***
Когда-то Серсея жаловалась брату на то, что кареты кажутся ей чересчур неудобным способом путешествовать. Любившая комфорт и роскошь львица с ужасом вспоминала длинную дорогу в Винтерфелл и обратно: ни горячей ванны, ни удобной постели — только бесконечная тряска в душной повозке и нелепые шутки ее мужа-короля. Теперь же, когда Серсея забирается в скрипучую телегу, битком набитую немытыми крестьянами и гнилыми овощами, королевские кареты кажутся божественным творением. В нос тотчас ударяет резкий запах пота и грязных тел, смешанный с тлетворным запахом реп, и Серсея прячет лицо на плече у брата. — Разве я смогу уснуть? Даже нищие из Блошиного конца смердят и того меньше, — шепчет она Джейме в ответ на его предложение. Натянув капюшон пониже, чтобы никто не мог разглядеть ее лица — взгляды грязных крестьян Серсее неприятны, пусть даже они и не узнают ее — львица прикрывает глаза, поудобнее расположившись на плече у близнеца. Несмотря на вонь, к которой, кажется, ее нос даже понемногу привык, и на скрип старой повозки, Серсею действительно клонит в сон — выпитое вино и страстная схватка с Джейме лишили ее сил. Ей хотелось бы послушать, что говорят крестьяне о Дейенерис и о ней, но, окончательно убаюканная мерным стуком колес, Серсея засыпает. Сны королевы часто странные, спутанные, беспокойные, вызванные переживаниями и страхами, но сейчас ей снятся собственные покои в Красном замке и те события, которые случились совсем недавно, хотя, как теперь кажется, целую вечность назад. Вино льется из графина в кубок. Этот звук королева слышала тысячи раз, но он всегда успокаивает ее. Сейчас она не намерена пить, скорее, просто ощутить чарующий запах красного Борского и, возможно, сделать крошечный глоток, чтобы вспомнить привкус терпкой сладости на языке. Он пробирается в покои тихо, без стука и без приглашения. Становится у нее за спиной, наклоняется к ней и шумно вдыхает носом воздух. — Готов поклясться, твои волосы пахнут медом и молоком, — шепот над ухом вызывает дрожь, но Серсея не оборачивается. Почему только Гора теперь впускает его без спроса? Разве она отдавала такой приказ? — Ко мне следует обращаться «Ваша милость» или «Ваше величество», — спокойно говорит Серсея, по привычке делая глоток из кубка больше, чем собиралась. Бордовое зелье приятно горчит на языке. — Мне больше нравится «моя королева», — хриплым шепотом отзывается гость. — Моя королева желает, чтобы я размял ее плечи? Ноша ваша тяжела, целых Семь Королевств, должно быть, спина устает. Грубые ладони без спроса ложатся на плечи Серсеи, пальцы небрежно сминают ткань ночного платья. Она делает еще глоток. — Я ценю твою заботу, но эта ноша впору для меня одной, — голос королевы, однако, становится мягче, нотки порочной сладости, тягучей, словно патока, звучат в ее интонациях. Она расслабляется от вина и прикосновений гостя, который упорно старается угодить Серсее. — Любое бремя лучше разделить поровну. Если грамотно умеешь выбирать напарника, — сильные руки массируют хрупкие плечи золотой львицы, но настойчивый ночной посетитель, кажется, не собирается останавливаться лишь на этом — бесцеремонно он спускается ниже и захватывает ладонями груди королевы сквозь черный шелк платья. Серсея тихо выдыхает, кусая алые от вина губы, но упрямо встает с кресла, освобождаясь от объятий настойчивого гостя и, наконец, встречается с ним лицом к лицу. — Мне пора готовится ко сну, лорд Эурон. Вам не кажется, что сейчас чересчур поздно для визитов? Ее голос звучит совсем не убедительно, скорее, приглашающе. Она делает шаг вперед, намереваясь пройти к постели, но оказывается в крепких объятиях пирата. — «Лорд Эурон»… Слишком официально, не так ли? Вчера ночью, моя королева, вы совсем иначе называли меня. Много раз… Объятия короля Железных островов слишком крепкие, не вырваться, не наградить его пощечиной за столь вольные высказывания. Серсея даже не успевает ничего ответить, как Грейджой хватает ее на руки и мигом доносит до постели, мягко на нее укладывая. — Впрочем, моя королева может называть меня, как она пожелает, — пират нависает над ней, нагло задирает ее платье и порывисто шепчет на ухо: — Даже Цареубийцей. Ведь это, отчасти, правда. Руки у Серсеи свободны, потому она торопится хлестко ударить Грейджоя по щеке: — Не смей!.. Эурон только раскатисто смеется в ответ. — Львица выпускает когти, да? Мне нравится, — он ловко сцепляет одной рукой оба запястья Серсеи над ее головой, а второй забирается под белье королевы, проникая тотчас в нее двумя пальцами. — Как удобно иметь две руки! А ведь многие недооценивают этот дар богов. Мы многое не ценим, пока его не лишаемся, верно? Прежде, чем Серсея успевает возразить или возмутиться, пират накрывает ее губы грубым, требовательным поцелуем. Эурон… Колесо телеги, должно быть, находит на камень, и Серсея просыпается от рывка, не сразу осознавая, где находится. Она хмурится и украдкой смотрит на брата — не произнесла ли она имя пирата вслух. Предрассветные сумерки сменили лунную ночь, и телега въезжает в чудом уцелевшие ворота Королевской Гавани.***
Льва не должно интересовать мнение овец. Этот постулат Джейме доводилось слышать из отцовских уст слишком часто — вероятно, Тайвин Ланнистер с присущей ему острой проницательностью безошибочно угадывал в старшем сыне ту обиду, ту уязвленность, которая подспудно жила в нем с того момента, как молва презрительно нарекла его Цареубийцей. Урок был затвержен наизусть, и все же всякий раз, когда до ушей Джейме долетало что-то нелестное о его семье, а тем паче — о сестре, скулы каменели, а рука непроизвольно тянулась к рукояти меча. Когда Кейтилин Старк взяла в плен их младшего брата и увезла Неведомый знает куда, холодную ярость, бушующую под фамильной насмешливой маской, смогла унять только жестокая резня. Вот и теперь, заслышав несколько оскорбительных слов, неосторожно оброненных крестьянином в адрес Серсеи, близнецу ее становится тяжелее дышать от едва сдерживаемого гнева. Пытаясь совладать с ним, Джейме крепче обнимает сестру — она, кажется, все-таки забылась сном на его плече и ничего не слышала — и касается губами ее золотого затылка, скрытого под грубой тканью капюшона. Ему, в свою очередь, так и не удается провалиться в спасительное глубокое забытье — стоит лишь ненадолго сомкнуть глаза, как какой-нибудь тревожный звук заставляет снова вскинуться, затаить дыхание, настороженно вглядеться в синий сумрак. Крестьяне в телеге ерзают, ругаются вполголоса, зевают и храпят на разные голоса, и Джейме невольно удивляется тому, что в этом раздражающем хаосе близнецу удается спать так же безмятежно, как если бы они вдвоем отдыхали после ночи любви в покоях Красного замка. Мало-помалу небеса над головами путников светлеют, и уже издали Цареубийце удается различить клубы дыма, до сих пор воздымающиеся над столицей. Воздух пропитан гарью даже на расстоянии нескольких десятков лиг, и к этому запаху, от которого уже нещадно дерет в глотке, примешивается тошнотворный трупный смрад. На уцелевших стенах Железных врат, к которым подъезжает скрипучая повозка, болтаются в ряд, почернев на солнце, Золотые мечи и рыцари королевской гвардии — воины драконьей королевы не пощадили никого из тех, кто служил прежней правительнице и защищал город. Джейме надеется, что сестра не видела своих вздернутых подданных — с ней он встречается уставшим взглядом уже после того, как телега въезжает в столицу. Крестьяне негромко переговариваются друг с другом, но теперь Цареубийца не испытывает ни малейшего желания вслушиваться в их беседу. Он жадно оглядывается по сторонам, и после бессонной ночи зрелище разоренной, покрытой пеплом и усеянной обгорелыми трупами Королевской Гавани походит на тягостное, гнетущее видение, от которого невозможно очнуться, как бы ты ни старался. Солнце восходит над разрушенным городом, безжалостно выхватывая из тени черные и кровавые следы, оставленные гневом драконьей королевы, и Джейме невольно вспоминает ее — совсем ещё молодую женщину, неопытного игрока в престолы, что не пожелала следовать заведённым правилам и нарушила их все разом. Но и это не принесло ей победы. Луковый рыцарь направляет лошадей на одну из узких бедняцких улочек, ветвящихся у основания холма Рейнис. Здесь не то потрудились уцелевшие горожане, не то досталось этому забытому богами местечку меньше остальных, но вид у улицы вполне приличный. Джейме бросает осторожный взгляд на сестру, пытаясь угадать, что испытывает она при встрече с некогда принадлежащим ей городом.***
Еще совсем недавно в этом городе кипела жизнь. Сотни запахов, звуков и цветов смешивались в шумный разноцветный хаос, едва только поднималось солнце. Королевская Гавань каждый новый день, точно самая лучшая шлюха, зазывала в свои объятия новых приезжих, обещая богатство и зрелища. Многие ненавидели столицу, но многие стремились именно сюда, завороженные ее своеобразным очарованием. Теперь здесь только зола и смрад. Серсея старается не оглядываться по сторонам, ее и без того мутит от едкого запаха гнили и гари. Все даже хуже, чем ей казалось. На одно мгновение она представляет нетронутый войной Утес Кастерли, и он кажется ей настоящим раем. Однако выбор сделан, правильный или нет, и Серсея не намерена отступать от принятого решения. Наконец, телега останавливается около одного из домов на узкой, почти не тронутой огнем улочке. Как получилось, что именно эта улица довольно бедного района почти не пострадала, неясно, но это сейчас не имеет значения. По крайней мере, у нас будет крыша над головой, думает Серсея. — Пошевеливайтесь, пошевеливайтесь! Нечего рассиживаться, — сир Давос, слезший на землю, заставляет крестьян неохотно выбраться из телеги. — Видите самый крайний дом с покосившейся крышей? Идите туда. Я сейчас вами займусь. Проводив взглядом медленную вереницу работников, Луковый рыцарь обращается к близнецам. — Мы на месте. Дальше вам придется разбираться самим, — он закашлялся. Сложно было привыкнуть к едкой, саднящей горло, гари. — Этот дом в вашем распоряжении. Если к завтрашнему вечеру соберется хотя бы большая часть представителей правящих домов, то мы проведем совет. Так или иначе, я найду способ вам сообщить. Чуть не забыл! Давос вручает Джейме дорожную котомку, которую отдала ему хозяйка дома накануне вечером. — Здесь немного еды и воды. На пару дней должно хватить, — сообщает он, а затем, наклонившись к близнецам, тихо добавляет: — Мой вам совет: запритесь на засов и никому не открывайте дверь. Кто-то может знать. А теперь, — Луковый рыцарь оглядывается на ожидающих его крестьян, — мне пора. Берегите себя. Любопытно, думает Серсея, провожая его взглядом, в лучшем случае, Давосу Сиворту не должно быть никакого дела до золотых львов, в худшем — он мог бы их ненавидеть, презирать и тому подобное. Однако Луковый рыцарь до того тщательно выполняет поручение Тириона, что это даже немного походит на искреннюю на заботу. — Пойдем, — Серсея дергает брата за руку. Ей ни секунды больше не хочется находится на улице. В доме, который любезно был им предоставлен, прохладно и темно. На первом этаже лежит целая куча вещей прежних хозяев: кухонная утварь, глиняные горшки, какая-то одежда и много других мелочей, указывающих на поспешное бегство прежних владельцев. На втором — просторная спаленка с большой старой кроватью, которая, после всех утомительных странствий близнецов, выглядит наиболее привлекательно. Серсее отчего-то не по себе от тишины безлюдного дома, но с другой стороны — чего она ожидала? Что ей предоставят новый замок и несколько десятков слуг? Спасибо и на том, что близнецов не оставили выживать в этом городе под открытым небом. — Если бы мне некоторое время назад предсказали, что я стану тут жить, я бы решила, что этот человек — безумец, — со скорбной улыбкой говорит она Джейме. — Ты и глаза не сомкнул за всю поездку? Усталый вид близнеца говорил сам за себя. — Ты, наконец, можешь поспать, — Серсея касается ладонью щеки брата. — Дверь надежно заперта, и мы, кажется, пока можем позволить себе отдохнуть. В следующий миг раздается негромкий стук в дверь, точно кто-то услышал ее слова. Близнецы насторожено замирают, прислушиваясь. Может быть, Луковый рыцарь вернулся что-то сообщить? Тенью Серсея метнулась к пыльному окну в спальне, осторожно, чтобы ее не заметили с улицы, в него вглядываясь. Внизу, перед дверью, стоит какой-то человек в капюшоне — явно ниже ростом, чем Давос. Неужели, кто-то выследил Ланнистеров и теперь пришел, чтобы убедиться, что золотые львы все еще живы? В Королевской Гавани у близнецов остались только враги. Человек в капюшоне никуда не уходит. Он опасливо оглядывается по сторонам и стучит еще раз. И еще. Впрочем, Серсее незваный гость не кажется опасным. Если бы он хотел их убить, то едва ли пришел бы один, рассуждает она. А вдруг ловушка? Западня? Где-то прячутся Безупречные во главе с Серым Червем, мечтающим поквитаться с убийцей его возлюбленной? Человек поднимает голову вверх, точно заметив Серсею, и у королевы все холодеет внутри. Она всматривается в пыльное стекло, но никак не может разглядеть черт его лица, которое кажется ей мучительно знакомым. Всего пара мгновений требуется Серсее, чтобы осознать свою догадку. Нет, этого просто не может быть. Она сама, своими глазами, видела удар и кровь, череп, что раскололся, точно орех. Так просто не бывает. Единственный способ узнать — пойти и открыть дверь. Ошибка, которая может стоить жизни обоим львам — и третьему, не рожденному. Какая-то отчаянная смелость внезапно овладевает Серсеей, и она поспешно спускается вниз, резво уклоняясь от ничего не понимающего близнеца, пытавшегося ее остановить. Это невозможно. И все-таки… вдруг? Дрожащими руками она убирает тяжелый засов, готовая уже, кажется, ко всему, чему угодно, и приоткрывает дверь. Человек в капюшоне, словно того и ожидая, резко переступает через порог. Серсея замирает в томительном ожидании, не в силах вымолвить не слова, и человек, не желая больше мучить ее, снимает капюшон. О нет, она не ошиблась. Боги вернули с того света своего посланника, единственного, кто изучил вдоль и поперек границы мира живых и мира мертвых. — Я следил за вами, моя королева. У меня все еще имеются глаза и уши в этом мертвом городе, — спокойный и тихий голос бывшего десницы выводит королеву из оцепенения. — Я же… Я видела… — сбивчиво шепчет Серсея, вглядываясь с темные, улыбающиеся глаза мейстера. Ужас и радость переполняют львицу, и она с трудом подавляет порыв бросится Квиберну на шею. Он понимающе смотрит на нее, мягко берет ее ладонь в свои руки и касается учтивым поцелуем. — Не всегда нужно верить своим глазам. Они, порой, лгут, — Квиберн поклонился. — Я здесь, чтобы вновь служить вам, моя королева. Думаю, нам есть о чем потолковать.***
Улочка, мостовая которой хоть и припорошена пеплом, но не усыпана обезображенными трупами. Небольшой дом — разумеется, не чета королевским и даже витерфелльским покоям, но под крышей его есть все, что необходимо уставшим с дороги близнецам. И, наконец, ни одного Безупречного на пути к этому временному пристанищу — не то армия воинов-евнухов, перерезав глотки противников, насытилась их кровью и притаилась где-то среди руин в ожидании новых жертв, не то скорбит по своей почившей королеве и готовится к суду над виновником ее смерти. В любом случае, боги столь милостивы к золотым львам, что Джейме в какой-то момент это начинает беспокоить: не может быть, чтобы все складывалось так хорошо, не готовит ли им судьба сокрушительный счет за эти маленькие дары? Вместе с Серсеей он обходит комнаты, видя тут и там брошенные второпях вещи. Уже не узнать, чья жизнь текла неспешным чередом под этой кровлей, дышат ли эти люди и поныне, или, бежав из родных стен, нашли свою гибель на улицах охваченной огнем и насилием столицы. Это уже и не важно. Драконья королева практически полностью стерла с карты Семи Королевств этот город вместе с именами всех живущих в нем, и эти пустоты уже не восполнить. — Тебе тоже нужно как следует отдохнуть, — тихо отзывается Джейме на слова сестры, глядя ей в глаза и мягко накрывая здоровой рукой ее ладонь, прижимая ее к своей щеке. Сейчас ему ясно видно, что события последних дней оставили свой суровый отпечаток на лице Серсеи, и от этого зрелища внутри что-то переворачивается. — И поесть, — добавляет он, подавив тяжелый вздох. В конце концов, пустой желудок и голодные спазмы не слишком-то способствуют крепкому сну. Однако все планы нарушает неожиданный стук в дверь. Луковый рыцарь настоятельно советовал близнецам не впускать никого в дом, но Серсея, выглянув вниз, меняется в лице и спешит отворить засов. Брат пытается добиться от нее хоть какого-нибудь вразумительного ответа, но, не дождавшись, спускается следом, опустив руку на рукоять меча, готовый в любую секунду извлечь его из ножен. Вряд ли львица торопилась бы так навстречу врагу, но кто теперь знает, кем может обернуться вчерашний союзник? Джейме тенью замирает за спиной сестры, брови его слегка сходятся на переносице, когда нежданный гость сбрасывает капюшон. Даже не видя глаз Серсеи, ее губ, с которых слетают какие-то бессвязные слова, он догадывается, какие чувства охватили королеву при виде невысокого, немолодого уже человечка. В нем же самом внезапное появление Квиберна отзывается чем-то неприятным — смятением, подозрением, смутным чувством опасности. Цареубийце было за что благодарить лишенного цепи мейстера, и все-таки он никогда не испытывал к тому приязни — быть может, потому, что Квиберн легко завоевал самое высокое доверие сестры. Этот несуразный, тщедушный с виду человек был вхож в покои королевы в любое время дня и ночи, ему и никому иному Серсея поверяла те тайны, о которых не говорила даже близнецу. Одним словом, своим появлением на пороге их тихого убежища мейстер всколыхнул в Джейме ревность — но совсем иного рода, чем та, которую он испытывал при мыслях о Роберте или Эуроне. Опуская меч обратно в ножны, он уже ощущал нёбом привкус этой ревности, точно сделал глоток затхлой воды, и смотрел на прибывшего как на клин между собой и близнецом. — Так вот, значит, навстречу кому ты спешила, дорогая сестра, — Джейме уверен, что ей не придется по вкусу прохладный тон, которым он заговорил с гостем. Прищурив глаза, Цареубийца меряет мейстера не слишком-то приветливым взглядом. В их положении надо бы благодарить любого, кто станет с золотыми львами по одну сторону, вот только в отношении Квиберна у него это почему-то не работает. — Какая неожиданная встреча… и радостная притом, — он смотрит на сестру, физически ощущая некую тесную, недоступную ему связь между ней и Квиберном.***
Отчего-то близнец королевы вовсе не разделяет ее радость при виде мейстера, ровно как и не слишком его интересует тот факт, что пожилому, сухонькому деснице удалось выжить. Серсея бросает гневный взгляд на брата и заявляет: — Тебе следует быть более учтивым. Ты никогда не отличался должными манерами, но можешь хотя бы постараться, — она оглядывается на Квиберна. — Нам с мейстером нужно поговорить. Побудь пока здесь. Королева и ее десница поднимаются наверх быстрее, чем Джейме успевает сообразить и возразить. В спальне хлопает входная дверь и слышен скрежет затворенного засова. — Прошу простить моего брата, — понизив голос, Серсея проходит в покои и усаживается на кровать, приглашающим жестом подзывая к себе мейстера. — Он никогда не отличался ни умом, ни должной учтивостью. Маленький человечек в черном одеянии послушно усаживается рядом с ней. Голос его тих и спокоен, как прежде. Будь у Серсеи вино в руке, она и впрямь смогла бы представить на миг, что они все еще находятся в Красном замке. — Это пустяки, ваше величество. Меня сложно обидеть, — Квиберн ласково заглядывает в зеленые глаза львицы, и она чувствует, как разливается в груди успокаивающее тепло. — Я бы хотел осмотреть вас… удостовериться, что и дитя, и будущая мать, полностью здоровы. Однако это немного позже. Я хотел поговорить с вами не об этом. Серсея вмиг оживилась — каждая идея ее мудрого десницы была настоящим шедевром. — Я вас внимательно слушаю. Квиберн вновь мягко улыбается и продолжает: — В момент нашего с вами… расставания у меня было немного времени, чтобы в одиночестве подумать. Я был уверен, что вы живы, потому что моя королева попросту не могла вот так меня оставить. Огонь не может убить золотую львицу. Серсея отвечает ему теплой улыбкой, не смея перебивать. — Как вы знаете, я мог работать даже в самых скромных условиях. Позвольте мне не вдаваться в подробности, но времени, который я был в отлучении от своих прямых обязанностей мне хватило для того, чтобы провести один любопытный опыт, — глаза Квиберна таинственно заблестели. — После произошедшего, в Королевской Гавани осталось очень много… всего. Обломков, костей, разрушенных домов. Много дерева и железа. Боги предоставили мне идеальные условия для моих небольших экспериментов. Они увенчались успехом. Могу ли я попросить вашу милость подать мне ладонь? Львица, которая слушала, внимая каждому слову своего десницы, растерянно кивает и протягивает ему руку. Квиберн тотчас достает из своей набедренной сумки что-то маленькое — невозможно разглядеть. В следующий миг на ладони у Серсеи блестит потемневший кусочек золота. — Это… — начинает она, переводя непонимающий взгляд с ладони на Квиберна. — Это золото, моя королева, — впервые, кажется, Серсея отмечает, что спокойный голос ее десницы звучит горделиво. — Теперь мне известен способ, как превратить в него железо. Думаю, это поможет вернуть вам и вашей семье былое величие, потому что железа в городе сейчас предостаточно. Серсея завороженно смотрит на поднесенный ей драгоценный металл, потеряв дар речи. — Вы могли бы стать самым влиятельным человеком во всем мире, — наконец произносит она. — Но вы вернулись ко мне. — Мне ничего не нужно, госпожа, — Квиберн накрывает ладонью руку Серсеи, зажимая ее пальцы вместе с золотом в кулак. — Я всего лишь старый мейстер без цепи. Ваша счастливая улыбка послужит мне наградой. — Я не знаю, как вас благодарить, — в зеленых глазах блеснули слезы. Серсея была счастлива и не могла поверить в произошедшее. Кроме того, привычная близость Квиберна успокаивала королеву словно маковое молоко. — Я приму в благодарность новую лабораторию в замке подле вас, — тихо говорит он, нежно коснувшись губами пальцев Серсеи. — А теперь, снимите платье и позвольте мне вас осмотреть, моя королева. Сумерки уже опустились на город, когда, наконец, королева и ее десница спускаются вниз. Игнорируя испепеляющий взгляд брата, Серсея предлагает: — Думаю, настала пора поужинать, если Джейме, конечно, не уничтожил все наши запасы в одиночестве. Кажется, я ела в последний раз целую вечность назад. Еще недавно сломленная королева, кажется, вновь приобрела свой величественный, надменный вид, ощущая всем своим нутром прежнюю власть. Не смогла бы светящаяся мрачным торжеством Серсея даже допустить крохотную мысль, что всего через четверть часа в ее душе вновь поселится кромешная тьма. Луковый рыцарь, получивший, наконец, вести, спешил поделиться ими с близнецами, однако в Королевской Гавани всегда было опасно с наступлением сумерек, а сейчас и подавно, и потому за сиром Давосом, точно верный охранник, неотрывно ступает высокая тень. — Я не говорил вам, зачем мы здесь, но упоминал, что это очень важно, — обращается Давос к своему компаньону. — Я очень благодарен, что вы оберегали меня, а теперь я прошу еще об одной услуге. Все, что вы увидите и услышите здесь, должно оставаться в тайне. Могу я рассчитывать на вас, миледи? Замявшись, Луковый рыцарь смущенно исправляется: — Сир.