Юко нечасто, но всё-таки ощущала различные чувства по отношению к некоторым пациентам, которые по тем или иным причинам сумели выделиться из общей скомканной массы клиентов больницы в глазах врача. Эти пациенты вырисовывались сами собой в голове Цусимы всякий раз, когда перед ней, в ее же «белоснежных» руках, были бумажки и карточки с чётко указанными цифрами палат и кто где лежит. Такие пациенты заставляли девушку ощутить неизвестные приливы как в теле, так и в разуме.
Кто-то вызывал у Юко искреннюю радость, кто-то был сущим кошмаром, а кто-то вызывал печаль и глубоко зарывшееся в голове чувство любви и заботы.
Таких Юко помнила и сейчас, даже если большая часть из них выздоровили или оказались в кабинете крематории. Некоторым, тем, кто выжил, конечно, она высылала пару весточек о пожелании крепкого здоровья, любви, денег и прочего, что людям, будем откровенны, так необходимо и стыдиться этого смысла не было.
Но это был первый раз, когда Цусима боялась. Первый раз, когда идти в злосчастную палату не было желания от слова совсем, когда готов взвесить тяжкий груз на кого-то совершенно другого, но не на себя самого. Желание отказаться ото всего и вся сейчас казалось мечтой, к сожалению, не сбыточной. Это ощущение трясучего во всём теле страха, а девушка знала, что это именно этот страх, ибо не раз его испытывала, распространялся как огонь по реке неприятно пахнущего горючего, расжигая пожар не контролируемого ужаса,
заставляющего коленки трястись, а головной мозг отключаться на довольно долгое, медленно протекающее, время без какой-либо помощи в виде перемотки или остановки.
От такого чувства бросало то в жар, распылающий кровь внутри и выделяя липкий пот сквозь ткань кожи, то в холод, сковывающий тело в ледяных кандалах, сужая кровеносные сосуды и выдавая жалкое постукивание ряда зубов друг об друга. Такая смена телесной температуры оставляло осадок в районе влажно-сухого лба, подмышек и ладоней. От страха сильнее билось сердце, а в данной ситуации, орган был на грани аритмии. Быстро, больно, мокро, шершаво, страшно — всё, что сейчас испытывало и тело, и разум.
Юко сглотнула, проглотив скопившейся ком мокрых, жидко-тягучих слюней, чувствуя, как слюни текут по пищеводу, задевают кадык и это соприкосновение на слух схоже с глухим треском в районе между ушами и висками, которое потом заглушается лёгким барабанным ударом глотания и жидкость слегка тяжёлым грузом стекала дальше к желудку. Эти звучание отдавались эхом в голове на фоне всего остального.
Цусима дрожала от мысли, скорее, теперь уже от факта, что ей придётся встретиться снова лицом к лицу с одним из тех охранников, мешающих ей и Достоевскому закончить план. Ей придётся посмотреть в глаза тому, кому она не так давно едва ли не открыла врата на тот свет, отворяя замок холодной сталью топора, но вместе замка было тело. Были мышцы и кости. Были кровь и крики, а также боль и смерть. Юко встретиться со своей не состоявшейся жертвой, которую Бог решил пожалеть и дать второй шанс. Но почему только он? А как же остальные? Они не заслужили второго шанса? Чем он от них отличается? Почему он, как другие, не сгорел до тла, не превратился в месиво из костей и сожённой плоти? Неужели Бог решил оставить ему жизнь, дабы восстановить справедливость и наказать убийцу?
Цусима более спокойно зашагала к палате. Почему-то именно сейчас, мысль о том, что она сядет в тюрьму и навсегда падёт в глазах общества, не так сильно пугало как тогда. Тогда хотя бы у девушки была честь, достоинство и смысл продолжать делать хоть что-то, а сейчас всё, что было ей мило, стало бессмысленным и не радующим девичье сердце. Тогда у Юко был стимул сопротивляться, находясь в неведении об этом заранее построенном спектакле и не зная, какую роль ей здесь нужно сыграть. Сейчас она всё знает и эти знания не мучили её своим содержанием, не вызывали в ней угрызения совести и вину за свои поступки. По крайней мере, сейчас. Сейчас она просто позволяет жизни идти своим чередом, что случится, то и случиться. Как там излагаеться закон Мёрфи?
«Если что-нибудь может пойти не так, оно пойдёт не так». Как же сейчас этот шутливый философский принцип подходит под всё эту мракобесию.
Чем дольше в ушах звучал звук цоканья обуви об кафельный, недавно помытый от свежих пятен крови и луж пищеварительных извержений пол, тем больше это давило на психику, болело жуткой мигренью в головном мозге и давало метафоричной пульсацией. Огромный ментальный груз лежал на спине, мешал вздохнуть и почувствовать себя свободной. Сейчас так хотелось, чтобы произошло землетрясение или больница провалилась в глубокую пропасть. Было бы вполне неплохо, если бы сейчас Цусиму вызвали на какую-нибудь неотложную операцию, но, как на зло, все сейчас были здоровы или проходили успешное лечение.
А что, если он уже вызвал полицию и они поджидают её там? Хотя, какие у него есть доказательства против Юко? Его просто сочтут не вменяемым и упекут в психиатрическое отделение. Да, пожалуй так и будет.
Девушка уже стояла возле двери в помещение. Ладони неприятно запотели от волнения и прилипали к ткани перчаток. Страшно. Очень страшно. Юко не боялась того факта, что её могут посадить и испортить репутацию. Нет. Она боялась иного…
Цусима посчитала до трёх в попытках успокоиться и наконец уже войти в эту чёртову палату. Не помогало, только ещё сильнее пугало и заставляло сердце едва ли не выпрыгивать из груди, ломая своими ударами прочные ребра и разрывая слои мышц и кожи.
Юко повернулась назад, будто ожидала там того, кто решит её проблему. Возможно, она ждала другого врача или медсестру, которые любезно осмотрят пациента сами, но в коридоре было тихо, не считая приглушённые вдали голоса других работников больницы.
Доктор вздохнула, выпрямила до хруста спину и вцепилась пальцами в дверную ручку. В сочетании тёплой влаги рук под перчатками и холодной стали предмета, пальцы медленно охлаждались при соприкосновении с ручкой. Это придавало немного, совсем капельку, спокойствия. Дёрнув ручку вниз, девушка услышала щёлк замка, словно дверь сама приглашала войти через неё. Юко встряхнула головой, решив, что пора перестать фантазировать себе всякий бред.
В палате было прохладно, окна были приоткрыты и свежий воздух залетел в комнату, весело играя с подолами штор, что поднимались и опускались при любых дуновениях ветра. Солнце освещало помещение и оставило свои лучи на кровати пациента, который, в это время, лежал под капельницей и другими препаратами, поддерживающими слабую, еле функционирующую жизнь, что со внешности самого мужчины, казалась настоящей мукой. Половина лица и тела была обгоревшей с вылезающей кожей, которую, как казалось, можно было отрывать по крупным кускам. Красно- коричневый цвет ожогов и волдыри по всему телу словно кричали Юко «мы появились из-за тебя! Ты в этом виновата!», на что Цусима лишь сглотнула и подошла ближе. Веки не дрожали, значит, спит. От этого стало немного легче.
Девушка села на стул и начала проверять карту, сверяя данные о состоянии пациента с его нынешним на данный момент. Судя по записи, ему удалось выбраться из поместья через чёрный вход, как и те немногие, кто его сумели найти и выжить. На его теле 70-80 процентов ожогов третьей степени, плюс сильные ранения острым предметом в разных участках. Восстанавливаться будет долгие годы, а может и всю жизнь жить с этими шрамами и воспоминаниями о том дне, когда одна поехавшая психопатка едва ли не сделала из него месиво, а потом не сожгла заживо. У него могла быть вся жизнь впереди, но Цусима её разрушила.
Девушка прикусила губу, впиваясь зубами в плоть и давя с силой, вызывающей боль и пощипывание. Своими руками она сломала множество жизней, которые никогда не будут прежними. Кто-то умер и родственники будут жить с этим горем и не знать, что это сделал добродушный врач, которому эти самые жизни доверяют. Кто-то навсегда останется инвалидом и проживёт так свой остаток дней. Такова невероятно жёсткая подлость общества: ты будешь страдать и мучиться, не подозревая того, что причина твоего горя живёт припеваючи и его ничто не колышит. А возможно ты и сам причина своих несчастий, но тебе выгодно думать, что в этом виноват весь мир, но не ты сам. В данной ситуации, Юко осознанно понимала, что во всём этом виновата лишь она одна, но какое-то чувство внутри также заставляло думать, что в некоторых происшествиях виноваты обстоятельства и Достоевский. Ведь легче же было просто убить Цусиму или заразить её вирусом и дать умереть в адский муках. Но он выбрал иной план, который девушка привыкла считать огромным спектаклем психологического насилия, который завершиться трагическим крахом доктора.
Предвкушая собственное падение в бездну, Цусима гадала на кофейной гуще о том, какая же будет её погибель. Умрёт ли от рук Фёдора, когда её психическое состояние достигнет своего деперсонализационного апогея, или же даст ей самой разорвать нить своей жизни и пасть от своих же рук. Однако саму концепцию «мести» в виде убийства объекта ненависти, девушка всегда считала не очень благоразумной, ведь убийством ты не вернёшь то, что потерял из-за кого-то, даже после мести ты будешь продолжать ненавидеть причину, но уже не сможешь что-либо сделать, ведь второй раз совершить месть не получиться. Юко поняла это, когда сама совершила месть в порыве гнева. Когда последняя пуля оказалась в теле директора, именно тогда Цусима понимала, что её ненависть к нему никуда не ушла, а лишь усилилась от осознания того, что смерть избавила его от мук, которые он заслужил.
Ветерок заставил врача подняться с места и закрыть окно, дабы пациента не продуло и не вызвало каких-либо осложнений. Едва ли окно захлопнулось, как со стороны кровати послышался тихий стон, а затем и что, напоминающее попытку что-то произнести:
— К… к…
Цусима вздрогнула и обернулась. Мужчина приоткрыл глаза, веки подрагивали от пробуждения, как и губы пытающиеся что-то промолвить. Юко просто надеялась, что у пациента амнезия и он не вспомнит о ней, о её существовании в принципе и просто воспримет её как просто врача, который потыкает градусником, что-то пробубнит и уйдёт. Как же сейчас до безумия хотелось услышать что-то на подобии «где я?» или «кто я?». Но нет, все надежды, как хрупкий карточный домик, разрушались в мгновение ока.
Пациент опёрся на локти, поднимая полный пустоты и страха взгляд, прожигая им врача:
— В-вы?!..
Юко натянуто улыбнулась, пряча руки за спиной и стараясь сделать более непринуждённый вид, дабы образно расположить к себе пациента.
— Вы меня вызывали, я ваш лечащий врач, — обратилась Цусима к мужчине, внимательно высматривая все действия и лицевые мимики, дабы понять, как пациент реагирует на её слова.
Мужчина кивнул. Цусима внутреннее заликовала и уже собрала маленькую крупицу веры в то, что всё пройдёт гладко и она сможет быстренько его обследовать и выйти, а после передать его кому-нибудь другому.
Цусима села рядом, возле кровати лицом к пациенту и делая стандартные процедуры в виде проверки глаз, горла, наличие осложнений и наконец, проверка ожогов и прочие. Пациент молчал и совершенно спокойно делал то, что врач просил.
Всё хорошо. Всё спокойно.
Юко уверяла себя в этом, старалась быть спокойной и всё-таки надеялась, что мужчина и в правду её не помнит.
— Так, всё стабильно. Завтра вас переведут в ожоговый центр, где вам сделают пересадку кожи, — Цусима убрала инструменты на стол, после общения с пациентом, которые необходимо было забрать.
Юко слегка дёрнула локтем тумбочку возле кровати, отчего стетоскоп упал на пол громким хлопком. Цусима извинилась перед пациентом и нагнулась вниз, дабы поднять прибор. Она не услышала ни скрип кровати, ни шелест ткани, ни звук взятия металла.
Юко подняла стетоскоп и обернулась к пациенту.
Хватило секунды, чтобы мучительная, нереально описуемая боль пронзила глаз. Плоская металлическая штука торчала из глаза и являлась причиной жуткой боли. Кровь сочилась из раны неминуемым потоком, пачкая всё, от стен до пола. Юко кричала во всё горло, хватаясь руками за место ранения и закрывая пол лица, а палка, которая оказалась медицинским шпателем, торчала меж пальцев. Кровь стекала по дрожащим рукам, смешиваясь с беспрерывно текущими слезами и сливаясь с дикими криками.
Цусима упала со стула, по-прежнему сжимая одной рукой рану и держась на локте, однако боль вынудила девушку начать кататься по полу с рвущими глотку звуками, пачкая халат в собственной крови и дёргая ногами словно в припадке.
Больно. Больно. Больно. Больно.Больно. Больно. Больно. Больно.
Больно. Больно. Больно. Больно.Больно. Больно. Больно. Больно.
Больно. Больно. Больно. Больно.Больно. Больно. Больно. Больно.
Больно. Больно. Больно. Больно.Больно. Больно. Больно. Больно.
Больно. Больно. Больно. Больно.Больно. Больно. Больно. Больно.
Больно. Больно. Больно. Больно.
Девушка чувствовала, как горло разрывается от криков вплоть до хрипов и кашля, отчего доктор широко раскрывала рот и старалась вдохнуть побольше воздуха, однако кашель и невыносимые муки заставляли Цусиму едва ли не задыхаться.
Со стороны коридора послышались шаги, а через пару секунд дверь со скрипом распахнулась и чьи-то чужие крики на мгновение оглушили пострадавшую.
— Цусима-сан! О боже, Цусима-сан! —
Юко чувствовала, как её хватают и кладут на внезапно появившуюся каталку, пока другие врачи и охранники держали обезумевшого пациента, кричащего едва ли не с пеной у рта:
— УБИЙЦА! МОНСТР! ПСИХ! ТЫ ВИНОВАТА! ТЫ! —
Но Юко уже ничего не слышала, лишь сильнее впилась пальцами в лицо и тихо плакала.
***
— У вас сильное повреждение глазного яблока, разрыв роговицы, кровеносных сосудов и тяжёлое состояние хрусталика. Мы едва успели спасти ваше зрение, однако вам теперь необходим очень долгий процесс реабилитации, который сможет привести ваше зрение в более менее норму, но увы, сейчас ваш глаз почти слеп, а другой стал видеть хуже обычного. Работать вам пока не стоит, однако не переживаете, директор вам выдаст листок нетрудоспособности, так что вам будет выдаваться зарплата стабильно в качестве компенсации.
Юко не смотрела на коллегу, что сейчас выдавал её приговор в качестве диагноза. Девушка сидела на краю больничной койки и смотрела вниз, почти не двигаясь и едва не дыша.
Всё было мутным и тусклым, и даже не только в глазах, но в рассудке. События этого дня плотно въелись в голову даже сильнее, чем все предыдущие преступления. Всё внутри до сих пор дрожало от того чувства, когда шпатель был в глазу и причинял очень сильные страдания.
Тем людям, что были на том мероприятии, им также было больно, когда их собственные глаза вытекали из глазниц? Они также корчились на полу, когда огонь поедал их тела?
Пострадавший глаз видел лишь силуэты и слабенькие очертания предметов, а в другом всё время от времени плыло. Сейчас Юко казалась, что мир окончательно решил добить её, заставить пойти на безумие, как наложить на себя руки. Покончить со всем этим раз и навсегда. Избавить себя от тяжких проблем и искупить грехи своей собственной смертью. Да, именно всё к этому и ведёт. К её финальному поклону перед зрителями, прежде чем она издаст свой последний, окончивающий всю пьесу, вздох. Но она не выйдет после завершения спектакля со всеми актёрами на сцену, не будет собирать цветы и благодарить всех. Она останется за театральным занавесом, в темноте, всеми забытая.
— Цусима-сан! К вам посетитель!
Юко никак не реагирует, лишь чуть приподнимает глаза вверх, дабы увидеть хоть один элемент одежды, чтобы понять, кто к ней пожаловал. И чёрный плащ вместе с белыми штанами дорисовывает образ пришельца. Врач ушёл, оставляя девушку и посетителя одних. Достоевский не двигается с места, как и Цусима.
— Вижу, карма настигла тебя быстрее, чем я предполагал, — произнёс Фёдор будничным тоном, с которым люди спрашивают о погоде.
Цусима на долю секунды приподнимает плечи и так же опускает, эдаким действием отвечая на слова демона. Тот улыбается. Кровь закипела в жилах от того факта, что ненавистное ему создание сейчас страдает.
— Смотри, не запищи от радости, — таким же тоном сказала Юко, чуть наклоняя голову вправо и смотря на Достоевского полу-слепыми глазами, — не хватало ещё и уши повредить.
Фёдор сомкнул губы в тонкую линию, а брови медленно сползли вниз. Кипение внутри стихло, как и радость.
— Заметь, ты сама устроила тот пожар и за него же поплатилась.
— Очевиднее ничего не мог сказать? — парировала Юко.
Она больше не боялась. Больше не тряслась пред его взором, нет. Какой смысл, если она уже знает про план, уже знает, что всё, что с ней случиться, будет ей лишь во зло. Всё было так с самого начала: вступление в организацию, испытания, миссии, манипуляции, пытки, давление, всё это было лишь для того, чтобы Цусима страдала, чтобы желала умереть и мучилась. Чтобы довести её до дистресса, вплоть до абсолютной потери своего истинного «я». Привязать к себе и сделать более покорной. У него получилось. Он своего добился.
— Я все знаю. И про Веру, и про план. Можешь уже не врать. Если хочешь, то ударь со всей силы, вызови полицию и арестуй, сломай мне репутацию, но ты этого не сделаешь, для тебя это слишком просто, — Юко выпрямилась, встав с места и прихватив свой новый аксессуар в виде трости.
Достоевский не сводил с неё взгляда, наблюдая за тем, как девушка спокойно шагает до двери, делая вид, будто не замечает его. Но Юко останавливается, смотрит на Фёдора и чуть ухмыляется:
— Хорошо, я принимаю твою игру. Мучай меня, добивай всем, чем только можешь, доведи меня до финала. Я убила твою сестру и с радостью приму твою месть, — девушка улыбается шире и в пострадавших глазах читалась некая надменность.
Фёдор остаётся один в помещении. Со своими мыслями. Со своими воспоминаниями.
