Дионис

      Они беспрерывно смотрели друг на друга. Два пристальных звериных взгляда с прицельным вызовом одного подстать другому. Каждый знал, что новой схватки не избежать, ведь оба способны противостоять и атаковать, ни за что не признавая поражения. Ни один не упустит возможности проучить самоуверенность соперника.       У обоих в сумасшествии бурлящей ярости била кровь по стенкам артерии на шее, и отчётливо было видно, как она нервно пульсировала под наставленным на неё остриём. Ни один не собирался умирать. В них била воинственная сила неколебимых победителей — другого оправдания для жизни у них не было.       Но Чонгук увидел в Тэхёне то, что в нём самом таилось в закромах мирной реальности его счастливой жизни с Чимином — неукротимое, самое сильное, самое отчаянное желание спасти, сохранить, уберечь самый ценный проблеск своего бессмертного ничтожества.       Чонгук всё в нём понимал. Всегда понимал. И ярость, и боль, и чувство вины. Помочь только никак не мог, и никто не мог, но поддерживали так, как умели, скверным смехом разогнав его печаль. И сейчас он был уверен, что если отчаянная вера возобладала над тэхёниным духом, разыграв уснувшую совесть, — значит, ничто его не остановит. Он сделает всё и непременно найдёт для этого силы больше, чем у Чонгука, потому что он потерял однажды и не позволит этого сделать снова.        Поэтому Чонгук сложил оружие, отступил, уступил.       — Он здесь, — тихо, едва уловимо проговорил Чонгук, — не так ли?       Тэхён не терял своего спокойного, умиротворённого выражения лица. Молчал, продолжая напористо смотреть в его глаза, тем самым, подтверждая предположения Чонгука. Он не хотел говорить, боялся даже, как будто не хотел повергать сердце в совершенное убеждение своей веры, чтобы, в случае безнадёжного, нового промаха, не разочароваться вновь, но только на этот раз его горе будет нестерпимым. Он поклялся себе, что умрёт, если его самоуверенность подведёт его ожидания. Поэтому он будет молчать до последнего, и пусть даже глаза выдают всё подчистую. Ведь пока не сказано слов — нечем подкрепить предположения.       — Скажи, — продолжал Чонгук, — игра-то... игра стоит свеч?       Да какая разница, думал Тэхён, существует ли вообще равноценная выгода в его риске! Даже если домыслы Юнги и Намджуна ложны, Тэхён выяснит правду, потому что эта правда для него сама жизнь, и именно она заставляет нас идти на жертвы для лучшего будущего!       Стал слышен топот армейских ботинок. Тяжёлые и стремительные шаги нескольких групп охранников приближались к узлу, в котором они затаились, всколыхнув их затихшее, глухое одиночество.       Тэхёну надоело задерживаться из-за пустяков. Он сдержанно полоснул ослабленного Чонгука по шее остриём ножа, оставляя на его коже тонкую рану, из которой тут же показались капельки крови.       — Ах ты!.. — злобно прошипел Чонгук.       Тэхён не дал ему договорить и скинул с себя, отбрасывая в сторону к люку. Чонгук упал на спину и тотчас же повернулся на бок, чтобы встать на ноги, но левая рука скользнула точно в открытое отверстие люка, отчего он в испуге неожиданного возможного падения упал на грудь.       — Так будет лучше, — внезапно жёстким голосом сказал Тэхён, поднимаясь с пола.       Чонгук перевернулся на спину и посмотрел на него снизу-вверх. Отчего-то ему стало спокойней. Наверно, потому что Тэхён наконец-то избавился от своей фальшивой сдержанной мягкости, дав волю дерзкой, сильной басовитости.       — Вы с Чимином закончите дело, а я сделаю то, что должен был сделать семьдесят лет назад, — сурово продолжал он привычным грубоватым тенором, убирая нож в ножны. Он схватил его за грудки и, тряхнув, сквозь зубы прошипел: — Так что будь добр, сейчас же полезай в эту грёбаную клоаку и отвечай за свои слова, как мужик, чтобы я поплатился за то, что только что сделал, когда мы снова встретимся!       — Да без проблем, — осклабился Чонгук.       Строевой марш остановился где-то неподалёку от них. Теперь до них донеслись командные распоряжения старшего охранника.       — Всем распределиться в группы по три человека на два коридора и обыскать все четыре этажа первого яруса третьей башни! Особенно тщательно проверять узлы вертикалей! Он не мог далеко уйти! Рассредоточиться!        «Он?..» — Тэхён встрепенулся, а глаза загорелись новой уверенностью.       Тэхён никак не мог разобрать второстепенных шорохов, скуления и другой непонятной возни дроидов вперемешку со служивым бормотанием, но как только командные установки были приведены в исполнение, в его мозгу раскатистым лаем засигналило: «Собаки!»       — Быстро! — шикнул Тэхён на Чонгука. — Полезай!       Тот с презрением оттолкнул от себя его руки и, с нескрываемым неудовольствием нырнул в открытый люк, хватаясь за тонкие прутья ступеней лестницы.       — Какая же ты гнида, Ким Тэхён! — выражая нескрываемое отвращение ко всему, что сейчас происходит, негодовал Чонгук.       — Уж какой есть! — усмехнулся тот, присев на корточки и активировав его ангельскую амуницию, оборвав захлопнувшимся шлемом его последующие злостные возмущения. — Чимин прав, с ангелами возиться не станут — сразу разберутся кровью, к тому же, если дроиды и не распознают тебя, то собаки мигом учуют в тебе чужака — так что сгинь!       Тэхён поспешно захлопнул крышку люка, оставив Чонгука в тусклом единении с темнотой канализационных туннелей, в которых слышалось шуршание сточных вод, наполненных смрадным, тошнотворным запахом, проникающим даже через плотное стекло шлема, заставляя слезиться глаза.       — Генерал Крой? — услышал Чонгук удивлённый, приглушённый массивной крышкой люка голос незнакомца. — Что вы здесь делайте?       — Паскуда ваш генерал! — процедил не своим голосом Чонгук.       Ему не интересно было, как Тэхён будет выкручиваться. Он медленно и осторожно спускался вниз, оттягивая момент неотвратимой минуты. Он неустанно продолжал осквернять гиблую душонку своего угнетателя до тех пор, пока не оказался на последней ступени перед неизбежным, ужаснейшим, отвратительнейшим в его жизни унижением. Чонгук скулил про себя, но на деле ему хотелось кричать и брыкаться, как последнему бесстыдному ребёнку, от нежелания делать то, что не хотелось делать. И больше всего на свете Чонгук не желал пачкать ноги в этом откровенном дерьме. Возможно, он бы ещё смирился с производственными отходами, которые стекаются сюда из лабораторий третьей башни, хотя неизвестно, каких патогенных бактерий он может здесь нахвататься. Но чтобы его ноги окунались в физиологические выделения людей и животных, отходы и отбросы — это ниже его достоинства! От первого хотя бы защитит ангельская амуниция, но она не сможет уберечь его от позора! Он с чувством дрожащей ненависти стискивал металлические прутья лестницы, остервенело пыхтев от того, что сознавал должную необходимость сделать это, но принимать эту необходимость страшно и категорически не хотелось. Поэтому он вцепился в ступеньки, как кошка, ощетинившаяся на воду.       Чёрт возьми, думал он, неужели это и есть предел моей гордости!        «Чонгук! — услышал он звучный, обеспокоенный голос Чимина в своей голове. — Золотце, ты жив?»       — Ну, как тебе сказать... — скептично-жалостливым голосом отозвался он, покосившись на вяло колыхающиеся сточные воды под собой, поблёскивающие от тусклого света подсветок на невысоком потолке. — Судя по тому, где я оказался...        «Тэхён выключил ошейник», — пробормотал Чимин.       В эту минуту Чимин скрывался от рейда внутренней охраны второй башни, виляя по коридорам в поисках спасительного узла между вертикалями, отчего Чонгуку слышались его тяжёлые выдохи. Ему едва удалось остаться незамеченным, покидая главный отдел системного управления, потому что случившийся взрыв поднял на уши все охранные подразделения системы безопасности. Дроиды и группы охранников прочёсывали каждый угол, а собаки вели их по неизвестному следу.       Он слышал всё, что происходило между Чонгуком и Тэхёном, но молча терпел их побои. У них без этого никак не обойтись, тешил себя он, они привыкли добиваться откровений силой, словно раскалывая толстую скорлупу своей жёсткости, оголяя правду. Он терпел до тех пор, пока они оба не замолчали. Тогда Чонгук в лоб сказал Тэхёну то, что сам Чимин ни за что бы не осмелился. Он говорил за двоих их общую догадку о том, что Тэхён пришёл в башни за тем, что превышает для него значимость жизни его отца: за Хосоком. Но почему он не хотел рассказывать об этом им? Почему молчал, даже когда его подловили на тщательно утаённой правде? С чего он вообще взял, что Хосок жив? И возможно ли это? Или Тэхён сошёл с ума от горя, и ему привиделся его призрак в каком-нибудь из коридоров? Теперь они ничего не смогут от него добиться. Тэхён канул в самую гущу переполоха, оставив их на заднем фоне декораций разыгрываемого спектакля без права ознакомиться со сценарием.       Чимин юркнул в неширокий проход между вертикалями и затаился, спустив тревожный, напряжённый, нелёгкий выдох с дрожащих губ. Его ноги отчего-то перестали слушаться, и он скользнул вниз по стене, присев на корточки.        «Ах, — продолжал сетовать Чонгук, — эта паскуда закрыла меня в канализации! Он сравнял меня с отходом! Клянусь, когда выберусь отсюда...».       — Я всё правильно понял, — мягко проговорил Чимин, не обращая на его капризы внимания, — Хосок...        «Не знаю», — нетерпеливо перебил тот.       Чонгуку тоже не хотелось зазря облекать домыслы надежд в нерушимые оковы слов, поэтому он не позволял Чимину докончить запретное «жив».       — А если...       На глаза вдруг накатились тёплые слёзы, и Чимин прикрыл их, чтобы запереть свои чувства, овладевающие им и ищущие выход наружу. Он не знал, отчего ему так хотелось избавиться. Наверно, это были именно те слёзы, что застилают пеленой облегчения наши души, даруя надежду.        «Не надо плакать, прелесть моя», — нежно проговорил Чонгук.       — Я не плачу, — улыбнулся Чимин, растягивая губы в неестественно широкой улыбке.        «Ну да, — мягко усмехнулся тот, — а я сейчас не вешу на волосок от канализационного слива! — Он слабо посмеялся над самоиронией, чем по-настоящему заставил улыбнуться Чимина одной из своих миловидных, кротких улыбок. — Душа моя, — ласково, успокаивающе начал он, — ты говорил: «А если...», так вот «если», то я обещаю, что я из них обоих выбью признания, а то надоели слюни пускать друг на друга и бездействовать! Ты только подумай! Третий век заканчивается, как они ходят вокруг да около и подступиться друг к другу не могут!»       Чимин мягко посмеялся и что-то хотел сказать Чонгуку, но тут же смолк. Его расслабленные черты приняли строгую настороженность. Он слышал, как кто-то приближался к его узлу.       — Золотце, — с осторожностью прошептал Чимин, небрежно смахнув скользнувшие слёзы, — встреть меня на цокольном этаже первого яруса третьей башни. Точнее скажу позже. Сдаётся мне, что кто-то опередил нас и в наших услугах уже не нуждаются.        «С чего...»       — Я сейчас немного занят. — Чимин аккуратно глянул за угол, откуда доносились шаги, предусмотрительно активировав ангельскую амуницию. Его намётанный беглый взгляд оценил существенную разницу в его размерах с тремя явно опытными противниками, но особую сложность представляла их недопустимо мощная четвероногая зверушка, которая, по-видимому, и привела их в это крыло. — Будь осторожен и принеси мне свою задницу целёхонькой!        «Будет исполнено, прелесть моя! Ты тоже будь осторожен!».       Он чувствовал его широкую, ласковую улыбку и сам коротко улыбнулся, но сейчас не время для сантиментов. Чимину необходимо было избавиться от надвигающейся угрозы в лице трёх охранников второй башни.        «Всех ручных псов с цепи спустили, — с ненавистью думал Чимин. — Продыху от них нет!»       Узел, в котором притаился Чимин оказался тупиковым, и выход был — точно под прицел аморфной пушки, которая, в случае невезения его проворства, обезволит и обездвижит его тело.        «Но придётся рискнуть, — думал Чимин, — либо меня всё равно раскроют и у меня не будет даже шанса на атаку, либо я сделаю хоть что-то прежде, чем покорно упаду перед ними на колени. — Он вдруг ожесточённо насупился на самого себя. — Ну, уж нет! Ни за что не стану преклоняться перед этими безвольными мулами, понукаемыми ЧСВ! Ни за что!».       Чимин так крепко сжал кулаки, что ногти впились в кожу. Он приготовился показать всю свою ярость, впитавшуюся в каждый его напряжённый мускул, и силу пролитых, ещё не остывших слёз Жнеца и достал из сапожного кармана сложенный железный веер с внешними спицами.       — Сейчас...       Вновь ложный Томас Крой мерил уверенными шагами коридоры, исподтишка разведывая сложившуюся суматошную обстановку в третьей башне. Его сопровождал старший охранник — немолодой по виду, коренастый мужчина с блестящей лысиной — и двое каких-то его подопечных, чьи лица скрывало непроницаемое стекло шлема. Один из них даже увесистое аморфное оружие в руках удерживал с трудом — Тэхён видел, как он всё время подтягивал его и прижимал к груди. Он показался ему подозрительно хилым среди своих мясистых, накаченных сослуживцев. «Новобранец, что ли», — мельком подумал Тэхён, но сразу забыл об этом. Он с усмешкой полагал, что избавиться от них в нужное время не составит проблем.       Тэхён внушил им, что он — Томас Крой — прибыл в третью башню по приказу главы ЧСВ сразу после случившейся аварии, чтобы оказать непосредственную поддержку охранным подразделениям инженерного отдела. Его ангелы патрулировали входы и выходы башен, обеспечивая полную изоляцию для предпринимаемых дальнейших действий нарушителя. Тэхён неизменно сам себе поражался, с какой внушительной ясностью и самообладанием завлекал старшего охранника в свои лживые сети. Он требовал провести его к главе отдела по биоинженерному конструированию.       На самом деле Тэхён в душе не чаял, что на самом деле послужило причиной взрыва и как обстояли дела снаружи. Он полагался лишь на завоёванное к охране расположение, виртуозную хитрость, свои предположения и организационный устав башен в случае чрезвычайной ситуации. На вопросы о том, что он делал в узловых вертикалях с канализационным люком, Тэхён ответил, что, якобы, ему показалось, как некий незнакомый тип метнулся сюда. Он всем сердцем заверил охрану, что сам всё проверил и не нашёл следов преступника.       Сейчас они поднимались вверх по аэроплатформе, соединяющей ярусы башни. Тэхёна не покидали миражи прошлого — такие убедительно ясные, что трогали в нём натянутые жилки. Он мысленно продолжал стоять посреди того знакомого коридора первого яруса. Всё было точь-в-точь, как сейчас, за исключением того, что не его пытались загнать в угол, а он теперь был всего лишь сторонним наблюдателем в разворошённом логове крыс, которые в старательном волнении обыскивали каждые щели в поиске назойливой мышки, разорившей их гнездо. Да, призраки канули в лету столетий за пределами его пережитого страха перед политическим режимом, и всё равно они беспрерывно продолжали возникать перед ним живой картиной происходящего в плеядах суетливых, суровых лиц.        «Осталось преодолеть ещё три яруса, — думал Тэхён, — и я окажусь на восьмом. Неизвестно, там ли ты ещё, Хосок, но я все ярусы переверну и из каждого душу вытрясу, если это поможет мне найти тебя! А начну я со своих провожатых!».       Тэхён оперативно разобрался с ненужным, обременяющим его, балластом и позаимствовал у одного из новобранцев форму и внешность.       С аэроплатформы ступила маленькая нога неприметного молодого человека. Он был среднего роста, со светлыми густыми волосами и серыми, чуть раскосыми глазами.       Тэхён тряхнул узкими плечами какого-то особенно непривычного тела — непривычней разве что было тело той неказистой леди, которое по иронии судьбы пришлось Тэхёну примерить на себя — и направился прочь от совершённого деяния, пока его не уличили в подлоге.       Чем ближе он углублялся в коридоры восьмого яруса, тем отчётливей доносился запах гари. Он забивался серой дымкой в лёгкие, затрудняя дыхание, и неприятной горечью оседал на языке.       Тэхён незаметно плыл среди новых и новых человеческих потоков, в большей мере наполненных персоналом в белых герметичных костюмах — тёртые стервятники, как называл Тэхён учёных биоинженерного конструирования третьей башни. Он с той же поспешностью, с какой работали его ноги, соображал, где мог находиться Хосок, в каком из кабинетов мог затаиться и что ему вообще нужно сделать теперь, когда он подбежал так близко к краю своих ожиданий. Перед тем, как отключить ошейник, он зрительно, с предельной ясностью успел запомнить основные узлы на схеме восьмого яруса.       Всего их двадцать шесть, думал Тэхён. Девять на первом этаже, семь на втором, семь на третьем и три на четвёртом.        «Не могу же я обыскать их все! — судорожно думал Тэхён. — К тому же, охрана уже занимается этим, и я... — В мгновение его словно пригвоздило к полу озарение. Он настолько сильно был поглощён желанием отважного спасения Хосока, что не задумался даже о том, что тот мог бы с лёгкостью провернуть тот же фокус с маскировкой, как и они с Чонгуком. — Ну, конечно! Какой же я идиот! — восторг от осенившей мысли всколыхнул его. — Чтобы избежать хаоса, нужно...».       Кто-то среди неразборчивой толкучки задел тэхёнино плечо и сбил ворох его мыслей. Тэхён остановился и настороженно проводил взглядом макушку в герметичном шлеме стервятника, не успевшую скрыться в мелькающей кругом суматохе. Он видел, как тот незнакомец тоже обернулся на него. Тэхён словно чувствовал ответный острый взгляд, вперившийся чутким подозрением в чужие черты его лица. Ему на секунду стало не по себе от того, что этот стервятник не отводил взгляда — Тэхён не сомневался в этом — без всякой на то причины, точно ему было известно нечто невообразимое, а именно о тэхёниной шалости, как он водит здесь всех за нос благодаря способностям перевёртыша.        «Мне показалось или... — бегло подумал Тэхён, вспомнив, что при столкновении с этим типом он почувствовал необычный, едва заметный аромат. — Лаванда? Бред, какой-то. Подумаю об этом позже! Сейчас главное найти...»       Внезапно он вновь начал искать ошалелыми глазами проходимца, с которым он столкнулся, а в голове его усердно затарабанила оборвавшаяся ранее мысль: «Чтобы избежать хаоса, нужно прыгнуть ему в брюхо».       Тэхён спешно, нетерпеливо, остервенело начал продвигаться за подозрительным человеком в белом герметичном костюме, удаляющимся всё дальше и дальше, расплываясь всё больше среди такого белого, запутанного океана ему подобных. Он путался в чужих телах и даже не пытался их избежать, расталкивая локтями, но сколько бы ни пытался, у него не получалось пробиться сквозь грозную гранитную стену. А ведь это мог быть Хосок. Да! Это мог быть его Хосок! И Тэхён не позволял себе усомниться в этом, потому что он угадал его равнодушное спокойствие среди творящегося вокруг них беспокойства и нервозности! Он один двигался стремительно против всеобщего течения! Он и только он обратил внимание на Тэхёна — такого же безразличного к всеобщему возбуждению — после того, как задел его, словно сам примерялся к тэхёниной бдительности и опасался за свою анонимность, в то время, как другие пихали Тэхёна постоянно, озабоченные нерешённой проблемой.       Тэхён хотел бежать, что есть мочи, но как только он выбирался из одной группы людей и ускорялся, то попадал в другую, вынужденно смерив свой пыл. Ничто его не остановит! Нет, только не сейчас! Невозможно, чтобы судьба одарила тебя ярким блеском самого желанного на свете чуда и тут же украла его! Тэхён вернёт его! Непременно вернёт! Вырвет из её проворных рук и заключит в свои крепкие объятия! Да! И ценой своей жизни навечно сбережёт его в своей груди!       Ещё несколько усилий — и он протянул бы к нему руку, но что-то грубым толчком упёрлось в его плечо и сжало в железной хватке его отчаянное стремление. Он с жёстким лицом бросил суровый взгляд на того, кто сдерживал его, и на секунду обомлел, признав в своём недоброжелателе того неловкого юнца в непроницаемом шлеме, которого Тэхён оставил без сознания в углу аэроплатформы. Он первым вывел его из игры с одного удара и как-то в спешке забыл для надёжности покончить с ним, как подобает Жнецу. За свою оплошность и безрассудство Тэхён поплатится теперь, уличённый в обмане, вскрытый насквозь абсолютным знанием его грехов, уничтоженный твёрдой рукой правосудия.       — Не так быстро, — спокойно, но решительно сказал юноша искажённым от звукового модуля голосом. — Нам приказано явиться в десятый отсек.       Тэхён понимал, что выбора у него нет. Можно было, конечно, спустить бешенство, в которое его привёл дерзкий поступок этого служаки, с тормозов и устроить неистовое побоище за свою свободу, но так он делу не поможет. Не подходящее здесь место для драки. Он оказался в щекотливом положении, так ещё его предполагаемый Хосок успел сгинуть где-то среди матово-белой бесконечности! Одно разочарование за другим: и цель упустил, и наказать виновника своей неудачи не может, так как сам же огребёт потом с полна!       В Тэхёне не стихал гнев и досада от внезапной, ненавистной помехи, которая нарисовалась ни с того ни с сего и порушила его планы. Но он послушно последовал за ним, скептично смерив взглядом его стройное тело с явным недостатком в мышечной массе, располагая, что повторно справиться с этим настырным парнем будет не сложнее, чем в первый раз. Он терялся в догадках, что же теперь с ним будет? Куда приведёт его же неосторожность? И главное, этот юнец не подал никакого вида, что его сослуживец на самом деле один из тех, кто решил сегодня устроить вечеринку, встряхнув хорошенько оборонную подготовку старых башен. Тэхён жалел, что не прихватил с собой того же аморфного оружия, что сейчас заманчиво висит на хрупкой спине его провожатого. Ничего, думал он, только бы уличить подходящую минуту и уж тогда за всё поквитаюсь!       Тэхён упорно воспроизводил в памяти планировку восьмого яруса, чтобы вычислить месторасположение десятого отсека, и никак ему не удавалось вписать его в строение восьмого яруса, пока его не поразило новое озарение.        «Секунду, — смутился Тэхён, — но здесь нет десятого отсека...».       Тем временем юноша резко схватил его под локоть и толкнул в один из узлов, который только что оставила охрана, убедившись, что он совершенно пуст. Он продолжал тащить его под руку, спускаясь по лестнице в туманную глубину подсветки. Тэхён не намерен был и дальше терпеть нахальную дерзость такого обращения с собой, и собирался было вступить в жестокую схватку за своё самолюбие вкупе с досадливым чувством отмщения за то, что этот мерзавец помешал ему отыскать Хосока. Но не успел он и подумать о том, как выбраться из простого, но удивительно цепкого захвата, как оказался лежащим на полу лестничной площадки. Прежде чем он смог опомниться и выругаться, он услышал щелчок от вскрытого шлема и голос с уловимой, мягкой, приятной хрипотцой, от которой у Тэхёна извечно внутри что-то трогало, а теперь же вовсе похолодело, задрожало и замерло в оцепенении нутро и заныло в истосковавшемся сердце то самое болезненное, незнакомое, отчуждённое чувство, которому Тэхён так и не нашёл определения. Это был его голос, который безмятежным, ласковым, таким живым и ярким звучанием врезался в тэхёнино сознание, доводя до головокружительного, безудержного, пьянящего приступа счастья, от которого слабело тело и окутывалась в исступлённое удовольствие душа. Его голос разил неколебимой истиной, что его Хосок жив, и тэхёнино сердце заходилось от ясности этого понимания в ошеломительном, лихорадочном и, в то же время, неимоверно утешающем биении, сводящим на нет все его никчёмные тревоги.       — Ай-яй-яй, дружок! — показушно цокнул языком Хосок, нежно усмехаясь, и сказал с ненавязчивым укором: — Я же учил тебя. Нужно добивать тех, кто представляет потенциальную угрозу для твоей скрытности.