***
Волдеморт опять сидел в кресле у камина, облаченный в черный костюм и мантию, словно дальше у него по плану было срочное собрание в Министерстве. Ну а Гарри, угадав, что он выберет именно эту ночь для встречи с ней, решила отпраздновать возвращение в Хогвартс, надев ярко-красные шорты и свободную красную футболку с золотым движущимся львом на груди. Этот комплект Гарри откопала в каталоге и заказала исключительно для победных вечеринок, проводимых в Общей гостиной после квиддичных матчей. Возможность побесить Волдеморта была всего лишь приятным бонусом. Волдеморт только вскинул невпечатлённую бровь, когда Гарри упала в кресло напротив с широкой ухмылкой на лице. — Как… празднично, — выдавил он, с отвращением рассматривая ее наряд поверх книги. В дополнение к жизнерадостному образу Гарри вплела в косы алые ленты исключительно впечатляющего эффекта ради. — Ты серьезно надела вот эту нелепость, просто чтобы позлить меня? — Что я могу сказать, если уж я берусь что-то делать, то делаю это как следует, — бодро ответила Гарри. — По-моему, что тебе действительно следует сделать, так это наведаться в психологическое отделение Мунго, — сухо сказал Волдеморт, глядя на ее футболку так, словно лев вот-вот оживет и попробует съесть его. — Вообще-то, Волдеморт, называть людей сумасшедшими очень невежливо, — отчитала его Гарри, откинувшись на мягкую спинку кресла, чтобы утонуть в тепле от пламени в камине и заставить Волдеморта скривиться от ее плохой осанки. За прошедшие два месяца у нее была куча возможностей для этого, но ей никогда не надоест нежиться в тепле и уюте у ревущего огня. Гарри даже не удивилась, когда услышала, как Волдеморт скрипнул зубами, прежде чем снова придал лицу нейтральное выражение. — Ты носишь фамилию Блэк, моя дорогая. Более чем уверен, я не первый, кто отпускает комментарии по поводу твоего здравомыслия или отсутствия такового. Гарри пожала плечами. Стоило признать, отчасти он был прав. — Так странно возвращаться в Хогвартс после всего, что произошло за последние несколько месяцев, — вместо этого сказала Гарри, чувствуя одновременно и радость, и легкую примесь меланхолии от понимания того, что время постоянно бежит вперед, и ему все равно, кого и что оно оставляет позади. Теперь Волдеморт смотрел на нее с чуть меньшим отвращением и с чуть большим любопытством. — С нетерпением ждешь возвращения в школу? — Конечно, — ответила Гарри, пытаясь отвлечь себя от тяжелых мыслей и широко улыбнувшись собеседнику. — Хогвартс может быть нелепым рассадником сплетен и Евклидовым ночным кошмаром, полным нелогичности и негеометричности, но это все еще мой дом. Первое место, которое я смогла назвать домом, причем в обеих жизнях. Конечно, теперь, когда я знаю о планах Дамблдора, все будет ощущаться по-другому. Не говоря уже о манипуляциях, которые начнутся, как только я переступлю порог замка. — Дамблдор действительно не из тех, кто так просто оставляет в покое, — заметил Волдеморт с кривоватой усмешкой. — По моим расчетам, он захочет увидеть тебя в своем кабинете сразу же по окончании праздничного пира. — Так прям сразу же, серьезно? — переспросила Гарри, скривившись. — Он ведь может выждать хотя бы пару дней? Волдеморт только усмехнулся. — Держу пари, все будет именно так, как я сказал. — Да ну, и на что мы тогда спорим? — Как насчет будущего одолжения? Гарри рассмеялась ему в лицо. — Хорошая попытка. Я в жизни не оставлю Темному Лорду возможность воспользоваться открытым долгом, я не вчера родилась, знаешь ли. Теперь уже Волдеморт пожал плечами. — Что ты тогда предлагаешь в качестве приемлемой ставки для пари? — Хм-м-м, — протянула Гарри, сделав вид, что крепко задумалась. — Как насчет пони? Он уставился на нее так, словно она и правда не в своем уме — то есть так, как он смотрел на нее бо́льшую часть времени. — Ты серьезно? О, это была слишком хорошая возможность, чтобы упускать ее. — Нет, я ж не мой приемный отец.* — Гарри. — Эй, из нас двоих это ты целенаправленно продолжаешь использовать осознанные сновидения, не я, — хмыкнула Гарри, уверенная, что пусть даже Сириус не был бы в восторге от ее общения с Темным Лордом, он, по крайней мере, одобрил бы, как она мучает его своим потрясающе дерьмовым чувством юмора. — То есть ты, мистер, единственный, кто тут за все отвечает. Серьезно, тебе некого винить за мои потрясающие каламбуры, кроме самого себя. Волдеморт покачал головой с таким видом, словно испытывал физическую боль, это была просто фантастика. — Полагаю, я действительно заслужил это, учитывая все обстоятельства. Улыбка Гарри стала еще шире, и нет, она совсем не раскаивалась. — Это меньшее, что ты заслуживаешь, и ты это знаешь. Возмездие высших сил в виде отвратительного юмора должно быть наименьшей из твоих кармических забот. Волдеморт пренебрежительно махнул рукой. — Я как-нибудь сам разберусь со своими долгами Вселенной, спасибо огромное, дорогая. По поводу пари: как насчет пижамы, которая не выглядит так, словно ее выбирал младенец? — А ты не обалдел? — фыркнула Гарри. — Неприлично так говорить о нарядах дамы, где твои манеры? — Спрятались от ужаса при виде этой футболки, — беззаботно ответил Волдеморт. — В данном случае я не рассматриваю это как грубость, скорее, как выполнение гражданского долга. — Это ты всегда выглядишь так, словно собираешься на встречу к королеве с чаем и пирожными, — проворчала Гарри, раздраженная тем, как ее невольно впечатляло, что в вербальных дуэлях реакция Волдеморта ничуть не уступала реакции в дуэлях магических. — Ты каждую ночь засыпаешь в кабинете или у тебя аллергия на пижамы? К настороженности Гарри, улыбка Волдеморта стала слишком злорадной. — Конечно же нет, Гарри. Обычно я изменяю вид одежды, когда оказываюсь здесь, и уж особенно после того, как у меня начала появляться компания. — Ты прикалываешься? — Мерлин, это было чудовищно несправедливо. — И тебе ни разу не пришло в голову упомянуть об этом чуть раньше? Ублюдок пожал плечами, даже не пытаясь скрыть самодовольство. — Ты никогда не спрашивала. Гарри Поттер, это твоя жизнь. — Ты хочешь сказать, что я два месяца расхаживала в пижамах перед Лордом Волдемортом, хотя могла все это время носить нормальную одежду? — Она знала, что ее голос становился все пронзительнее, но не собиралась ничего с этим делать. — Или даже доспехи, почему бы, блин, и нет? Средневековые костюмы и то выглядят предпочтительнее! — Гарри, мы во сне, — произнес Волдеморт медленно и четко, словно она была умственно отсталой. И, честно говоря, в этот раз она даже не могла его ни в чем обвинить. — Если вдруг почувствуешь жгучее желание провести некоторое время в виде жирафа — дерзай, потолок достаточно высокий. Да какого хрена. — Думаю, я обойдусь штанами и лифчиком, спасибо огромное, чудила. — Да, ее грудь не отличалась особыми формами, но, черт возьми, в данном случае это было дело принципа. Брови Волдеморта поднимались все выше и выше, но он все-таки решил воздержаться от комментариев по поводу отсутствия у нее нижнего белья. — Тогда используй силу воли, маленький крестраж. Почти все виды магии, которые мы используем в реальном мире, здесь не работают, но в них и нет нужды. Даже обычные магглы могут видеть осознанные сны при усердной практике; ты можешь делать здесь все, что угодно, нужно лишь немного настойчивости и воображения. Мерлин, это прозвучало слишком по-извращенски. — Если здесь так просто все менять, почему мне недостаточно только подумать о чем-то, чтобы эта вещь появилась? — раздраженно спросила Гарри, сложив руки на груди. — И почему я всегда появляюсь в том виде, в котором заснула? — Сам процесс изменения или создания простой, но для получения результата требуется концентрация. Касательно же твоего вида… Именно такой ты видела себя последний раз перед сном. Скажем, если вдруг кто-нибудь превратит тебя в блондинку, пока ты спишь, здесь твоя внешность не поменяется, потому что разум не будет осознавать этого изменения. Но при этом наш мозг помнит намного больше, чем мы можем сознательно вспомнить без должной тренировки. — Так вот как ты смог запомнить все эти книги? — Именно. У нас всегда была исключительная память, но в юности мы много экспериментировали над тем, чтобы улучшить ее еще больше. — Что-то мне подсказывает, что в Хогвартсе этому не учили, а иначе все предыдущие пять лет мне пришлось бы выслушивать жалобы Гермионы на то, что они больше не преподают этот предмет. Досада на лице Гарри вызвала у Волдеморта улыбку. — Конечно, нет. Для создания библиотеки потребовалось ни много ни мало куча зелий, специальный ритуал, длительные ментальные упражнения и овладение Окклюменцией в совершенстве. В результате здесь хранятся все мои знания, начиная от прочитанных книг и заканчивая идеями и воспоминаниями. Время от времени приходится проводить сортировку, чтобы все было на своих местах, но я разработал отличную систему, а потому она, в случае необходимости, может поддерживать сама себя в течение длительного времени без моего прямого контроля. — Но почему тогда не все создают библиотеку у себя в голове? — спросила Гарри. Тут она была согласна со своей воображаемой Гермионой: если подобное можно создать с помощью магии, то тот факт, что об этом не рассказывалось на первом же занятии по приезде в Хогвартс, был ужасно несправедливым. — В целом это выглядит как очень полезная штука для студентов, да и в принципе для всех людей. — Создание библиотеки сопряжено с некоторым риском, особенно в юном возрасте, когда мозг продолжает развиваться, — объяснил Волдеморт. — У меня самого много лет ушло на кропотливые исследования всей теории, а затем претворения этой теории в жизнь на практике. И это не говоря о том, что и используемые зелья, и ритуал подпадают под категорию Темных искусств, а потому в высшей степени незаконны. — Ну разумеется, — вздохнула Гарри, ничуть не удивившись, что одних чертовых мозгов Волдеморта достаточно для пожизненной отсидки в Азкабане. — Как ни странно, больше всего времени у меня ушло на освоение Окклюменции, — задумчиво протянул Волдеморт. — Создание базовых щитов для защиты ума — сама по себе сложная задача, а уж полная реструктуризация разума и подавно. А продвинуться дальше без этих двух пунктов невозможно. — Мне от этого легче не стало, учитывая собственные способности к Окклюменции. Видимо, теперь мне до конца жизни придётся избегать смотреть Дамблдору в глаза, а иначе… — Гарри оборвала мысль, нахмурившись. — Знаешь, я даже не представляю, что он тогда сделает, но точно уверена, что мне это не понравится. В лучшем случае меня запрут в Гриффиндорской башне, как этакую предательницу-Рапунцель, до тех пор, пока он не наберется храбрости убить меня во имя Высшего блага. Или, что более вероятно, убедит кого-нибудь сделать это за него. Учитывая, что Гарри рассуждала на тему собственного возможного убийства Дамблдором, она ожидала увидеть Волдеморта по крайней мере взбешенным, но вместо этого он выглядел таким же напыщенным, как Перси Уизли, когда тот разглагольствовал о толщине стенок котлов. — Как раз наоборот. Теперь, когда мы знаем истинную причину наших проблем с ментальными щитами, найти решение было проще простого. К тому же, в последнее время у меня было более чем достаточно свободного времени для исследований. Гарри пропустила мимо ушей пассивно-агрессивный выпад в сторону ее непредвиденного отпуска. — О, неужели. Не желаешь поделиться? Волдеморт наконец отложил книгу в сторону, концентрируя все внимание на Гарри. — Окклюменационные барьеры, по сути, всего лишь вариация самозащиты, так? И в целях защиты себя, осознание заклинателя себя как индивидуальной личности должно быть всеобъемлющим и нерушимым. Гарри подозрительно прищурилась. Ее всегда настораживало, когда Волдеморт выглядел таким довольным. — Да, и что? — В таком случае нам двоим просто нужно принять как данность, что мы представляем собой единое целое, что мы — одна личность в двух разных телах. И тогда любые щиты, распространяющиеся на одного, будут доступны другому. Гарри нахмурилась. Хоть она и не могла полностью отрицать данное утверждение, для нее эта тема все еще была довольно щекотливой. — Мне все еще не нравится так думать, Волдеморт. Я отдельная личность, а не твое чертово отражение. Волдеморт на это лишь улыбнулся — той улыбкой с ямочками на щеках, которую видела только Гарри, и от этого у нее заныло в груди. — Нет, ты точно не просто мое отражение. Но это не отменяет того факта, что тебе нужна защита. Если Дамблдор узнает, что нам обоим известно, чем ты являешься, ты будешь в опасности. Окклюменационные барьеры защитят твой разум и от него, и от любого другого, кто попытается вторгнуться в твое сознание. Ладно, тут он был прав, но Гарри все еще не понимала, как делу могло помочь, если она все-таки сдастся под его настойчивым напором и признает себя доминионом Великого Содружества Наций имени Лорда Волдеморта. — Как это вообще может сработать? Учитывая, что я буду в Хогвартсе, а ты будешь носиться безумным ураганом по всему Соединенному Королевству. — Душа ведь едина, помнишь? В этом суть крестража — он создает лазейку в фундаментальном законе природы. Даже если бы нас разбросало на миллион кусочков, мы все еще были бы частями одного целого, что есть мы. Так что независимо от физического расстояния, что работает на одном, работает и на другом. Другими словами, мы используем ту же самую лазейку, но на более глубоком уровне. Хотя я могу признать, что все это представляет собой эксперимент, так как до этого ни разу в истории не было прецедента, подобного нашему. Но в любом случае чары самозащиты работают на всем, что заклинатель посчитает частью своего «я», нужно лишь обоюдное согласие. — То есть мне нужно принять нас и дать свое согласие, чтобы ты смог укрыть щитами себя, а потом и меня заодно? — спросила Гарри, полностью уверенная в положительном ответе. — Откуда мне знать, что это защитит и меня тоже, а не только тебя? Волдеморт самодовольно усмехнулся. — Должен сказать, я одобряю твое здоровое чувство паранойи и очень даже не прочь, чтобы ты почаще демонстрировала его в будущем. Но если волшебники могут зачаровывать даже свои очки, укрывая их теми же щитами, что и свое тело, то я более чем уверен, что с нашим признанием общей сущности я без проблем смогу укрыть щитами нас обоих. Гарри, лучшей защиты для тебя попросту нет. С тех пор, как я овладел ментальным мастерством, никто ни разу не смог пробиться сквозь мои барьеры. И, поверь мне, многие пытались. Гарри вдруг вспомнился документальный фильм о квантовой запутанности, который она относительно недавно слушала краем уха, пока готовила ужин у Дурслей, потому что дядя Вернон с чего-то вдруг взял, что если почаще будет тыкать ей в лицо наукой, то магия станет для нее менее реальной. Ну и еще он очень любил притворяться, что сам достаточно умен для того, чтобы понимать подобные вещи. Стоит признать, что в этом плане Гарри недалеко от него ушла: сама она нормально изучала научные предметы только до конца начальной школы, а дальше перебивалась мимолетно услышанными или прочитанными фактами. Но все же она помнила из того фильма, что две частицы, сплетенные на субатомном уровне, узнают и отразят друг друга, даже если окажутся на противоположных краях обозримой Вселенной. Гарри подумала, что, наверное, на это и была похожа душа. Она даже видела ее однажды, когда дементоры пытались заглотить маленький шарик света, который делал ее отца всем, чем тот был, помимо блэковской крови, блэковских костей и блэковских черных глаз. И хотя она тогда умирала от холода, а в ушах звенели предсмертные крики Лили, у нее хватило ясности ума, чтобы понять, насколько это неправильно, ужасно неправильно, что подобные существа, распространяющие отчаяние и питающиеся тем самым, что делает живых существ живыми, вообще существуют. Из всех страшных вещей, что она видела, знала и делала сама, дементоры все еще были самым ужасным преступлением против природы. Это заставило ее задуматься об ощущении неизбежности, которое неотвратимо влекло ее к Темному Лорду, словно приливная волна. И неважно, как далеко он был или как далеко она бы хотела быть от него, — все равно она чувствовала ленивое гравитационное притяжение, пронизывающее ее чуть ли не до самых костей. Это была та самая болезненная пустота, переполнявшая ее, пока она избегала Волдеморта в течение долгих недель, и бороться с которой помогал только его медальон, их медальон. И этим же было недавно возникшее убеждение, что, если она закроет глаза и наугад ткнет в любую точку пространства, она стопроцентно попадет в местоположение Волдеморта, неважно, где бы в мире он ни находился. — Хорошо, — сказала Гарри, потому что даже она не была настолько упряма, чтобы поставить гордость выше собственной безопасности. По крайней мере, не в данном случае. — Предположим, я поверю, что все это правда и в этом даже есть смысл. Что дальше? Волдеморт мрачно улыбнулся, словно откуда-то знал, о чем она только что думала. — Так как мои барьеры уже возведены и сами по себе довольно прочные, я беру на себя обязанность по защите нас обоих. Хотя со временем тебе тоже необходимо будет научиться Окклюменции и упрочить защиту со своей стороны, на тот маловероятный случай, если я вдруг не смогу поддерживать щиты. Конечно же, не существует никакого способа полностью доказать правильность моей теории до тех пор, пока мы не испытаем ее на практике. Но по результатам некоторых вычислений и по моим оценкам, в худшем случае, если бы наши барьеры вдруг оказались разными, несмотря на то, что наша душа едина, они бы просто столкнулись и нейтрализовали друг друга, хотя это все еще последнее, что нам нужно. Гарри сморщила нос. — А я вообще смогу сама создать щиты? Если они так же сложны в осуществлении, как создание библиотеки, то я сильно сомневаюсь. Не все мы глушили литрами нелегальные зелья для ментальных практик, знаешь ли. — Это правда, что большинство окклюментов выстраивают в качестве щитов чрезмерно сложные стены или крепости, — не стал отрицать Волдеморт. — Но мне всегда казалось, что в данном случае самый простой путь и есть самый эффективный. О, сколько нам открытий чудных. — И что тогда представляют собой твои щиты? — Темнота, — ответил Волдеморт, и серьезно, как только Гарри могла ожидать чего-то другого от человека вроде него. — Отсутствие всего, абсолютная пустота. Вряд ли незваный гость сможет найти хоть что-то в месте, где даже не существует такого понятия, как вперед и назад. Не говоря уже о том, что большинство людей боится темноты на интуитивном уровне. В их генах заложены воспоминания о первобытных временах и древних ночных хищниках. Они выжжены в коре головного мозга, создавая основу для инстинкта самосохранения, а это значит, что они всегда будут сомневаться, стоит ли сильнее всматриваться в тьму. И этих сомнений обычно достаточно, чтобы обнаружить вторгнувшегося и вытолкнуть его из своего разума. Гарри печально улыбнулась. Она откуда-то знала: те инструменты, которые человек использует, чтобы спрятаться от мира, очень много говорят о сущности того, что именно человек пытается спрятать. — Но мы совсем не боимся темноты, да? Волдеморт в ответ улыбнулся той же понимающей улыбкой, и этот странный момент тихой солидарности словно бы уменьшил пропасть непонимания, что обычно расстилалась между ними. Смирившись, что ей таки придется согласиться на предстоящую аферу, Гарри выпрямилась, чтобы как следует встретить лицом к лицу то, что последует дальше. — Мне надо что-нибудь делать? Волдеморт покачал головой, одновременно махнув рукой, и внезапно их кресла стали ближе друг к другу так, что они почти соприкасались коленями, хотя на самом деле в комнате ничего не сдвинулось. Чертовы сны. — Нет, я проведу тебя сквозь темноту на другую сторону, а дальше будет несложно. Лучше бы нам это делать при личной встрече, но пока что просто возьми меня за руки и смотри мне прямо в глаза. Технически, ты уже внутри моего разума, так что будем надеяться, что символического жеста будет достаточно, чтобы все сработало. Гарри растерянно склонила голову к плечу. — Как ты можешь провести меня в свой разум, если я уже здесь? — Если для понимания нужна аналогия, то ты вроде как вошла через заднюю дверь, которая минует мои барьеры, потому что душа всегда рада слиться со своей частью. Но я не собираюсь позволять тебе просто так расхаживать по моему внутреннему «я», для этого тебе надо зайти через главную дверь. Вся магия, в большом и малом проявлении, работает исключительно на намерениях, желаниях и символических актах, поэтому мы делаем это так, словно и впрямь сидим друг против друга, и молимся, чтобы этого было достаточно. — Волдеморт бросил на нее довольный взгляд. — Держание за руки показывает, что двое людей сливаются друг с другом в гармонии, а глаза, конечно же, зеркало души, и именно поэтому Легилименция всегда требует зрительного контакта. Он протянул ей руки с раскрытыми ладонями, и Гарри колебалась всего мгновение, прежде чем подалась вперед и вложила свои ладони в его. Абсурд, конечно, но она не могла не заметить, насколько же большими были его руки по сравнению с ее: длинные бледные пальцы обхватили ее собственные, тонкие и загорелые, так, что их почти не было видно. Гарри перевела взгляд от их сцепленных рук на лицо Волдеморта и чуть не подскочила. Багряные глаза впивались в нее так, словно и правда заглядывали ей в душу, совсем не мигая, подобно змее. Гарри только успела подумать, что ей как раз надо спросить, что случилось с его глазами, которые, как она точно помнила, когда-то были карими, как вдруг Волдеморт сделал что-то, от чего мир перевернулся, словно они воспользовались портключом, и тогда библиотека исчезла, а они оба стремительно летели глубоко вниз в кроличью нору. Это совсем не было похоже на то, как Снейп использовал Легилименцию, чтобы силой проникнуть в ее разум, и даже на то, как она случайно отбила его атаку и оказалась в его разуме. Это совсем не было похоже на вторжение, нет. Вместо этого они словно падали вместе в вихре цветов и звуков, пока бесконечная беззвездная ночь не накрыла их подобно штормовой волне. И хотя Гарри была готова к этому, она все равно была поражена, насколько непроглядной была тьма вокруг. Сейчас у них не было чего-то даже близко похожего на тела, как в осознанных снах, и все равно каким-то образом Волдеморт все еще держал ее, направляя в чернильной бесконечности, как и обещал. Темнота была теплой, не похожей на холодный вакуум пустоты, которую Гарри отчасти ожидала. Наверное, это из-за их связи. И, как Гарри уже заметила, темнота совсем не пугала. Когда бы полная тьма ни опускалась вокруг, она всегда напоминала ей о временах, когда Гарри сидела в чулане; чернота, наваливавшаяся со всех сторон, и запах старой пыли означали, что она была в безопасности. Потому что, хоть она не могла выйти из чулана, и в нем определенно были свои отдельные недостатки, все равно это означало, что Дурсли не могли приблизиться к ней. В качестве предупреждения ей всегда служил щелчок открывающейся задвижки, чтобы Гарри могла приготовиться к тому, что за этим обычно следовало. Печально, но факт: за все детство Гарри ощущала себя по-настоящему в безопасности, только когда ее запирали в том гребаном чулане. Должно быть, Волдеморт каким-то образом знал или хотя бы догадывался о ее переживаниях, потому что Гарри почувствовала, как он обхватил ее еще крепче, пока они спускались все ниже, — как и всегда, проявляющий собственнические замашки, где бы они оба ни были и что бы они ни делали. Это было довольно любопытно, потому что Гарри не слышала его мысли и подозревала, что он тоже не слышал ее, но было здесь что-то за пределами слов, благодаря чему она поняла, что Волдеморт знает и готов сжечь их всех дотла за то, как они обращались с ней, как он уже сжег дом, что долгие годы служил ей тюрьмой. Наверное, это не должно ее так успокаивать, — знание, что где-то в темноте все-таки существует монстр, готовый причинить боль абсолютно всем в этом мире. Всем, кроме нее. Когда она была младше, она не отдавала себе полностью отчета в происходящем, и в основном на ее долю не перепадало ничего серьезного, кроме разве что мелких шрамов, пары сломанных костей, недоедания и пренебрежения со стороны взрослых, но теперь она понимала, что это все еще жестокое обращение, а потому это неприемлемо. Что ни один ребенок не заслуживает пережить то, что пережила она, ни за что на свете. После долгих лет упрашиваний Дамблдора не отсылать ее назад на Тисовую улицу, почти так же, как когда-то юный Том Риддл умолял его ровно о том же самом, а теперь знать, что кто-то наконец был на ее стороне в этом вопросе… Чувство, поистине окупающее пережитые страдания. Больше времени на размышления у нее не оставалось, так как внезапно пустота расступилась, и они оказались на другой стороне, посреди бесконечно черного океана перед огромными каменными дверьми, которые выглядели точь-в-точь как вход в Тайную комнату. Пространство было слегка подернуто дымкой, двери не казались чем-то твердым и прочным, а цвета были сильно приглушены, как в воспоминаниях в Омуте памяти, и все же Гарри смогла рассмотреть резные изображения змей, которые казались почти живыми. Волдеморт снова обрел форму — или нечто, похожее на форму. Это было отдаленно похоже на человеческие очертания, состоящие из тени и света, и заметнее всего в этой форме были светящиеся алые глаза — самое яркое, что она могла видеть вокруг. Гарри понимала, что выглядела примерно так же, и только изумрудно-зеленые глаза должны смазывать ее тень, словно размытый набросок женской фигуры, выполненный легкими мазками кисти. Это ты, да? — сказала Гарри не совсем словами, но и не то чтобы совсем без них. — Ты — чудовище Слизерина, прятавшееся за дверьми Тайной комнаты, которые может открыть только достойный. Конечно, — ответил Волдеморт, так твердо уверенный в собственной ненормальности, девиантности, что Гарри даже позавидовала тому, с какой легкостью он принимает самые уродливые части себя. — Я бы не доверил защиту святости своего естества одному-единственному барьеру. Но ты позволишь мне быть здесь. — Это был не совсем вопрос, даже не то, что Гарри намеревалась сказать, но, по-видимому, понятие о намерении здесь было относительным. Только тебе, — сказал Волдеморт, и Гарри знала, что это была правда, так же, как она знала, что здесь, на самом дне колодца человеческого сознания, ложь была невозможна. — И только потому что однажды ты была под защитой этих дверей, так же, как я сейчас. Он подошел ближе, если вообще можно говорить о таком понятии, как движение, в этом невозможном месте. Границы между ними двумя были размытыми, как будто они растворялись в океане, ну или друг в друге — смотря, что появилось раньше. И что теперь? — спросила Гарри, заинтригованная против воли. Никогда раньше она не отказывалась смотреть прямо в лицо испытаниям, не будет отказываться и сейчас. — Мы зайдем внутрь? Так не терпится снова стать единым целым с нами, маленький крестраж? — Веселье кружилось между ними, как пылинки, пойманные лучом солнца. Нет, — ответила Гарри, потому что это была правда. Но мне любопытно. — Потому что это тоже была правда. У нее сложилось впечатление, что Волдеморт кивнул, хотя на самом деле он ничего не сделал, и его очертания все так же растворялись в темноте. — Конечно, тебе любопытно. Мы все хотим знать, откуда пришли, даже если ответ не тот, на который мы надеемся или который хотим услышать. Это прозвучало как что-то, основанное на личном опыте. Что ты сделал, когда узнал? В том смысле, откуда ты пришел. Гарри так и не поняла, откуда бы у него взяться оскалу, когда у него не было даже рта, но все равно Волдеморт как-то умудрился это сделать. — Я убил их всех. Глухая боль утраты разлилась между ними, невысказанная, но неоспоримая. Почему? — Ведь причина всегда так же важна, как и само деяние, даже если она не из хороших. Без этого «почему» они станут просто животными. Потому что все они были слабы — и магглы, и волшебники — и каждый из них уступал мне во всех отношениях, — сказал Волдеморт так же бесцветно, какой была темнота, окутывавшая их. — И все равно они не хотели меня знать. Мне жаль, что они причинили тебе боль. — Потому что Гарри знала, каково это, когда тебя отвергает твоя же родня за то, в чем нет твой вины или ответственности. Этого Гарри не пожелала бы даже злейшему врагу. Хотя она уже не была уверена, действительно ли Волдеморт все еще приходился ей злейшим врагом. — Но ты все равно не должен был этого делать. Убить проблему не значит решить ее. Я знаю. — Смирение и разочарование. — Но это помогло. Потому что устранил искушение надеяться на лучшее? — Гарри не была уверена, откуда она об этом знала. Но она знала. Устранил свои слабости, все, одним махом. Гарри только вздохнула. Он бы не был самим собой, если бы не был так ожесточенно озлоблен. — Что теперь, Волдеморт? Он положил подобие руки ей на плечо, а другую опустил в темноту и потянул на себя что-то вроде толстого усикообразного придатка, который нежно обвился вокруг них, словно любящий домашний питомец. Теперь тебе нужно принять нас, все, чем мы являемся и не являемся, и поверить в то, что когда-то я был домом для тебя. Открой глаза, и уши, и нос, Гарри, открой сердце, и разум, и все свое естество, чтобы я, в свою очередь, мог найти дом в тебе. — Он чеканил каждое слово с торжественной неизбежностью, держа ожидающую тьму в карающей руке Бога. — Открой рот. На краткий момент Гарри опять показалось, что она в Стране чудес, где на каждой вещи написано «Съешь меня» и «Выпей меня», которые изменят ее совершенно непредсказуемым способом. Но она не была Алисой, потерянной и непонимающей. Она была крестражем. И пока она не могла до конца согласиться с тем, что она все еще была им или его, она все же могла принять, что, возможно (только возможно), они оба были частью одного-большого их. Гарри открыла рот. Волдеморт держал ее за горло двумя руками, но при этом каким-то образом имел достаточно пальцев, чтобы заставить ее раскрыть челюсть еще шире, и влил в нее тени и тьму. Это было все равно что глотать пустоту. Все равно что погружаться в теплую черную ванну, чувствуя, как вода заполняет ее глаза, уши и нос, все, как говорил Волдеморт. Чернота неудержимым потоком хлынула в нее, и Гарри чувствовала, что тонет в этом потоке, пока в ней не осталось ни одной пустой части. Но у нее не было ощущения, что ее запятнали, вываляли в грязи. Темнота казалась ей знакомой, и процесс походил не на то, будто Гарри сдавалась ей, а, скорее, будто она возвращалась домой. Словно она могла наконец расслабиться и отпустить напряжение, которое не покидало ее ни на секунду с тех пор, как она покинула дом, — ровно до этого момента. Напряжение, выражавшееся в ощущении, что она слишком открыта миру и людям в нем, словно она и не девочка вовсе, а глубокая кровоточащая рана. Чернота затопила все, чем была Гарри, затягивая ее все глубже и глубже, и впервые в жизни Гарри позволила ей утянуть себя с головой.***
Гарри проснулась в своей постели, тело так же надежно обернуто простынями, как ее разум — невидимыми барьерами. Даже сейчас они легкими волнами плескались в ее сознании, все пространство за зрачками превратилось в непроницаемый черный океан, чья поверхность казалась обманчиво неподвижной, и Гарри поразилась тому, насколько лучше она чувствовала себя теперь, под защитой барьеров. Пришедшее во сне осознание того, как она постоянно балансировала на грани, никуда не делось; но теперь в ней укоренилась глубокая, неоспоримая уверенность, что причина, по которой Гарри всегда так остро реагировала на слова других людей, и их осуждение, и критику, была в том, что ей не хватало умения должным образом отделить себя от остального мира. Какой-то уголок ее сознания, всегда холодный и равнодушный ко всему с ней происходящему, подсказывал, что, возможно, то нервное возбуждение, которое всегда было неотделимой ее частью, на самом деле было просто уязвимостью ее души, которой не хватало чувства защищенности, которое у нее было, когда она была частью Волдеморта. Их частью. Как бы парадоксально это ни звучало, но впервые Гарри почувствовала себя полностью непринужденно в своем теле, только когда получила неопровержимое доказательство, что это было совсем не ее тело, по крайней мере, не изначально. Можно много чего подделать, если ты достаточно умен и талантлив, как определенно был умен и талантлив Волдеморт, но Гарри знала достаточно об Окклюменции и охранных щитах, чтобы понимать: ни один человек не может защитить другого своими окклюменационными барьерами, особенно если оба этих человека находятся на разных концах страны или даже мира. Мерлин, Волдеморт точно будет светиться от самодовольства, когда они увидятся в следующий раз. Теперь, когда ее мысли сосредоточились на этом, она могла почувствовать легкую рябь в их связи — эхо самодовольства, но не ее собственного, которое отдавалось где-то на задворках ее подсознания, давая ей понять, что Волдеморт тоже проснулся и, по-видимому, был безмерно собой доволен. Не сказать, что его самодовольство было безосновательным: он только что сделал то, что большинство посчитало бы невозможным. Даже Гарри могла согласиться, что в свете этого достижения поведение Волдеморта более чем оправданно. Выглянув из-за полога на кровати, Гарри заметила полоску рассвета, мягко подсвечивающую окна, знаменующую начало нового дня и нового учебного года. — Что ж, — сказала она самой себе, надеясь, что Волдеморт чувствует, как ее забавляет его эгоизм. — Кажется, пора вставать. *та самая столь любимая фандомом шуточка про одинаково звучащие Sirius и serious