Дом с уценкой

Приглушенный свет, валяющиеся по полу подушки и плед, японские хиты из 80-90-х, глупый смех и странный, но такой знакомый запах чего-то ароматного и алкогольного. На часах уже за полночь, но никто не собирается спать, хотя иногда хочется просто упасть и вырубиться. Но пока что в крови недостаточно алкоголя для этого. Двое парней уже несколько раз были на грани между здравым смыслом и частичной его потерей, но, так как весь процесс был весьма растянут, они уже успели несколько раз протрезветь. И всё было бы хорошо, если бы они просто остановились на вине. Но нет. Первая бутылка на двоих ушла очень быстро, поэтому пришлось достать вторую. Чуя уже не помнит, почему, но ему совсем не хотелось допивать её, да и Дазаю тоже… ах да, Накахаре в голову просто пришла мысль, которая, конечно, не могла прийти на трезвую голову. Он подумал, что стоит сходить в магазин и закупиться чем-нибудь более серьезным и пьянящим. Чем-то, с чем можно повеселиться на славу. И Осаму, как персона, которая, вообще-то, всегда отличалась своей рассудительностью, не считая вопросов, касающихся самоубийства, почему-то совсем не хотел ему перечить, даже наоборот, выпихнул из дому со словами: «Без бухла не возвращайся!» — Слушай, мелочь, а тебе не кажется, что тебе уже хватит? — возмущался Чуя, собираясь в магазин. — О-о-о, папочка волнуется за своего малыша! — пьяным тоном голосил Осаму, сидя на полу и упираясь спиной в стену. Глаза его совсем помутнели, и на лице играла глупая пьяная улыбка с оттенком чего-то пошлого, однако ни о чем подобном юноша не думал, он просто был немного пьян и считал, что это его долг — выдать нечто подобное. — Папочка волнуется, что ты будешь всю ночь проваливаться на первый этаж, — усмехнулся Накахара в ответ, засовывая в карман кожаной куртки телефон и пару купюр. — А ты и правда волнуешься? Ох, как это прелестно! Господин Накахара, тогда, может, сделаете что-нибудь, чтобы я перестал так делать? — Что? Поставить батут на первый этаж? — Кстати, идея неплохая! — Дазай аж подскочил с места и подошел сзади к Чуе, который причесывал растрепавшиеся рыжие пряди. Надо же в магазине выглядеть соответствующе, максимально показывая свою трезвость. — Буду падать, а потом так же залетать на второй этаж в кроватку… ха-ха-ха! Они посмеялись, а затем Накахара наконец-то повернулся к нему и ненавязчиво провел расческой по каштановым волосам призрака. Тот даже зажмурился от удовольствия. — Ах, Чуя, почему ты так раньше не делал? — Потому что пассатижи попадались мне на глаза чаще. — Ну… Но парень лишь убрал расческу, откладывая её на тумбочку и развернулся в сторону двери. — Только потом обязательно сделай так еще! — залепетал Осаму. — Хорошо-хорошо. Всё, я пошел, а ты не разгроми дом до моего прибытия. И не присасывайся к бутылке с вином, ясно? — с характерной ноткой язвы, присущей только Накахаре, сказал тот. — Коне-е-ечно, солнышко, ничего такого! — ангельским тоном пропел Дазай, присаживаясь, чтобы погладить проходящего мимо котика. — Всё, не скучай. И дверь наконец-то захлопнулась. Осаму не любил оставаться один. И даже сейчас, когда ему нечего бояться, когда он знает, что Чуя нигде не потеряется, да и магазин находится довольно-таки близко, он всё равно чувствует себя в одиночестве некомфортно. Ему так нравится, что Накахара рядом, он уже понимает, что как бы ему не хотелось быть зависимым от парня, он уже таким стал. Он уже не представляет жизни без его шуток, без пинков, без гребаных пассатижей, без него самого в целом. Дазай всегда считал себя полностью независимым от какого-либо общения, но сейчас… сейчас он уже не сможет так сказать. Ему необходимо видеть Чую, необходимо говорить с ним. Ему нравится его широкая во всё лицо улыбка и редкие еле заметные веснушки на носу. Его грубый голос и яркие рыжие пряди, падающие постоянно на лицо, из-за чего тот заправляет их на затылок или встряхивает головой. У самого Осаму тоже есть такая привычка. Его руки, играющие жилами при любых движениях… ему это нравилось больше всего. Несмотря на всю их грубость, ему почему-то эти руки казались самыми нежными, и он буквально чувствовал на уровне несбыточной мечты его кожу при каждом «прикосновении». Он часто «трогал» его руки по ночам, конечно, не ощущая ничего. Он часто приближался к нему на недопустимое расстояние и смотрел, смотрел, будто ожидая чего-то. Может быть, Чуя проснется, а может быть, он заснет. Или тоже проснется… от этого сна, от кошмара, где он не может существовать рядом с теми, кто ему дорог. И если раньше у Дазая не было таких людей, то сейчас, когда у него появился Накахара, его разрывает изнутри черное пламя, захватывающее в плен легкие. Он хватается за губы и сжимает их до боли, чтобы не закричать. Он чешет руки, спрятанные под бинтами, и надеется, что те держатся крепко, что они не размотаются, что Накахара не увидит, какой на самом деле Осаму грязный, отвратительный и мертвый, как он гниет и тлеет. Оставшись наедине, Дазай возвращается в комнату и смотрит на полупустую бутылку красного вина. Он обещал не пить без Чуи, но что-то заставило его сделать еще один глоток. Юноша не хочет трезветь даже на секунду, он не хочет снова ощущать реальность, гнетущую своей недоступностью. Он смотрит на свои худые руки, присаживаясь на диван, и делает глубокий вдох. Ему и самому всегда страшно так делать. Неторопливо он расстегнул пуговицы на белой рубашке и спустил её с плеч. Всё его тело было покрыто белыми полосами марли, абсолютно чистой и белой, Осаму часто менял свою «вторую кожу», дабы случайно не запачкать бинты. Он будто и сам себе хотел доказать, что он абсолютно чистый, что он не может быть грязным, не может быть таким, как его душа. Отматывая кусочек ткани на запястье, он оголяет белую кожу, почти такую же, как у живого. Но чем дальше он отматывает, тем меньше на человека походит. Отмотав до плеча, Дазай смотрит на себя с отвращением, понимая, что Накахара не сможет принять его таким. Это слишком для обычного человека, а ведь его сосед именно таким и является. Возможно, будь Чуя и правда каким-нибудь фетишистом, еще бы прокатило… но так. Боясь, что парень может вернуться в любую секунду, Осаму замотал предплечье обратно, как можно быстрее и крепче. Иногда он затягивал бинты до боли, но к боли он уже привык настолько, что считал её неотъемлемой частью своей жизни. Это как жить с астмой или иным хроническим заболеванием. В какой-то момент ты перестаешь обращать внимание. Панический страх вновь окутал его разум, и Дазай боролся, чтобы не закричать. Он схватился за голову и чуть наклонился, шепча: «Всё хорошо, всё хорошо». И пускай в его «жизни» нет ничего хорошего, сейчас нет причин для паники, да и вообще для печали. Они с Чуей наконец-то решили выпить, наконец-то более-менее наладили какое-никакое общение, и обоим это очень нравится. Осаму не до конца понимал, почему Ода и Накахара не отталкивают его, ведь это странно. Он бы сам, наверное, никогда и не стал бы разговаривать с привидением. Да и вряд ли бы он вообще поверил в нечто подобное… Более-менее успокоившись, он наконец-то подошел к окну, заглядывая в непроглядную темноту и холод на улице. Снова пошел дождь, и Осаму это почему-то совсем не нравилось. Он не любил мрачную погоду, хотя дождь чем-то его прельщал. Наверное, потому что теперь он может делать так, что капли и вовсе не попадают на него, а вся красота этого явления остается. Он не любил холод, потому что чувствовал его слишком сильно, обостренно. Практически постоянно он мерз и еле-еле сдерживал свою дрожь. В какой-то степени и к холоду он привык, потому что был просто вынужден привыкнуть, как ни странно. Юноша глубоко вздохнул и отвернулся от окна, шатаясь и падая на диван. Да, после вина на него накатила некая сонливость, но она действительно чувствовалась несколько искусственной. Он бы мог с легкостью побороть желание спать, но все-таки чуть прилег, поглаживая бледной рукой лежащего на полу Аки. Затем он взял подушку и сжал её в объятиях. Иногда, как бы глупо это не было, он представлял на её месте кого-нибудь, иногда в мысли прокрадывался образ Накахары. Осаму совсем не устраивало собственное отношение к этому парню, не должен он испытывать нечто подобное к живому человеку, да и вообще к кому-либо. Тем не менее, он все-таки задремал, слушая, как в окно бьют капли дождя, а музыка, которую Накахара так и не выключил перед уходом, тихо играла на фоне. Настолько тихо, что порой было даже сложно различить слова. Только-только он проникся чем-то наподобие сна, как внезапно дверь открылась, запуская сильный ветер в дом. — Фух, ну и ураган там! — возмущался промокший до нитки Чуя. — Я весь насквозь. Эй, шпала, ты где?! В ответ послышались мычания со стороны дивана, и Накахара, сняв свою мокрую куртку, подошел к дивану, замечая там призрака. Недолго думая, он просто взял и стряхнул всю воду с куртки прямо на него, из-за чего Осаму промычал уже более недовольно, а затем все-таки открыл один глаз. — Дурак… — то ли сонно, то ли пьяно пробурчал он, потягиваясь затем на диване с кошачьей грацией. — Нет бы разбудить как-нибудь приятнее. — О, ну тогда вот тебе подарочек, — улыбнулся Чуя, протягивая Дазаю бутылку сакэ. — Вау, — юноша протер глаза и принял бутылку, удивленно взирая на неё. — О Ками-сама, я не переживу этот вечер. — Я тебя удивлю, — Накахара обошел диван и направился в сторону кухни, дабы достать припрятанный кувшин. Ему почему-то больше нравилось пить его теплым, хотя Коё всегда говорила, что так поступают нищие. На это Чуя лишь рявкал и говорил, что он и есть нищий, и скрывать ему нечего. Да и берет теплое сакэ намного быстрее, как ему казалось, — но ты уже мертв. — Значит, сегодня я умру еще раз, — Дазай поднялся с дивана и медленно проследовал к столу на кухне, отставляя бутылку. Тем временем Чуя достал все принадлежности. — Что ж, невелика потеря, — Накахара потянулся к бутылке, открывая её, а затем выливая содержимое в небольшую миску. За то, что он собирается делать, будучи уже взрослым, самостоятельным человеком, который больше не живет с «мамой», Коё бы точно убила его, потому что та не терпела, когда мало того, что подогревают сакэ, так еще и подогревают его в микроволновке. Но кто докажет, что Чуя так делал? Правильно, никто. Кот никому не расскажет, а Дазай вообще умер и унесет свою тайну в могилу… или уже унес? А, какая разница? Молодой человек пихнул миску в микроволновку и повернулся к Осаму. Тот уже снова прикрывал глаза. — Ты правда хочешь спать? — с некоторой грустью спросил Чуя. — А? — Дазай тут же встрепенулся. — Да нет, вообще-то, просто без тебя немного заскучал. Ну вот, опять… Когда он перестанет говорить такие вещи? Накахаре от таких слов и этого тона несколько некомфортно… и он бы с радостью напрямую послал Осаму, но что-то ему мешало. Наверное, он боится его обидеть, ведь тот к любым колкостям относится с преувеличением за счет «переходного возраста» и пережитого самоубийства, при чем не совсем удачного. — Да что ты? — наотмашь сказал Чуя, отворачиваясь к окну. И по такой темноте он шел? Так и не скажешь, пока не посмотришь на эту непроглядную тьму со стороны. — Так что, ты готов к развлечениям? — М-м-м, — Дазай пьяно улыбнулся и заерзал на стуле. — К каким же? — У меня есть пара идей, как можно весело проебать время за попойкой. Я видел в одной из коробок в подвале карты. — Карты? Да, а что? Хочешь поиграть? — Ну, можно и так сказать, — Накахара теперь смущался сам себя. — Ого-го, Чуя, неужели на раздевание?! — теперь Осаму вовсе подскочил. Честно говоря, на раздевание по определенной причине он бы играть никогда не стал, но сама мысль казалась ему весьма забавной. — Нет, Дазай, на твои яйца я смотреть пока не готов, поэтому обойдемся более мирным способом, — тем временем микроволновка наконец-то просигнализировала о приготовлении, и Накахара, открыв дверцу, помешал напиток, понимая, что тот еще недостаточно теплый; закрыл обратно, включая микроволновку еще на тридцать секунд. — В общем, беги за картами, а я тут пока наведу красоту. — Хорошо-хорошо, — пропел юноша и сразу же побежал в сторону подвала. Послышался знакомый звук открывающейся двери, скрипящий и когда-то кажущийся Чуе жутким. Сейчас этот звук… казался привычным. Вроде знакомого открытия окна, когда вы запускаете в комнату свежий воздух. Что-то внутри Накахары каждый раз дергалось, когда он слышал этот звук, но это далеко не что-то плохое. Ему нравилось, когда Осаму покидал свою обитель, нравилось, когда он выходил к нему, чтобы поприветствовать. Он теперь мало времени проводил в подвале, но иногда почему-то все равно там запирался. И Накахара не понимает, почему. Его только радовало, что, когда он приходит домой, Дазай всегда его встречает и всегда провожает. И теперь он всегда рядом. Это приносит внутреннее умиротворение. Наконец-то Дазай вернулся с картами, и Чуя в очередной раз выдохнул, слыша знакомый скрип. Дверь захлопнулась, и призрак вернулся в комнату, доставая карты из чехла. Микроволновка снова противно пропищала, и на этот раз Накахара все-таки достал миску, помешивая сакэ. Затем он поставил её на стол и перелил в кувшин. Осаму молча наблюдал за всем этим действом, а потом не выдержал и спросил: — Так всё же… во что играть-то будем? — О-о-о… — многообещающе промычал парень. — В красное-черное. — Что? — юноша прищурился, пытаясь понять, что скрывается за полупьяной пеленой голубых глаз. — Всё просто, — он наконец-то закончил переливать алкоголь и вылил немного содержимого в пиалку для Осаму. — Ты спрашиваешь: «Красное или черное?», а я должен ответить. Допустим, я говорю «красное», а затем ты тянешь карту. Если выпадает черная, то я пью, и ты спрашиваешь еще раз. Когда ответ будет правильным, ход переходит к тебе. — Я понял. Ну давай, попробуем, — улыбнулся Дазай, снова усаживаясь и перемешивая колоду. Накахара сел напротив, отставляя бутылку. — Кто ходит первым? — Ну, допустим, давай я, — решил сделать поблажку Чуя, и Осаму символично положил колоду в центр стола, ехидно улыбаясь. — Красный. Осаму положил руку на колоду и вытянул карту сверху. — Верно, — сказал он. — А жаль. — Ничего, еще успеется. Твоя очередь. — Черный. Рука молодого человека вытащила следующую карту. — Не ожидал от тебя, — Чуя показал ему карту, это была бубновая шестерка. — Ах! Какая неудача! — наиграно закатил глаза Дазай, взяв со стола пиалу. Тут его взгляд поменялся. — Что… что, прямо пить? — Нет, блять, нюхать. — А что, необычное решение. — Дазай… — Я такого крепкого никогда не пил. — Считай, что сегодня ты лишаешься девственности. — Меня иногда даже смущают твои извращенские ассоциации, ну да ладно… Выдохнув, он быстро выпил содержимое и даже удивился, ведь оказалось не так крепко, как он думал, скорее, просто довольно горько и немного противно. Хотя в этом что-то было, разве что юноша со своей неопытностью не мог понять, что именно. — Нет, — сквозь рукав, которым тот заслонил лицо, прохрипел Дазай, — это очень противно… — Тогда интерес напиться лишь возрастает, — улыбнулся Накахара. Ему жутко нравилась такая реакция мальчишки. — Еще одну? — Пошел в жопу. — Как пожелаешь, ха-ха. На щеках у Осаму проявился румянец, и он наконец-то убрал руку от лица, пытаясь сдержать улыбку. Да уж, не думал он, что после смерти попробует сакэ. Что ж, почему бы и нет? — Ну так что, Дазай? Красное или черное? — Рыжее и охуевшее. — Э-э-э, нет! Нет такой карты, хотя… мне нравится красный, поэтому будем считать, что… — Нет-нет! — юноша сдвинул брови, как только рука Накахары потянулась к колоде. — Черное! Чуя улыбнулся и достал карту. Королева треф. — Молодец, угадал. Черное. На этот раз к колоде потянулся Дазай и вытащил тоже черную карту. — Черное, — был его ответ. Снова угадал. — Красное, — решил сменить тактику Чуя, и Осаму снял с колоды верхнюю карту. На этот раз тоже выпала черная карта. — Лох, ха-ха! — залился смехом Дазай, за что получил тапком по башке в следующее мгновение. Разогнувшись, он налил сакэ в пиалу и пододвинул к Накахаре. Тот, не отрывая голубых глаз от улыбающегося призрака, выпил. — Черное, — сказал он снова. И на этот раз ему снова не повезло, потому что наконец-то выпала дама червей. Осаму пытался сдержать смех, но его раскрасневшиеся щеки давали понять, что дается ему это трудно. Он снова подлил Чуе сакэ, и тот снова опустошил пиалу. — Черное, — решил повторить попытку Накахара. Дазай достал карту и, посмотрев на неё, все-таки шлепнулся в стол, утыкаясь лицом в локоть и показывая юноше семерку червей. Можно было различить, как он смеется. — Хватит ржать! Наливай давай! Осаму послушно налил ему еще. — Ненавижу тебя, — прохрипел Чуя и выпил. — Это взаимно, ты знаешь? — А я не сомневался, ибо как еще объяснить моё космическое везение. — Ты просто неудачник, вот и всё. — Кто бы говорил… — О-о-о, значит, хочешь поспорить? — Да, возможно. — Тогда, кто будет больше пьян к моменту, когда у нас закончится колода, выполняет желание самого трезвого. — Звучит по-идиотски, ты в курсе? — Хм-м-м… Я думал, что ты будешь смелее, Чуя… — Дазай бесцеремонно взял кувшин и, не сводя взгляда с Накахары, отхлебнул немного сакэ. — Даю тебе фору. — Маленький алкоголик. — Неудачник. — Выскочка. — Зануда. — Педик. Вдруг лицо Осаму переменилось. Он нахмурился и, кажется, даже слегка разозлился. Или не слегка… — Вот что ты обо мне думаешь, да? — вдруг высказал он. — Д-дазай?.. — Чуя приподнял брови, понимая, что задел больное. — Подожди, я же в шутку… — Я не люблю, когда про это шутят, Чуя, — его тон звучал серьезно. Конечно, он бы мог просто обидеться и уйти, но, кажется, это в его планы не входило. — Извинись. Накахара сглотнул, а затем заправил влажные после дождя пряди за уши, хотя те, как обычно, снова упали на лицо. Будто бы пытаясь спрятать свою неловкость, он дотянулся до сигарет, лежащих на столе, и достал одну. — Прости, я не думал, что тебя это так заденет, — в следующее мгновение сигарета оказалась в зубах, и парень поджег её, выдыхая первую горечь. Он затянулся, а затем выдохнул еще раз, забирая сигарету в руки. Наконец-то Чуя осмелился посмотреть на Дазая, который все еще обиженно смотрел в стол. — Правда, я… Ну прекрати, Осаму. Я же правда не думал, что… Ну, хочешь, можем поговорить об этом? — Я… я не хочу. — Дазай… — Не надо меня заставлять. — Хорошо, ладно, — тогда Накахара просто взял и налил ему сакэ. — Просто… я… ладно, всё, забей. — Чего? — несмотря на свою обиду, Дазай все-таки слегка улыбнулся и тоже налил собеседнику сакэ. — Неужели… Сам Чуя Накахара и, о Ками-сама, он стыдится! — Прекрати… — Ох… неужели у него появилась совесть? — Еще слово, и я пойду за пассатижами. — Не боюсь я твоих пассатижей. До дна! — До дна! И они все-таки выпили, как нормальные люди. Хотя, один из них не являлся человеком, а другой так вообще уже приближался по консистенции к луже, потому что выпил что-то многовато. Да, алкоголь резко ударил в голову, и по Накахаре это было видно. — Чуя, — вновь пролепетал Осаму, — а ты проигрываешь, ха-ха-ха! — Я… нормальный. — Ну да, ну да… А чего ты такой красный, как помидорка? — Так… — он поднялся со стула, хотя все-таки чуть пошатнулся. — Где?.. — Что? — Дазай непонимающе посмотрел на него, а затем до него дошло. Он понял это по хладнокровному взгляду соседа. — Не-е-ет! Не надо! — Не «не надо», а «необходимо». — Чуя… я же говорил тебе, что ты моё солнышко? — О, поверь, котик, говорил, и не раз, — он все-таки отошел от стола и пошел в сторону лестницы. — Нет! — Осаму подскочил с места и пошел следом, так же пошатываясь. Он прошел сквозь парня, оказываясь перед ним. — Солнце, ну правда, есть другие способы решения конф… фк… конфликта! — Не-а, Дазай, нет других способов, — он пьяно улыбнулся и прошел сквозь юношу, символично проводя пальцами по своему инструменту. — Ну что, мне продолжать? — Нет… — прошептал тот, смотря жалостливыми глазками на пассатижи. — Прошу, Чуя… ведь есть множество гуманных решений. — Гуманные решения — для живых людей. — Это что… принижение моего положения? — Да. — Как жестоко. Ты сегодня весь день унижаешь меня. — А мне казалось, что тебе нравится унижаться, — в глазах у Накахары промелькнуло что-то действительно хищное, и пассатижи внезапно слетели с крючка, оказавшись в его руке. — Ох… что же мне сделать с тобой на этот раз?.. — Чуя, — решив подыграть ему, призрак подошел ближе, пытаясь максимально показать покорность, — ты же знаешь, что я очень-очень хороший. — М-м-м… Нет, не знаю. — Ну хочешь, я тебе как-нибудь докажу? М? — его тон стал более игривым, а глаза хитро прищурились, пытаясь выпилить из Накахары хотя бы частичку доброты. Но нет, тот так просто не сдается. — Докажешь? Хм… даже не знаю, как, — холодные пассатижи медленно прошлись по груди призрака, и тот почувствовал, что, кажется, теперь Чуя подыгрывает ему. И делает он это весьма искусно, отчего призрак даже напрягается. Нет, парень не будет делать ему больно. Похоже, что он хочет использовать своё оружие в несколько других целях. Вопрос в том, как далеко он зайдет? Взгляд выдавал напряжение Осаму с потрохами. — Ну, эм-м-м… я могу… — Да-да? — холодный метал добрался до плеча и быстро спустился ниже, касаясь ладони юноши. Он не думал, что прикосновение инородного предмета может быть таким приятным, зная, что им управляет человек, к которому ты неравнодушен. — Чуя, — он чуть прикрыл глаза, широко улыбаясь, — ты тоже по мальчикам? — Дурачок, — тем временем Накахара улыбался так же многозначительно. — Я люблю только 2D-тян. Осаму тихо посмеялся и наконец-то посмотрел на Чую, который нежно куснул его пассатижами за безымянный палец. От этого на лице привидения проявился румянец, который, конечно, был очень слабо различим с его зеленоватым оттенком кожи. — Тогда почему ты это делаешь? — Делаю что? — Вот это, — как бы намекал тот на пассатижи, которые уже снова поднялись выше. — Не понимаю, о чем ты, — Накахара даже осмелился подойти ближе, и вскоре инструмент снова коснулся груди юноши. Ему было крайне странно и неловко от всего этого, но он не мог что-либо ответить, лишь сглотнул и отвернулся, дабы не смотреть на довольного соседа, поднимающегося выше к его шее. Легким движением пассатижи обхватили край рубашки, слегка оголяя забинтованную шею, и Чуя, кое-как изловчившись, оттянул ткань и расстегнул верхнюю пуговицу. Осаму напряженно выдохнул, так и не соизволив повернуться, зато Накахара теперь точно понял, что тот находится на грани, ибо его оттенок лица говорил о том, что юноша максимально смущен, хотя, казалось бы, ничего особенного тот с ним не делает. Чуя стоял практически вплотную, когда призрак почувствовал холодное прикосновение металла к шее, и инструмент ухватился за бинты. Только-только парень хотел дернуть их на себя, как Дазай внезапно одумался и отстранился, касаясь задетого места ладонью, будто бы прикрывая кровоточащую рану. Взгляд его вдруг стал то ли потерянным, то ли испуганным, и Накахара приподнял брови в удивлении, понимая, что, кажется, все-таки снова перешел черту. — Не надо, — тихо сказал Осаму, наконец-то осмеливаясь взглянуть на парня. — Что… что не так? Тот улыбнулся, но улыбнулся как-то печально: — А что вообще может быть «так»? Чуя не понимал этого тона и этих слов. Он думал, что тот вполне нормально относится к подобным заигрываниям, да и что ему будет приятно такое внимание со стороны парня. Ох, черт возьми! Что он вообще только что сделал?! Он позволил себе флиртовать с мертвым… Это осознание внезапно ворвалось в голову Накахары, и он просто повесил пассатижи обратно, понимая, что теперь ему вообще к этому инструменту будет сложно подходить и на метр. Нет, то, о чем он думал в тот момент… Он не знает, почему так сделал. Осаму такой живой, такой настоящий, и, казалось бы, флирт с ним, наверное, что-то нормальное, да и не было в этом какого-либо намека на… Да нет, Чуя вообще не понимал, как так просто позволил себе что-то подобное с ним. Это же… даже мерзко и жутко. А что сейчас ощутил Дазай? Ему так вообще максимально некомфортно. И самое неприятное, что им теперь надо как-то смотреть друг другу в глаза. Нет, тут нужно еще выпить. Кстати, наверное, во всем виноват алкоголь, ведь иначе такое простодушие Накахары просто не объяснить. — А что… — Чуя понимал, что сейчас не лучший случай, но этот вопрос может спасти неловкость ситуации. — Что у тебя под бинтами? Осаму сейчас не знал, что делать. Его внезапно охватила паника, и всю пьяность как рукой сняло. Ему захотелось убежать в подвал, спрятаться и забыться. И, конечно, никогда не отвечать на этот вопрос. — Ну… там… я не могу сказать. Ничего такого, просто… просто не хочу говорить, это… это интимные вещи. — Ладно, — тихо сказал Чуя. — Ну что, пойдем продолжим играть? На лицах их снова появились улыбки, и Осаму уже передумал куда-либо сбегать. И хорошо, ведь это был бы очередной побег от себя. — Пойдем. В результате разыгрались они не на шутку, и в конце концов все-таки напились до состояния той еще лужи. Осаму то и дело клевал носом, а один раз даже съехал со стула и упал на пол. Накахара вот хорошо держался, потому что привык пить, да и, в целом, покрепче будет. Таким образом, они уже совсем забили на эту дурацкую игру, и принялись носиться по дому друг за другом, танцевать и, конечно, издеваться. Устроили драку, как обычно, но это так… в шутку. Подушками. Перьев особо не налетело, но было весело. В какой-то момент кот офигел от происходящего буйства и попытался смыться подальше, однако это было его ошибкой, потому что эти двое поставили перед собой новую задачу — поймать его. Когда-то кот думал о том, что его мучения наконец-то прекратились. Как же он ошибался. Он правда не знал, куда ему деваться от этих двоих, потому что они, как пятилетние дети, носились за ним по дому. Осаму даже удалось схватить Аки за хвост, однако котик заорал на всю округу и укусил того за палец, из-за чего призрак, не ожидавший нападения, завалился на пол и драматично начал кричать: — Чуя-а-а! Чуя! Вызывай скорую! — Что?! — тот, весь запыхавшийся, поглядел на него с лестницы, спускаясь со второго этажа. — Я умираю! Чуя, я чувствую… смерть! Неизбежную кончину! — П… п-пра… правда? — кое-как сказал абсолютно невменяемый Накахара, который чуть не грохнулся с лестницы, однако благополучно приземлился на неё жопой, потихоньку сползая вниз на корточках. — И как? — Хуево, — с нотками безысходности вымолвил Дазай, развалившийся на полу. — Чуя, ты будешь оплакивать меня? — Нет, — он наконец-то спустился и пополз на четвереньках в сторону Осаму, — но, возможно, буду скучать. — Ох… как мило. Тогда обещай мне, что будешь навещать мою могилку. Накахара выдавил из себя какой-то невнятный и странный звук, а затем дополз до привидения и плюхнулся рядом, так же на спину. Но, если тот смотрел на потолок расплывчатым взглядом, то Чуя сразу же закрыл глаза, чувствуя, что сейчас, кажется, уснет. — Чуя? — Дазай повернулся к нему, пытаясь понять, что с его соседом. — Ты в адеквате? — Да-да, я в квадрате. — Чуя? Где ты? — Кто? — Там паук на стене. — Ну съешь его, что я могу посо… посоветовать еще?.. На этих словах Чуя развернулся к нему лицом, и Осаму автоматически повернул голову, всматриваясь в него. Глаза парня были прикрыты светлыми ресницами, и привидению так сейчас хотелось до них дотронуться. Он казался таким умиротворенным, его опьянение выдавали только розовые щеки, но и это казалось Дазаю слишком милым и таким очаровывающим. Юноша повернулся к спящему парню всем телом, пододвигаясь практически вплотную. Тот уже мог чувствовать, как кто-то дышит в его лицо, но сейчас Накахара был в таком состоянии, что не мог почувствовать ничего. Осаму действительно был очень близко, даже опасно, но пока что он был уверен в том, что находиться в столь опасной зоне вполне нормально, и что Чую это нисколько не удивит. — Дазай, — не открывая глаз, начал тот, — а где находится твоя могила? — Недалеко, — тихо ответил тот. — На местном кладбище. — Ты… ты там был? — Нет, я там не был. — Почему? — Я же не могу выйти, ты забыл? — Да, но… мало ли, — тут Накахара вдруг распахнул свои глаза, но его взгляд не был удивленным. Однако он почувствовал, как его живот скручивает в знакомом теплом чувстве. Он смотрел прямо в его золотые глаза, но не видел в них какой-то определенности. То ли Осаму был спокоен, то ли слишком пьян. Хотя они оба слишком пьяны сегодня. Спустя минуту такого рассматривания, Чуя поднял руку в уже знакомом им обоим жесте. Дазай слегка улыбнулся, а затем поднял и свою ладонь, приближаясь. Их пальцы снова неуверенно слились, и знакомое тепло обхватило руки обоих. Так приятно, жаль, что недостаточно. Накахара видел его. Он здесь, он живой и настоящий. В его жилах течет кровь с алкоголем, а глаза выражают невероятный спектр эмоций. Он живой. Он настоящий. В сердце загудело тысяча поездов, которые никогда не достигнут своей точки назначения. Это два замкнутых круга — жизни и смерти. И два эти круга никогда не смогут пересечься. Чуя это понимает, но все равно не убирает руку. Он сам видел, как эти круги сливаются, он и сам почти перешел эту грань, ведь он видит Осаму, он его практически чувствует, он слышит его голос и ощущает сладкий запах человеческого тела, не подбитого гнилью. Дазай пахнет человеком, таким приятным, без неприятных ноток пота. Будто бы фруктами или мылом, частичками алкоголя, шампуня, стирального кондиционера. Он будто даже чувствует солоноватый привкус его призрачной кожи, когда представляет, как целует её. Представляет неосознанно, потому что его сознание толкует о том, что это неправильно и аморально, что нельзя относится так к нему. Ведь два колеса никогда не смогут пересечься. И, возможно, эта мысль и дает тот самый блок. Может, именно из-за этого он не может нажать на кнопку и позволить себе почувствовать юношу. В нем все такое красивое, настоящее, но… мертвое. И Накахара не может забыть о том, что мертвое. Почему он спросил про кладбище? Почему он не спросил про что-то другое? Почему он не может забыть? Теплая рука огладила его розовую щеку. Чуя поднял неуверенный взгляд, Осаму улыбался. Он трогает так нежно, хотя, может, так кажется из-за нереальности этих «прикосновений», однако Накахара не сопротивляется… О чем вы?.. Он слишком пьян, чтобы сопротивляться. Интересно, какими бы были его настоящие прикосновения? Холодными, горячими или такими же, как и у человека? Наверняка есть какое-то отличие. Возможно, Дазай окажется слишком шершавым или слишком гладким. Может быть, он будет слишком мягким или твердыми, или возникнет какое-то иное ощущение, которое смертным не дано еще понять. Он не знает, что это за запах, но Чуе этот аромат так нравится. В глазах Дазая играют яркие огоньки от люстры, его дыхание такое тихое, он весь столь нежный и девственный, наверное, нет ничего приятнее, чем его прикосновения. Накахара не помнит, когда в последний раз встречал настолько чистых людей, настолько красивых и… печальных. Осаму отличался ото всех, кого знал парень, и, наверное, именно поэтому он так привлекал его. Своей непохожестью, своей детскостью, своими речами, игрой на фортепиано, заигрываниями, которые кажутся такими смешными, но Чуе это нравится. Он и сам уже хочет флиртовать с ним, но какие-то грани морали сдерживают его. Как глупо. Он закрывает глаза, позволяя себе задремать, пока Дазай «гладит» его. И Накахара даже не чувствует уже этих прикосновений, только обволакивающее тепло. Не чувствует пальцев, слегка проходящих сквозь его шею, столь близкое дыхание на своем лице и что-то теплое на губах. Он почти не чувствует и ничего этого не запомнит, ведь Осаму никогда не признается ему в том, что позволяет делать на пьяную голову. Но все-таки спустя полчаса призрак разбудил его. — Чуя, — послышался шепот у самого уха. — М? — Пошли спать. — Я и так сплю. — Пошли в постель, — в его голосе слышалось нечто радостное и ласковое. — Ах ты, маленький развратник, — заулыбался Накахара, кое-как открывая глаза. — Дурак, — юноша посмеялся. Он был уже трезвее, чем до этого. — Правда, пошли, уже четыре часа утра. — Правда? Так поздно? — Конечно. — Что ж, ладно, пошли, — он наконец-то присел на полу, оглядываясь. Везде горел свет, а за окном, как и прежде, шумел дождь. — Ты, кстати, проиграл, — ехидно заулыбался Дазай. — М? — тот даже не понимал, о чем он. — Что? — Ты проиграл. Ты вырубился первым, значит, ты был пьянее меня. — Я?! Да ты… ты… — он не мог найти слов, чтобы выразить своё недовольство, ведь был твердо уверен в том, что не сможет проиграть мальчишке. — Я не признавал поражение! И вообще, не ты ли падал под стол? — Да, но я не вырубался, — Осаму поднялся с пола и протянул руку Чуе, хоть и было понятно, что тот не сможет за нее ухватиться. — Ладно, поговорим об этом завтра. Пошли спать. — Ох… ты не думай, Чуя, что я забуду. — Я же сказал, — Накахара поднялся с пола и пошел в сторону лестницы. Лицо его выражало недовольство, — завтра поговорим. Быстро чистить зубы и спать, не то шваброй по хребтине! — Хорошо, хорошо, солнце. — Чтобы был в постели через пять минут! — Для тебя управлюсь быстрее! И он символично провел ладонью по спине Чуе, отчего у того даже пробежались мурашки, и приятное тепло снова окутало его тело.