Успокоится. Успокоиться. Успокоиться. Успокоиться Успокоится. Успокоиться. Успокоиться. Успокоиться Успокоится. Успокоиться. Успокоиться. Успокоиться Успокоится. Успокоиться. Успокоиться. Успокоиться Успокоится. Успокоиться. Успокоиться. Успокоиться Успокоится. Успокоиться. Успокоиться. Успокоиться Успокоится. Успокоиться. Успокоиться. Успокоиться Успокоится. Успокоиться. Успокоиться. Успокоиться.
Эта была словно мантра. Нет. это было просто навязчивая мысль, блуждающая по тунелям разума и дёргая за узлы. Это было бессмысленное слово, не дающее покоя и лишь напрягающая все мышцы в теле. Это ложь, не имеющая ничего сладкого под самой. Ложь может быть намного горчее и противнее правды. Словно кусаешь яблоко, думая, что оно сладкое, пропитанно ароматным соком, но на самом деле оно гнилое, наполненно влажными и скользкими опарышами, и течёт из него лишь гниль. Девушка сглотнула.Нужно собраться. Завтра тяжёлый день.
Завтра снова наступит.
***
Вера сжимала до боли своё горло, кончиками пальцев придавливая мягкую кожу, чувствуя собственный пульс и громко, истошно, и мучительно кашляя, раскрывая широко рот, как брошенная на сушу рыба. Девушка думала, что ещё секунда, маленькая и быстрая, и она тут же упадёт замертво на больничной койке, дёргаясь в лёгких предсмертных содроганиях и медленно издавая тяжкие вздохи, закатит глаза вверх, и больше не моргнет. Не вздохнёт новый глоток свежего воздуха, не пошевелит бледными пальцами и не почувствует, как сердце ритмично бьётся в грудной клетке, а кровь бежит по сосудам. Она больше не почувствует тепла. Она не будет жива. От этого осознания, Достоевская стала дышать более быстрее, лихорадочно, разрывая горло и дёргаясь из стороны в сторону, концентрируя взгляд на всём, что могло бы как-то успокоить её. Но ничего не было, лишь голые стены и холодный пол, скрипучая изредка кровать и стоящая где-то в коридоре смерть. Она точно там. Ходит, ищёт новую жертву, тащя за собой косу, и Вера точно слышала, как лезвие косы царапало кафель пола. Оно близко, вот ещё поворот один… Но почему смерть именно в плаще, почему коса? Почему у неё такой пустой взгляд и нежная улыбка? Кто это придумал? Кто это сделал? И была ли смерть когда-либо сама живой? Может, она сама устала, тяжело вздыхает каждый раз, как душу мёртвую перед собой видет и снова, по выученному ей сценарию, протягивает свою костлявую руку, мелко дрожа и немного чувствуя холод на кончиках фалангов пальцев. Улыбнётся ли смерть девушке, или равнодушно покачает головой, сейчас не важно.А боль всё мучила и мучила, так и не услышанная никем.
***
— выкладывай, — Фёдор чуть приподнимает бровь, слегка обводя холодным, аметистовым взглядом фигуру Гоголя, пытаясь в его мимике и глазах понять смысл сказанного. Николай чуть хмыкнул в кулак, виляя ногами и натягивая чуть более широкую улыбку. — прости?..– протянул Достоевский, держа кончиками пальцев страницу книги. «Убийца небожителей» снял шляпу, садясь рядом. Его движения как всегда легки, плавны и непредсказуемы. Свободны, подобно птице, что выпустилась из клетки и обрела независимость. Она может делать всё, что угодно. Даже убивать других птиц. Да, он знает, что убивать плохо — но освобождение от оков слишком окрыляет, бьёт в голову и до дури опьяняет. Даёт больше преимуществ над другими несвободными. Но ради всего этого, нужно лишь одно — пожертвовать всем. Всеми связями, взаимотношениями и близостями, красками прошлого и сюрпризом будущего. Воздержаться от того, что делает других ими. И только тогда, ты сможешь пережевать этот твёрдый кусок запретов и ограничений, сломаешь немного зубов, поцарапаешь десна об края столь горького блюда и наконец почувствуешь мягкий, тякучий сок блаженства. — ты же ведь не просто так отпустил её? — вопрос весьма логичный и в тоже время жаждующий ответа, в принципе, Гоголю очень хотелось ответить на это самостоятельно, но именно сейчас ему хотелось услышать именно слова демона. Мужчина прикрыл глаза, усмешка растекается на полотне его лица, искажает попытки прочитать его мысли. Достоевский чуть опустил голову, его тёмные волосы прикрыли некоторые участки лица, они ярко выделялись на фоне белоснежной кожи, на фоне холодного и гладкого мрамора. — сейчас она не столь важная фигура, — компаньон клоуна стал перебирать пальцами свои волосы, а после, стал нервно прикусывать кончик ногтя, — большая часть плана уже выполнена, а она… даже вдали, оковы всё равно сковывают ей руки и разум. Фёдор провёл пальцем по листу и капля крови из пореза оставила свой след на странице истории. И демон знал: в этой истории кровавых следов слишком много.***
Тёплые ручьи воды омывали бледное женское тело, стекали по плечам, груди и спине, утекая в сливное отверстие. Яркий свет ванного помещения был приглушён полу-прозрачным стеклом душевой кабинки, а иной обзор был закрыт из-за влажных тёмных волос, неприятно прилипших к шее и скулам лица. Руки плавно ходили по всем участкам кожи, задевая мелкие, покрытые коркой, царапинки и сырые пластыри. Их уже давно нужно снять, но Юко всё не находила возможности это сделать. Вместе с теплом изредка приходил и холод. Кожа покрывалась мурашками, дрожью и напряжением, но девушка покрутила ручку душа и вода стала горячее. В голове туман, густой и невыносимый. Болит. Всё болит. От этого хотелось стонать и выть, но вместо этого, Юко сделала воду ещё горячее. В воздухе витал пар, от него было тяжело дышать, пот сливался вместе с водой и смывался в отверстие. Перед глазами всё размывалось, превращалось в размазанные на тёмном холсте краски. Уродливо.Горячее.
Цусима откинула волосы назад и посмотрела в потолок. Горячая вода всё так же струилась и очищала кожу, душу, мысли…девушка почти не верила в понятие «души» у человека, но почему именно сейчас это слово так вьелось в голову?Горячее.
Пара стало больше, участки тела стали краснее, дышать было почти невозможно.Горячее
Ещё
И ещё
Пока кипяток едва не сжигал спину, пока боль не распространялась по нервным сосудам, пока мысли и разум путались, теряясь в густом тумане. Пока… Юко опустила взгляд вниз, кое-как разглядывая что-либо испорченными глазами и увидела, как на мокром полу душевой вместо воды стекало что-то…красное… яркое…тёплое. и оставляющее на ногах красноватые следы… много…много… Девушка провела рукой по своему плечу и увидела на своей руке что-то красное…неприятно пахнущее… доктор повернула голову прямо к воде и ей на лице капала кровь. Свежая и мерзко отдающая запахом металла, она покрывала Цусиму с головы до ног, брызгала на глаза, заполняла рот, сводила с ума. Кровь струилась всё больше и больше, пока поток не заполнил кабинку, пока девушка не барахталась и не пыталась выйти, пока её мир утопал в красном, пока она не сгинула в крови страдальцев, умерших от её рук…от неё самой… Но Юко лишь открыла глаза. Тёплая вода всё также смывала грязь. Жаль, что она не может смыть и грязь грехов и пороков. Доктор провела рукой по влажному стеклу и нечёткое отражение смотрела на неё. И лишь остывшие капли, смешиваясь с тёплыми слезами, тихо падали на кафель.***
В зале слишком шумно. Очень. Хотелось убежать в какую-то звукоизолириемую комнату, да куда угодно, лишь бы уйти и не возвращаться, но увы, покинуть конференцию, на которой ты едва ли не одна из главных ключей «программы» — непростительный моветон. И Юко не может себе позволить потерять оставшуюся горсть былой жизни, хоть и с примесью пепла. — Мы рады вас видеть, Цусима-сси, — послышался хриплый и добрый голос. Девушка повернулась и увидела немного полного мужчину в возрасте и добродушными тёмными глазами, которые едва ли не сияли при свете лампочек в помещении, вместе с небольшими округлыми очками. — Рада снова вас встретить, Сабо-ним, — низко поклонилась Цусима своему давно знакомому, профессору Ун Сынгу. Мужчина посмеялся лёгким смехом и так же поклонился, выражая своё уважение к молодой девушке и по совместительству, своему коллеге в области медицины. — прошу вас, не стоит столь официально, можно просто профессор Ун, никто вас за такое не осудит, — не смотря на довольно строгие корейские нравы по теме обращений людей друг к другу, Ун Сынгу совсем не боялся и не стыдился обращаться к своим знакомым на более неформальный тип отношений, даже если они и были на официальном мероприятии. Девушка кивнула и мягко улыбнулась, так давно скучавшая по спокойному разговору с простым человеком. Изголодавшись по обычной и лёгкой беседе, Юко только сейчас поняла, как же она раньше не ценила этого. Возможно, потеряв веру в себя и ощутив в полной мере сравнения себя, как отвратительной грязи, Цусима стала понимать, как же отчасти вела она себя по отношению к другим. Не хотелось, ужасно не хотелось признавать, что этому способствовали обстоятельства и люди, а в особенности Достоевский и Гоголь, что существенно больше всех взяли контроль над физическим и психологическим состоянием и жизненным восприятием доктора. Мучительный процесс фасцинации заставил по новому, свежим взглядом оценить своё окружение и свою жизнь в целом. Неужели рефлексия начала свою работу, запустила свой заржавевший механизм и стала нашёптывать девушке размышления о внутреннем самоанализе, словно пытаясь намекнуть о некой…положительности всей ситуации?.. нет и ещё раз нет. — знаю, что сейчас не время, но я хотел бы выразить сожаление по поводу вашего состояния, — мужчина поправил очки и Цусима лишь кивнула, понимая, о чём он говорит. На самом деле, эти сожаления уже поперёк горла лежат и всё накапливаются. Возможно, будь Юко действительно «жертвой», она бы приняла эти соболезнования с открытым разумом и благодарностью, однако, истина слишком больно резала плоть и грубо отрезвляла, оставалось лишь улыбаться да Лазаря петь. Ненавязчивые слова, фразы и смешки — всё это казалось таким блаженным, нереальным, словно сейчас мужчина приоткроет рот, дабы припомнить очередной анекдот, и из его рта потечёт кровь с кишащими червями, которые вылезут так же из его глаз и носа, а потом профессор просто упадёт и будет биться в агонии. Но ничего. Абсолютно… — лучше пройдём на свои места, скоро начнётся конференция и наши выходы, — профессор кивнул и Юко прошла за ним.***
Темнота вокруг. Она сгущается, обволакивает своей липкой структурой, топит в себе, удушает. Вере хотелось верить, что всё хорошо, но и смысла не было. Ей недолго, она умирает. Главное, Фёдору не дать это осознать. Хотя… он умён. Он наверно уже знает. Хах…смешно…Уже пять утра.
Она ещё жива.
***
Юко не покидали мысли, что она забыла кого-то, кого не должна была забывать. Но кого… — Просим Цусиму Юко выйти на сцену для презентации, — громкий голос оповестил на весь зал имя следующего человека. Девушка вздохнула, чуть сильнее впилась руками в стул, но всё так же встала и широко улыбнулась под звуки аплодисментов.Лишь бы всё прошло хорошо…
***
— да, современная медицина несомненно преуспела во многом, мы идём всё дальше и дальше, — девушка слегка посмеялась, прикрывая рот ладошкой и опуская микрофон вниз, скрывая от других свой внутренний дофенизм. После тех тяжёлых ситуаций, что пережила Юко, та и вовсе уже перестала волноваться, отвечая на вопросы и вызывая искусственные флюиды позитива. И люди верили. — извините за некорректный вопрос, но способны вы ли сейчас лечить людей? Цусима прикусила губу, не найдя спросящего среди смутной толпы. Поднеся микрофон к губам, та прищурила глаза и спокойно заговорила: — сейчас в силу моей занятости и тяжёлого положения, операции и осмотры временно приостановлены, пока я в статусе консультанта и готова предложить свои варианты и прочие советы молодым врачам и своим коллегам, — та поправила локон волос и расслаблено опустила плечи. Свет и звук вспышек и гул разговоров смешивались в одну кашу смешанного абсурда и бреда, в котором находилась Цусима. Не видя почти ничего, ей казалось, что всё это происходит в её голове, словно все источники шума и световых излучений — её больная фантазия.Всё не реально
Всё не реально
Всё не реально.
Всё бред. Ложь. Фальш в красивой обёртке, под которой кислые и тошнотворные конфеты.Идеально подходящая для оформления дырявой от жизни боньбоньерки. Но и она помялась и стала некрасивой. Тусклой. Бледной. Противно… — скажите, а… когда же вы сдохните? — В помещении словно стало темнее, а гул.прекратился. Сердцебиение. Громкое. Больно.Больно больно Больно больно Больно больно Больно больно Больно больно Больно больно Больно больно Больно больно Больно больно Больно больно
Когда вы сдохните, Цусима Юко? Перед глазами плясали красные цвета. Красный, яркий, тёмный, бордовый, малиновый, рубиновый, гранатный, вишнёвый. Кровавый. Все доктора сидели с отрубленными головами, из них, как из фонтана, плескала кровь, дивными ручьями заливала пол, белые халаты окрашивались, портились. Много. Много. Много. Заунылый хор воспевал о печали и смерти, о крови пролитой и трупах рыдающих, о проклятых руках и громком смехе. Бесы горевали о жизни. Плакали, бились, молили. «Умри!», «Умри!», «Умри!», «Умри!».«Пожалуйста, умри!»
И Юко слушала, тихо напевала и улыбалась, пока изо рта не падали вырванные зубы, пока слёзы не стали красными, пока чья-то нежная рука не гладила её по плечу. Пока лицо молодой девы с русыми волосами не предстало перед слепым взором. Пока имя «Вера» выходило из уст. И очнулась Юко возле стола с десертами. В руках тарелка с кексами, а рядом был Сынгу рассказывал о своём мнении по поводу выступления. И в ответ девушка лишь улыбнулась.