***
Суббота, 6 января Марволо аппарировал с Гарри на точку неподалеку от офиса мадам Гойл. Они были записаны подряд друг за другом, и Гарри шел первым. Марволо взял с собой несколько магловских книг (утром, за завтраком, Гарри был удивлен, увидев, что вынул Марволо из пришедшего почтой свертка) — собирался читать во время ожидания. — Не обязательно меня ждать, можешь сразу возвращаться портключом после сеанса, — не в первый раз объяснял Марволо. — Я с первого раза понял, — Гарри закатил глаза. — Лучше перечитаю конспект по рунам, пусть Гермиона мной гордится. Они дошли до нужного здания, и этот их короткий разговор прекратился. Вскоре мадам Гойл уже пригласила их в кабинет: — Входите, входите. Чаю, лорд Слизерин? Или хотите вернуться позже? — От чая не откажусь и побуду здесь. У меня в кабинете стола не видно под пергаментом. Там невозможно спокойствие, нужное для этого чтения, — он указал на книги, которые держал под мышкой. — Тогда садитесь, — мадам Гойл махнула в сторону кресел в красиво обставленной комнате, где пациентам полагалось ждать приема. — Гарри, ты тоже будешь чай? Или предпочитаешь что-то другое? — Тоже чай. Спасибо. Они приготовили себе чай — кто с чем хотел, с молоком, лимоном или сахаром. Гарри с трудом удержался от улыбки — Марволо опять насыпал в свою несчастную чашку три ложки сахара. И ведь она совсем не была большой! Наверное, эта странность никогда не перестанет его смешить. Марволо устроился в одном из кресел, поставив неподалеку чашку, и принялся за чтение. Мадам Гойл и Гарри перешли в комнату, где всегда вели разговоры. Гарри снова занервничал — это случалось с ним перед каждым сеансом. Он точно знал, что после разговора ему станет лучше, но волнения это не снимало. — Как каникулы? Помнится, это очень утомительно — столько приемов надо посетить, — начала беседу мадам Гойл. Гарри на миг растерялся. Он совершенно не подумал о том, что мадам Гойл выросла в волшебном мире. Ну, по крайней мере, жила в нем до того, как не пришло ее письмо из Хогвартса. А если потом она проводила каникулы дома, то, скорее всего, более-менее регулярно с этим миром пересекалась. — Да, много. Но, по-моему, этого не избежать. Если уж я хочу в будущем стать лордом Поттером, — Гарри немного беспомощно пожал плечами. — И не так уж плохо было. Пообщался с друзьями, потанцевал. Кое-что даже понравилось. — Приятно это слышать. И ты прав, в магической Британии с титулом лорда приходят такие обязанности. Но, надеюсь, ты осознаешь, что не обязан его принимать. Можешь оставить регента, как сейчас. Такой вариант тоже есть. Гарри ненадолго нахмурился. А потом медленно покачал головой: — Этого я не знал. Но ничего удивительного в этом не было. Те, кто учили его, как все работает, были заинтересованы в том, чтобы он этим занялся. Мадам Лонгботтом точно хотела, чтобы он продолжил дело своего отца и деда. Сириус не был в восторге от идеи, но сейчас он сам принял фамильный титул, так что, наверное, будет скорее за то, чтобы Гарри не бросал его с этим мучиться в одиночестве. А Марволо усыновил его, чтобы у него был наследник. Раз сам он явно был из тех, кто хочет власти, ему, наверное, даже в голову не пришло, что Гарри такой ответственности может не захотеть. Потом его осенила другая мысль: — Вы это нарочно узнали? Потому что откуда еще мадам Гойл это знать? — Чтобы успешно тебе помогать, я должна быть в курсе влияющих на тебя обстоятельств. Так что я действительно уточнила некоторые вещи, в которых не была уверена, — подтвердила его подозрения мадам Гойл, ласково улыбаясь. Гарри кивнул. Это он мог понять. И, может, Марволо еще объяснит, как работает этот вариант с регентом у взрослых. Пока ему приятно было все это узнавать, готовиться к работе. Но он еще не решил толком, чем хочет зарабатывать на жизнь после школы (управление состоянием не казалось ему таким уж интересным делом), так что лучше выяснить все способы высвободить себе время. — Что-нибудь изменилось? Ты все-таки впервые с лета много времени проводил со своим опекуном. Она хорошо умела вести разговор, не теряя нити, но и позволяя ему отвлекаться, если он вспоминал что-то важное для себя или такое, с чем требовалась помощь. — Мы нашли еще одного змееуста. У него никого нет. Пока, по крайней мере. Он сейчас в школе, которую осенью открыл лорд Лестрейндж. Мы хотим его включить в… нашу семью. Так что хотим много с ним встречаться. Чтобы он получше нас узнал, оставаясь в привычном месте. Понимаете? — с заметной неловкостью стал объяснять Гарри. Он ведь хотел узнать у мадам Гойл, как со всем этим быть. Она кивнула, не говоря ни слова и ничем не выдавая своих мыслей, только приятно улыбалась и была внимательна. — В день перед балом в министерстве Маркус — это он, тот ребенок, который змееуст, — за ужином меня спросил, почему Марволо зовет меня Генри. Потому что вообще-то я Гарри. И, ну, это как бы… сложно? Марволо позже сказал, что с удовольствием будет звать меня Гарри, но поймет, если я никогда этого не захочу. И я просто не знаю, что делать. Потому что, ну… мы вроде как и правда стали ближе. Но, с другой стороны, прошлое все равно есть. Никуда не делось… Но я знаю, что не должен позволять другим решать за меня, отчего мне быть счастливым, — Гарри, аккуратно поставив остывшую кружку чая, от огорчения и растерянности всплеснул руками. У него никак не получалось разобраться. Несколько секунд царило молчание. Мадам Гойл несколько раз стукнула ручкой по планшету, на котором вела записи, и наконец ласково, но твердо сказала то, что Гарри и так знал: — Только ты можешь это решать, Гарри. Самые важные вещи ты уже перечислил. Вы с опекуном близки. Прошлое — то, что он сделал, и то, что случилось между вами — не исчезнет. Остальные не вправе решать, чему тебе радоваться и как жить счастливо. Гарри зарычал от огорчения. Если бы все было так просто! Но иногда правда хотелось, чтобы в жизни хоть что-то было просто. Мадам Гойл хватило наглости рассмеяться: — Просто помни, ты не обязан немедленно принимать решение. Время есть, так ведь? Гарри кивнул, и они перешли на другие темы, полегче. Было ясно, что над вопросом про имя придется подумать еще. По крайней мере, до пасхальных каникул или даже до лета Маркус к ним не переедет. А объяснение, которое придумал Марволо, было вполне хорошим. Гарри заранее предвидел, что эта мысль так и будет сидеть в голове, пока он не примет какое-нибудь решение. Он еще с этим намучается.***
Генри, вышедший из кабинета мадам Гойл, выглядел измученным. В этом не было ничего удивительного. Марволо и сам чувствовал, как утомительны эти сеансы, и приятным это утомление не было. Обдумывать вещи, которых обычно избегаешь, сталкиваться с горькой правдой… это тяжело. Тяжелее, чем он думал; тяжелее, чем ему хотелось бы признавать. Взмахом палочки он уменьшил заказанные им книги о воспитании, которые начал читать за время ожидания, и, уронив их в карман, встал. — Я пойду домой сразу, как закончу. Ты не обязан заниматься, если не хочется. День и так был непростой. А эссе, которые ты мне уже показал, очень хороши. Можешь позволить себе на один вечер расслабиться, Генри. Это тоже была правда. Казалось, что Генри для прилежания в учебе достаточно было немного похвалить. Марволо мало что помнил из уроков, которые вел Квиринус, поддерживая его существование в виде бестелесного духа. Но он немалое внимание уделял первому курсу Гриффиндора. Его, как-никак, интересовал Гарри Поттер и его успеваемость. Тогда он не был впечатлен, и тот факт, что его каким-то образом победил посредственный мальчишка, разозлил его еще сильнее. Но сейчас он был более чем уверен, что низкие результаты, которые он тогда наблюдал, были вызваны несколькими факторами, в том числе заиканием самого Квиринуса. Он проследил, как Генри портключом вернулся домой, и прошел в кабинет мадам Гойл, где занял единственное место, где не пришлось бы сидеть спиной к двери или окну. Как всегда, он убрал палочку в шкатулку, трансфигурированную на первом сеансе, и, откинувшись на спинку, попытался расслабиться. Кот, живший в кабинете, вдруг запрыгнул к нему на колени, и у Марволо от неожиданности чуть не остановилось сердце. А эта адская тварь еще и стала мурлыкать! В немом изумлении Марволо наблюдал, как кот устраивается, кто бы мог подумать, у него на коленях. — Кажется, вы ему понравились, лорд Слизерин, — заметила мадам Гойл и тут же переключилась на традиционные вопросы: — О чем в последнее время думаете? — О многом, — ответил Марволо, соображая, куда деть руки, и в конце концов уложил их прямо на эту помесь низла. Эти животные определенно лишены страха. Некоторое время он дышал по отработанной методике окклюментных тренировок, а его ладони словно сами по себе ласкали шерсть мурлыкающего кота. В этом было что-то странно расслабляющее. Вероятно, лучше было начать с худшего, с самого сложного вопроса. — В данный момент все утратило значение по сравнению с моим… сомнением в том, что я способен заменить отца ребенку намного младше Генри, — вот, достаточно точно, но ни слова о панике, которая им овладела при новости, что он станет ответственным за такого маленького ребенка, как Маркус. — Вы не уверены, что сможете дать все необходимое для ребенка помладше? Но считаете, что вполне справляетесь с подростком? — мадам Гойл всегда требовала выражаться четко и однозначно, формулировать факты в том виде, в каком он их понимал, и, прежде всего, быть честным, как бы трудно это ни было. — Генри может о себе позаботиться. Он может сам одеваться — теперь у него есть подходящая одежда. Может есть, не пачкаясь, знает, когда принимать душ, как ухаживать за зубами, как завязывать шнурки. Мне не надо следить, чтобы ему не было скучно, не приходится бояться, что он захочет поиграть с огнем в камине или помучать домовика. Столько всего может случиться! Получилось напуганней, чем он планировал. Марволо резко замолчал. — То, что вы думаете о возможных проблемах, что вы вообще думаете о том, что такие проблемы при воспитании маленького ребенка возможны, само по себе показывает, что вы справитесь, лорд Слизерин, — мягко ответила мадам Гойл. Но ее непоколебимая вежливость не обманула Марволо. Это была маска — точно такая же, как его вежливость, или как манеры смущенного и растерянного молодого волшебника, которыми он пользовался, когда кто-то заводил разговор о его старых делах. — Я вырос в приюте после Великой депрессии и во время Второй мировой. У меня не было ни единого примера, на который стоило бы равняться. Напротив, всех, кто мог заменить мне отца, копировать строго противопоказано. Как я в принципе могу быть способен на что-то большее, чем удовлетворение физических потребностей ребенка? Последнее они с Генри обеспечить Маркусу смогут. Достаточно еды, теплый дом, одежда по размеру, игрушки. Но большую часть года Генри будет в Хогвартсе, и что он, Марволо, будет делать с эмоциональными… потребностями? Установилось молчание, нарушаемое только мурлыканьем кота. Мадам Гойл размышляла над ответом. — Как я сказала, то, что вы осознаете возможные трудности и желаете для ребенка лучшего, уже больше, чем рассказывают о себе некоторые родители. Я бы предложила вам нанять для помощи няню, что освободит вас от обязанностей вроде одевания ребенка, купания и прочих подобных повседневных вещей. Ее деловитый тон успокаивал. Няню он действительно собирался нанять. Бытовые вопросы этим бы решились. Мысль, что одевать ребенка не придется, утешала. Они обсудили, что Марволо следует подготовить к переезду к ним Маркуса. Комната, няня, способ добираться по утрам до школы. У него было ощущение, что это поможет справиться с тревогой. Ему всегда становилось легче, когда появлялась возможность действовать. Как бы он ни был хорош в планировании, невозможность действовать, вынужденное ожидание всегда давались ему тяжело. По его мнению, это было качество, общее для всех факультетов. Ждать без возможности повлиять на результат — без узнавания нового, без труда, без интриг или бездумного рывка вперед — тяжело для всех. Разговор о подготовке и планировании напомнил еще кое о чем. В его штабе до сих пор содержался человек, считавшийся пропавшим в глуши. Может быть, пришло время это изменить. Вернувшись домой, он застал Генри спящим в библиотеке. На коленях у него лежала книга о разных видах живописи, их истории и создателях. Улыбаясь, Марволо разбудил сына, осторожно потряся его за плечо: — Иди в постель, Генри. От сна на диване будет болеть спина и шея. Генри встал, сонно пробормотав: — Спокойной ночи. Увидимся на завтраке. — Увидимся. Я, возможно, уйду на какое-то время, но скоро вернусь. С Каркаровым действительно пора было что-то делать.***
Войдя в комнатушку, которая уже много месяцев была для Игоря тюрьмой, Марволо первым делом ощутил гнилостный запах. Было сразу ясно, что этот человек был лишен мытья, качественного питания и доступа к уборной. С мрачным удовлетворением Марволо наблюдал, как предатель заметил его появление и стал умолять: с трудом встав на колени и подняв руки, тот забормотал что-то большей частью неразборчивое. Жалкое зрелище. — Ты же знаешь, что живым не уйдешь. Зачем до сих пор чего-то просишь? Надо будет обязательно проследить, чтобы тело Игоря обнаружили возле того места, где его видели в последний раз. И потребуется придать трупу такой вид, будто смерть наступила от причин, естественных для попавшего в метель человека. Может быть, сперва его вылечить, убрать все следы многих часов пыток, которым они — и в первую очередь он, Марволо, — его подвергали. Нельзя сбрасывать со счетов вероятность, что среди следователей найдутся волшебники. К тому же тело должно выглядеть так, чтобы не оставалось сомнений, что оно все это время там и пролежало. Падальщики и насекомые, а также погода, должны были оставить свои следы. Значит, Малкольм сперва должен его вылечить. Придется его переселять, нынешние условия для этой цели не годятся. Пока из него будут делать чистый лист, Марволо поищет ритуалы и проклятия, способные замаскировать тот факт, что Игорь Каркаров не умер в прошлом году в буре, а все это время жил в плену. Оставался всего один вопрос. Убить предателя перед своими пожирателями смерти? Или пусть дальше гадают, умер ли он или до сих пор служит для Марволо способом справляться с огорчением и злостью? Это было важно, так как любое из решений могли оказать на его последователей как положительный, так и отрицательный эффект. Понадобится взвесить все за и против, прежде чем выбрать. А сперва — сообщить Малкольму о новом задании.***
Воскресенье, 7 января Их окружала оранжевая яркость «Пушек Педдл», которыми Рон обклеил всю комнату. Квиддичисты летали с одного плаката на другой, время от времени доносились стоны гуля с чердака, шум экспериментов, которые проводили близнецы, и жалобы Джинни, что они шумят. Осторожно передвинув пешку, Гарри присел обратно на свою большую оранжевую подушку. Ему было хорошо. — Хорошо бы у Джинни прошла эта влюбленность. — И Гарри правда искренне хотел, чтобы она оставила свою навязчивую идею. — Она красивая и милая, но она мне как младшая сестренка, — торопливо добавил он, чтобы Рон не начал на него ругаться. Тот часто слишком увлекался своей ролью старшего брата. — По-моему, тут точно другие девчонки повлияли, — Рон неопределенно пошевелил рукой, — на это все. К тому же ты теперь наследник Слизерина, а не только Мальчик-который-выжил, это тоже усугубило. — Он сделал ход ладьей, и Гарри стало интересно, на сколько ходов вперед тот продумал игру, потому что сейчас он никакой выгоды от этого хода не видел. Лицо у Рона было задумчивое. — Как думаешь, наследнику Слизерина будет проще найти пару на Святочный бал? — Я тогда был Мальчиком-который-выжил и чемпионом. Не думаю, чтобы наследнику Слизерина было бы чем-то проще, — Гарри потряс головой, обдумывая следующий ход. Он был уверен, что все равно проиграет. Шахматам он совсем не нравился, и они выкрикивали противоречивые советы, делая игру еще сложнее. — Просто мы тогда слишком долго ждали, прежде чем кого-нибудь пригласить. — Вздохнув, он выдвинул вперед фигуру, кричавшую громче всех. — Если бы можно было послать сообщение в прошлое, посоветовал бы себе просто при первой возможности приглашать Гермиону, и дело с концом. — Почему Гермиону? Тебе же тогда Чо нравилась? — Рон старался говорить небрежно, но это ему было интересно. Уроки, которые были у Гарри на каникулах, и то время, что он провел со слизеринцами, обострили его наблюдательность. Рон вовсе не был спокоен: он что-то скрывал. Может быть, зависть или ревность? — Потому что это был бы безопасный вариант. Она мне как сестра, а я ей как брат. Никаких ожиданий — она же ни за что не захочет, чтобы я ее целовал. Никакой неловкости, мы же уже друг друга отлично знаем, — легко ответил Гарри, продолжая пристально следить за реакцией Рона. Тот расслабился и взял печенье с тарелки, которую им передала миссис Уизли. — Тогда почему ты ее не пригласил на те балы на каникулах? Почему Гринграсс? — Потому что Гринграсс ищет пару. А со мной ей проще будет добиться внимания — я же такой весь ценный на рынке, — они оба скривились — им не нравилась идея договорных браков, — но в то же время точно не кандидат. А еще она первая меня пригласила. Гарри уже несколько раз это объяснял, но совсем не удивлялся, что друзья с Гриффиндора задают эти вопросы снова и снова. Брачные договоры обычно использовались в среде консервативных семей, а детей из таких на Гриффиндоре было мало. — А эти уроки танцев и манер… — Рон замялся, подыскивая слова, и, чтобы скрыть неловкость, сделал ход и взял одну из фигур Гарри. — Они помогают? Ну, с девушками. Глядя на доску с неудачным для него боем, Гарри медленно ответил: — Если умеешь танцевать, немного меньше боишься опозориться. И еще полезно знать стандартные способы кого-то приглашать. Это хорошее начало. Помнишь, мы не знали, как это делается? Какими словами? После уроков стало лучше. Кажется, — Гарри пожал плечами, стараясь не слушать выкрики фигур, какой ход лучше сделать. У него плохо получалось одновременно играть в шахматы и беседовать. — Но Тео кое-что сказал на новогоднем балу. Раз у них — у Драко, Тео и так далее — были уроки с девочками их возраста, те набрали на них кучу компромата. Знают их слабости, самые позорные моменты. Они считают, что даже думать о том, чтобы с ними встречаться, это жуть. На миг Рон как будто удивился, но потом на лице у него отразился ужас, и он побелел, так что ярко проявились веснушки: — Вот кошмар! Когда твоя девушка знает, каким спотыкливым дураком ты был на уроках! Но ты же присоединился к ним намного позже. Тебе кто-нибудь из них нравится? Гарри помотал головой. Никто из слизеринок его не заинтересовал. Они были достаточно симпатичными, но ему нужен был кто-нибудь, не настолько замешанный в интриги и политику, кто не изображает из себя постоянно кого-то другого, не расслабляясь даже в гостиной. А все девочки от третьего курса и старше очень жестко себя в гостиной контролировали. Многие из ребят тоже, но для них требования были немного пониже. На взгляд Гарри, это было не очень честно. — Нет. Наверное, из-за прошлого, понимаешь? — А Чо? Она сейчас свободна, насколько я знаю. Лаванда говорит, на шестом курсе она такая последняя осталась, — Рон вопросительно посмотрел на него. Гарри слегка вздрогнул и потер затылок. На это минное поле ему лезть не хотелось. — Она хорошая, симпатичная, но… после того, что случилось на третьем туре… когда Седрик умер… то есть крыс его убил, но… это сложно. Даже не могу представить, чтобы она со мной заговорила. Меня же усыновил человек, которого возродили на ритуале прямо рядом с трупом Седрика. И Гарри был уверен, что даже без этих осложнений, без того, что убийство было сделано по приказу Марволо, у него с Чо ничего бы не вышло. Рон задумчиво хмыкнул, понимающе кивая. Гарри лихорадочно искал, как бы сменить тему, но друг его опередил: — Папа сказал, что ты почти весь бал танцевал с Луной, — он, улыбаясь, выразительно пошевелил бровями. — Про девчонок с Рейвенкло столько разговоров... Дин сказал, они любят экспериментировать. Гарри ощутил, как заливается краской. Не надо было одалживать всем книгу, которую ему дал Марволо. На его вкус, разговоров стало слишком много. — Не надо так, Рон. Мне нравится Луна, потому что ей плевать на все мое богатство и на эту дурацкую славу, за которой никто меня не видит. С Луной… с ней просто легко разговаривать. По-моему. Гарри правда нравилось проводить с ней время. Она была жизнерадостной и смешной. С ней было легко, не приходилось постоянно за собой следить. И все те странности, что с ним случались, бледнели по сравнению с чудесами, про которые рассказывала она. — Как думаешь… — начал Рон, но вдруг замолчал и покраснел. — Что думаю? — заинтересовался Гарри. — Как думаешь, может, еще во что-нибудь сыграем? Ты совсем отвлекся. Проиграешь через три хода. Рон явно хотел спросить другое, но Гарри не стал к нему приставать — знал, каково это, когда спрашивают, о чем не хочется говорить, — и с радостью воспользовался поводом закончить игру. — В подрывного дурака? — предложил он, и Рон согласился. После этого они разговаривали на менее опасные темы. Рон пытался выспросить у Гарри насчет слизеринской команды, заявляя, что это не страшно, так как в этом году Гриффиндор против Слизерина играть не будет, и до тех пор, пока не пришло время возвращаться домой, Гарри со смехом отделывался от его попыток вытрясти из него информацию.***
Сэм чихнул. Проклятая пыль была повсюду. Найти старые записи из закрытого конференц-центра оказалось не так уж сложно. Добиться, чтобы хозяин склада согласился пустить Сэма копаться в бумагах, оказалось труднее. Перебирать груды не относящихся к делу документов было скучным занятием, но Сэм был рад, что люди любят сгрузить старые бумаги на хранение и забыть, что ежемесячно платят за складскую ячейку. Если бы тот, кто занимался документацией купленного и ликвидированного конференц-центра, был ответственнее и быстрее избавился от хлама, Сэму не с чем было бы работать. Еще почихав и несколько раз порезавшись бумагой, Сэм нашел-таки коробку с документами по нужному году. Он приближался к цели. Теперь осталось всего лишь найти в этом бардаке февраль. Фыркнув, он перенес очередную коробку на стол. Было у него предчувствие, что поиск окажется нелегким. Документы были свалены в коробки безо всякого порядка, а коробки так же беспорядочно расставлены по ячейке склада. Несколько часов спустя он проклинал себя за то, что не ошибся. Коробки были так перемешаны, что, как он опасался, придется заглянуть в каждую, чтобы найти искомое. Еще несколько часов спустя он нашел февраль 1981. Он проглядывал разрозненные листы, пока не нашел списки имен. Явочные листы, списки регистрации для конкретных презентаций и бесед. То, что ему было нужно. Еще некоторое время он просмотрел их и обнаружил имя «Моро, Оливьен» в списке на беседу по сокращению количества рыбы в Северном море. Название конференции тоже было указано. Оно было какое-то длинное, со словами, которые для Сэма почти ничего не значили. Но это было не так уж важно. Он всего лишь искал женщину, ему не требовалось вести с ней беседы на тему того, что она изучала в университете. И наконец в перечне участников какой-то лотереи он нашел: «Оливьен Моро, Сорбонна». Насколько Сэм помнил, это слово встречалось в названии какого-то парижского университета. Его упоминали на истории магии, и он запомнил его только потому, что не ответил этот вопрос на СОВ и не получил «выше ожидаемого», на которое рассчитывал. Улыбнувшись, он нарисовал палочкой привычное движение дублирующих чар, создав себе копию найденного листа. Обыскивать весь свет больше не требовалось. И даже весь Париж. Лишь тех, кто в феврале 1981 изучал там океаны. Дела налаживались.***
— Думаю, учитывая все обстоятельства, дело разрешилось наилучшим образом, — с усталым вздохом заключил Корнелиус. Августа просто кивнула, потому что больше сказать было нечего. Даже лорд Слизерин — как всегда, прекрасно одетый, но без фривольности, которую позволяли себе некоторые члены Визенгамота — выглядел усталым. Но у их усталости были причины. Им пришлось немало потрудиться, чтобы найти решение, которое пропустит Визенгамот. Ведь, в конце концов, все фракции сходились на том, что лучше отправлять детей к настоящим родственникам. Сложнее всего было выделить признаки, по которым определялось, подходит ли человек для того, чтобы стать родителем. Лорд Слизерин всю эту часть обсуждения молчал. Он даже предложил, что он выйдет, — они беседовали в кабинете министра, — чтобы позже его не обвинили в конфликте интересов. — Согласен. Когда будет январское заседание, мы должны провести нужные изменения, и станет лучше, чем когда-либо. — Он сдавил переносицу, словно борясь с головной болью, потом откинулся на спинку обтянутого бархатом кресла. — Но нам еще нужно решить, кто в каком отделе будет отвечать за свою часть процедуры. — Полагаю, миссис Уизби хорошо подойдет на роль руководителя, будет все координировать. Пусть даже временно число усыновлений возрастет, работы там будет недостаточно, чтобы занять на весь год несколько человек, — в очередной раз повторил Корнелиус. Им владело желание минимизировать расходы. — Если ротировать на актуальной работе разных членов аврорского, административного и прочих отделов, это не даст людям расслабиться. Рутина не помешает работе, и можно будет избежать того, что кто-то подомнет весь процесс под себя, — этот пункт Августа считала очень важным. Не было способа проследить, чтобы никто не влиял на процесс ради своей выгоды, но описанные ими требования, возможно, придутся по душе всем сторонам. Способность полностью удовлетворить материальные потребности ребенка больше отклика найдет у богатых — и консервативных — семей. Необходимость получать справку от авроров о законопослушном поведении придется по душе светлым. Августа поначалу хотела исключать семьи, если хоть один из ее членов нарушал закон в чем-либо серьезнее аппарации без лицензии или случайного выведения гибридных растений в саду. Но вопрос лорда Слизерина о том, где проводить черту: «Будут ли учитываться родственники супругов? Двоюродные дедушки?» — заставил ее понять, что это будет слишком субъективным момент, который вызовет вопросы. Так что они вписали только непосредственно опекунов — тех, кто усыновляет, и их супруг или супругов, если таковые есть. Итоговый вариант вполне ее удовлетворял. — Что-то выяснилось насчет того, кто начал это безобразие? — спросил лорд Слизерин у Корнелиуса, и тот вздохнул, но кивнул. — Мой помощник, сын Артура Уизли, сейчас пытается отыскать Сьюзен Саммерс. Она должна была выйти на работу после отпуска. Он ее сюда приведет… — Корнелиус вдруг замолчал и обернулся к двери: — Полагаю, он ее нашел. Вероятно, чары на двери уведомили его, что кто-то вошел в приемную перед его кабинетом. По его примеру Августа и лорд Слизерин тоже посмотрели на дверь. Министр метнул на них короткий вопросительный взгляд, и лорд Слизерин немедленно кивнул. Августа немного помедлила. Доверит ли она ему добывать нужные им ответы? Лорд Слизерин определенно хотел, чтобы министр считал, будто он ему верит. Но Августе мало что мешало быть требовательной, к тому же она подозревала, что Корнелиус может столкнуться с трудностями. Но так как она все-таки знала имя ведьмы, начавшей изменения, то легко сможет расспросить ее позже, если Корнелиус провалит первую попытку. Так что она тоже кивнула — за миг до того, как в дверь постучали. — Войдите! — отозвался Корнелиус, удобнее устраиваясь в кресле. Августа налила себе еще чаю, жестом предложила добавки и лорду Слизерину. Тот выразил согласие легким наклоном головы, и она наполнила его чашку. Когда он левитировал чай себе, дверь отворилась. — Министр, мадам Лонгботтом, лорд Слизерин, — поприветствовал рыжий долговязый волшебник людей, которых явно не ожидал тут увидеть. Юная ведьма, шедшая за ним, заметно нервничала. — Спасибо, мистер Уизли, что привели сюда мисс Саммерс. Я позову, если что-то понадобится. Помощник, поклонившись, вышел, оставив девушку одну. — Садитесь, мисс Саммерс, — Корнелиус изобразил самую масляную из своих улыбок, и бедняжка занервничала еще сильнее. Августа удержалась от того, чтобы возвести глаза к небу. Она собиралась слушать, и она будет слушать. — Спасибо, министр, — девушка села, нервным движением расправив мантию. — До моего ведома дошло, что вы затеяли перемены в процедуре усыновления и ушли в отпуск до того, как они были закончены, оставив ответственных за это людей в растерянности. Так вот какой способ избрал Корнелиус. Отчитывать ее не за сами изменения, а за способ, которым они были произведены. — Это было неудачно, — согласилась мисс Саммерс, — но все шло так медленно. Но ведь вся система очень устарела. В центре должен быть ребенок. Ужасающе! Когда я прочла об усыновлении Гарри Поттера, то была в ярости. Бедный мальчик! Его даже не спросили, хочет ли он, чтобы его усыновили. Я нарочно спросила об этом миссис Уизби. Она никак не могла понять, зачем вообще узнавать мнение ребенка. — Мисс Саммер накручивала себя все сильнее — ее лицо, жесты, все ее тело выражали злость. Непроницаемой вежливости слушателей она не замечала, а Корнелиус не мешал ей говорить. — А ведь уже годы, даже десятилетия назад было известно, как важно в этом вопросе согласие ребенка! Если заставлять детей строить отношения с теми, с кем им некомфортно, это грозит им серьезными проблемами. На лице лорда Слизерина что-то промелькнуло, и Августе стало любопытно. Как такая ерунда могла вызвать отклик у могущественного волшебника, прекрасно владеющего своими чувствами и лицом? — Я так долго не могла найти, кто захочет хотя бы меня выслушать! Только когда я пообщалась с мадам Амбридж, пытаясь добиться разговора с вами, министр, я наконец нашла себе слушателя, — она грустно улыбнулась, упомянув мерзкую женщину, пытавшую детей в воспитательных целях. Да еще с использованием кровавого пера. Какая глупость. — Она согласилась, что магический мир крайне нуждается в обновлении процедуры усыновления, так как этого давно не производилось, а с тех пор появились новые сведения и поменялись времена. Она вас не известила, министр? Она тогда сказала, что вы пока очень заняты, но я могу приступать к работе и начинать изменения, а она сама вас известит, — мисс Саммерс с надеждой улыбнулась. Августа и два волшебника переглянулись. Амбридж использовала молодую идеалистку, чтобы начать реформирование процедуры усыновления, которая в старом виде позволила Тому Марволо Риддлу усыновить Гарри Поттера, что давало право на титул лорда Слизерина. А именно с принятия этого титула начались вещи, которые шли вразрез желаниям Амбридж. Слишком уж хорошо все сходилось. — И даже когда Долорес Амбридж судили за пытки школьников и натравливание на невинных дементоров, у вас не возникло никаких вопросов относительно этого приказа? — с Августы было довольно. Эта девица была слишком легковерна, если просто реализовывала свое «видение» даже после того, как одобрившая его женщина оказалась опасной для детей преступницей. Мисс Саммерс захлопала глазами, словно с разбегу налетела на стену. У Августы зародилось подозрение, что девушка слишком наивна, чтобы работать в министерстве. Или, по крайней мере, приближаться к настоящей власти. — Нет. С чего бы? Я знала, что права. Изменение правил усыновления детям на пользу. Они в результате будут лучше защищены, будут счастливее. А министр был извещен. Если бы он был против, то обязательно дал бы мне знать. Так ведь, господин министр? — она повернулась к Корнелиусу в поисках поддержки. У Корнелиуса стало такое лицо, будто он переел гороха и у него крутит живот. — С прискорбием должен сообщить, что меня никогда не извещали ни о каких изменениях и я их не одобрял. Ваша неспособность следовать правильному протоколу привела ко множеству лишних затруднений, — он глубоко вздохнул и строго посмотрел на сильно побледневшую ведьму: — Я должен буду расспросить вашего руководителя о вашей работе в целом. Если окажется, что вы не преуспели в чем-либо еще, вам лучше будет покинуть министерство. Они с бесстрастными лицами наблюдали, как Корнелиус отпустил девушку и та ушла, растерянная и потрясенная. Августа сочувствовала мисс Саммерс. Да, та своим слепым энтузиазмом принесла множество проблем. Но ее идеализм Августа легко могла понять и принять. Есть люди, которые хотят творить добро и готовы упорно трудиться ради своей цели. Увы, благие намерения еще не гарантируют, что все получится как надо. — Н-да, такого я не ожидал, — сказал лорд Слизерин, нарушив короткое молчание, повисшее, когда за мисс Саммерс закрылась дверь. — У мисс Саммерс ушло немало времени на то, чтобы начать все эти изменения, раз это началось еще до того, как Амбридж стала профессором. — Чудо, что она вообще хоть что-то смогла изменить, — произнес Корнелиус, наливая себе еще чашку чая. — Те, с кем ей пришлось работать, как один не любят перемены. Быть не может, чтобы они согласились сотрудничать с ничтожной помощницей. — Что-то слишком она удобна на роль главной подозреваемой, — медленно сказала Августа. Но кто же это делал, раз Амбридж убрали с поля? — Подозреваю, провести наше предложение будет труднее, чем мы ожидали, — заметил лорд Слизерин, и Августе пришлось признать, что он, вероятно, прав. Кто-то определенно продолжал им противодействовать.