Историческая важность рунических охранных чар на Британских островах

В какой-то момент абсолютно оправданной истерики Гарри заметила, что подкожный зуд, в последнее время совсем не прекращающийся, стих впервые за несколько недель. Прислушиваясь к чему-то, что было не совсем звуком, Гарри по наитию повернула голову вбок, расфокусированно глядя вдаль, сквозь полог кровати, сквозь толстые каменные стены замка, сквозь черноту внешнего мира. Откуда-то она знала: что бы сейчас ни делал Волдеморт, он тоже замер и точно так же смотрел сквозь пространство, прямо на нее, разделяя и понимая страшные противоречивые эмоции, обуревавшие Гарри. Теперь его уверенность в том, что он точно поймет, когда Гарри закончит книгу, не вызывала никакого удивления. Бодрствуя, они чувствовали только смутные отголоски сильнейших эмоций друг друга, но, учитывая, что сейчас для Гарри все выглядело так, будто конец света уже наступил… Паника должна разливаться от нее огромными волнами, и не почувствовать их невозможно. Не стоило даже пытаться уснуть естественным образом, так что Гарри быстро натянула первую попавшуюся под руку черную ночнушку и полезла в запасник с оставшимися зельями сна без сновидений, которые еще могли ее вырубить. И это оказалось гениальным решением, потому что впервые после сражения в Министерстве Гарри уснула раньше Волдеморта. А значит, в библиотеке они появились одновременно. В любую другую ночь Гарри от души повеселилась бы при виде Волдеморта в пижаме, даже если этой пижамой были черные шелковые штаны и рубашка в тон с изумрудной окантовкой и пуговицами — но именно сегодня это было совсем неважно. Их взгляды пересеклись в центре комнаты, и они тут же пошли навстречу друг другу, причудливым образом повторяя их последнее воссоединение после долгого нахождения порознь. Только в этот раз Гарри не врезала Волдеморту по лицу, а уткнулась ему в грудь, и они изо всех сил вцепились друг в друга. Гарри лишь надеялась, что со стороны было не слишком заметно, что его руки были единственным, благодаря чему она еще не разошлась по швам и не развалилась на куски.  — Ну и что ты думаешь, дорогая? — тихо, почти ласково спросил Волдеморт ей в макушку, и это был не столько вопрос, сколько подтверждение невероятной и многогранной хрупкости их мира, о которой Гарри до сегодняшнего вечера даже не подозревала. Гарри покачала головой. Если этот разговор окажется хотя бы вполовину таким трудным, каким она его уже представляла, то она точно не собирается переживать его на ногах. — Наколдуй нам диван.  — Прошу прощения?  — Диван, — повторила Гарри ему в грудь. — Сейчас же. И чай. Волдеморт взмахнул рукой, и между двумя креслами перед камином появился мягкий диванчик, образуя уютный полукруг с кофейным столиком в центре и затребованным на нем подносом с чаем. Гарри неохотно ослабила мертвую хватку ровно настолько, чтобы Волдеморт, прижав ее к себе, смог дойти до дивана, куда и упал с вытянутыми ногами, после чего Гарри полузаползла-полурухнула прямо на него. Она тут же обвила руками его шею, а их ноги сами собой переплелись, словно они делали это миллион раз, и, когда тепло от близости душ начало затапливать обоих, Гарри снова смогла нормально дышать. В любой другой ситуации Гарри отшатнулась бы от такой близости, но сейчас она слишком устала бороться с Волдемортом, бороться с ними, чтобы беспокоиться о чем бы то ни было. К ее облегчению, Волдеморт не стал отпускать комментариев на тему того, что они вполне могли бы устроиться на креслах без двусмысленных прикосновений, и даже не пытался поддразнить ее, что после всего лишь прочтения какой-то книжки ее нужно успокаивать, словно маленького ребенка после ночного кошмара. Вместо этого он гладил ее по волосам, позволив ей беззвучно сотрясаться, зарывшись лицом ему в плечо, словно она могла навечно спрятаться от реальности в тишине и безопасности их прекрасного сна. Некоторое время спустя Гарри более-менее пришла в себя, чтобы нормально функционировать, но даже тогда не попыталась встать или сдвинуться хотя бы на миллиметр, все еще упираясь носом в ключицу Волдеморта. — Пожалуйста, скажи, что там не сказано то, о чем, как мне показалось, там сказано. Его руки на ней сжались чуть сильнее. — И о чем, по-твоему, там сказано, Гарри? Гарри совсем не хотела произносить это вслух, словно так страшная догадка превратится в бесспорную истину.  — Что магия умирает, — прошептала она в итоге. Волдеморт вздохнул, и вздох этот прозвучал так же устало, как выглядела Фомальгаута на фотографии. — Ты хочешь, чтобы я тебе солгал? Да. — Нет.  — Тогда, боюсь, я не могу сказать тебе, что это неправда, — сказал Волдеморт, мягко целуя ее в висок, словно извиняясь. — Как бы сильно мне ни хотелось обратного. О, Мерлин. Гарри немного приподнялась, так, чтобы нормально видеть Волдеморта, положила скрещенные руки ему на грудь и оперлась на них подбородком. — Откуда ты знаешь, что это не просто очередная страшилка про Апокалипсис? Если Волдеморт и был удивлен, с какой непринужденностью они перешли на новый уровень близости, то никак не подал виду, только закинул руку за голову, чтобы было удобнее смотреть на Гарри, и принялся играть с ее вьющимися прядками, которые с упорным постоянством выбивались из тугих кос. — Потому что я знал Фомальгауту. Она бы никогда не написала ничего подобного и не рассказала людям, если бы не была уверена на сто процентов.  — Но как такое вообще возможно? — требовательным тоном спросила Гарри, с трудом подавив желание всплеснуть руками. — Магия — это же… ну… магия. Волдеморт посмотрел на нее одновременно с нежностью и раздражением. — Гарри, ты вообще знаешь, что такое магия? Это было похоже на вопрос с подвохом. На бессмысленную философскую чепуху, о которой с завидной регулярностью любят спрашивать профессора и Темные Лорды, чтобы продемонстрировать свое превосходство. Но, учитывая тему их разговора, Гарри подозревала, что подвохом тут и не пахло.  — Ну, эм-м-м… — Гарри неловко поерзала под пристальным взглядом Волдеморта, который, кажется, все еще ожидал ответа, которого у нее не было. — По-видимому, не знаю. Мне всегда казалось, что это просто, ну…  — Магия? — сухо сказал Волдеморт, приподняв бровь. Ну, теперь-то, когда он преподнес это так, Гарри почувствовала себя последней идиоткой, что ни разу за пять с лишним лет жизни в магическом мире не удосужилась спросить о природе того, благодаря чему магический мир вообще существовал.  — Понятие о магии — гораздо более глубокие воды, чем большинство волшебников и волшебниц может себе представить, — начал Волдеморт, продолжая рассеянно перебирать ее пряди. — Они плещутся на поверхности лужи, более чем удовлетворенные таким положением вещей, даже не подозревая о настоящем океане, скрывающимся на глубине. Гарри скорчила гримасу. — Что ж, тогда объясни невежественной плескательнице на поверхности, что такое магия.  — Это не простой вопрос, и на него нет простого ответа, — сказал Волдеморт, мягко толкнув Гарри в плечи, заставив ее принять сидячее положение. Она лишь немного отстранилась, чтобы Волдеморт сам мог нормально сесть, после чего тут же вернул ее к себе на колени; руки при этом у него оставались свободными, так что он принялся ловко наливать им обоим чай, одновременно поддерживая максимально возможный физический контакт. Гарри покраснела. Даже вызванное крестражем тепло от их близости после длительного нахождения порознь не смогло задушить в ней четкое, почти болезненное осознание того, что теперь значит эта близость, особенно в свете их последнего общего сна, — и это не говоря о тех снах, что снились ей самой после той знаменательной ночи. Если Волдеморт разделял ее чувства, то никак этого не показывал и продолжал наливать чай, как ни в чем не бывало. Но даже Гарри видела, что в его прикосновениях сквозила какая-то новая уверенность, собственническая манера, в которой его рука лежала на изгибах ее бедер. Закончив с приготовлениями, Волдеморт передал чашки Гарри, после чего отодвинулся назад и прислонился к ручке дивана — при этом Гарри все еще сидела у него на коленях. Она могла бы возмутиться подобным бесцеремонным обращением, да только была слишком впечатлена тем, как он умудрился проделать все это, не пролив ни капли и ни разу не отпустив Гарри с колен. Спасибо хоть, позволил ей повернуться к нему полубоком, чтобы хотя бы смотреть ему в лицо, пока они разговаривали.  — Отвечая на твой вопрос, — продолжил Волдеморт, когда они оба удобно устроились и он забрал у нее свою чашку, — магия — это явление, возникающее при манипулировании энергией, циркулирующей между физическим миром и существами, чувствительными к этой энергии — волшебниками. Это самовоспроизводящаяся взаимосвязанная система, принципом работы немного напоминающая то, как магглы представляют себе вечный двигатель. Магия — это одновременно энергия, твердое тело, жидкость, газ и, как ни парадоксально, ничего из перечисленного. Это исключение, доказывающее все существующие правила, потому что магия возникает, когда воля и решимость существа, чувствительного к ней, настолько сильны, что могут преодолеть любые барьеры, чтобы достичь невозможного. М-да. Звучит бессмысленно. — Но магия не невозможна, мы все способны творить ее.  — Гарри, — сказал Волдеморт мягко и медленно, словно она была законченной идиоткой. — Я могу махнуть рукой и создать пламя из ничего. Анимаг может превратить себя в животное и вернуться в человеческую форму, ни на миг не утрачивая человеческого сознания, хотя физически он имеет лишь животный мозг, для такого не приспособленный, — и при этом никак не нарушает чертовы законы термодинамики. Только потому что мы делаем это каждый день, еще не значит, что это не невозможно. Хах. — Поэтому так трудно стать анимагом? Потому что надо научиться удерживать человеческое сознание, несмотря на физические ограничения мозга животного, в которое превращаешься? Кажется, Волдеморт был рад, что она смогла додуматься хотя бы до такой элементарной вещи, и ему не пришлось все ей разжевывать. — Именно. И поэтому никогда нельзя превращаться в одиночку, без наблюдения, пока ты только осваиваешь анимагию. Немало анимагов-новичков теряют себя в новых, глубоко укорененных животных инстинктах, и им нужна помощь, чтобы снова стать человеком. Гарри сделала глоток неописуемо потрясающего чая и поставила в уме галочку побольше почитать об анимагах. Даже если опустить все возможные плюсы от умения превращаться в животное… Такой навык сам по себе был достаточно крутым. — Ну хорошо, проще говоря, магия представляет собой все возможные вариации на тему чуда. Это все очень интересно, конечно, но разве это так важно?  — Такая нетерпеливая, — недовольно протянул Волдеморт, лениво обняв ее за талию и крепко сжав, словно бы отчитывая. У Гарри тут же перехватило дыхание: на нее в мельчайших подробностях обрушилось воспоминание, как крепко он обнимал ее, когда они целовались, — и вот она совсем потеряла нить разговора. — Тебе не кажется, что, если бы это было так легко понять и объяснить, уже намного больше людей было бы в курсе происходящего? Гарри в равных долях испытывала как облегчение, что Волдеморт, кажется, не заметил ее кратковременной потери самообладания, так и раздражение, что вот он опять вел себя, как последняя задница. Так что Гарри отхлебнула чаю, с трудом поборов искушение вылить его на голову своему собеседнику за то, что тот так долго добирался до сути. — Ладно. Продолжай.  — Мы уже выяснили, что магия существует в природе и в существах, порожденных природой. Некоторые животные, например, фениксы и драконы, даже были полностью созданы самой магией. Люди, однако, ни в одну из этих двух категорий не входят.  — Тогда как у нас появилась своя магия? Волдеморт усмехнулся, глядя в чашку. — Кто бы там что ни утверждал, но первые люди, использовавшие магию, не были результатом кровосмешения с магическими существами, божественного вмешательства или даже случайного стечения обстоятельств.  — Стой, серьезно? — Гарри смутно помнила, что ранее слышала подобные теории от студентов постарше, строящих из себя напыщенных интеллектуалов. Тогда услышанное казалось ей вполне логичным, но сейчас Волдеморт выглядел так, будто ему была противна сама идея об этом.  — Конечно, — пренебрежительно ответил он. — Утверждать подобное — значит свести на нет величайшие достижения наших предков; они были настолько ярким примером неизмеримого человеческого потенциала, что смогли заставить саму Вселенную склониться перед ними. Они не только получили силу и могущество; по сути, они стали настоящими божествами. И за то, что они открыли пресловутый ящик Пандоры, они изменились навсегда, а вместе с ними — и их потомки.  — Правда, это вот так мы получили магию? — Гарри не могла отрицать: такой способ был несоизмеримо круче, чем если бы волшебникам просто повезло или если бы они все-таки переспали с кентаврами, как ей доказывал один особенно рьяный рейвенкловец. — А как тогда объяснить магглорожденных?  — Исследования, проведенные после войны с Гриндевальдом, показали, что у двух потомков сквибов есть неплохие шансы зачать магического ребенка, — ответил Волдеморт. — Следовательно, большинство грязнокровок — просто потомки сквибов, от которых открестились магические семьи и которые были изгнаны в мир магглов, где они сами о себе заботились. Великий Мерлин, какими же уродами иногда могут быть волшебники. — Большинство? Волдеморт пожал плечами. — Существует ничтожно маленькое число магглорожденных, в которых магия зарождается сама собой, так же, как когда-то в наших далеких предках. Конечно, это чисто романтическое понятие. В реальности первородные волшебницы и волшебники так же редки, как змееусты. Несмотря на серьезность обсуждаемой темы, Гарри не могла не подумать о Гермионе. Не потому что ее хоть на секунду могло всерьез взволновать, была ее лучшая подруга магглорожденной или даже первородной волшебницей. Но если кто-то из ее знакомых и мог заставить мир склониться перед ней с помощью чистой силы воли, то это точно была Гермиона Грейнджер.  — Ты когда-нибудь встречал хоть одного? — Двоих, о ком я знал наверняка. И оба были поистине исключительными примерами того, какими должны быть настоящие волшебники. — Волдеморт сделал паузу, словно раздумывая над чем-то, после чего продолжил: — И еще до Хэллоуина 1981 года и много лет после у меня были подозрения, что Лили Поттер тоже была одной из них. О, ну ничего себе. Гарри оцепенело подумала о матери, об ослепительной улыбке, которую она видела только на фотографиях, и о далеком воспоминании, всплывающем в памяти при приближении дементоров: как Лили Поттер отказалась отступить и позволить Темному Лорду убить ее дочь, и спина ее была непоколебимо пряма, и сама она была подобна атланту, который смог бы удержать на плечах чертовы небеса, если бы вдруг те рухнули. Это была странная боль — скорбеть по женщине, которую Гарри никогда по-настоящему не знала. Но эта боль всегда была где-то там, клубилась на задворках сознания, чтобы всплыть в самый неожиданный момент.  — Фомальгаута не объясняла тебе, почему магия умирает? — выдавила Гарри, поспешно возвращаясь к теме разговора, пока ее мысли не стали слишком уж мрачными — и все равно ей стало тошно от сказанных слов и от их страшного смысла.  — Она назвала это увяданием. — Волдеморт вздохнул, свободной рукой рисуя круги на бедре Гарри; и Гарри, идиотина такая, изголодавшаяся по прикосновениям, вынуждена была признать, что это неплохо успокаивало. — Для того, чтобы существовать, магия нуждается в постоянно поддерживаемой связи между землей и проживающем на ней народом. В разных странах мира эта связь принимает различные формы. В далеком прошлом на Британских островах магия была завязана на связи земли и Волшебного Народа, бывшего тогда самой многочисленной популяцией, чувствительной к магии. Это напомнило Гарри о ремарке Волдеморта, оброненной пару недель назад, пока они танцевали. — Ты вроде говорил, что фей не существует?  — Больше нет. После столетий затянувшегося конфликта Волшебный Народ был вынужден навечно вернуться в Солнечную долину, проиграв в Железной войне. По сути, их удалось изгнать, только потому что сильнейшие магические кланы людей, проживавших в то время на островах, сформировали альянс, чтобы победить Волшебный Народ. Гарри прищурилась. — Древние семейства. — Она понятия не имела, откуда знала ответ, она просто знала.  — Именно. Мерлин, будучи Эмрисом, был посвящён в тайны, на раскрытие и понимание которых у нас может уйти вся жизнь, и он прекрасно знал, что значит их победа в войне и что без постоянно поддерживаемой связи между магией, землей и народом магия в конечном счете исчезнет. Поскольку именно они были виновны в изгнании Волшебного Народа, Мерлин призвал завоевателей взять на себя ответственность за поддержание магии, во благо нас всех.  — Потому что завоевание означает обладание, — рассеянно сказала Гарри, обдумывая полученную информацию. — Забрав землю у предыдущих владельцев, только они могли как следует защитить ее, — это основной принцип создания охранных щитов и чар. Ничего удивительного, что именно Фомальгаута смогла первой во всем разобраться.  — Присутствие волшебников на Британской земле в целом помогает поддерживать взаимосвязь земли и магии, так же, как когда-то это делало присутствие фей, и все же именно кровь представителей Древних семейств питает охранные чары, которые привязаны к благородным лордам и леди, как когда-то эти самые чары были привязаны к королям и королевам фей. Волшебный Народ владел этой землей, ее магией, и теперь ответственность за владение ими перешла к нам, так как наши предки заключили соглашение с Мерлином, подписав его кровью. И именно поэтому мы нуждаемся в Светлой и Тёмной сторонах среди наших представителей, так же, как у фей были Летние и Зимние королевские дворы. Земле нужен баланс этих двух сторон. Если продолжать попустительствовать упадку Древнейших семейств и преследовать представителей Темной стороны, наша беспечность, отрицание нашего наследия погубят нас всех.  — Мерлин Всемогущий, как же все это запутано, — выдохнула Гарри. Внезапно привычное наименование легендарного волшебника приобрело особую значимость.  — Вернувшись в Англию после долгих лет путешествий и исследований состояния и истоков магии в других странах, я провёл месяцы в архивах Министерства, анализируя переписи населения, проводимые с тех самых пор, как было основано Министерство. У меня не было данных Фомальгауты об ослаблении охранных чар, но я хотел убедиться, что подобная закономерность прослеживалась и в других областях.  — И как, прослеживалась?  — Мерлин милостивый, да, причем везде, — вздохнул Волдеморт. — Собранные мною данные подтвердили, что постепенный упадок Древнейших семейств коррелировал с общим снижением числа рождаемых волшебников и увеличением числа сквибов. Теория Фомальгауты все время подтверждалась, неважно, что именно я изучал: с вымиранием Древних семейств, которые, подобно бывшим королям и королевам Волшебного Народа, притягивают к себе магию земли, медленно увядает и магия волшебников. А одно без другого существовать не может, так что, как только исчезнет магия физического мира, наша собственная магия исчезнет вместе с ней.  — И что, нет никаких шансов, что это просто совпадение, а причиной может быть что-то совсем другое? — с тревогой спросила Гарри. — Может, все дело в кровосмешении или в каком-нибудь генетическом сбое у волшебников в результате этого самого кровосмешения? Или в вырубке лесов, или в чертовом переработанном сахаре в нашем рационе. Буквально любая другая причина. Волдеморт покачал головой. — Я тоже так подумал и даже все проверил. Ничего больше в схему не вписывается, а теория Фомальгауты объясняет и то, что происходит в остальном мире. Конечно, в подобных вещах невозможно быть уверенным на все сто процентов, но я более чем уверен, что прав.  — Почему тогда чистокровные просто не могут заводить больше детей? — Серьезно, как кучка волшебников, помешанная на чистоте крови, еще не попыталась навязать всем остальным свои идеи чисто с помощью численного перевеса?  — Полцарства за нормальные уроки здоровья в этой чертовой школе, — проворчал Волдеморт. — Гарри, они пытались. У волшебниц и так двойной риск выкидышей по сравнению с маггловскими женщинами, из-за того, как магия влияет на развивающийся плод. И это в странах, где магия стабильна; в Магической Британии, на фоне нестабильности магии, риск выкидышей возрастает примерно в четыре раза. Кроме того, уровень рождаемости становится все ниже, потому что мы больше не практикуем древние обряды на регулярной основе.  — И что, раз мы больше не прыгаем через костер на Белтейн*, у волшебниц рождается меньше детей? — недоверчиво переспросила Гарри. Если бы Волдеморт вдруг объявил, что заканчивает со всем этим темным лордством и переезжает в Девоншир, чтобы разводить альпак, она бы и то меньше удивилась. — Это безумие. Что, если они подобны семье моего отца, и у них другая религия и этническая принадлежность? Волдеморт закатил глаза. — Если бы в Индии люди запрещали свои местные обычаи и сторонились их, как это делают у нас, у них бы тоже возникли проблемы. Главное не в том, во что верит конкретный человек, а в том, что ведомо земле. Если бы вдруг все в Британии стали набожными индуистами, тогда через пару тысяч лет изменилась бы вся парадигма, и индуистские практики существенно влияли бы на магию земли. Но это все равно что пытаться заставить кого-то, кто совсем не говорит по-английски, понять тебя, просто очень медленно проговаривая слова. Рассматривай это не в ключе культурного империализма, а больше как метафизический эквивалент того, как ты снимаешь обувь, прежде чем зайти в чужой дом, будучи в другой стране, даже если в твоей стране подобный жест не имеет большого значения. Гарри недоверчиво покачала головой. — Не могу поверить, что ты на полном серьезе хочешь сказать, что из-за атеизма у волшебниц рождается меньше детей.  — Для магглов это ничего не значит, но мы волшебники, Гарри. Вера и наше взаимодействие с природой не просто наши реалии — это ключевой компонент, благодаря которому мы вообще существуем. На Британских островах на протяжении многих лет существовало огромное число религий, божества постоянно менялись с одного на другое, но в итоге все их вариации сводились к одному: Богине-Матери, Рогатому Богу и Колесу Года. У нас, как у волшебного народа Британских островов, есть Богиня магии и Верховный жрец, и когда мы перестаем благодарить их за их дары, мы перестаем эти дары получать. Неважно, воспринимаешь ты их как настоящих живых существ или как идейный концепт. Они являются символами нашей связи с землей и нашей магией, а мы их собственноручно отвергаем в попытке угодить грязнокровкам и их нежным христианским верованиям.  — Но ведь сама суть магии предполагает, что ты не можешь быть христианином ни в каком виде, разве нет? — недоуменно переспросила Гарри, решив пока что не заострять внимания на всем этом воинствующем фанатизме. С ним она будет разбираться потом — там явно работы не на один день. — Сразу вспоминаются все эти заповеди а-ля «Ворожеи не оставляй в живых» и так далее.  — Ты не понаслышке знаешь, какими лицемерами порой могут быть люди, — ответил Волдеморт, поставив пустую чашку на стол. — Волшебники, хоть и, бесспорно, превосходят своих маггловских собратьев, все еще остаются людьми. Гарри вздохнула и основательно приложилась к чашке. — Так как, черт возьми, это связано с темным лордством и прочим? Ведь стань ты политиком, или ученым, или исследователем, ты спокойно смог бы привлечь людей на свою сторону без убийств и массовых беспорядков, разве нет? Волдеморт насмешливо выгнул бровь. — Конечно, ведь у Фомальгауты, которая пошла дорожкой исследовательницы, это так хорошо получилось, да? Она была родом из Древнего семейства, тогда еще имевшего гигантское влияние, и когда она изложила свою теорию, те немногие, кто удосужился прочитать ее книгу, решили, что она просто очередная сумасшедшая из Блэков, помешавшаяся на идее о конце света. А вторая книга, которая по идее должна была содержать доказательства ее теории и возможное решение, после смерти Фомальгауты так никогда и не была найдена и опубликована. Нет, я уже тогда понимал, что люди не станут никого слушать, а потому мне придется заставить их.  — И конечно же, ты подошел к решению этой проблемы, как абсолютно разумный взрослый человек, — пробормотала Гарри себе под нос.  — Разумеется, я в любом случае с двенадцати лет собирался завоевать Магическую Британию, — продолжил Волдеморт, словно Гарри ничего не говорила, и словно это была абсолютно нормальная идея для двенадцатилетки. — И я признаю, что первоначально мое желание было больше основано на мести, чем на чем-то еще. Я ненавидел магглов за свое детство, я ненавидел чистокровных, которые смотрели на меня свысока, когда я только прибыл в Хогвартс, и я ненавидел всех остальных за то, что они просто стояли рядом и ничего не делали. Становление Лордом Волдемортом и захват страны имели двойную цель: так я мог исправить ошибки остальных и заставить всех высокомерных чистокровных склониться перед полукровкой, на которого они в ином случае даже не взглянули бы. Гарри не смогла удержаться и рассмеялась. — О, вот в это я легко могу поверить.  — Ну конечно, — мягко продолжил Волдеморт, которого ее веселье никак не трогало. — По правде говоря, это было так приятно, что я даже ввел за правило, чтобы мои последователи кланялись каждый раз, когда я вхожу в комнату, — просто потому что мог это сделать. Короче говоря, я со спокойной душой встал на дорожку убийств и хаоса, как и многие начинающие Темные Лорды до меня, вплоть до той самой ночи в Италии, когда Фомальгаута рассказала мне об увядании. Именно от нее я узнал, что значит постепенное исчезновение Древних семейств для магии на Британских островах и каковы могут быть последствия, если их не защитить.  — Неудивительно, что ты присоединился к крестовому походу чистокровных, — протянула Гарри, позволив Волдеморту обнять ее крепче; очевидно, что ему это нужно было так же сильно, как и ей. — Я имею в виду, да, это все еще охренительно идиотский поступок, но, учитывая твою обиду на магглов за дерьмовое детство и вероятность того, что Британия может стать выжженной пустыней без магии, если все Древние семейства вымрут… Представляю твое отчаяние.  — Мы и правда были в отчаянии, — сказал Волдеморт, впервые за вечер перейдя на множественное число. — Особенно после смерти Фомальгауты: у нее единственной были настоящие ответы. Только недавно закончившаяся война с Гриндевальдом стоила Британии целого Древнего семейства, а от еще двух осталось всего по одному наследнику. В остальных семействах в большинстве своем было по одному-двум детям в каждом поколении, и так на протяжении по меньшей мере ста лет, и это только в Магической Британии! Состояние магической нации на континенте, где Гриндевальд разошелся больше всего, было гораздо более плачевным. Не во всех странах положение было таким ужасным, как у нас, и все же потеря такого количества магической крови могла подставить под угрозу немногое оставшееся. Казалось, что время утекает сквозь пальцы. Положа руку на сердце, Гарри с полной уверенностью могла сказать, что это была одна из самых страшных вещей, которые она когда-либо слышала. — Ты серьезно хочешь сказать, что увядание происходит во всем мире? Волдеморт рассеянно провел рукой по волосам. — По большей части в Азии все хорошо, как и в отдаленных уголках Центральной и Южной Америки, а также на всем севере от Полярного круга. Больше всего пострадали Западная Европа, Северная Америка, Океания и отдельные части Африки, Юго-Восточной Азии и Ближнего Востока — все места, где проходили самые жестокие охоты на ведьм и зачистки среди местных магических существ и культур, практически уничтожившие магическое население, прежде чем был введен Международный Статут о секретности. Положение дел было усугублено разрушительной одержимостью магглов глобальной индустриализацией. Магия приходит в немалой степени из природы, огромная часть которой была уничтожена, и теперь и так немногочисленные волшебные существа вымирают подобно своим человеческим собратьям-волшебникам.  — У тебя есть идеи, о чем могла быть вторая книга? Ну, кроме того, чтобы заставить чистокровных как следует заняться деторождением, не нарушая при этом их гражданских свобод. — Должно же быть хоть какое-то решение, потому что альтернатива была слишком пугающей, чтобы даже думать о ней.  — У меня немало идей и теорий. И все же мы многого не знаем, кроме разве что того, что возможное решение должно быть как-то связано с охранными чарами, раз Фомальгаута узнала об увядании благодаря своим исследованиям. — Волдеморт горько рассмеялся. — Иронично, конечно: я более чем компетентен, когда дело касается рун, и все же у меня нет внутреннего, чисто инстинктивного таланта рунного мастера, какой был у Фомальгауты и какой, несомненно, есть у тебя, хотя твое основное направление — рукодельческая магия, а не охранные чары. Я без понятия, как подобная способность оказалась у моего крестража, когда у меня самого ее нет. Полагаю, это можно списать на наследие крови Блэков, а также считать еще одним доказательством в пользу твоей теории о том, что ты — отдельная независимая личность. Только в этот момент Гарри осознала, насколько она привыкла к тому, что у Волдеморта всегда есть ответы на все вопросы. То, что именно сейчас у него ответов не было, пугало ее почти так же, как само увядание. — Но ведь ты был одним из лучших студентов за всю историю Хогвартса! Как такое вообще может быть, чтобы ты, из всех людей, не знал, что делать?  — Твоя вера в меня очень льстит, — ответил Волдеморт с кривоватой усмешкой. — Но, боюсь, Превосходно по ЖАБА по Древним рунам, полученное, когда мне было семнадцать, значит одно-большое нихрена, если речь идет о предотвращении глобальной магической катастрофы. Даже у невероятно одаренной рунной мастерицы ушли годы на то, чтобы начать понимать суть проблемы, я уже даже не говорю о решении.  — Погоди, то есть ты хочешь сказать, что я оказалась лучше тебя хоть в чем-то, кроме того, чтобы быть порядочным человеком? — переспросила Гарри со слабой улыбкой, все еще пытаясь переварить свою неожиданную реакцию на то, что сейчас Волдеморт знал немногим больше, чем она сама. — Потому что твой интеллект пугает почти так же, как твоя страсть к убийствам, так что это в некотором роде приятно слышать. Волдеморт раздраженно посмотрел на нее, как бы отчитывая за перебивание, да только эффект практически сошел на нет, потому что он все еще крепко обнимал ее, как будто объятия и правда могли хоть немного помочь. — Я хочу сказать, маленький крестраж, что в потенциале ты действительно можешь в чем-то меня превзойти. Но тебе пока всего лишь шестнадцать, и тебе еще предстоит многому научиться, прежде чем этот роковой день настанет, так что не забивай себе голову. Гарри даже не снизошла до ответа и просто показала ему язык.  — В любом случае, — продолжил Волдеморт, закатив глаза, — я сразу же решил, что самым логичным курсом действий будет свергнуть промаггловское правительство, запрещающее наши традиции и вносящее их в список незаконных; защита чистокровных семей может принести двойную выгоду: так будут защищены и сами древние обряды, и Древние семейства. Так я надеялся купить достаточно времени, чтобы найти более долговременное решение настоящей проблемы — что магия умирает медленной и мучительной смертью. Несмотря на непоколебимое убеждение Гарри, что его методы решения проблем слишком сильно уходят в сторону зверств, все же она не могла отрицать: неохотно, но она вроде как начала видеть безумную логику в его действиях. Волдеморт все еще оставался кровожадным ублюдком, которого нужно обуздать, прежде чем он окончательно утопит страну в геноциде. И все же становилось все яснее, что, несмотря на его многочисленные недостатки, он все-таки не был поехавшим злодеем, каким его обычно представляют.  — Ты действительно имел это в виду. Ты правда хочешь спасти мир, — тихо сказала Гарри, отставив в сторону пустую чашку. Она не была уверена в том, что должна сейчас чувствовать. — Лорд Волдеморт хочет спасти мир.  — Я же говорил, — ответил Волдеморт, слишком уж самодовольно, учитывая жуткую тему разговора. — Еще несколько месяцев назад. Не моя вина, что ты предпочла поверить пропаганде, а не мне. Гарри недоверчиво покачала головой. Ей было слишком тяжело так резко изменить свое представление о мире, но при этом она никак не могла отрицать, что да, Волдеморт действительно тогда говорил правду. — Так, ты все еще психопат и все еще выбрал наитупейший способ из всех возможных. Но на свой безумный лад ты и правда хочешь безжалостно завоевать мир и держать в железном кулаке, чтобы спасти его. Волдеморт посмотрел на нее сверху вниз. — Я уже объяснил мотивы своих действий в прошлом и извиняться за них не собираюсь.  — Ой, да завали ты уже, придурок, и просто выслушай меня хотя бы раз! — вспылила Гарри, скинула с себя его руки, вскочила на ноги и начала расхаживать взад-вперед перед диваном. К сожалению, вокруг было слишком много мебели, чтобы курсировать с удовлетворительной для себя скоростью, но она уже была сыта по горло его выкрутасами. — Экстренные новости: ты не сможешь спасти мир, если просто убьешь всех людей в нем! Не будет иметь никакого значения, что магия восстановится, если в живых останется лишь горстка волшебников и волшебниц, чтобы довольствоваться ею. А если все, кроме представителей Древних семейств, по-видимому, являются для тебя приемлемыми потерями, тогда те, кто выживут, будут вынуждены или вступать в брак с магглами, или из-за кровосмешения станут тупыми выродками наподобие Гонтов и потеряют магию в любом случае. Волдеморт сжал переносицу. — Ты упускаешь главный момент.  — Какой момент? — требовательно спросила Гарри, уперев руки в бока, чтобы не поддаться искушению и таки не заехать Волдеморту по лицу. — Что твой любимый метод решения проблем — все еще убийства?  — Нет, — процедил Волдеморт сквозь сжатые зубы. — Что это война за судьбу самой магии, а подобная жизненно важная цель всегда будет оправдывать любые средства. Гарри спрятала лицо в ладонях. Она просто не могла поверить, что такой умный человек, как Волдеморт, мог быть таким тупицей. — Я буду предельно честна: даже сейчас, зная об увядании, я не до конца уверена, что твоя победа возможно, возможно, будет хорошим исходом. И это невероятно гигантское «возможно», Волдеморт. Я еще сяду и хорошенько это все обмозгую, но только при условии, если ты прекратишь вести себя так, словно «спасение магии» и «отказ от геноцида» — взаимоисключающие вещи!  — Магглы — основная причина происходящего и непосредственная угроза нашему образу жизни, — сказал Волдеморт с презрением. — Они убивают планету загрязнением окружающей среды, перенаселением и неуемными аппетитами; если мы с ними не разберемся, то с большой вероятностью не переживем следующее столетие, потому что они перебьют либо нас, либо самих себя, в процессе уничтожив всю планету. Ты могла забыть, каково это — ночь за ночью ютиться в тесном бомбоубежище, слышать, как с неба падают бомбы, и гадать, станет ли следующая из них той самой, что убьет нас, — но я никогда не забывал. Их нужно остановить! Гарри пришлось сделать глубокий успокаивающий вдох и напомнить себе, что этот человек еще ребенком пережил немецкую бомбардировку во время Второй мировой. Как бы ни были ошибочны его решения, она не могла отмахнуться от того, что в основе этих решений лежала самая что ни на есть настоящая психологическая травма и, вполне вероятно, непроработанный посттравматический синдром.  — И с этим нам в какой-то момент придется разбираться, — согласилась Гарри. — Но не думаю, что в ближайшем будущем нам стоит беспокоиться о мировой ядерной катастрофе. Так что до тех пор, пока мы не услышим сирены воздушной тревоги, давай сосредоточимся на том, как бы привести в порядок наш собственный мир, хорошо? До тех пор, пока Статут о секретности соблюдается, а мы сами не наносим по магглам упреждающий удар, за что вполне можем получить ядерной бомбой прямо в лицо, пусть сами разбираются с последствиями своих тупых решений, ну, а мы сосредоточимся на себе и на том, как бы предотвратить исчезновение магии. Моя гордость позволяет мне во всеуслышание заявить: вся эта хрень с увяданием — пугающий до усрачки ночной кошмар, и, если ты прямо сейчас не вытащишь голову из задницы и не поможешь мне сделать с этим хоть что-нибудь, я за себя не ручаюсь!  — Ты серьезно угрожаешь мне, обещая сделать то, чем я и так уже занимаюсь? — прищурился Волдеморт. — Потому что это кажется немного излишним, нет?  — Нет, — отрезала Гарри. — Моя угроза состоит в том, что, если ты не будешь держать в узде свою маниакальную склонность к убийствам, я не буду тебе помогать. Для Темного Лорда, который, как она знала из первых рук, любил разбрасываться Непростительными при каждом удобном случае, Волдеморт выглядел слишком уж возмущенно. Хотя, возможно, хотя бы частично в этом можно винить его суперстильную пижаму. — Ты откажешься помогать мне, только потому что тебе не нравятся мои методы? Ты и правда настолько простодушна или просто наивна?  — Скорее всего, и то, и другое, — пожала плечами Гарри. Она не собиралась поддаваться на его провокации, потому что вообще-то у нее тут есть точка зрения, которую нужно доказать, и черта с два она позволит ему сбить себя с мысли, только потому что ему это не нравится. — Мне плевать, как ты сам это оправдываешь, но я не могу представить, как ты можешь спасти мир, если сначала не попытаешься спасти людей. Волдеморт смотрел на нее, как на сумасшедшую, но в этом не было ничего нового, и Гарри ни за что на свете не собиралась отступать.  — Почему ты так зациклена на том, чтобы стать их Спасительницей? — почти недоверчиво спросил Волдеморт. — Я точно знаю, что тебе плевать на всех этих идиотов, которые постоянно возводят тебя на пьедестал и ждут, что ты решишь их проблемы, а потом с радостью отыгрываются на тебе каждый раз, когда им нужен козел отпущения. Гарри фыркнула и плюхнулась обратно на диван, сев на другом конце напротив Волдеморта. — Дело не в том, что я хочу быть чертовой Спасительницей, и дело даже не в них самих, как личностях. Большинство из этих бесполезных идиотов может катиться к черту. Но меня это волнует, потому что, какими бы раздражающими людьми они ни были, они все еще люди. — А это что-то, да должно значить, ведь должно же. — Если мы не видим ценности в человеческой жизни, в биологическом виде, который столько всего достиг и у которого есть потенциал достичь еще больше… Тогда как мы можем найти ценность хоть в чем-нибудь? Волдеморт все еще выглядел так, словно ему хотелось взять ее за плечи и хорошенько потрясти, чтобы вколотить в нее немного здравого смысла; но все же, благослови его Мерлин, он по крайней мере пытался понять ее точку зрения. — То есть ты хочешь спасти их, потому что все мы люди, и ты рассматриваешь их как единую группу, обладающую врожденной ценностью, которая необязательно будет у отдельного индивида, я правильно понимаю?  — Да! — Мерлин, весь этот спор походил на вырывание зуба у самого опасного в мире младенца. — Главная причина разногласий не в том, что все мы разные, — она в нашем невежестве. А невежество как раз можно исправить. Да, чем старше отдельный человек, чем сильнее в нем укорены привычки и взгляды, тем это сложнее сделать, но все-таки сделать возможно. Пока человек жив, для него всегда будет шанс измениться к лучшему. Волдеморт сложил руки на груди и все еще смотрел на нее так, будто сомневался в наличии у нее здравого смысла. — Я не знаю, как относиться к тому, что, судя по всему, я способен на такой нелепый и наивный идеализм. Гарри бесило, как он подставлял под сомнение ее интеллект, но это также было доказательством того, что у Волдеморта заканчивались логические аргументы, а потому она решила дожимать до конца. — Вообще-то, мы с тобой — идеальный пример того, о чем я говорю, если так подумать. Несмотря на то, что у меня нет наших прошлых воспоминаний, мы, по сути, один и тот же человек. Когда мы разделились в 1981 году, я получила новую жизнь и возможность посмотреть на все под другим углом — возможность, которой у тебя не было. И даже с нашей общей душой и детством, которое не сильно отличалось от первоначального, я все еще сижу перед тобой и говорю тебе, что люди могут стать лучше.  — Ты конечно же шутишь.  — Слово скаута.  — Гарри. — То, как Волдеморт умудрялся в одно ее имя вложить столько эмоций, было поразительным достижением.  — Неужели ты не понимаешь? — настойчиво продолжила Гарри. — Когда-то я была Томом Риддлом, затем я была Лордом Волдемортом, а теперь я Гарри Блэк-Поттер. И как ты любишь так часто мне напоминать, я — это ты, а значит (и ты не можешь этого отрицать) какая-то часть тебя — это я; та часть тебя, которая решила встать на тропу революции, потому что тебе так все надоело, что ты искренне захотел спасти мир от него самого. Разница лишь в том, что я не хочу идти легким путем и просто убить всех, кто со мной не согласен, потому что в таком случае убийства закончатся только тогда, когда мы с тобой вдвоем будем стоять посреди тлеющей кучки пепла, которая когда-то была миром.  — Но там еще много чего останется, — пренебрежительно фыркнул Волдеморт. Гарри покачала головой. Елки-палки, как он собирался захватить мир, если не мог мыслить масштабно. — Мы слишком умны для этого, Волдеморт. И нет лучшего способа доказать раз и навсегда, что мы и правда лучше их всех, чем сделать то, чего не смог сделать ни один Темный Лорд, король или еще кто-либо до нас, — и сделать это как следует.  — Я знаю, ты считаешь, что приводишь убедительные доводы, апеллируя к моему интеллектуальному тщеславию, — сказал Волдеморт и состроил гримасу. — И черт тебя возьми, работает же.  — Ты ведь так любишь напоминать мне, что мы с тобой бессмертны. А это значит, если вынести за скобки возможную глобальную катастрофу и взять за должное твою победу, мы с тобой будем вместе очень, очень долго. — Гарри сделала паузу и посмотрела на Волдеморта — посмотрела как следует — и ухмыльнулась, заметив микроскопические зачатки неуверенности в адском пламени его глаз. — Так разве не будет здорово, если у нас будет мир, в котором действительно стоит прожить целую вечность?