***
Знакомый холод обнимает тело и щиплет кожу. Ветер морозит ворот, и Чуя щурится, ступая по голодной и отчужденной земле. На кладбище земля всегда такая… Будто проваливаешься. Это странное ощущение Накахара заметил сразу, но это чувство было очень знакомым, будто бы оно когда-то давным-давно присутствовало в его жизни, но вспомнить толком парень ничего не может. Мозг будто бы специально фильтрует эту информацию. Только холод. Лютый холод. Его Чуя просто ненавидел. Наверное, Накахара не любил холод, потому что детство его запомнилось ощущением постоянного, даже удушающего тепла. Это то, что он точно хорошо помнил. Ему почти всегда было жарко. Могила Осаму не кажется заброшенной, однако сюда явно давно никто не приходил. Это странно — видеть могилу человека, с которым ты сегодня днем разговаривал. Это необычное, неестественное ощущение, как будто что-то в этой жизни не сходится. Парадокс. Накахара не знает, почему решил зайти сюда в очередной раз. Возможно, это как дань чему-то незримому, духовному, чего и сам Чуя до конца понять не может. Это спонтанное желание прийти, будто бы это чем-то сможет помочь Дазаю в его настоящем, где он бестелесный призрак. Ему странно, он даже не до конца помнит, как сюда пришел и зачем; как он оказался на его могиле, почему он трогает рукой холодный камень, вспоминая что-то, что было когда-то в их жизни. А может, потому что Осаму просто ушел? Может, потому что он испарился? Его больше нет. Но куда он мог деться? Смех за спиной кажется каким-то слишком знакомым. Чуя поворачивает голову и видит за собой знакомую темную фигуру мужчины. Его вид действительно несколько жутковат: спутанные темные волосы, бледное худое лицо, тяжелый плащ с меховым воротником. Именно его он видел тогда на кладбище. Но это было другое кладбище. — Нравится здесь? — спрашивает тот. — Не особо, — отвечает ему Чуя. — Мне тоже не нравится, — шаг его тяжелый, как будто каждое движение кажется болезненным. — Но придется тебе куковать здесь со мной. Покой обрести не так-то просто… — Что? Почему? — не понимал Накахара. — А ты на могилку-то посмотри. Чуя поворачивается и смотрит на надгробие, и тут его сковывает страх. На могильной плите красуется его имя. По коже парня бегут мурашки, а за спиной слышится смех мертвеца. Парень отходит подальше и видит, как на плечи его укладываются черные костлявые руки. — Посмотри на себя… — слышит он шепот и смотрит на свои руки. И руки его все в черных венах, изъеденных смертью. Парень отпрял и упал на землю, смотря перед собой, но земля как будто начала поглощать его, и вот он уже лежит под ней, вокруг только сырость и холод, и крышка гроба, в которую он долбит со всей силы.***
Чуя вскакивает на кровати, пытаясь отдышаться. Всё тело трясет от ужаса осознания. Какой жуткий сон, и почему вообще ему такое снится? Он смотрит на Дазая, который лежит рядом с ним, и его мутит от факта, что юноша рядом с ним мертв. Накахара встает с кровати и уходит в ванную, умываясь. На часах три часа ночи, в голове кошмарный туман. Руки и ноги замерзли, грудная клетка разрывается от биения сердца. Неужели все эти кошмары — часть его правды? Почему это всё не может быть по-другому? С тяжелым сердцем парень возвращается в спальню. Всё нормально, это всего лишь его Дазай, тихий, мирный призрак, который и мухи не обидит. Но в голове почему-то всплывают кошмары их первой встречи. И что-то еще… Странные воспоминания из детства. Всё это будто покрыто туманом. Накахара плохо помнит своё детство до приюта, но помнит, что у него была счастливая семья. Вроде бы… С трудом он ложится обратно на кровать, но в голове всплывает картинка за картинкой. Отец на кровати. Капающий кран. Слезы и какая-то атмосфера горечи. Запах благовоний, за которыми чувствуются нотки чего-то отвратительного. Какая-то вонь. Гниль? Чую мутит. Он не может найти удобное положение для сна. То ему жарко, то холодно. А вот Осаму спит, как убитый. Хотя почему «как»?.. Интересно, он действительно спит, или просто делает вид, что спит, а на самом деле просто ждет, когда уже наконец-то Накахара угомонится? А Чуя всё не может успокоиться. Почему после этого сна он начал вспоминать своё детство? В голове появляются какие-то сцены, вроде разговора с некой женщиной. Но кто она такая и что ей надо, Накахара вспомнить не может. Он только припоминает, что это что-то очень важное, что ему необходимо вспомнить. А может, стоит позвонить Акутагаве? Чуя подумал, что действительно стоит. Возможно, все эти сны и видения — это по его части. Конечно, есть вариант, что он пошлет его нахер и посчитает какой-то истеричкой, однако почему бы не воспользоваться его услугами? Накахара еще повертелся на кровати какое-то время, а затем всё-таки прикрыл глаза. Сна всё равно не было, но он более-менее успокоился после принятия какого-никакого решения. Окончательно уснул он только после того, как к нему повернулся Осаму и обнял. Значит, всё-таки не спал… Зато теперь ему снова с ним спокойно. Утром Чуе было крайне сложно разлепить глаза, но Дазай, который с самого своего пробуждения пихался и кусал его, всячески мешал нормально поспать. В общем-то, утро было уже довольно позднее, и Накахаре и правда пора бы вставать, потому что кто-то должен покормить кота, покормить ребенка, да и заняться делами. — Чу-у-уя… я есть хочу! — пищал Осаму на ухо. — М-м-м… — всё, что мог ответить на это Чуя, зарываясь в одеяло. — Ну, Чуя… — Сейчас… — Сейчас — это когда? — Это сейчас. — Сейчас-сейчас? — Сейчас-сейчас… — Ну, поднимайся! — Дазай в очередной раз пихнул его, но тут Накахара резко вскочил и прыгнул на призрака, обнимая его и прижимая к кровати, после чего снова закрывая глаза. — Эй! Нет, так не пойдет! — Чш-ш-ш… — он продолжает лежать и игнорировать попытки Осаму выбраться, что последнего, конечно, не устраивает. — Ну, Чуя… — Осаму понимает, что просто так уйти не получится, поэтому решает, что нужно приступить к более жестким методам. А именно — методам соблазнения. Он потихонечку приближается и нежно кусает Накахару за ушко, целуя затем щеку, шею, а руками пробираясь всё ниже, ласково обнимая его и легонько царапая спину ноготками. Когда он так делает, Чуя может только таять и выгибаться. Главное, не переборщить и успеть выбраться, пока Накахара не активировал секс-механизмы… Благо у него это выходит, когда Чуя решает, что пора просыпаться, и собирается ухватиться за задницу призрака. Дазай быстренько отпускает его и выбирается, упрыгивая на другой край кровати и поднимаясь. — О! Ну, наконец-то ты очнулся! — Что?! Осаму, так нечестно! — он приближается и собирается ухватиться за Дазая, однако тот быстренько встает с кровати и ускользает за дверь. — Всё! Пошли! — Не-е-ет… — Пошли! — Ах… ладно, пошли. Чуя все-таки находит в себе силы встать с кровати и даже надеть трусы, что с утра бывает очень редко. Он идет в ванную и умывается, наблюдая под глазами образовавшиеся откуда-то синяки. Да… пора что-то делать с его ночными раздумьями. Пока парень готовил завтрак, в голове были только мысли о Дазае и о том, как здорово все-таки они вместе проводят время. Да, иногда бывает скучно, но это исключительно из-за того, что они пребывают в одном и том же месте — в этом доме. Было бы здорово, если бы Осаму мог выходить… Однако размышления эти быстро отстали от Чуи уже за завтраком. Они с Осаму, как обычно, наелись, почудили и разошлись по своим делам. Тут-то Накахара и подумал, что, наверное, стоит всё-таки позвонить Рюноске… Нет, Дазай может услышать. Лучше ему, конечно, написать. Чуя написал экстрасенсу, но тот ответил только часа через два. На удивление, тот быстро откликнулся на его предложение о встрече и был готов увидеться с ним в кафе даже сегодня вечером. Накахару это порадовало, и он сообщил Осаму, что сегодня вечером ему надо будет встретиться с клиентом. Тот возмущаться не стал, ведь Чуя пообещал прийти как можно быстрее, да и закрепил свои слова успокаивающим поцелуем в лобик, отчего Дазай растаял. А когда Накахара еще и сказал, что купит чего-нибудь вкусненького, он вообще запрыгал от радости. Вообще-то Чуя немного переживал. Мало ли что ему может сказать Рюноске, всё-таки его форма общения несколько агрессивна. Хотя, кажется, что к нему он относится еще более-менее. Вечером парень надел рубашку и брюки, накинул сверху пиджак и поцеловал Дазая в щеку, в очередной раз пообещав поскорее вернуться. На машине он довольно-таки быстро доехал до того кафе, где парни согласились встретиться. Накахара был ничуть не удивлен Акутагаве, который так и не поменял особо свой внешний вид. На нём по-прежнему были тяжелые ботинки, кожанка, и всё это было черней черной черноты. А ведь на улице довольно тепло, не жарко ему, интересно? — Привет, — Чуя сел напротив него, и Акутагава кивнул, тоже приветствуя. — Привет. — Как твои дела? — Всё нормально. Общаюсь с твоей подругой. Она, кажется, мной очень интересуется. — Хигучи? — Да. — Она… ты?.. — Да. Ну, пока что я не перехожу границы. Она в курсе, что с выбором мужчин у неё плохо? — Я ей об этом ни один раз говорил. — В общем, могу лишь заметить, что ей нужно думать о другом, а не о том, как кого-нибудь подцепить. Хотя… о тебе она уже скоро подумает и позаботится. — Ты о чем? — не понимал Чуя. — О том, что ты далеко ушел, Накахара. Тебе не говорили, что влюбляться в мертвых — это не очень правильно? — Что?! — тот аж выпал. Неужели Акутагава всё это увидел? Но что же теперь?.. Как ему объясниться? — Я понимаю, да… — Рюноске немного отворачивается и смотрит в темноту. Кажется, что он действительно понимает чувства Чуи, однако осуждает это всё. — Ваши с призраком линии тесно связаны, и я видел, что к этому всё может прийти… Но то, что до этого действительно дойдет… я удивлен. — Прости… Мне конец, да? — спрашивал Накахара. — Да, — Акутагава говорил честно, как будто для него не секрет грядущая цепь событий. — В смысле? Что меня ждет? — Много чего. Я точно не могу сказать, но будет плохо. Очень плохо. — Из-за Дазая? — Сложно сказать. К тебе приложат руку все. Все попытаются вернуть тебя в мир живых. — А что, я сейчас в мире мертвых? — Нет, но очень близко к нему. Ты ведь уже перестал различать живых и мертвых? — Я и до этого не особо их различал. — Хм… Чуя, ты говоришь, тебе снятся сны? — Акутагава вдруг задумался и отпил немного кофе, который стоял на его столе. — Да, а что? — Что в них? — Ну, сегодня я видел свою могилу и призрака, которого видел в Йокогаме. — Бессмыслица… Скорее, просто предостережение. Советую тебе уехать из этого дома, чтобы не ломать себе жизнь. — Рюноске… — Чуя решил перейти на откровения. — Ты не понимаешь, я сломаю себе жизнь, если уеду… — Нет, это ты не понимаешь. Твоя судьба уже написана, — сказал Акутагава. — Если ты уедешь, то сможешь избавить себя от лишних проблем. Поверь, то, что с тобой случится дальше… Это еще хуже, чем то, что случилось с тобой в детстве. — В детстве? — не понял Чуя. — Да… что-то ведь случилось? — Рюноске говорил так, будто сам не знает, что именно, но точно уверен, что попал в нужную цель. Накахара же не совсем его понимал, однако кое-что и правда всплывает перед глазами. — Я не уверен. — Или не помнишь. — Скорее всего. — Что произошло в детстве? — Я правда не помню. — А если подумать? — Ну, — Чуя принялся перечислять в голове всё, что происходило с ним в детстве, однако с трудом мог вспомнить что-то из ряда вон выходящее, не говоря о самом том факте, что его забрали в приют. Однако точных событий того времени Накахара, конечно, вспомнить не может. Детский ум всё отфильтровал, да и он тогда был совсем ребенком. С другом можно вспомнить хоть что-то, что случалось с ним до приюта. — Иногда я что-то припоминаю, но мне сложно. Акутагава закрыл глаза и протянул свою руку. Он коснулся ладони Чуи, и его руку аж поразило током от этого прикосновения. Ему вдруг стало не по себе; когда экстрасенс коснулся его, внутри возникло очень странное ощущение, будто бы кто-то роется внутри него. В груди нарастает напряжение, и даже дышать становится тяжело, не то, что думать и что-то вспоминать. — Оно точно повторится, — говорит Рюноске. — Всё будет практически идентично. Ты увидишь абсолютно ту же самую картину. Но… ты можешь всего избежать. Просто если ты уедешь на время. Отправишься в другой город на фотосессию, или же вернешься в Йокогаму… Не навсегда. На время. — Я подумаю. Пока что это всё звучит очень странно и неправдоподобно, будто бы ты просто хочешь запарить мне мозги. — Понимаю. Однако какой-то частью своего недальновидного мозга ты мне все-таки веришь, так ведь? — Акутагава хитро улыбается. И правда, Чуе почему-то хотелось ему верить, однако к экстрасенсам, даже будучи уже знакомым со всей этой потусторонней ерундой, Накахара относился предвзято. — Это не важно… — парень нахмурился и отвернулся. Нет, Рюноске еще не заслужил его доверия. Опять же, потому что он не понимал, какая ему с этого выгода. — Почему ты так акцентируешь внимание на моем прошлом? — Потому что в нем кроется ответ на все твои вопросы. А еще я уверен, что из-за событий прошлого ты и стал видеть призраков. — Хм… я не помню ничего такого. — Что ж, у меня скоро вызов, — Акутагава посмотрел на часы и поднялся. — Больше я оставаться не могу. Подумай над моими словами. Я тебя предупредил. — Хорошо. Они распрощались, и Накахара снова двинулся домой на машине. Честно говоря, слова Рюноске и правда его напрягали, однако верить во всё это он тоже не хотел. Странно как-то это… Да и с чего бы ему действительно помогать ему? Нет, Чуя определенно не собирается уезжать. Почему? А почему он должен? Ему больно от одной лишь мысли, что придется покинуть Дазая, ведь без этого мертвого идиота он не представляет уже своей жизни. Да, он даже готов признать, что болен, что это ненормально и даже аморально отчасти, однако Осаму для него живой, поэтому Чуя не собирается что-либо менять. Пускай его осуждают, пускай от него отказываются, но он знает, что Дазай не откажется от него никогда, и этого ему вполне достаточно. Да, его волнуют кошмары, его волнуют слова Рюноске о прошлом и о будущем, но разве это имеет какое-либо значение, когда сейчас он счастлив? Или ему только кажется, что он счастлив? Ни за что. Ни за что и никогда он не станет покидать Осаму. Да, их будущее туманно; да, Накахара признает возможное отсутствие какого-либо будущего у них. Ну и пускай, за эти короткие годы счастья стоит отдать всё. В этом его не переубедить. Он закуривает, с тоской глядя в окно. Снова пошел дождь. Как некстати. Однако дом уже за следующим поворотом, а значит, и тепло, и его любимый призрак. А может, все-таки стоит прислушаться к словам Акутагавы? Накахара подъезжает к дому и паркуется в гараже. Он заходит в дом, где сейчас подозрительно тихо. Горит лишь одна лампа на столе перед диваном. Подойдя к нему, он обнаружил Дазая, мирно спящего на диване. Он лежит на животе, обнимая худыми руками мягкую подушку. На спине у него лежит не менее мягкий кот. Он свернулся калачиком и тоже спит. Чуя присел на пол рядом, гладя их обоих по голове и целуя Осаму в висок. Призрак поерзал, а затем приоткрыл глаза, глядя на улыбающегося ему Накахару. — Привет, — сказал он. — Привет, — Чуя принялся разбирать пальцами его спутавшиеся локоны. — Скучал? — Немного. Ты недолго… — Да. Не хотел задерживаться. — Купил чего-нибудь вкусненького? — Нет, ты и так много жрешь. Они тихо посмеялись, а затем Осаму отпустил подушку и обнял Накахару. Кот возмущенно поднялся с его спины и спрыгнул на пол, гордо покидая их и направляясь в сторону миски с едой. — Ну вот… — наигранно грустно промычал Дазай. — Ладно… приготовим с тобой чего-нибудь сладкое, хочешь? — Хочу, — юноша аж поднялся и засиял от этого заявления. — Хотя я не знаю, что может быть слаще тебя, солнце. — Ох… всё, — Чуя схватился на сердце и упал на пол. — Ты убил меня милотой! — О, нет! Быстрее! Реанимация! — призрак прыгнул к нему, усаживаясь сверху и целуя в губы. В следующее мгновение руки Чуи обхватили его. Он перевернулся, и Осаму оказался под ним. — Ты спас меня от ужасной смерти. — Ты меня тоже. И Накахара это знал. Он знал, что спас его. Чуя знал, что дал юноше право прожить эту жизнь еще раз, поэтому, если он его покинет, то это убьет Осаму снова. Любовь всегда обречена на печальный конец, но чем он печальнее, тем счастливее минуты, проведенные вместе. И Дазай тоже это понимает. Он понимает, что Накахара тоже его любит и готов быть с ним, даже не смотря на боль, которая ждет их впереди. Однако, сам призрак уже принял своё решение. Он не позволит Чуе загубить себя в этих четырех стенах.