Щёлк.
Ещё.Ещё.
За каждым прерываемым щелчком на деревянный, слегка обшарпанный и испачканный в крови стол падали локоны женских волос.
Волосы, что слегка щекотали лицо во время дуновения ветра или же прилипали к физиономии во время отвратительной и душной жары, и мягкие, шелковистые после принятия ванны. Сейчас же это ужасные клоки «волосатых шариков», что бесшумно опадали на твёрдую поверхность, лишь звуки режущих ножниц будто скрипуче пели о том, что происходит.
Сознание уже разрушилось…
Если раньше была какая-то надежда, то сейчас…
Щёлк.
Ещё один локон покинул свои корни. Тихо и совершенно незаметно оказавшись на столе, они впитывали в себя и кровь и слёзы, падающие крупными каплями.
Всё тщетно…
Глаза болели от выделяемой прозрачной жидкости, именуемой «слёзами», но они не могли перестать течь, настолько сильна была эмоциональная встряска, что уже не понимаешь, плакать? бояться? или… Смеяться? В голове уже ничего. Никаких мыслей, никаких фантазий, никаких раздумий, абсолютно ничего…
Как жалок человек, что находится в отчаянии и на грани безумия. Ты уже ни о чём не думаешь, лишь делаешь то, что считаешь «правильным». Ты не о чём не сожалеешь, лишь пытаешься обманывать себя, что ты ещё в порядке, ещё в здравом уме.
Кашель.
На стол падают уже не слёзы, а маленькая красная река жидкой соединительной ткани, гордо именуемой «кровью». Всё вновь запахло свежим метталом и гнилью. Мерзко. Чертовски-мерзкий запах. Тонкая струйка медленно потекла по подбородку, затем, медленно спускаясь по шее и глотке, пачкала воротник рубашки.
Ужасно…
Юко смотрела вниз, но глаза не могли сфокусироваться на одной точке, всё было размыто и не чётко. Так даже лучше. Это намного лучше, чем видеть эту мерзость в виде смеси из крови, слёз и волос. Не самая лучшая картина.
Руки Цусимы дрожали. Не так сильно, как тогда, когда их резали острыми лезвиями ножей. Не так сильно, как тогда, когда фаланги пальцев были в буквальном смысле чуть не сломаны и не раздробленны. Юко посмотрела боковым зрением на свои руки. Ладошки, которые брали скальпель и другие медицинские инструменты теперь были кровоточащими от ран и дыр, в которых буквально час назад были воткнуты лезвия ножей. А ногти… Просто выдраны и сняты огромными металлическими клешнями. Боже, на такие руки ужасно смотреть.
Юко пыталась вздохнуть и выдохнуть, но всё внутри будто трещало по швам, отчего вдох был прерван хриплым кашлем и последующим за этим потоком крови. Каждое дыхательное движение давалось с трудом. Отдавалось болью в груди…
— Идиотка. — Юко процедила это сквозь зубы, которые ещё остались.
Девушка совершила большую ошибку, убежав и надеясь, что о ней забудут. Но это не так… Крысы на то и крысы, они не любят предателей и других подобных грызунов. Рано или поздно она угодила бы в ловушку, — Цусима это знала, но пыталась отрицать очевидное.
Из ротовой полости несло кровью. Язык своим кончиком медленно прошёлся по рядам зубов, мысленно подсчитывая количество вырванных. Семь… Семь вырванных. Пять снизу и два сверху. Невероятно мерзкое чувство, прямо как в детстве. Только в детстве дети радуются выпавшему зубу, ожидая на следующее утро подарок от феи. Уж точно не подарок от психопата-клоуна.
Щёлк и ещё один локон. Цусима и сама не понимала, для чего она это делает. Зачем стоит возле зеркала и режет волосы, которые ни в чём не виноваты? Юко было страшно. Было страшно и больно, когда руки Гоголя схватили Цусиму за волосы и потянули настолько больно, что казалось вот-вот вырвит скальп. Она боялась, что он сделает это снова. Что кто-либо захочет сделать это…
Вся накидка и рубашка пропитались красными пятнами крови, отчего всё было липким и мерзким. Сколько раз уже было «мерзко»? Много.
Цусима с силой сняла с себя накидку и галстук, которые уже насквозь пропитались кровью и теперь точно не отстираются. Ужасно! Девушка поднесла нож к накидке и словно дикое животное начала резать и портить ткань. Каждый вырезанный кусок этого элемента костюма заставляло доктора испытывать ещё более необъяснимый страх перед чем-то. Вскоре на пол упала изорванная накидка, потом полетел и изрезанный галстук. Стоя в одной рубашке и штанах, Юко хотела всё это содрать руками, в том числе и свою кожу, что бережно хранила на себе каждый синяк и царапину.
Девушка уже не знала, как быть и что делать, но… Уже было всё равно. Всё настолько перестало иметь смысл, что и жизнь уже наскучила. Как теперь она сможет лечить людей, когда является преступником? Детективное агентство теперь ненавидят девушку. Дазая удалось спасти, но и он скорее всего будет ненавидеть старшую сестру. Всё пошло под откос. И всё из-за него! Из-за этого чёртового демона!
— Ненавижу! — Юко швырнула ножницы в сторону, повторяя одно единственное слово, будто в бреду, — ненавижу.ненавижу.ненавижу.ненавижуненавижу.ненавижуненавижу.ненавижуненавижу.ненавижуненавижу.ненавижуненавижу.ненавижу.
Цусима, опираясь на стол исцарапанными ладонями, уставилась в зеркало напротив. Кто она теперь? Смешно… Смешно то, что буквально несколько недель назад, девушка была серьёзной, строгой и все держащей под контролем дамой с неплохой внешностью, сейчас же в отражение смотрит побитый и изуродованный зверёк, что утратил своё истинное «я». Красоты, как таковой, уже и не было, была лишь помятая физиономия, которую сложно назвать лицом. Изрезанные зигзагом волосы, где-то было короче, где-то просто оставались прежней длины, губы в крови потрескавшейся, глаза опухли от слёз и рыданий, а бледность только добавляла ужаса зрелищу. Всё это-наказание за столь необдуманный шаг.
Ненависть страшно бушевала во всём теле. Ненависть к Фёдору Достоевскому. Если бы она не пришла на тот бал. Если бы она не согласилась на танец с ним… Всего этого не было бы, сейчас она могла бы поехать на очередную конференцию, могла бы как раньше проводить операции или просто находить себе пару минут для отдыха и сидеть в кожаном кресле в кабинете, раздумывая о всяком. Всего этого уже нет и не будет…
— Почему… — Юко сжимала пальцами концы стола и смотрела на себя, — почему именно я?.. ДЛЯ ЧЕГО?
Очередная истерика и разбитое зеркало, которое упало на пол и рассыпалось на тысячи больших и маленьких осколков рядом с ножницами. Ножницами…
— Конечно… — в голосе доктора начали выделятся нотки безумия и сумасшествия, — НУ КОНЕЧНО!
Цусима подняла с пола ножницы и раскрыла их, всматриваясь глазами на своё отражение в лезвиях. Это ведь так просто… Нужно это сделать. Это единственный путь к спасению.
— Я вновь верну себе жизнь.
Девушка вышла из комнаты и с широкой улыбкой на лице отправилась к тому, кто стал причиной всех бед и несчастий.
Фёдор спал, подобно вампиру в гробу из фильмов. Сложив руки на животе и слегка посапывая. Но в голове Юко уже представилась картина, как Достоевский будет спать вечным сном в больших лужах собственной крови. Нужно только это осуществить…
Юко подошла ближе к постели и секунд пять смотря на брюнета, вновь раскрыла ножницы, слегка щёлкая ими.
— Спокойной ночи, демон.
Цусима прикрыла глаза и подняла руку с инструментом вверх, и вновь, пару секунд посмотрев на Фёдора, быстро опустила руку с лезвием в сторону мужчины…
***
— Ну что, разойдёмся по парам… или сразу стенка на стенку?
Портовая мафия готова на любые риски, лишь бы выполнить самое главное — спасти своего босса, Огая Мори.
Ради спасения директора, Вооруженное детективное агенство готово вступать в любую битву — не важно, насколько это опасно.
Две сильнейшие организации Йокогамы открыли против друг друга полномасштабную войну, где победа здесь, жизнь своего лидера.
— Меня устраивает любой вариант, — процедил Накахара сквозь зубы, сдерживая страшный гнев, который вот-вот выйдет.
Повисло молчание со стороны детективов, потом… Они начали исчезать. Один за другим. Чуя был шокирован этим внезапным трюком.
— А меня не устраивает ни тот, ни другой, — когда все исчезли, остался один Джунъитиро.
Чуя встал и поправил шляпу, испытывая ещё большую злость, которая подобно вулкану, ждёт своего извержения.
— Эспер, чья способность заключается в создании иллюзии…
— Остальным удалось уйти через пробитую Кэндзи-куном стену и унести директора. Сейчас они далеко отсюда.— Танидзаки выглядел уверенно и серьёзено в своим намерениях.
— Чтобы помочь другим убежать от нас с директором, ты сыграл роль приманки, — подметил Рюноске, — ты понимаешь это?
Танидзаки молча поднял руки вверх, в знак того, что он сдаётся.
— Я не собираюсь сегодня умирать… У меня есть послание для вас от Рампо-сана.
***
Почему… Почему.Почему… ПОЧЕМУ? ПОЧЕМУ? ПОЧЕМУ? ПОЧЕМУ?!
Только и крутилось, подобно белке в колесе, вопрос в голове Юко. Смотря широко распахнутыми глазами на ещё спящего Фёдора, она боялась лишний раз вздохнуть и пыталась понять.
Почему? Почему так?
Это должно было быть просто и легко. Просто… Сделать это и освободиться от оков, что связывали её тело и разум. Освободиться от гнёта, что испытывала всё это время.Освободиться от психологического насилия, которым подвергался рассудок доктора. Стать счастливой и забыть о тех днях…
Но… Почему?
Цусима набирала больше воздуха и пыталась освободить помещение в мозгах, но всё бестолку.
Почему?
— П… П…— потресканные губы ужасно болели и дрожали при каждом слове, — почему?
Этим вопросом задавалась Юко, продолжая держать ножницы в руках, а сами руки продолжали находится в поднятой вверх позе.
Почему?
Цусима пыталась наконец-то сделать важный шаг и зарезать Достоевского, но стоило было напрячь руки и пытаться опустить, как конечности будто онемели и отказывались убивать мужчину.
Почему?
Слёзы вновь начали щипать кожу и глаза, отчего вновь всё начало размываться, а цвета смешиваться, превращаясь в ужасный грязный тёмно-серый цвет с оттенками солёного и синего. Снова. Юко снова пыталась направить ножницы на горло Фёдора, но руки не двигались, словно замурованные.
Уже целых семь минут Цусима пыталась исполнить своё желание, но и сама не позволяла себе его осуществить.
Почему?
Ещё одна попытка. Плачевно. Неудачно. Мимо… Цусима дрожала, словно осиновый лист, тело покрылось неприятными мурашками, хотя холода не было.Тело отказывало действовать, а разум рычал и кричал, подобно страшному бесу.
Давай же! Сделай это! Давай! Давай! Давай! Ты должна! Он пытал тебя! Он мучил тебя! Из-за него агенство ненавидит тебя! Из-за него ты стала преступником! Из-за него ты стала такой! Всё из-за него! Убей! Убей! Убей!
Юко будто задыхалась от страха, волнения и других отрицательных эмоций. А эти «бесы» продолжали приторно-сладкими голосами шептать доктору на ухо одно и тоже:
Убей! Убей! Убей! Убей! Убей! УБЕЙ! УБЕЙ! УБЕЙ! УБЕЙ! У-Б-Е-Й!
Цусима резко подняла ножницы вверх, и лезвия полетели в сторону сердца брюнета. Но буквально в миллиметрах от бледной кожи руки снова замерли. "Бесы» куда-то исчезли, опустошая голову и сердце девушки. Настолько отчаяние поглотило и так столь жалкую девичью душу, так слёзы уже полностью овладели ситуацией медленно капали с глаз по лицу, капая на белую рубашку Достоевского.
— Почему? — вновь повторяла Юко, тяжко всхлипывая, — почему?..
Капли бежали беззвучно, словно одна капелька упала в целый океан. Юко стала жалкой. Стала той, кто не имеет своего мнения, да и вообще почти лишилась рассудка. Слёзы перестали течь, когда их начала подбирать тонкая рука, облачённая в чёрную перчатку. Что странно - даже на ночь Достоевский их не снимал.
— Слёзы - удел слабых духом, — начал мужской голос проснувшегося брюнета, — но если это слёзы человека, что находится в отчаянии, то если милостлив Бог, слёзы иссохнут навсегда.
Юко продолжала держать ножницы, зачарованно слушая слова Фёдора, словно апостол слушает притчи Господа. Но она не апостол… А он не Господь Бог.
— Лучше убери это, — Достоевский слегка отодвинул ножницы от себя, — ты должна этими руками вершить правосудие, а не грехи.
Почему. Почему… ПОЧЕМУ? ПОЧЕМУ ТЫ УБИРАЕШЬ НОЖНИЦЫ?! ПОЧЕМУ? ТЫ ДОЛЖНА УБИТЬ ЕГО! ПОЧЕМУ ПОДЧИНЯЕШЬСЯ?
Цусима не знает. Не знает, почему убрала ножницы, почему смотрит ему в глаза без ненависти, почему всё это делает… Юко до сих пор ненавидит демона, но не может как раньше встать и уйти или перечить.
Демон смотрел на доктора с холодными глазами, подобно ледянным драгоценным аметистам. Но он был рад. Это сработало. Натаниэля Готорна было легче сломать, ведь мужчина знал, куда нужно нажимать, чтобы святой отец подчинился воле врага Господа. С Цусимой было сложнее, намного сложнее. Но вот итог. Сильная и стойкая Цусима Юко сломалась и стала куклой, постепенно, но уже есть большие плоды.
Юко всё так же послушно смотрела на Фёдора, "бесы" продолжали буйствовать и твердить закончить начатое, да и Цусима не против положить всему этому конец, но что-то странное, подобно болезни или какого-нибудь расстройства своим руками заставляли продолжать слушаться и верить Достоевскому.
Рассудок Цусимы Юко уже не восстановится, и демон рад. Силу воли теперь не вернуть, и Фёдор не вернёт. Юко потеряла саму себя, и Достоевский не поможет найти.
Цусима Юко потеряла истинное «я». Это вся та же девушка, что спасла много жизней, но личности теперь нет. Личность истоптали и выбросили, оставив лишь оболочку.
Юко слушала, а "бесы" гневались…
