***
Бросив последний взгляд в зеркало — «Вы как всегда прелестны, Августа!» — она поправила шляпку и мантию, надетую поверх бархатного фиолетового платья. С тех пор, как лорд Слизерин рассказал ей о безобразии, обнаруженном при попытке усыновления еще одного оказавшегося без подобающей семьи ребенка, она не знала покоя. Другие ведьмы, ее ровесницы, с которым она встретилась утром за завтраком, после ее рассказа пришли в возмущение. Они сошлись на том, что чинить столько препон на пути тех, кто хочет дать ребенку семью, нехорошо. А раз ребенок змееуст, что без сомнения являлось семейным даром, никаких вопросов вообще не должно было возникнуть. Так всегда было раньше. Зачем что-то менять? Они договорились быть настороже и поспрашивать по знакомым — выяснить, кто же так сильно все переделал. Сама Августа была отчасти согласна, что пока этот процесс можно было интерпретировать очень по-разному. Она поначалу была недовольна, что ничего нельзя поделать с тем, что лорд Слизерин — тогда еще Марволо Риддл — усыновил Гарри Поттера просто потому, что тот умел говорить со змеями, а это семейный дар Слизеринов. Она всерьез сомневалась в том, что тот способен стать хорошим отцом. Но сейчас она уже знала, что у него получается, и такое развитие событий ее устраивало. Но как проверить, подходит ли некий человек на роль родителя? Как это в принципе возможно? Августа считала, что на это уйдут недели, если не месяцы, постоянного наблюдения и внезапных проверок. Какие качества надо будет испытывать? Доброту? Строгость? Новый способ будет не более объективным, чем предыдущий, не будь она Августа Лонгботтом. Но пока важнее был тот факт, что, похоже, ответственных за эти проверки не было вовсе. Взвыло зеленое пламя, и каминная сеть закружила Августу и помчала к министерству. Выйдя в нужном месте, она взмахом палочки очистила мантию. Сажа на одежде никому не придает внушительности, а ей сейчас нужно было использовать все преимущества. Решительным шагом она двинулась вперед. Суетившиеся в атриуме люди торопливо расступались перед ней. Она направлялась прямиком в кабинет Корнелиуса. Уж он-то наверняка знает, кто устроил все это непотребство. А если и не знал, то пора ему это выяснить!***
Документы громоздились на столе грудами, как это случалось каждый год после череды светских мероприятий. И он, как и всегда, пришел в последние дни между балом у Лонгботтомов и министерским новогодним, чтобы переделать все, что успеется. Никто не приставал с просьбами, ни с кем не были назначены встречи — это были два обязательных требования, чтобы хоть как-то поработать. Едва он закончил читать ужасающе пространное и скучное письмо от болгарского министра, как дверь с грохотом распахнулась. Корнелиус поднял раздраженный взгляд, но тут же его лицо разгладилось, привычно демонстрируя вежливость. Он понадеялся про себя, что эту серьезную ведьму разозлило не его министерство, а кто-нибудь другой. — Августа! Какой приятный сюрприз. Чем могу служить? — с радостной улыбкой Корнелиус встал с кресла и обошел свой большой стол, чтобы ее поприветствовать. — Когда я договорю, вы вряд ли будете считать мой визит приятным, Корнелиус. Нда, это и впрямь нехорошо прозвучало. Корнелиус, не обращая внимания на тревогу, приветливо пригласил гостью присесть. Надо было сперва выяснить, что стряслось, и только потом браться за ликвидацию последствий. — Не хотите ли чаю, Августа? Она кивнула, удобно усаживаясь в бархатное кресло. — Вам известно, что кто-то начал переделывать правила, касающиеся процесса усыновления, но не закончил? — сразу перешла к делу пожилая ведьма, отпив чаю. Корнелиус нахмурился. Чтобы потянуть время, он тоже приготовил себе чашку и, торопливо соображая, несколько раз подлил молока. Законы для усыновления он знал. Они были достаточно расплывчаты, чтобы ни Визенгамоту, ни ему самому не понадобилось в них вмешиваться. — Нет, я не знаю ни о каких изменениях. А что значит — они не закончены? — по его мнению, это заявление не предвещало ничего хорошего. — Об изменении процедуры рассказала миссис Уизби. А лорд Слизерин не смог выяснить, какой отдел отвечает за осуществление необходимой проверки. То есть изменения не доведены до ума, и любой, кто попытается усыновить ребенка, на неограниченное время заплутает в бюрократических дебрях. Так оставлять нельзя. Это ужасно по отношению к детям, которые иначе обрели бы любящую семью. Так скажите, Корнелиус, кому пришла светлая мысль изменить то, что работало столетиями? В ее вопросе звучал неприкрытый вызов. Вызов его авторитету, сомнение в его компетенции управлять министерством так, чтобы все, что тут происходит, было ему известно. И он, хоть и не был в школе гриффиндорцем, не мог не принять этот вызов. Это уронило бы его в глазах Августы Лонгботтом, а вместе с ней — и многих прочих. У нее было влияние на ведьм старшего возраста, а теперь нашелся и выход на лорда Слизерина… а с ним — на большую часть консервативных членов Визенгамота. Нет, он не рискнул бы еще больше запустить эту ситуацию. И потому он победно улыбнулся: — Я убежден, мы сумеем разобраться в произошедшем и добавить все, чего не хватает. Августа не выглядела убежденной его словами, однако все равно кивнула и принялась пересказывать, что ей известно.***
Суббота, 30 декабря Он как никогда ясно ощущал тяжесть прожитых лет. По крайней мере, он не мог упомнить, чтобы когда-либо прежде чувствовал себя настолько старым. Медсестра, которая принесла ему завтрак и обед, была терпелива и ласкова, отвечала на все вопросы, которые он решился задать; а вопросов у него в голове роилось множество. Альбус полулежал в постели, удобно опираясь спиной на подложенные подушки. У его кровати на стуле для посетителей сидела Минерва. Перед тем, как войти, ей пришлось сдать палочку. Она по этому поводу была раздражена, а Альбус вспомнил, почему его поместили в охраняемую палату: он был сочтен опасным для себя и окружающих. — Ты устало выглядишь, Альбус. Я-то думала, тебя тут лечат. Минерве определенно не понравилось то, что успела увидеть: защитные чары, которыми была увешана комната, еда, которую ему приносили уже порезанной, предоставляя из приборов только ложку, целители и медсестры, которые не входили к нему в палату по одному. Короче говоря, высокая степень безопасности. Но сейчас, вспоминая свои планы побега, Альбус мог понять, почему это сочли необходимым. — Лечение — утомительное дело, Минерва. А выведение такого количества темной магии — еще тяжелее. Я давно уже чувствую усталость. Но зато теперь я ощущаю, что черный туман, застивший мне зрение, развеялся. Будто поднялась вуаль, что мешала видеть мир. Они действительно стараются как лучше, — он попытался ободряюще улыбнулся, но, судя по выражению глаз его заместительницы, не преуспел. Альбус поспешил отвлечь ее сменой темы: — Что я пропустил? Минерва взглядом дала ему понять, что его попытка перевести разговор не обманула ее ни на миг, но вслух возражать не стала: — В школе все идет гладко. А вот на дом Уизли напал Фенрир Грейбек. Его задержала группа авроров, которую сопровождал лорд Слизерин. Он был в министерстве, когда получил патронус от мистера Слизерина. Это во всех деталях расписал «Пророк», — Минерва покачала головой. — В остальном ничего важного. — Она вдруг светло улыбнулась, нарушив привычную строгость образа: — Северуса и его очаровательной жены почти все каникулы не было в замке. Он принял звание лорда Принца и как женатый человек обязан посещать множество приемов. Все лучше, чем слоняться по пустым коридорам в поисках непослушных учеников. Мне так кажется, семейная жизнь прекрасно влияет на его настроение. Альбус слушал свежие сплетни, которые принесла ему Минерва. От его внимания не ускользнуло, что она не упомянула ничего, что касалось бы его самого. Видимо, не хотела расстраивать. Он мягко прервал ее рассказ о ссоре между Помоной и Роландой (что-то насчет сладостей, хранившихся в учительской): — Минерва, тебе не кажется, что мне нужно узнать, как отреагировали на мою… болезнь? Я ведь так или иначе это выясню. Но лучше уж услышать это от друга и иметь время подготовиться. Не так ли? Она опустила взгляд, потом вновь подняла глаза, всматриваясь в его лицо: — Ты уверен, Альбус? Судя по виду, тебе нужен отдых. — А у меня как раз в приказном порядке постельный режим. Видно, не одна Поппи тверда в таких вопросах. — Шутка не сработала, Минерва лишь удостоила его выразительного взгляда. — Я уже отдыхаю, Минерва. Пожалуйста, скажи, что меня ожидает по выходу из больницы. Минерва вздохнула, без нужды поправила очки с прямоугольными стеклышками и медленно кивнула: — Я не знаю, как ей это стало известно, но мисс Скитер написала целую статью о твоей болезни, ссылаясь на источник в больнице. И сделала она это как обычно. Если вкратце, заявила, что ты выйдешь опасным для детей сумасшедшим… если вообще выживешь. Вскоре после этого в замок пришел один из попечителей и не слишком прозрачно намекнул, что мне следует занять пост директрисы. Им одним все не ограничилось, — она сцепила пальцы и опустила глаза. — Вероятно, они не разрешат тебе вернуться. Альбус размышлял над этими словами, глядя, как она заламывает руки. Мог ли он доказать, что не опасен? Оглядываясь на свои поступки за последние недели до того, как его выдворили в Мунго, Альбус видел, откуда могли появиться сомнения в его компетентности. Но это все равно вызывало досаду. — Посмотрим, — только и сказал он, и больше им незачем было об этом говорить. Они вновь перешли на обычные истории из повседневной школьной жизни. Потом зашла дежурная медсестра и сообщила, что Минерве пора идти. Вскоре после этого Альбус заснул. Лечение и впрямь было утомительным процессом.***
Пока в усадьбе ремонтировалось сразу множество комнат, Соня и Северус вернулись в замок. Как только они договорились, что следует переделать, три эльфа с жаром взялись за работу. С садом придется ждать до весны, но покраской стен, новыми обоями, лакировкой панелей и полировкой всей мебели можно было заняться немедленно. Для Сони в усадьбе стало слишком много испарений и пыли и, пока с этим не станет полегче, они решили ночевать в замке. После всех перемен, обрушившихся за последние месяцы, знакомая обстановка апартаментов была Северусу в радость. Пока Соня отошла в ванную, он рассеянно бродил по комнатам, остановившись у камина в их уютной гостиной. Там, на каминной полке, стоял фиал с воспоминанием, отданным Темным Лордом. Он так и не решил, что с ним делать. Хотел ли он увидеть последние мгновения Лили? Или лучше не знать подробности? Он осторожно взял фиал, покрутил в пальцах. Текстура у воспоминаний была странной: не жидкость и не пар, нечто среднее. Северус вздохнул, поймав себя на том, что снова отвлекся вместо того, чтобы принять решение. — Все хорошо, милый? — спросила Соня, появляясь в дверях спальни. Она была в одном халате и расчесывала влажные волосы. Несмотря на нерешительность и тяжелые мысли, Северус улыбнулся. Она выглядела очень соблазнительно. — Смотря что называть «хорошо», — его улыбка стала невеселой. Стекло фиала холодило руку. — С чего ты взял, что должен решить, смотреть воспоминание или нет? — спросила Соня, заплетая косу. Она подошла к дивану. Отличный вопрос. Вздохнув, Северус сел рядом с ней, осторожно поставив фиал на столик. — Не знаю точно. Может быть, потому что избегать решения — это похоже на трусость? — он пожал плечами, не сводя глаз с не-совсем-жидкости, лениво вихрящейся в фиале. — Ты сказал, что тебе его дали, чтобы ты мог сам принять решение. Его же не надо возвращать к какому-то сроку? — Северус покачал головой. Насколько было известно на данный момент, в таком виде воспоминания могли храниться вечно. — Ну так почему бы не оставить его в качестве сувенира? Чтобы был выбор. Сейчас тебе не хочется это смотреть. Потом, может быть, передумаешь. Вздохнув, Северус обмяк, позволяя жене его обнять. Чуть позже они устроились с удобством, и он опустил голову жене на колени. Когда она, как сейчас, с нежностью касалась его лица, расслабиться было очень легко. Поступить так, как Соня советовала, было непросто. Но он обязательно попытается. Может быть, однажды он захочет увидеть последние мгновения Лили. А пока фиал мог подождать.***
Поздно вечером тревога привела Молли к двери ее младшей, ее единственной дочери. Последние дни Джинни была раздражительной и замкнутой, избегала общества и слишком мало ела. Вот и теперь из-под ее двери пробивался свет, и, судя по звуку, в дверь только что запустили чем-то мягким — свернутыми носками или, может, подушкой. Если Молли хоть что-нибудь понимала в своей девочке, ту что-то огорчило. Осторожно приоткрыв дверь, она заглянула в комнату дочери и увидела ее. Джинни в ночной сорочке сидела на постели, по ее щекам лились слезы, на лице залегли тоскливые морщинки. Она что-то писала на листе пергамента, подложив под него книгу. С тех пор, как на первом курсе с ней произошел этот кошмарный случай с дневником, Джинни больше никогда к дневникам не прикасалась. — Милая, что с тобой? — спросила Молли, входя и прикрывая за собой дверь. Немного подумав, она взмахнула палочкой, набрасывая на дверь и стены самые простые чары тишины. Не то чтобы она была так сильна в чарах, просто близнецы однажды сказали, что им не понять, можно слушать или нет, если она даже не пытается помешать им магией. С тех пор она завела привычку использовать это единственное известное ей заглушающее заклинание, когда хотела дать близнецам понять, что закрытая дверь — знак, что кому-то понадобилось уединение. — Почему Гарри меня не замечает? Почему он меня не любит? Разве он не понимает, как мы будем счастливы вместе? — последний вопрос Джинни чуть ли не провыла, привалившись к севшей рядом матери. Обняв свою малышку, Молли думала, как бы помочь ей справиться с безответной любовью. Гарри, как она заметила по прошлому его визиту, Джинни совсем не интересовала. Он относился к ней так же, как к Рону или Гермионе. Может быть, чуть прохладнее — наверное, потому что Джинни была несколько излишне напориста. Не сразу, но Джинни все-таки успокоилась, так что можно стало с ней поговорить. Молли принялась объяснять, в чем, как ей казалось, дело: — Есть у меня подозрение, почему у Гарри нет к тебе такой любви. Ты же знаешь, что Гермиона ему вроде сестры? А встретились они, когда им было по одиннадцать лет. Практически выросли вместе. Рон — его лучший друг, почти брат. Когда ты встретила Гарри, тебе самой было одиннадцать, а ему — двенадцать. Думаю, он воспринимает тебя как сестру. Может быть, даже не замечает, что ты уже девушка. Так бывает, если люди близки с детства. — Джинни ничего не ответила, только шмыгала, прижимаясь к боку матери. — Мы с твоим отцом были с одного факультета, но общаться как следует начали только взрослыми. Знаю, не это тебе хотелось услышать, но, наверное, тебе станет лучше, если ты бросишь свои… мысли о Гарри и обратишь внимание на остальных мальчиков, — назвать мысли Джинни навязчивыми было, наверное, не лучшей идеей, так что это слово Молли пропустила. Может быть, надо было искоренять у Джинни фантазии, что она сразу после школы выйдет за Гарри, с самого начала, когда та только училась читать. Молли чувствовала себя отчасти виноватой в сложившемся положении. Она оставалась с дочерью до поздней ночи и ушла, только когда ее ангелочек уснул. Отвлечь бы ее чем-нибудь, переключить на других мальчиков, пока она не вернулась в Хогвартс.***
Воскресенье, 31 декабря Флимм разбудил Гарри рано утром, как тот и просил. Убедить эльфа оказалось не так-то просто, но в конце концов он разрешил Гарри в этот раз приготовить завтрак. Это же был особенный день — первый день рождения Марволо с тех пор, как тот вернул себе тело и попытался исправиться. Гарри был твердо убежден, что день рождения — праздник такой же важный, как Рождество, и он подумал, что приготовить завтрак будет хорошим способом показать, что они теперь семья, что для Гарри Марволо дорог. Сперва он вообще сомневался, можно ли (и надо ли) так относиться к бывшему Волдеморту, но долгие беседы с миссис Гойл убедили, что никто не вправе требовать от Гарри объяснений, что и почему он чувствует, и решать за него, как к кому относиться. Марволо с самого усыновления старался ради Гарри. Наверное, много кто сказал бы, что Гарри просто не мог простить то, что случилось в прошлом, но миссис Гойл заметила, что это не они живут его жизнью. Только слепой и бестолковый не заметил бы предпочтение, которое Марволо всегда отдавал сладкому. Так что Гарри приготовил яблочный компот, овсянку с орехами, изюмом и всякими сиропами на выбор, сдобные булочки, которые так хороши с апельсиновым повидлом, и по большой стопке блинчиков и вафель. Как раз когда он закончил накрывать на стол и накладывать согревающие и охлаждающие чары, чтобы все было идеальной температуры, стало слышно, что по лестнице спускается Марволо. Когда тот вошел, как всегда, в превосходно пошитой мантии, Гарри стоял у стола и наливал им чай. — Доброе утро, Генри… — рассеянно поздоровался Марволо — и замолк, подняв взгляд. Вид у него был такой изумленный, что Гарри оставалось только улыбаться. — С днем рождения, Марволо, — Гарри показал на накрытый стол, — я приготовил завтрак. Все, что ты любишь, и кое-что из обычного. Марволо лишь медленно поморгал, кивнул и посмотрел на Гарри, и тот с трудом сдержал смех. Он не собирался устраивать розыгрыш, но само как-то так получилось. — Спасибо, Генри. Не то чтобы про мой день рождения забывали, но еще никто не тратил столько сил, чтобы меня порадовать. Действительно, спасибо. Марволо сел. Гарри, довольный, что его идею так хорошо восприняли, тоже. Они наполнили тарелки тем, что приготовил Гарри, свежими фруктами и традиционными для завтрака блюдами, на которых настоял Флимм. Молча и привычно поделили «Пророк». Каникулы только недавно начались, но, как заметил Гарри, они уже втянулись в свой обычный уютный распорядок. — У тебя есть на сегодня планы? — поинтересовался Гарри. — Я знаю, что отмечать ты не будешь, но, может, в театр собираешься сходить или что-то вроде? Вообще-то он не знал, чем Марволо хотел бы заняться на свой день рождения. Дадли всегда приглашал куда-нибудь с собой одного-двух приятелей, другие дети, насколько ему было известно, праздновали дома, много ели и играли. Марволо, как ему казалось, был не из домоседов, но многолюдных приемов они посетили столько, что хватит на месяцы вперед. — Ничего особенного. Сперва надо разобраться с этим, — Марволо махнул на корзину писем и свитков, принесенную Флиммом, которую Гарри до того не замечал, — а потом сходим поужинать с Маркусом. Я вчера спросил у Ксеркса, он согласен. Оставшуюся часть дня хотелось бы наконец-то спокойно провести дома в тишине. — Придется каждому писать ответ? — Гарри состроил сочувственную гримасу, но перспектива снова увидеться с Маркусом вызвала у него улыбку. — Пока ты не открыл это все, я хочу вручить тебе твой подарок. По взгляду Марволо стало ясно, что он считал единственным подарком завтрак, причем даже это намного превзошло его ожидания. Гарри, вдруг занервничав, встал и позвал Флимма, с которым заранее договорился, что это будет сигнал принести мольберт с законченной картиной. Он быстро подошел к закрытому тканью полотну: — Это я сделал для тебя, — и переступил с ноги на ногу, чувствуя себя по-дурацки. С чего ему так переживать? Впрочем, кого он обманывает? Он вложил в эту работу много труда и теперь боялся, что Марволо подарок не понравится. Марволо встал, ровной походкой обогнул стол и остановился рядом с Гарри перед мольбертом. Потом взмахнул рукой, и ткань, укрывавшая картину, поднялась и полетела в сторону. Гарри смотрел ему в лицо и с облегчением заметил, как в глазах Марволо засветилось восхищение и что-то, похожее на счастье. — Хогвартс на этой картине передан очень хорошо. Кажется, я помню место, откуда ты это рисовал. Ты же не работал все это время на холоде? Гарри рассмеялся. Ему хотелось пуститься в пляс, потому что его творение оценили. — Я там сделал только первый набросок. А потом рисовал у себя в комнате. Гермиона помогла достать материалы. Было интересно. Но сделать движущиеся снежинки уже нельзя. Наверное, это я в следующий раз попробую. — Надо найти для нее подходящее место. Я хочу, чтобы ее видели все, кто к нам придет. Может быть, освободить место какой-нибудь другой картины… Они вместе поискали и выбрали место в одном коридоре, убрав оттуда осенний пейзаж в одну из гостевых комнат. Потом Марволо открывал почту, а Гарри помогал, то и дело фыркая при виде однообразно повторяющихся фраз. Было заметно, что это писали не от души, а потому что положено. И, судя по всему, многие ленились даже делать вид, что им не все равно.***
Перед Марволо стояла тарелка с ростбифом и тушеными овощами: надо было подавать хороший пример. Он вместе с Генри и опять уменьшенной Нагини сидел за одним столом с мистером Лондоном, Маркусом и еще несколькими детьми. Нагини ползала от одного ребенка к другому, подставляла голову почесать и хватала предложенные кусочки бекона. Дети так спокойно общались с его фамилиаром, что Марволо утвердился в мысли, что подарить змею для биологического класса было хорошей мыслью. С предрассудками надо бороться смолоду. — Какой у тебя любимый цвет? — спросила Генри маленькая девочка, и тот состроил задумчивое лицо. Марволо с любопытством наблюдал, как его сын общается с детьми. — Кажется, у меня их больше одного, — ответил наконец Генри. — Мне нравится гриффиндорское сочетание — золотисто-желтый и красный. Но зеленый — тоже хороший цвет. И ничто так не напоминает о свободе полета, как небесно-голубой. Дети вдумчиво закивали, и Марволо пришлось скрывать смех кашлем. Все-таки в этом возрасте серьезность смотрится очень забавно. После обсуждения любимых цветов разговор перешел на любимых животных, блюда и так далее. Хоть это и было весело, Марволо опасался, что в скором времени новизна общения с маленькими детьми притупится. Было очень нелегко поверить, что он действительно занимается усыновлением Маркуса и скоро станет ответственным за его жизнь. Эта мысль, пожалуй, страшила даже больше смерти. Он и не думал, что такое случится. Но с лета случилось многое. — Какой у тебя любимый цвет, отец? — Генри вдруг включил его в разговор, и Марволо оказался в центре внимания всех детей и вовсю веселящегося, судя по лицу, мистера Лондона. — Пожалуй, мне нравятся густо-зеленый, как темный лес, и рубиново-красный, Генри. И, пока ты не спросил, мое любимое животное — змея, точнее — удав, — Марволо бросил на улыбающегося наглеца короткий, слегка недовольный взгляд. — Почему ты зовешь Гарри Генри? Разве его не Гарри зовут? — вдруг спросил Маркус, любопытно переводя взгляд с одного из них на другого. Обоим гостям стало неловко. Марволо, разумеется, держал данное слово и звал Генри полным именем, а не тем прозвищем, что было принято среди друзей его сына. А теперь понадобилось как-то это объяснить, причем так, чтобы было понятно детям. Марволо с трудом подобрал слова для ответа, но сумел сохранить уверенный вид. Это вообще был полезный навык — демонстрировать уверенность вне зависимости от того, была она или нет. — Генри — это имя, указанное в его свидетельстве о рождении. А Гарри — одно из распространенных прозвищ для людей с таким именем, и потому он пользуется им с теми, кого считает близким. Маркус по-прежнему выглядел озадаченным. Но тут заговорил Генри, и мальчик обернулся к нему. — До усыновления все меня звали Гарри. Я тогда был простым мальчишкой, и, наверное, то, что отец меня постоянно зовет Генри, помогает мне привыкнуть. Понимаешь, я скоро сам буду взрослым, а взрослые не пользуются все время прозвищами. — Я тоже хочу прозвище! — решительно заявил Маркус. Остальные дети вывалили целый ворох вариантов. Некоторые были совершенно глупыми (вроде «укротителя змей»), а другие просто показались Маркусу неподходящими. Марволо свернул эту тему, пока она не вышла из-под контроля и не привела к слезам: — Чаще всего прозвища не так очевидно следуют из имени. Не спеши, Маркус, со временем ты наверняка что-нибудь придумаешь. После этого он сам руководил разговором, избегая опасных направлений, и заметил, что с детьми это не легче, чем с членами Визенгамота. И требуются для этого одни и те же навыки. Вскоре пришло время отправляться спать, и Марволо вынудили рассказывать сказку на ночь. Все быстро договорились, что это будет «Фонтан чистой удачи», и Марволо, под боком которого пристроился Маркус, начал читать. «Только ведьм тонким голосом!» — потребовал кто-то, когда он дошел до места, где три ведьмы рассказывали свои истории. Вздохнув про себя, Марволо принялся читать сказку на разные голоса — к полному восторгу детей и веселью взрослых, которые оставались тут же — кое-кто нашел себе стул, кто-то — одну из рассыпанных повсюду подушек, кто-то уселся на расстеленном на полу одеяле. Когда сказка закончилась, детей (среди которых обнаружились и несколько слегка ошеломленных подростков) разогнали по кроватям, и Марволо, поднявшись с подушки, на которую потребовал сесть Маркус, закрыл книгу и вернул ее мальчику: — Спокойной ночи, Маркус. Добрых снов. Тонкие руки обняли его за талию — выше Маркус просто не дотягивался. — Спокойной ночи, Марволо, — и он убежал, крепко сжимая книжку в руке. — Ты отличный сказочник, — заметил Генри, медленно пробираясь к нему через оставшийся в комнате беспорядок. — Спасибо, Генри. Я когда-то приложил усилия к тому, чтобы поставить голос. Хоть и не с целью читать сказки на ночь, — он, задумчиво хмыкнув, улыбнулся Генри и приподнял бровь: — Может быть, нам стоит запланировать и эти занятия на твое следующее лето. Определенно, это дает ряд преимуществ. Генри закатил глаза и ответил с неприкрытым сарказмом: — Уже составляешь список? Марволо, посмеиваясь, кивнул. — Как бы мне не пришлось почаще приглашать вас читать сказки, — заметил мистер Лондон. — Особенно из-за старших детей — они обычно необщительны. Удивленный, Марволо бросил на сквиба вопросительный взгляд: — Боюсь, я не найду времени на то, чтобы начать карьеру профессионального сказочника. — А жаль. Желаю удачно добраться до дома. Лорд Слизерин. Наследник Слизерин-Поттер, — мужчина поклонился, причем так умело, что подозрения Марволо о том, что тот вырос в высокопоставленной семье, перешли почти в уверенность. Но так как мистер Лондон не желал раскрывать свое происхождение, а никакой насущной потребности в этом не было, Марволо не стал затрагивать этот вопрос. Они с Генри забрали плащи и отправились к границе чар. Потом Марволо аппарировал с сыном к дому, и они на время разошлись по своим делам. Позже они собирались встретиться в кабинете и обсудить, что необходимо сделать, чтобы Маркус вошел в их маленькую семью. Возможно, настало время выяснить, как Генри относится к его пока только наметанным планам найти себе пару для брака.***
Гарри сбежал по лестнице к хозяйскому кабинету, где должен был встретиться с Марволо. Вечер прошел хорошо, а уж наблюдать, как Марволо читает сказки детям — это было просто нечто. На миг ему представилось, как если бы кто-то читал ему в возрасте Маркуса сказку о ведьмах и рыцаре. Тетя Петуния точно бы такую не выбрала — они с дядей Верноном даже не давали Дадли смотреть передачи по телевизору, в которых упоминалось волшебство. К тому же у Дадли не хватило бы терпения сидеть и слушать. Гарри хорошо помнил, как тот со скуки принимался пинаться и щипаться, когда в младшей школе им читал учитель. Покачав головой, чтобы избавиться от этих бесполезных мыслей (ему уже пятнадцать, скоро шестнадцать, а не пять), Гарри постучал в дверь кабинета и вошел, когда изнутри донеслось: «Входи!» — Заходи и садись, — сказал Марволо, державший в руках распечатанное письмо. — Хочешь что-нибудь попить? — Чашку горячего шоколада, пожалуйста, — ответил Гарри, выбрал один из двух стульев и сел. — Мне пишет мадам Лонгботтом. Она разбирается с этой путаницей с усыновлениями и привлекла на помощь министра. Хотела нам сообщить, что, скорее всего, мое участие тут больше помешает, чем поможет. Но, если немного повезет, Маркус войдет в нашу семью уже в начале нового года, — с удовлетворением сказал Марволо. Гарри не мог не признать, что бабушка Невилла, наверное, лучше всего подходит для такой задачи. Она была упорна, внушала почтение и была известной сторонницей света. Там, где люди противоречили Марволо просто из принципа, мадам Лонгботтом возражать не станут. — Это хорошо. Маркусу, конечно же, будет полезно тут пожить до летних каникул. Тогда ты первые недели, а то и месяцы, будешь целиком в его распоряжении. — По-твоему, ему это нужно? — голос Марволо звучал вполне обычно, но Гарри достаточно с ним общался, чтобы заметить во взгляде красных глаз короткий проблеск то ли страха, то ли беспокойства. — По-моему, так ему будет легче привыкнуть. Но я не специалист, не скажу наверняка. Тут на столе появились отправленные Флиммом напитки, и Гарри, чтобы скрыть смущение, взял свою чашку и пригубил шоколад. — Возможно, нам следует проконсультироваться на этот счет у мадам Гойл. Вот она точно специалист больше нас с тобой, — сказал Марволо, добавив в чай три ложки сахара и задумчиво размешивая. Потом он, покрутив чашку, набрал побольше воздуха, и Гарри задался мыслью, о чем таком тот хотел поговорить, что так нервничает, хотя они у себя дома. — Что касается вопроса, ранее заданного Маркусом. Я пойму, если ты никогда не ощутишь желания позволить мне пользоваться более фамильярным обращением. Откровенно говоря, то, чего мы уже достигли, меня поражает. Когда я решил встать на новый путь, то не рассчитывал обрести настоящую семью. Я не против звать тебя Гарри, но смогу понять, если ты никогда не станешь готов подарить мне такую привилегию. Не зная, как реагировать на такое заявление, Гарри предпочел перевести разговор на новый, пересмотренный процесс усыновления и его этапы. Марволо не возражал, а потом они разошлись по постелям, словно Марволо вовсе не упоминал, что хочет более открыто признать их близость как отца и сына.