***
Рассвет застал Гарри на коленях, склонившуюся над унитазом в богато отделанной черной плиткой ванной; она еще долго пыталась отдышаться, после того как выблевала все содержимое желудка. Только полностью убедившись, что наружу больше ничего не выйдет, она вытерла рот куском туалетной бумаги и смыла остатки эмоционального кризиса. С трудом поднявшись на ноги и шатаясь, Гарри выкрутила краны на полную, заполняя ванну почти кипятком, попутно выливая пузырек разноцветной пены для ванн с пузырями, которую ей подарила Луна на прошлое Рождество. Ей сейчас жизненно необходимо что-то, что способно заставить ее улыбнуться. Пока ванна наполнялась, Гарри наконец сделала то, чего избегала с того самого момента, как влетела в ванную комнату сразу после пробуждения, едва сдерживая рвотные позывы, — посмотрела на себя в зеркало. Ее лицо (лицо Гарриет Поттер) было покрыто уродливыми красными пятнами после рыданий, на щеках остались соленые следы от высохших дорожек слез, а глаза (глаза матери Гарриет Поттер) были опухшие, с лопнувшими капиллярами. Взлохмаченные черные волосы (волосы отца Гарриет Поттер) выбились из простой косы, которую она заплела перед сном, и теперь падали на лицо. А когда она стянула смятую ночную рубашку, она увидела все линии, углы и мягкие изгибы, в которые Гарриет Поттер не успела вырасти. Она смахнула прядь со лба (лба Гарриет Поттер) и в отражении зеркала, поверхность которого начала запотевать, пальцем проследила за чертами слегка воспаленного шрама в виде молнии. Шрама, который убил Гарриет Поттер. Зачастую он казался ей слишком заметным, но сейчас он выглядел совсем маленьким для входа той чертовщины, что была душой человека, который мог недрогнувшей рукой направить луч убивающего заклятия в сторону беззащитного ребенка. Она привыкла постоянно прятать шрам, потому что ей становилось неуютно от внимания, достававшегося ей за то, чего она даже не могла толком вспомнить. А теперь дискомфорт возникал не только потому что она не могла вспомнить ту ночь, но и потому что все это оказалось неправдой. Потому что, как выяснилось, Гарриет Поттер вовсе не пережила то смертельное заклятие. Это было почти смешно (смешно скорее в том смысле, когда хочется рыдать, а не смеяться), потому что шрам, который она всегда ненавидела, был единственной ее частью, которую она без колебаний могла назвать по-настоящему своей. Гарри не знала, сколько вот так просидела в ванной, обхватив себя за колени: с равным успехом могло пройти и десять минут, и десять часов. Она тонула в успокаивающем запахе ежевики и ванили, а кожа раскраснелась от горячей воды, зачарованной так, чтобы никогда не остывать. Гарри лопала забавные пузыри в форме животных, которые с хлопком превращались в сладко пахнущие маленькие радуги, и думала о выражении лица Волдеморта, когда она сказала, что их ситуация была палкой о двух концах и что если он хотел, чтобы она призналась в своих позорных изъянах, то ему придется сделать то же самое. Высокомерно было с ее стороны заявить, что она всегда будет самой собой, независимо от того, вернутся к ней воспоминания или нет? Независимо от того, чья у неё душа на самом деле? Гарри не имела ни малейшего понятия — она была слишком измучена и опустошена, чтобы вдаваться в дебри философских вопросов о природе души и самосознания, когда дело касалось насильственного раскола души убийцы-социопата, которым она, судя по всему, когда-то была. Не говоря уже о том, что в данный момент она занимала тело их жертвы, словно это был пустой дом, куда она въехала, после того как предыдущий жилец умер. И то, что в реальности именно так все и произошло, ведь Гарри въехала в дом на Гриммо после смерти его владельца, стало довершающей горькой вишенкой иронии на торте. Что ж, хотя бы в одном Волдеморт был прав: она действительно старалась не думать обо всем этом. Она много чего избегала в последнее время, если уж быть до конца с собой честной. С тех пор, как ей исполнилось одиннадцать, каждый учебный год под конец ускорялся, все неконтролируемо закручивалось, переходя в жуткое, кошмарное крещендо, выливавшееся в не менее жуткую кульминацию, и пока что этот год был худшим из всех. После нервного срыва в кабинете Дамблдора ей пришлось вернуться в пустую, стерильную среду Тисовой улицы, где она раз за разом переживала день сурка, и одно это было достаточным шоком для нервной системы, а она ко всему прочему только что потеряла последнего члена семьи, какого имела во всем проклятом, опостылевшем мире. Впервые за месяц она позволила себе по-настоящему подумать о Сириусе — не просто мимолетной мыслью, потому что что-то большее причиняло слишком много боли. Она вспоминала его улыбку, такие живые глаза и то, каким мягким становился его обычно резкий лающий голос, когда он называл ее олененком. Как он сначала испугался, что она не захочет и слышать о нем, потому что ему придется податься в бега после исчезновения Петтигрю. И как счастлив он был каждый раз, когда она отвечала на его письма или тайком пробиралась в Хогсмид, чтобы навестить его. Она вспоминала, как он плакал после того, как удочерил ее, и говорил, что это лучший момент в его жизни, как до дрожи ненавидел свое семейное наследие, но все равно обратился к нему, чтобы лучше защитить ее и подарить ей чувство принадлежности к чему-то важному и значимому. Гарри снова начала хлюпать носом, когда попыталась представить, что бы Сириус подумал, если бы узнал, что она является крестражем Волдеморта. Стал бы он ее ненавидеть за это? Она зарыдала навзрыд, когда поняла, что, пусть поначалу он бы жутко взбесился, но все равно из всех людей именно он бы понял, каково это — выйти из Тьмы и изо всех сил желать стать чем-то бо́льшим, чем обстоятельства, что тебя создали. Девочка, которая, несмотря на случившееся, не могла думать о себе иначе как о Гарри, которая когда-то была младенцем по имени Гарриет Поттер, и отстранённым мальчиком по имени Том Риддл, и жутким взрослым монстром по имени Лорд Волдеморт, смотрела на зверинец из радужных пузырчатых животных, пока они, покачиваясь, медленно плыли к черному плиточному потолку ванной в глубине дома номер двенадцать на площади Гриммо. Темный монотонный гул семейной магии Блэков где-то на задворках сознания убаюкивал ее, точно так же, как он делал это с того самого момента, как она впервые переступила порог дома. Теперь Гарри понимала, почему этот гул всегда казался таким родным и знакомым. Она пришла к выводу, что, возможно, личность человека действовала примерно как защитные чары. Может, и вправду именно наши намерения и убеждения формируют нас так, как не могут никакие проведенные границы. И, если это действительно так, то как же утешает мысль, что собственное представление о себе — единственное, что в итоге будет иметь какое-либо значение.9. Застойные дни подходят к концу
8 марта 2020 г. в 22:39
Примечания:
🎧Florence and the Machine — Dog days are over
Ахтунг!: ангст, драма и экзистенциальный ужас во всей красе
Для меня перевод этой главы выдался особенно тяжелым, что в физическом, что в психологическом плане. Надеюсь, это не повлияло на качество перевода и текст более-менее читабелен. Но если вдруг все-таки нет - дайте знать в комментариях, не "перегрузила" ли я его
ps. И да, всех дам - с праздником! Будьте сильными, независимыми, целеустремленными, хорошо кушайте, много спите и любите себя больше всех на свете💛
В течение трех исключительно приятных, свободных от Волдеморта дней и ночей Гарри бродила по дому, принимающему все более приемлемый вид; к сожалению, ей не удалось продержаться без сна несколько ночей подряд, и вот она опять оказалась в библиотеке, где тут же нарвалась на суровый выговор от жутко сосредоточенного Темного Лорда, сидящего в окружении горы раскрытых книг с тем же маниакально-безумным выражением на лице, какое появлялось у Гермионы во время экзаменов.
— Прежде чем ты опять начнешь читать мне лекции о морали, силе дружбы и прочей приторно-сахарной чуши, имей в виду, что я почти нашел объяснение нашей проблемы и, пока не разберусь с этим до конца, вряд ли любезно восприму любые попытки меня отвлечь.
Что ж, это объясняло книжный мини-апокалипсис на столе. — Э-э-эм, ладно. — Гарри растерянно осмотрелась по сторонам. — В таком случае, могу я взять ту книгу об охранных чарах?
Волдеморт отрывисто махнул рукой, и нужная книга вылетела с одной из полок по направлению к Гарри и врезалась точно ей в грудь.
— Ауч! А вот это было грубо.
— Тихо.
— Ладно-ладно. — Гарри кинула на него еще один взгляд, прежде чем устроилась в кресле и принялась за чтение.
Любая защищаемая вещь должна быть либо защищена целиком, либо разделена на части посредством ритуала прямо перед накладыванием защитных чар. Например, можно легко наложить охранные чары на квадратную коробку площадью в один метр, но вот сделать то же самое со случайно выбранным метровым участком земли в вашем дворовом садике уже не получится. Чтобы успешно защитить этот дворовый участок, сначала нужно пометить его границы цепочкой из рун, и только потом создавать щиты на основе границ, которые вы провели.
Явным исключением из этого правила являются протезы, созданные для замещения утраченных частей тела. Как уже говорилось в предыдущей главе, посвященной чарам по самозащите (которые являются подкатегорией чар, которые заклинатель может использовать на своем теле), первый закон Эрасмуса Уинтерли о самозащите гласит, что, в целях защиты любой части себя, осознание заклинателя себя как индивидуальной личности должно быть всеобъемлющим и нерушимым. Например, если у заклинателя есть новый протез ноги и он не ощущает его как настоящую часть своего тела, то накладываемые охранные чары могут не сработать на протезе. И наоборот, если волшебник носит искусственную ногу в течение долгого времени и относится к ней, как к обычной части своего тела, то чары защитят искусственный протез так же успешно, как ногу из крови и плоти. Некоторые волшебники и волшебницы сообщают, что их палочки и очки случайно оказываются защищены чарами самозащиты, просто потому что они используют их каждый день и уже представляют их как неотъемлемую часть себя.
В любом случае ясно, что наши намерения и убеждения формируют наши представления о границах и, следовательно, влияют на работу защитных чар, которые по определению являются манипуляцией границами, уже существующими в физическом пространстве.
Гарри окончательно убедилась, что ей надо поискать копию этой книги в реальном мире, особенно учитывая, что написана она одной из представительниц рода Блэк. Гарри не нашла книгу в семейной библиотеке, но "Историческая важность" была издана только в 1947 году, так что вряд ли найти ее будет так уж сложно. Надо бы написать завтра во Флориш и Блоттс и узнать, могут ли они заказать книгу, потому что Гарри еще не встречала человека, который объяснял охранные чары хотя бы вполовину так хорошо, как это делала Фомальгаута Блэк.
Спустя час тишины, прерываемой разве что звуком перекладываемых книг и шелестом страниц, Волдеморт, по-видимому, посчитал исследование законченным и обратил внимание на Гарри.
— Так. — Он резко захлопнул книгу, заставив Гарри подскочить от неожиданности. — Нам с тобой нужно серьезно поговорить.
Гарри выгнула бровь. — Звучит совсем не угрожающе.
Вместо ответа Волдеморт встал на ноги, обошел вокруг стола и направился к ней, попутно взмахом руки расставив книги на место. Все с тем же бесстрастным выражением на лице он снова махнул рукой, и напротив Гарри материализовалось точно такое же кресло, как у нее. Еще один взмах руки, и между ними появился кофейный столик с — Мерлин ей свидетель — настоящим чайным сервизом на подносе.
— Э-э-э-м, мы во сне, — указала на очевидный факт Гарри, почувствовав себя до крайности неуютно, когда Волдеморт уселся напротив нее, нарушив их странную, но уже привычную и почти домашнюю рутину. — Нам не нужно по-настоящему есть или пить.
— Мы британцы, — последовал любезный ответ. — А значит, когда все становится слишком сложным, мы пьем чай.
Гарри с подозрением посмотрела на сервиз, словно ожидала, что из сахарницы на нее выпрыгнет акромантул или что-нибудь не менее зловещее. — Ты думаешь, этот разговор будет сложным?
Волдеморт без слов поставил перед ней чашку с блюдцем. Хоть Гарри была полна дурных предчувствий, все же в его словах и действиях прослеживалась логика, так что она отложила книгу и придвинулась поближе к столику, пока Волдеморт разливал чай.
— Как ты его обычно пьешь?
Гарри, абсолютно шокированная видом Лорда Волдеморта, похожего на заботливую мамочку, не сразу вспомнила, что отвечать. — Оу, э-э-м, без молока, две ложки сахара. — Вбитые в подкорку манеры тут же пнули ее подсознание. — Пожалуйста.
Волдеморт тихо фыркнул, добавил две ложки сахара в чашку, перемешал и передал ей.
— Что смешного? — спросила Гарри, нахмурившись, и забрала у него чашку с блюдцем, которые, как выяснилось, были украшены маленькими декорированными змейками.
Волдеморт усмехнулся, положив себе в чашку две ложки сахара, тоже без молока. — Меня всего лишь позабавило, что у нас из общего даже такая обыденная привычка.
— Много кто пьет чай таким образом, — пробормотала Гарри, делая осторожный глоток. Внутренне ожидая подвоха, она с удивлением обнаружила, что это был обычный Эрл Грей. — Это ничего не значит.
— Вот из-за такого отношения нам и нужно поговорить. Это будет очень неприятный разговор, он тебе совсем не понравится, но поговорить нам все-таки придется, чтобы мы могли наконец решить проблему и перейти к твоим окклюменационным щитам. Нам повезло, что впереди еще полтора месяца летних каникул, прежде чем ты снова увидишься с Дамблдором; но, учитывая твои трудности с Окклюменцией в прошлом, время становится для нас решающим фактором.
Гарри не понравилось, как все это прозвучало, совсем не понравилось. Плохое предчувствие, которое появилось в тот момент, когда Волдеморт сел напротив нее, продолжало нарастать по мере того, как он говорил.
Волдеморт сделал глоток, пристально ее рассматривая, словно мысленно собирал в одну кучу все ее слабости. — Начнем с главного: были ли у тебя видения моими глазами с тех пор, как ты впервые появилась в библиотеке?
Гарри покачала головой. — Нет, но это может быть просто совпадение. Когда я бодрствую, вспышки твоих эмоций доходят до меня в виде головных болей. Видения приходят только во сне.
— И ты едва ли нормально спала все лето. — Это было утверждение, не вопрос.
Гарри застыла. — Да.
Волдеморт продолжал смотреть на нее с анализирующем выражением, словно складывал в уме факты, и получавшийся результат ему сильно не нравился. — Ты ведь в курсе, что длительная депривация сна часто используется как особо изощренная форма пыток?
— Оу. — Гарри моргнула, все еще не до конца осознавая сюрреализм ситуации, в которой она пьет чай с Темным Лордом, и при этом их разговор принимает такой странный оборот. — Правда?
— Да, — просто ответил Волдеморт. — Когда ты переехала в дом Блэков, казалось, наступило некоторое улучшение, но сейчас ясно, что оно было временным.
Гарри перевела взгляд на украшенную змейками чашку, не желая больше лицезреть его явное осуждение. — Вообще-то это совсем не твое дело, но да, ты прав. Хотя я уже привыкла — никогда не спала нормально.
Волдеморт молчал почти целую минуту. — Тебе нужно лучше заботиться о себе, Гарри.
Гарри прекратила гипнотизировать рисунок на фарфоре и недоверчиво посмотрела на Волдеморта. — Поверить не могу! Серьезно, из всех людей на свете именно ты говоришь мне лучше заботиться о себе? Из десяти покушений на мою жизнь ты несешь ответственность за девять. Девять!
Волдеморт слегка нахмурился. — Мне кажется, ты каким-то образом преувеличиваешь цифры.
Гарри со звоном поставила чашку на поднос, чтобы освободить руки для подсчета. — Годрикова Впадина. Заколдованная метла. Философский камень. Василиск. Оборотень, гнавший меня до самых дементоров. Чемпионат мира по квиддичу. Турнир Трех Волшебников. Кладбище Литтл-Хэнглтона. Опять дементоры. Отдел Тайн.
Волдеморт молчал, пробегаясь по воспоминаниям вышеупомянутых событий. — Я не имею никакого отношения к оборотню, чемпионату мира и дементорам.
— Комбо из оборотня и дементоров получилось из-за полнейшего пиздеца, который устроил предатель Петтигрю, чтобы смыться и сбежать к тебе; на Чемпионате мира твои выдрессированные фанатики хотели поразвлечься и, слава Мерлину, конкретно меня они не искали, хотя, если бы нашли, приятного в этой встрече было бы мало. А вторую партию дементоров на меня натравила министерская чиновница, потому что ей не нравилось, что я рассказывала правду о твоем возвращении. И это я еще посчитала Турнир Трех Волшебников одним разом, когда на самом деле он был тремя отдельными угрожающими жизни катастрофами.
Волдеморт отпил чая, прежде чем ответить. — Допустим, в какой-то мере ты права.
— Спасибо, — высокомерно фыркнула Гарри, снова взяв чашку, потому что она была успокаивающе теплой, и так Гарри могла занять чем-нибудь руки. — Не забывай, моя лучшая подруга — Гермиона Грейнджер. Пока остальные девочки в свободное время сплетничают о мальчиках и читают Ведьминский еженедельник, мы проводим тактический анализ текущих событий и изучаем дуэльную статистику.
Его губы слегка изогнулись, словно он хотел улыбнуться, но не собирался доставлять ей такое удовольствие. — Что ж, факт остается фактом: я больше не пытаюсь убить тебя.
Гарри насмешливо хмыкнула. — И что, раз ты сейчас не пытаешься убить меня, теперь я должна делать все, что ты скажешь?
— Если то, что я говорю, тебе скажет любой компетентный ментальный целитель, услышавший подобные симптомы, то, возможно, последовать моему совету будет не такой уж плохой идеей! — взорвался Волдеморт, раздраженный ее упрямством.
Ну, хреново тебе, злобно подумала Гарри. Она могла бы пережить сами звезды, лишь бы доказать свою правоту в квиддичном споре с Роном, так что фигушки она позволит чертовому Лорду Волдеморту читать ей лекции, когда ей нужно ложиться спать.
— Ты в курсе, что, когда ты начинаешь упрямиться, у тебя между бровей появляются морщинки? — издевательски ласково спросил Волдеморт.
— Завали.
— Красноречива как всегда, маленький крестраж, — ответила ей эта возмутительная пародия на приличного человека.
Гарри только сильнее нахмурилась и пожалела, что на блюдцах нет чертового печенья. — Ну ты и сволочь.
— Как бы ни был занимателен этот обмен любезностями, нам правда нужно вернуться к теме.
— Ладно, — вздохнула Гарри. — Валяй, я вся во внимании.
Волдеморт отставил чашку и аккуратно сложил руки на коленях. — Итак, чтобы быстро подвести итог самому смехотворному и драматичному случаю иронии из всех, какие знала история, нам с тобой было предначертано стать врагами, которые по чистой случайности делят между собой душу. Из-за этого, с тех пор как я обрел хоть какое-то подобие физической оболочки, между нами установилась эмоциональная связь. Иногда в своих снах ты видела моими глазами или глазами Нагини, когда я вселялся в нее, и это причиняло тебе сильную боль. Когда я полноценно возродился в человеческом теле, боль стала сильнее, и мы оба чувствовали мельчайшие изменения настроения друг друга по вышеупомянутой связи. Ну как, пока все верно?
Гарри изо всех сил пыталась понять, к чему он клонит, и ей очень не нравилось, что, несмотря на все ее усилия, она, скорее всего, все равно будет потрясена развязкой. Ей также очень не нравилось, что до этого она даже не осознавала, насколько ей комфортно проводить часы в библиотеке с Волдемортом. Понимание пришло только сейчас, когда они не просто обсуждали разные вещи с противоположных концов комнаты, как вошло у них в привычку; нет, теперь Волдеморт сидел прямо напротив нее, и пристальность его внимания зажимала ее в тиски.
— Да.
—Чудно. Так вот, все изменилось в Министерстве, когда я попытался овладеть тобой, — чудовищно болезненный опыт для обеих сторон. С тех пор ты разделяешь со мной мои осознанные сны, когда спишь сама. При этом неизвестно, продолжаются ли у тебя видения — огромное спасибо твоему неустойчивому и временами несуществующему режиму сна. Однако те вещи, которые раньше вызывали у тебя жуткую боль, — например, когда я пытаю Пожирателей Круциатусом, — теперь ощущаются не так болезненно.
— Так точно по всем пунктам, — хмыкнула Гарри. — Подарить тебе золотую звездочку?
Волдеморт проигнорировал задиристую попытку отвлечь его и продолжил. — Я считаю, основная разница между состояниями до попытки овладеть тобой и после в том, что наше с тобой взаимодействие становится менее болезненным для тебя. После проведённого исследования я даже почти уверен, что это ключ к пониманию того, что с нами на самом деле происходит. Если бы боль внезапно прекратилась, то ещё могли возникнуть вопросы, но тут явно прослеживается зависимость между уменьшающейся болью и возрастающей продолжительностью нашего общения.
— До этого я радовалась почти прекратившимся головным болям, когда кажется, что тебе сносят черепушку. Теперь я боюсь, во что мне это обойдется, — призналась Гарри, в один момент почувствовав страшную усталость. — Потому что обычно, как только со мной происходит что-то хорошее, за этим сразу следует какой-нибудь жестяк. Для сохранения баланса, видимо.
— Что ж, учитывая все эти факторы, очевидный вывод напрашивается сам собой, — объявил Волдеморт, железно уверенный в своем диагнозе. — Мне кажется, мы ресинхронизируемся.
Гарри сощурилась. — Так, а вот тут я не поняла.
Волдеморт вздохнул, по лицу пробежала тень раздражения, прежде чем оно снова приобрело непроницаемое выражение, и он вернулся к лекторскому тону. — После травматических обстоятельств, сопровождавших создание тебя как крестража и мое развоплощение, плюс все годы, что мы провели раздельно, пока я существовал в качестве духа, а ты заново росла без своих настоящих воспоминаний, мы выпали из единого потока, рассинхронизировались. Более того, мы были настолько убеждены, что являемся врагами, что отталкивали друг друга на подсознательном уровне и отрицали всякую связь между нами. Но каковы бы ни были наши чувства по отношению друг к другу, душа-то у нас одна, и это сделало наше взаимодействие очень болезненным и неприятным, особенно для тебя, так как ты сопротивлялась особенно сильно. Это как пытаться закрутить крышку не на ту банку: канавки не подходят и грубо скребутся друг о друга, затрудняя процесс.
Все это звучало логично и даже очень правдоподобно — вот только Гарри старалась не думать об их общей душе больше необходимого минимума. — Ладно, звучит не так уж страшно. Как нам все исправить?
— Зависит от того, что ты подразумеваешь под "исправить", но, веришь или нет, мы вроде как уже это делаем, — ответил Волдеморт. — По сути, сложившая ситуация — это более экстремальная версия того, что происходит с практикующими ментальные искусства людьми, которые пережили серьезную психологическую травму. Они отвергали целые пласты воспоминаний и даже части собственной личности в попытке подавить их или даже избавиться от них полностью. Ментальные целители утверждают, что в таких случаях лучшее лечение — осознание ситуации и принятие отвергнутых воспоминаний. Принимая все части своей сущности, и хорошие, и плохие, человек может объединить их и снова стать цельной личностью.
У Гарри появилось очень нехорошее предчувствие по поводу сказанного. — Не думаю, что в мире найдется хоть один ментальный целитель, способный убедить меня, что мне будет полезно признать, что какая-то часть меня раньше была Лордом Волдемортом, — бесцветным тоном сказала Гарри, поставив пустую чашку на столик и обняв себя за колени.
— Попытка овладения тобой запустила процесс, и наши общие сны хотя бы один-два раза в неделю тоже очень помогают. Но ты продолжишь испытывать боль и не сможешь исцелиться полностью до тех пор, пока не примешь правду о своём естестве, какой бы неприятной лично для тебя она ни была. Когда ты сделаешь это и, скорее всего, только когда ты сделаешь это, окклюменационные барьеры снова станут возможны — для нас обоих.
Гарри покачала головой, сложив руки на груди. — Тут нечего принимать. Может, какая-то маленькая часть меня и была когда-то тобой, но сейчас я не могу вспомнить этого, и потому это не имеет никакого значения. Меня зовут Гарриет Лили Блэк-Поттер, и я отдельная независимая личность. А не чертов Лорд Волдеморт, версия 2.0.
— Да, сейчас ты не Лорд Волдеморт, но и не совсем Гарри Поттер, — без обиняков сказал он, подавшись вперёд и глядя ей прямо в глаза. — Гарриет Поттер умерла в той колыбели, и ты — часть человека, который убил ее.
Гарри ногтями впилась в ладони в попытке удержать себя от того, чтобы не залепить ему пощёчину. — Ты ошибаешься.
— Мне вот интересно, пробовала ли ты когда-нибудь сесть и подумать об этом, — прошипел Волдеморт: дошедшее до крайности бессилие заставило его забыть о всякой эмпатии. — Я имею в виду, по-настоящему подумать, или ты решила, что все это слишком сложно, и избегала тему, как маленький обиженный ребёнок.
— Да нечего тут избегать! — закричала Гарри. Она почувствовала такой прилив злости, что могла бы с легкостью поджечь что-нибудь, только чтобы увидеть, как это что-то обратится в пепел.
— Неужели? — требовательно переспросил Волдеморт. Его демонические алые глаза, казалось, мерцали в глубине. — Потому что правда такова, Гарри, что ты захватила собственное тело.
В ушах нарастал странный гул, и, хоть это был всего лишь сон, Гарри могла поклясться, что вся кровь отлила у неё от лица и скопилась где-то в желудке. — Замолчи.
— Врать самой себе неприлично, Гарри, — холодно сказал Волдеморт, непоколебимый и безжалостный, как кусок мрамора. — И самообман ниже нашего достоинства. Единственная разница между дневником-крестражем, захватившим тело Джиневры Уизли, и тобой, захватившей тело Гарриет Поттер, в том, что у Джиневры было десять лет воспоминаний и развития личности, с помощью которых ее душа могла бороться против воздействия крестража, в то время как у маленькой Гарриет ничего этого не было, и в конечном итоге ты успешно достигла своей цели, в то время как дневник — нет.
Гарри смутно осознавала, что ее трясёт, но ни за что не смогла бы сказать, от какой конкретно эмоции. — Не надо. Пожалуйста.
Волдеморт продолжил, словно она ничего не говорила, слова вылетали все быстрее и быстрее, речь набирала скорость, словно вагончики на аттракционе, которые вот-вот полетят вниз с последней, самой высокой, горки.
— Гарри, помнишь ты это или нет, но ты родилась в 1927 году и прожила каждый момент, что и я, до Хэллоуина 1981 года. И в тот момент, когда я попытался овладеть тобой в Министерстве, спящая до этого связь активировалась, потому что в тот момент мы были единым целым, мы узнали друг друга и инстинктивно начали синхронизироваться.
Волдеморт провёл рукой по волосам, и это был единственный показатель того, что он как-то эмоционально реагирует на происходящее. — Ни один из нас не был готов к тому, что раздробленные кусочки нашей души тут же начнут сливаться, автоматически пытаясь объединить разрозненные воспоминания и жизненный опыт в единое целое. Учитывая, что ты так рьяно сопротивлялась, ничего удивительного, что это было столь болезненно для нас обоих.
— Нет. — Гарри прижала руки ко рту, потому что, если он продолжит в том же духе, ее попросту стошнит.
— Да, — отрезал Волдеморт, безжалостный, беспощадный и совершенно не заботящийся о том, как его слова на неё влияли. — Ты знаешь, что это правда, и поэтому так сильно все отрицаешь. Ты должна принять это, Гарри.
— Но разве ты не понимаешь? — сорвалась Гарри, по лицу покатились злые слёзы. — Если это правда, значит, я… я… всего лишь какая-то вещь! Как дневник! Как чертов паразит, забирающийся в маленьких девочек и пожирающий их заживо!
— Ты не вещь. — Во всем мире не было ничего ужаснее, чем Темный Лорд, смотрящий на тебя почти с жалостью. — Ты все ещё человек, Гарри. Душа есть душа, неважно, откуда она пришла, так что да, ты человек, хоть и весьма неординарный.
— Зачем ты сделал это со мной? — прошептала Гарри, свернувшись в тугой комок в кресле и уткнув лицо в колени.
— Мы сделали это сами с собой, маленький крестраж, — мягко сказал Волдеморт, подавшись вперед и ласково положив руку на ее трясущуюся макушку. — Мы подняли нашу палочку, чтобы убить маленькую Гарриет Поттер, и это было наше последнее совместное действие, прежде чем мы были оторваны друг от друга ее убийством и отскочившим благодаря жертве Лили Поттер заклятием. Наше первое тело было уничтожено, и мне пришлось убраться из страны в виде захудалого духа, а ты переместилась в младенца, поглотив зародыш ее души. Подозреваю, что это единственная причина, по которой защита Хогвартса пропускает тебя внутрь. По-видимому, после того как мне в течение двух лет подряд удавалось вселиться в кого-то внутри школы, Дамблдор установил сильные щиты против внедрения. В тебе осталось достаточно от ее личности, чтобы убедить щиты, что теперь она целиком принадлежит тебе.
Гарри могла только смотреть на пол сквозь пальцы, пока Волдеморт гладил ее по волосам. Она была абсолютно уверена, что ее ещё не стошнило, только потому что это был сон, и здесь она не могла сделать ничего подобного.
— Я тебя ненавижу, — прошептала Гарри в повисшей тишине.
— На самом деле нет, — ответил Волдеморт, голос прозвучал устало. — Ты не можешь. Поэтому ты так злишься.
— Я не хочу быть этим, — всхлипнула Гарри, по щекам полилось ещё больше предательских слез. — Я не хочу быть тобой.
— Однажды ты была мной, и ты точно сможешь заново этому научиться, — вздохнул он, убрав руку с ее макушки и вернувшись в своё кресло. — Если говорить о плюсах, в этот раз ты хотя бы выросла в первую очередь как Гарри Поттер, в теле, физически способном испытывать весь спектр человеческих эмоций.
Гарри взглянула на него сквозь пальцы, не совсем поняв смысл этого странного заявления. — Хочешь сказать, что сам не можешь?
Волдеморт отрицательно покачал головой, глядя на огонь в камине.
— Мы не могли, нет. Наша мать была очень посредственной, очень одинокой женщиной. Она использовала мощное приворотное зелье — Амортенцию — которое заставило красивого маггла влюбиться в нее. Ее не волновало, что это была лишь особо извращенная форма изнасилования. Чаще всего дети, зачатые под этим зельем, не способны переживать любовь и с трудом испытывают эмоции в целом, особенно позитивные. Будучи совершенно экстраординарными во всех остальных областях, конкретно в этом плане мы оказались всего лишь еще одним обычным случаем для статистики.
Гарри даже не пыталась скрыть слез, представляя целую жизнь без любви, или радости, или счастья, которые она испытывала рядом с друзьями, которые любили ее в ответ; жизнь без способности любить Сириуса или Гермиону… И тут же почувствовала себя так, словно он голыми руками вытянул из неё все внутренности. — Мерлин, это ужасно, — прошептала она. — Как ты мог так жить?
Волдеморт улыбнулся ей. Это была неожиданно мягкая, горькая, едва заметная улыбка, которая смотрелась до тревожного человечно по сравнению с совершенно нечеловеческими алыми глазами. И все вместе это пугало даже сильнее, чем его обычные проявления жестокости. — Мы стали Лордом Волдемортом, — последовал простой ответ. — Мы решили, что раз мы не можем найти места в мире, которому принадлежим, тогда мы перестроим мир под наши нужды. А когда провалился вариант с логически выверенными аргументами и политическими реформами, мы пошли путем жестокости и насилия.
Гарри могла видеть это, могла вообразить настолько четко, что даже задумалась, а вдруг все его воспоминания и правда погребены где-то в ее подсознании, — и содрогнулась.
— Только не путай меня с трагическим, неправильно понятым героем, — резко предупредил ее Волдеморт. Невооруженным глазом было видно, что ему стало неудобно от жалости и неприкрытого отчаяния, с которыми она на него смотрела. — Мы очень умны, невероятно находчивы, и перед нами открыто множество возможностей. Так уж вышло, что после бесконечного взвешивания всех плюсов и минусов легальной работы в Министерстве, где можно было проложить себе путь наверх, к власти, когда на другой чаше весов лежал гораздо более легко выполнимый вариант жестокой и кровавой революции, одним из самых сильных аргументов в пользу последнего стало то, что, если уж говорить честно, злодеем быть намного веселее. В Хогвартсе мы целых семь лет изображали примерного доброжелательного старосту, и после такого возможность наконец пойти и убить или запытать до смерти всех идиотов, что стояли у нас на пути, высвободила нашу истинную сущность. Я не сожалею ни об одном решении, которые мы сделали в прошлом, потому что сделали мы их, руководствуясь логикой, после тщательного анализа всей доступной информации и источников, которыми мы тогда располагали. — Волдеморт сделал паузу, его алые глаза просвечивали ее насквозь. — Но это не значит, что я не могу пересматривать свои планы, перестраивать их в зависимости от ситуации, теперь, когда передо мной открылись новые возможности и перспективы, которых не было раньше.
Гарри интуитивно чувствовала, что он имеет в виду ее, что сейчас и правда появилось что-то, чего у него не было в прошлый раз, и речь шла совсем не о пророчестве, как утверждал Сириус. Это и правда могла быть она. Было что-то особенное в том, что она была его крестражем, что она могла говорить со змеями, и это полностью переменило ход игры. Словно все продолжали играть пешками, а он внезапно нашел королеву, которую мог поставить на шахматную доску.
Гарри также понимала, что еще не готова узнать всю правду.
— Даже если я вынуждена буду признать, что ты — тот, кем когда-то была я, сейчас это все равно никак не повлияет на меня как на личность, — тихо сказала Гарри. Разделявшая их пара метров казалась бескрайним океаном. — Та, кто я есть сейчас, — мой осознанный выбор, и даже если завтра я вдруг получу все наши общие воспоминания, я точно уверена, что предпочту остаться Гарри Поттер. На какой бы бардак ни походила моя жизнь, я всегда буду выбирать ее.
— Ты правда настолько уверена? — спросил Волдеморт с толикой любопытства. — Сначала ты провела сорок четыре года в качестве Тома Риддла, затем стала Волдемортом, и всего пятнадцать лет жила как Гарри Поттер. Откуда тебе знать, что ее личность не погребет под собой волна предыдущих знаний и опыта?
— Я знаю это, потому что, будучи Гарри Поттер, я могу быть счастлива, — просто сказала Гарри, вытирая слезы и впервые с начала ужасного разговора твердо выдерживая его взгляд. — Потому что, когда ты сказал мне, что не можешь любить, ты выглядел грустным.
Волдеморт выглядел совершенно потрясенным, словно он понятия не имел, что можно на это ответить. Гарри склонила голову набок, и, хоть и не осознавала этого, но посмотрела на него ровно тем же задумчивым взглядом, каким он совсем недавно смотрел на нее. — Предлагаю тебе сделку, Волдеморт. Я признаю, что в прошлой жизни я была тобой, только если ты признаешь, что какая-то часть тебя отчаянно хотела бы оказаться на моем месте.