Цяо Кенан широко раскрыл свои круглые глаза: — Ты… Это… Ань Жюле: — Я называю эту стену My Happy Life. Цяо Кенан: — … Он назвал бы это стеной распутства. Ань Жюле дал ему кружку лавандового чая и пояснил: — Эта стена служит мне напоминанием, что в моей жизни всегда есть более прекрасный выбор, нежели повеситься на первом попавшемся суку. Умерев, ты не привлечёшь к себе внимания людей, они просто поднимут твоё бездыханное тело и подумают «какой бесславный конец». Цяо Кенан молча взял кружку с чаем и отпил глоток. Обжигающий напиток пронзил болью пересохшее от рыданий горло. Он продолжал рассматривать фотографии на стене; прекрасно понимая, что занимается сейчас самоистязанием, он упорно искал среди них изображение знакомого человека. Заметив это, Ань Жюле сказал: — Среди них нет твоей ямы. Цяо Кенан вздрогнул. Ань Жюле продолжал: — Я боюсь смерти больше, чем ты. При этих словах он неосознанно погладил своё левое запястье, в его грустной улыбке скрывалось самоуничижение. — Давай-ка, дорогой, я тебе расскажу: вот этот, этот и этот, все трое — это любовный треугольник; вот этот и этот были вместе семь лет, потом их развёл зуд седьмого года, *ага; этот… он умер от передоза, это его последняя в жизни фотография, его родители даже не знали, что их сын гей и наркоман; о… а вот ещё один, сейчас его дочка должна учиться в начальной школе. Цяо Кенан был не только удивлён, но и восхищён. Он словно попал в отдельную Вселенную Ань Жюле, да ещё и побывал в разных её местах. Если допустима метафора с печеньем OREO, то Хризантема и Лу Синьчжи — это внешние печенюшки из чёрного шоколада, а он сам — всего лишь белая прослойка между ними. — А все эти люди… на фотографиях, они не передерутся из-за тебя? Ань Жюле рассмеялся: — Основное условие таких фото — это полная конфиденциальность. Я не возвращаюсь ни к одному из этих людей, эта стена только моя, только я смотрю на неё. Ну… теперь ещё ты. Давай сфотографируемся? Ань Жюле думал, что Цяо Кенан откажется, но тот неожиданно согласился: — Давай. Тогда Ань Жюле взял портативный «Полароид» и зарядил его фотобумагой. Цяо Кенан заинтересованно задавал вопросы: — А кто кого будет целовать? И как целовать? Ань Жюле молча привлёк его к себе и прижался щекой к щеке, без поцелуя: — Ну-ка, скажи… «цьецзы-ыы» (茄子 — баклажан; улыбочка, эквивалент англ. cheese!) Вспышка — и через некоторое время фотоаппарат выплюнул готовое фото. Ань Жюле выхватил его и помахал в воздухе; через несколько секунд проявились две молодые физиономии. Зарёванные, красные глаза Цяо Кенана на фото вышли некрасиво, он так и сказал: — Какой урод. — В следующий раз, когда ты снова станешь красивым, сделаем ещё одно фото. — С поцелуем? Ань Жюле: — … Нет. «Ты мой друг, и я не хочу смешивать тебя с грязью на моём общественном пляже. Я надеюсь, ты сохранишь свой невинный вид, пожалуйста, не меняйся». Он шагнул к Цяо Кенану, погладил его по голове, похлопал ресницами и кокетливо улыбнулся: — Хочешь поесть? Или сначала примешь душ? А может… ты хочешь съесть меня? Ань Жюле скорчил забавную рожицу, Цяо Кенан фыркнул и рассмеялся, но в следующую секунду неведомым образом из его глаз снова потекли реки слёз, хотя их вроде бы ничто не предвещало. Ань Жюле взял коробку бумажных полотенец, сел рядом с ним на диван и по мере накопления слёз в его глазах, старательно утирал их. Пятьдесят квадратных метров его квартиры-студии наполнились всхлипываниями, тихий шорох бумажных полотенец аккомпанировал им. Ань Жюле потрогал кружку в руках Цяо Кенана, она остыла; тогда он сходил на кухню и заварил ему новый чай, и так несколько раз по кругу, пока наконец Цяо Кенан не сказал глухим, осипшим голосом: — Я больше не плачу. Ань Жюле погладил его по руке: — Вот и хорошо. Цяо Кенан медленно успокаивался, и хотя заботливый Хризантема тактично не спрашивал его ни о чём, он счёл необходимым объяснить: — Эта яма… Он собирается обручиться. Ань Жюле: — О-ох. — Они в отношениях уже год, он сделал ей предложение в День Святого Валентина… В тот день… в тот день мы занимались любовью три раза, сначала на диване, потом на кровати и ещё раз в ванной. Ань Жюле: — Ого, вот это жесть. «Достойно Волшебника». — Он все три раза кончал в меня, — тихо продолжал Цяо Кеан, — Как ты думаешь, мне стоит сходить провериться? — Я помогу тебе, — ответил Ань Жюле, — у меня есть хороший знакомый доктор. Цяо Кенан помолчал и спросил: — Я очень глупый, да? На этот вопрос Ань Жюле был не в состоянии ответить. С его точки зрения — да, но с точки зрения влюблённого, Цяо Кенан сделал всё возможное для любви, и хотя развязка получилась далеко не идеальная, чувства, возникшие по ходу отношений были настоящими, искренними. Сложно оценивать со стороны многие вещи, хорошие они или плохие, так же, как трудно со стороны оценить вкус воды, которую пьёт другой человек. Цяо Кенан и сам был не в состоянии ответить на такие вопросы. Он ни о чём не сожалел, просто чувствовал… Ну вот как так можно? Он считал свои отношения с Лу Синьчжи невозможными, но по крайней мере честными, и не предполагал, что от начала до конца всё было сплошным обманом… Нет, в сущности Лу Синьчжи не «обманывал» его, он просто не сказал, что это технический фол, это слишком подло. (Технический фол в спорте — умышленное несоблюдение правил, неспортивное поведение, неуважительное отношение к сопернику: подножки, столкновения, толчки и т.п.). — Он обещал дать мне чёткое понимание… — Возможно, твоё понимание не совпало с его пониманием. — … Цяо Кенан остался ночевать у Хризантемы, а наутро позвонил в контору и отпросился с работы. По правде говоря, он не стал бы из-за такой бабской причины, как слёзы, терять рабочее время, но в действительности Цяо Кенан не хотел пугать коллег своим видом: его глаза от слёз заплыли отёками величиной с грецкий орех, он едва смог открыть глаза наутро. Хорошо хоть Хризантема сделал ему компрессы из махрового полотенца, пропитанного горячей водой, стало получше. Цяо Кенан: — Спасибо… Ань Жюле закрыл уши ладонями и с презрением перебил его: — Будь добр, не открывай рот, а то я сбрею твои уши. — … В общем, даже если бы он и явился на работу в таком виде, его всё равно отправили бы обратно. Ань Жюле со всей добротой сварил ему кашку на завтрак, Цяо Кенан уплетал её за обе щёки, поглядывая на него сияющими глазами. Он только что на колени не встал, взял бумагу и ручку и написал: «Хризантема! Выходи за меня замуж, я сделаю тебя счастливым!» В ответ Хризантема пнул его со словами: — Губы закатай! *** Как считал Цяо Кенан, он мог плакать в три ручья и печалиться без конца и края, но у Лу Синьчжи были свои основания для его выбора. Это он сам добавил в их отношения ненужные фантазии, а Лу Синьчжи, как секс-партнёр, был выше всяких похвал, если бы по сексу проводились спортивные соревнования, он удостоился бы Золотой Олимпийской медали. Но он не смирился. Он понимал, что это бессмысленно, но не мог смириться. «Как ты мог в один день назначить две встречи, и со мной, и с женщиной… Нет, мне действительно интересно, как ты мог разорваться на части?» Под воздействием этой мысли Цяо Кенан набрал номер, на который не звонил больше трёх месяцев. — Алло? По-прежнему глубокий, энергичный голос. Цяо Кенан не ожидал, что он ответит. Как никак, а звонить любовнику, с которым давно не имел контактов, затея не из лучших, и Цяо Кенан решил переплюнуть классическую рекламу: — Воу-о, отправили чиновную жопу, воу-о осуществлять полномочия-я, воу-о попутного ветра, лети на все стороны света, юх-ху… — … Цяо Кенан? — в голосе Лу Синьчжи проскользнуло возбуждение и заметное… если можно так выразиться, приятное удивление. Цяо Кенан холодно поджал губы: — Я слышал, ты обручился. Звук в телефоне мгновенно исчез, как будто демонстрация спектакля дошла до половины, и тут внезапно вырубилось электричество, и всё вокруг погрузилось во мрак. Лу Синьчжи: — Это… — Барышня очень красивая, ты сделал ей предложение в День Влюблённых? Очень романтично. Да… на самом деле я только хотел спросить, как ты научился раздваиваться, ты можешь познакомить меня с твоим наставником? Я тоже в восторге от искусства ниндзя, — не без иронии говорил Цяо Кенан. Он признавал, что его язвительность не имеет смысла, но ему нужно было выговориться. Он слишком долго был в подавленном состоянии, и его эмоции требовали выхода. Когда он говорил, рука, державшая телефон, дрожала. Его сердце рвали пополам две силы: одна убеждала прекратить, это слишком некрасиво; другая вопила «превосходно, невъебенно превосходно! Я опять разбит, я не нашёл твоего PK, а кого я нашёл?» (PK — аббревиатура из компьютерных игр, Player Killer, игрок-убийца, который убивает не по правилам). Лу Синьчжи долго молчал, потом сказал: — … Где ты? Мне нужно найти тебя. Цяо Кенан рассмеялся и сбросил звонок. Он подумал: «Где я? Я в той яме, где ты прячешь трупы». *七年之痒, зуд седьмого года — кризис отношений. Психологи выделяют пять основных кризисов в супружеских (партнёрских) отношениях: это кризисы 1-го, 3-го, 7-го, 11-го и 20 лет совместной жизни. Подробнее здесь: https://rebenok.by/articles/together/psychology/24603-kakie-gody-v-brake-samye-opasnye-5-samykh-opasnykh-periodov-v-brake.html 38. Сам вызвал дьявола, сам с ним и разбирайся. Цяо Кенан страдал. Он действительно оправдывал своё имя, он и есть сплошной анекдот: вся романтика отношений с Су Пэем лопнула, как мыльный пузырь; он окунулся в плотские удовольствия с Лу Синьчжи — и здесь потерпел крах. И это правильно, нельзя в жизни бросаться из крайности в крайность, нельзя строить отношения только на возвышенных чувствах или только на тупой физиологии… Цяо Кенан подумал, может, он наконец прозрел? Он больше не хотел, чтобы его хоть что-то связывало с Лу Синьчжи, ни малейшей связи не хотел. Цяо Кенан провёл в размышлениях бессонную ночь, прикинул, какими средствами располагает на данный момент, и решил подать прошение об отставке. Получив заявление об увольнении, Юйвэнь Бо был немало удивлён. Он пригласил Цяо Кенана в свой кабинет, чтобы поговорить: — Что случилось? Тебя кто-то переманивает к себе? Шутка почтенного человека заставила Цяо Кенана горько рассмеяться: что он такое из себя представляет, чтобы его переманивать? — Нет, я просто устал и хочу немного отдохнуть… Прошу, простите меня за своеволие. Цяо Кенан всегда чувствовал безмерное уважение к этому человеку. Это хорошая контора, и люди здесь хорошие, плохо другое — он понимал, что не должен расплачиваться за ошибки своей работой, но он сделал этот выбор на эмоциях, справиться с которыми было выше его сил. Он больше не хотел мучиться неприятными воспоминаниями о том, как когда-то здесь… с одним человеком… Сурово сдвинув широкие седые брови, Юйвэнь Бо смотрел на парня, который настаивал на увольнении из его знаменитой конторы. Он признавал, что перед ним действительно редкий человек, пожалуй, единственный, кто смог поладить с Лу Синьчжи, единственный, в ком последний принял живое участие и о ком неустанно напоминал руководству. Поняв, что его решение твёрдо, Юйвэнь Бо предложил: — Что ж, попробуй для начала взять отпуск без содержания на недельку и хорошенько подумай. Я понимаю, что у молодых могут быть свои при-чины, но в жизни нельзя руководствоваться сиюминутными настроениями, верно? Цяо Кенан не ожидал такого и не мог не признать, что этот мудрый человек говорит дельные вещи. Со всей искренностью он отвесил глубокий поклон: — Благодарю Вас. Юйвэнь Бо вздохнул и похлопал его по плечу: — Ты человек, которого мне лично рекомендовал Синьчжи, я очень ценю тебя, не заставляй меня разочаровываться. Цяо Кенан на мгновение зажмурился, как будто это имя обожгло его. «Это что? Типа алименты? Как смешно, я скоро лопну от смеха». Юйвэнь Бо дал ему три дня, чтобы привести в порядок дела и передать другому адвокату. Вчера у него было явно помутнение рассудка, если он вдруг сдуру позвонил бывшему любовнику. Теперь Лу Синьчжи беспрерывно названивал ему. Сначала Цяо Кенан просто не отвечал на звонки, потом занёс номер Лу Синьчжи в чёрный список; тогда Лу Синьчжи стал звонить по телефону офиса, но Цяо Кенан, едва услышав его голос, клал трубку. Чёрт его дёрнул, а теперь сам же и расплачивается. К счастью, на следующий день весь запал Лу Синьчжи пропал. По офису уже разнеслась весть о том, что он испросил себе недельный отпуск, однако, никто не знал, что на самом деле он подал в отставку; все только подшучивали, что, мол, он переутомился на ниве сексуальных удовольствий, но дело молодое, никто не осуждал. Цяо Кенан только с улыбкой соглашался и ничего не объяснял. Спустя три дня, выйдя из офиса после работы, он увидел знакомую чёрную Ауди. Только что он весело перешучивался с коллегами и вдруг словно споткнулся и замер. Это была машина Лу Синьчжи. — Эй, адвокат Лу! –кто-то узнал его. Лу Синьчжи кивнул этому человеку и перевёл чёрный, глубокий взгляд на Цяо Кенана. Он выглядел уставшим. — У меня к тебе дело, — сказал он. — О-о, — Цяо Кенан вздохнул и посмотрел на часы, — Извини, но у меня назначена встреча. — Я не займу слишком много времени. Цяо Кенан: — … Как же он раскаивался, что не смог смириться, на хрена он звонил и позорился? Как будто его задела помолвка Лу Синьчжи — но ведь его и в самом деле задело. Цяо Кенан был очень зол на Лу Синьчжи, ему очень хотелось, чтобы нашёлся человек, который сделал бы тому так же боль-но, как он сделал ему. Он признавал, что сознательно хотел, чтобы этот человек почувствовал себя несчастным, пусть хотя бы на одну секунду, но всё же. Он знал, что у Лу Синьчжи не было абсолютно никаких чувств к нему. В тех коротких фрагментах совместной жизни с ним не было никакой фальши, он сам, закрыв глаза, влюбился в этого человека; влюбился, по-тому что чувствовал передаваемые от него эмоции, может, не достаточно сильные, но они действительно были. По крайней мере, Цяо Кенан не мог этого отрицать. И не отрицал. — Я тороплюсь, мне надо идти. И не дождавшись ответа, махнул проезжавшему мимо такси, сел и уехал. Всё равно завтра его уже не будет на работе. Домой Цяо Кенан вернулся весь в холодном поту, даже встретить по дороге злых духов было бы не так страшно. Должен ли он что-то объяснять Лу Синьчжи? «Я не хочу слушать твои объяснения, потому что моя любовь породила ненависть и желание посмеяться над тобой; по-тому что я не ожидал, что ты настолько не считаешься со мной, что даже привёл домой любовника». Или проститута, какая разница. Что за бардак в этом мире творится? Цяо Кенан вздохнул и прошёл на кухню налить стакан воды. В этот мо-мент в дверь позвонили. От неожиданности он уронил стакан. «Дзынь!» — стакан раскололся на четыре больших осколка, один из них, отскочив от пола, чиркнул его по верхней части стопы, из раны сразу просочилась кровь. Цяо Кенан даже не почувствовал боли. В дверь снова позвонили. Наконец, после пятого звонка, Цяо Кенан успокоился и собрался с мыслями: он сам вызвал дьявола, сам с ним и разберётся. Он открыл дверь, вышел и прислонился к дверному косяку, вглядываясь в темень подъезда. Он жил на третьем этаже, в доме не было лифта. Из темноты постепенно проявился силуэт Лу Синьчжи, и они встретились взглядами. Почти три месяца не виделись, а похоже, что прошли тысячелетия. Впервые Лу Синьчжи пришёл в дом Цяо Кенана. — Прости, но у меня не прибрано, я тебя не впущу. В глазах Лу Синьчжи таилась усталость. Он вдруг заговорил: — На следующий день после твоего звонка я уехал на юг. — А-а. «Конечно, это объясняет, почему ты три дня меня не беспокоил». По правде говоря, ему было всё равно. — Я поступил опрометчиво, — ответил Цяо Кенан, — Я просто… был не в себе, я был немного не здоров. Я никогда в жизни ни над кем не издевался, но ты странным образом заставил меня почувствовать себя твоим должником. Лу Синьчжи насупился, пожевал губами, словно хотел что-то сказать, по-том отступил на шаг, сжал кулаки и резко заговорил: — Ты не должен уходить с работы. Цяо Кенан опешил. — Юйвэнь Бо очень ценит тебя. Я не знаю, по какой причине ты подал в отставку, но… если это из-за меня, то не стоит, — закончил Лу Синьчжи. Цяо Кенан не долго тупил и быстро сложил два и два: он вспомнил свой разговор с Юйвэнь Бо и понял, что мужчина получил известие и пришёл сюда как посредник. Получается… он его обеспокоил. Цяо Кенан не удержался и захихикал. Лу Синьчжи не понимал, почему он смеётся, но спрашивать не стал. Те интимные отношения между ними, когда они могли говорить о чём угодно, закончились, и теперь обоих тяготила возникшая неловкость. Этот молодой человек, когда-то отдававшийся ему, нежно и податливо принимавший его, теперь точно так же делал всё… чтобы оттолкнуть. Лу Синьчжи почувствовал острую боль в сердце. Цяо Кенан спросил: — Зачем ты пошёл в политику? Лу Синьчжи: -? — Денег у тебя навалом, женщин ты не любишь, но ведь если ты хочешь заниматься политикой, ты не можешь не иметь семьи, ты предпочитаешь всю жизнь прожить, скрывая в тени свои низменные наклонности? Какая причина заставляет тебя следовать по этому пути? Цяо Кенана мучило любопытство, неужели в самом деле для мужчины власть — наилучший афродизиак? Короткие секунды растянулись в долгое молчание, наконец Лу Синьчжи заговорил: — Я сирота. Цяо Кенан вытаращил глаза. Лу Синьчжи продолжал: — Меня трёхлетнего оставили под дверями детского дома. Я плохо помню своих родителей, вероятно, потому что у меня остались о них не очень хорошие впечатления, и я не хотел о них вспоминать. Поражённый Цяо Кенан молча слушал. Банально-сентиментальная история, которая по прошествии лет исказилась, а все подробности стёрлись из памяти. В детском доме его всегда обижали дети; только в приёмной семье он получил толику человеческого тепла. В школе его тоже презирали и отталкивали… Так продолжалось до окончания школы, вплоть до поступления в университет, когда наконец сформировалось его тело, накопился ум и проявилась мощная харизма, только тогда отступила неизбывная боль в душе. Более того, оказалось, что Лу Синьчжи — гей. Ни один гей не избежал мучительной ломки школьного периода. Школа — это маленькое сообщество, закрытое место, и если не складываются отношения с одноклассниками, боли от этого хватит, чтобы оставить травму на всю жизнь. Да-же если есть любящая семья, в юности важно быть принятым и признанным сверстниками. — Я вырос на краю общества и видел многое, но был бессилен помочь. Я хочу изменить это, я хочу помогать людям… Единственный путь добиться этого — пойти в политику. Занять должность, которая позволит говорить открыто о проблемах, это то, что он действительно чувствовал. «Вот, в чём дело», думал Цяо Кенан, слушая его. Конечно, у людей бывают разные идеалы и жизненные цели, значит, тогда, за завтраком в столовой Лу Синьчжи говорил правду, он действительно хотел делать великие дела. — Отлично. Цяо Кенан согласно кивнул головой, осталось только ударить в барабаны и поаплодировать. — Тогда вперёд, если будешь баллотироваться в моём избирательном округе, я проголосую за тебя. Лу Синьчжи: — … — Что за выражение лица? Ты ждёшь от меня сочувствия? Пожалуй, сочувствие — та вещь, в которой мужчина нуждался менее всего, он всегда рассчитывал только на собственные силы, его решимостью Цяо Кенан всегда восхищался, но жалеть его не собирался. Шутка ли, в мире полно вещей, действительно достойных сожаления. Примеров то-го, как отец не сочувствует сыну, мать не любит дочь, можно нагромоздить целые горы. Когда человеку причиняют боль, это достойно жалости, но это не означает, что у него появляется естественное право причинять боль другим. А для начала как минимум не надо врать. Именно это терзало Цяо Кенана больше всего. — Что касается отставки… Я подумаю. Я тоже мужчина, и могу отвечать за свой выбор, — он не сводил глаз с Лу Синьчжи и говорил очень отчётливо, — Надеюсь, ты тоже отвечаешь за свой выбор. Лу Синьчжи был потрясён. Цяо Кенану было плевать, как он выглядит, он махнул рукой и сказал: — Уходи, пожалуйста. Я больше не хочу иметь с тобой ничего общего… На этот раз это истинная правда. Поздравляю тебя с помолвкой. «Замечательно, просто прекрасно». Молодой человек был очень до-волен своим поведением, только немного кружилась голова. Он повернулся и уже вошёл в квартиру, но вдруг кто-то схватил его за плечи. «Бац!» — дверь захлопнулась, его прижали к двери так, что он ударился головой и в промежутке между рябью в глазах бесспорно знакомый привкус Marlboro влился в его рот. «Опять эта едкая горечь. О, Боже, сколько же выкурил этот парень?» Цяо Кенан задыхался, губы мужчины давили; немного погодя Цяо Кенан опомнился и попытался вывернуться. Его рот был плотно закрыт, но в следующую секунду ему надавили на щёки, вынуждая раскрыть рот, и вот уже язык мужчины с безумной силой хозяйничает у него во рту, доводя до потери сознания. Цяо Кенан хотел лягнуть его, но не подумав, воспользовался порезанной ногой; от боли силы покинули его. Воспользовавшись его заминкой, Лу Синьчжи распоясался окончательно и нагло подмял его под себя; его длинная нога вклинилась в промежность Цяо Кенана, блокируя возможность сопротивления, и как ни брыкался Цяо Кенан, он не отпускал его. Пламя гнева охватило сердце Цяо Кенана, он крепко сжал кулак и пока Лу Синьчжи сосредоточенно вылизывал его дёсны, выбрал момент и засветил ему в скулу. Оба были разукрашены: рот Цяо Кенана опух, в уголках кровоточили трещинки; Лу Синьчжи закрывал лицо ладонью, отвернув голову к стене и яростно дыша. В глазах мужчины гнетущая темнота и что-то очень тяжёлое, очень серьёзное; его рука утирала кровь с уголка рта. Это тёмный взгляд зверя, загнанного в тупик. Глаза Цяо Кенана покраснели от ненависти, его рот, его кулак, его нога… и его сердце, всё было переполнено болью. Он закрыл рукой грудь, чувствуя, что она вот-вот разорвётся. — Больше не появляйся передо мной. Лу Синьчжи: — … — Ты и Су Пэй, я даже не знаю, кто из вас мне более отвратителен. Не обращая внимания на свой растерзанный вид, Цяо Кенан отвернулся и скрылся в квартире. Вскоре в тишине лестничной клетки послышался звук запираемого замка. Цяо Кенан ударил его без особой силы. Лу Синьчжи прислонился к стене, и неожиданно его виски взорвались болью. Боль растекалась по груди, сверлила сердце и проникала в самые уязвимые уголки. Он испугался сам себя. Те чувства, те эмоции, которые он только что испытал, были совершенно неуправляемыми, никогда в жизни с ним не было ни-чего подобного. Цяо Кенан сказал: «Надеюсь, ты тоже отвечаешь за свой выбор». Он прижал руку к груди, вспоминая этот диалог. Он сам был адвокатом, сколько раз в зале суда он разбивал в пух и прах доводы противников и ставил процесс с ног на голову, но сейчас не мог найти ни одного достойного оправдания для себя. Он виновен. Потому что он вдруг понял, что его выбор… слишком тяжёл, и похоже, он не сможет его вынести. Он так настаивал на политической карьере, так стремился занять высокое положение, чтобы доказать, чего он стоит, тем людям, которые презирали его, и заодно своим родителям, бросившим его… Но для Цяо Кенана все эти напыщенные доводы ровным счётом ничего не значили. Эти идеи поддерживали его почти тридцать лет, как барьер, от которого он не смог избавиться.