***
Самый долгий и сладкий сон для королевы всегда был исключительно в объятиях брата. Даже вино не так успокаивало Серсею, как мягкие прикосновения близнеца, негромкий стук сердца, тепло его тела. В такие моменты ей даже не думалось о Железном троне и короне, обязанной увенчать ее золотую голову, ей просто было так тепло и уютно, что, казалось, кроме золотых близнецов и вправду ничего не имеет значения и не стоит внимания. Пусть тревожные мысли в этот раз терзали Серсею особенно долго, близость Джейме, наконец, успокоила и умиротворила ее, и она провалилась в сон, не выпуская близнеца из объятий. Просыпается Серсея немного позже брата и тотчас же приподнимается на подушках, недовольно щурясь от яркого солнечного света, но все же ловит взгляд близнеца, обращённый к ней. — Что такое, Джейме? — сонно спрашивает она, заметив тревогу в его взгляде. Не сразу она осознает, что мысли Цареубийцы, должно быть, вновь о Тартской деве, и что даже ночь, проведённая с возлюбленной сестрой, не заставила его окончательно позабыть о Бриенне. За завтраком подозрения Серсеи лишь подтверждаются: Джейме осторожно пытается завести разговор о ней, зайдя издалека и тщетно пытаясь скрыть собственное волнение. Ничем королева не выдаёт своей причастности, только равнодушно пожимает плечами: — Долг каждого мейстера помочь нуждающемуся. Мейстер Квиберн хоть и по ошибке лишён цепи, о долге своём не забыл. Голос Серсеи ледяной, и она всем своим видом показывает, что разговаривать о дальнейшей судьбе Тартской девы не намерена. На самом же деле, под мнимой ревностью на этот раз она скрывает беспокойство — ей хотелось бы, чтобы Джейме как можно дольше оставался в неведении о том, что она сделала. Напряжённое молчание близнецов нарушает негромкий стук в дверь, и они оба тотчас же разворачиваются к двери. — Должно быть, это Квиберн, — говорит Серсея, и голос ее дрожит. Что если их план не удался? Что тогда? С другой стороны, у Серсеи даже не было времени детально обсудить этот план с десницей, и она сомневалась, правильно ли он понял ее желание. Как бы там ни было, львица оказывается права — на пороге стоит ее десница. — Мейстер Квиберн, — тем же холодным тоном, что только говорила с братом, произносит Серсея, хмурясь. Она явно не ожидала увидеть маленького человечка в одиночестве. — Моя Королева, — почтительным поклоном отвечает Квиберн со скорбным видом проходя в дом. Он замечает, как напряжённо замирают оба близнеца, каждый из которых ждёт своих вестей. — Хочу сообщить вам, что сделал все, что мог. Мною была проделана сложнейшая, кропотливая работа, точная операция, опасная, но необходимая. К сожалению, заранее предугадать все ее возможные исходы я бы не смог. Серсея, явно волнуясь, бросает быстрый взгляд на брата и требовательно произносит: — Ну же, не томите. Удалось вам спасти нашего доблестного сира? В сказанном ей даже невозможно углядеть намёк на издёвку, хотя, несомненно, так оно и есть. Квиберн немного замялся и заискивающе улыбнулся. — Как на это посмотреть, госпожа. Я старался сделать все, что только мог, но я не всесилен. Действие этого яда иногда непредсказуемо. Оно поражает разные органы, но, должен отметить, что сиру Бриенне повезло — ни сердце, ни мозг яд не повредил. — Здесь должно быть какое-то «но», — нетерпеливо перебивает Серсея. Кажется, все сложилось как нельзя удачно, и выдать свою радость теперь она не имеет права — хотя едва ли брат сейчас следит за ее реакцией. Квиберн кивает, спокойно продолжая: — Вы правы, моя королева. Как я уже говорил — яд силён, но и наш рыцарь ничуть не слабее. Даже с отравой сир Бриенна сражалась как подобает войну. Думаю, я смогу поставить ее на ноги, но нюансы действительно есть. Яд безвозвратно повредил голосовые связки и, боюсь, она лишилась возможности говорить. Губы Серсеи сами собой расплылись в хищной улыбке. — Очень жаль это слышать, мейстер Квиберн, — заметно оживившись говорит она, всем своим видом противореча собственным словам. — Главное, что Тартская дева жива, и если вам удастся поставить ее на ноги, это уже будет настоящей удачей. — Ещё одна деталь, моя королева, — учтиво отзывается Квиберн. Он вновь обращается исключительно к Серсее, точно забыв о третьем участнике разговора. — Перед операцией, когда ещё доблестный сир могла говорить, она сообщила, что от всего сердца благодарит вас за то, что вы пытаетесь ее спасти, и осознаёт, как сильно вы и ваше будущее дитя нуждаетесь в защите. Потому сиром Бриенной было принято решение служить вам, а не леди Сансе, когда она без того надежно защищена. Думаю, что как только сир поправится, вам стоит вновь вернуться к этому разговору. Внутри себя Серсея ликует. Все точно, как она и велела, исполнено. Ей стоит, однако, сейчас оставаться спокойной, ощутить сладость собственного триумфа она сможет и позже, а пока им обоим — Серсее и Квиберну — и дальше приходится разыгрывать спектакль перед Джейме. — Хочет защищать меня? Вот как? Что же, я не возражаю, но, думаю, Тартской деве потребуется ещё некоторое время на восстановление. Благодарю вас за хорошие новости, мейстер Квиберн. Мой брат так же благодарен вам за то, что вы сделали для нас и для сира Бриенны. Серсея — само великодушие и невозмутимость. Она держится уверенно, чётко отыгрывая свою роль, и едва ли ее можно уличить в неискренности. Только позже, вновь оказавшись наедине с мейстером в своих покоях, Серсея сможет дать волю своей радости: — Вы сделали в точности, как я просила? Все удалось? И верный десница, сжав ладони госпожи своими холодными пальцами, сердечно ее уверит: — Все, как вы и просили, моя королева. Сердце Бриенны Тарт перестало биться.***
Тревога за Тартскую деву жжет Джейме изнутри белесым пламенем, и он не без досады сознает, насколько неловки и безуспешны его попытки утаить от сестры свои истинные чувства. Так случалось и впредь — Цареубийца всегда был уязвим перед близнецом, открыт настежь ее изумрудному проницательному взору; однако, казалось, никогда раньше это не тяготило его так, как теперь, не лежало на плечах тяжким бременем. Ничуть не меньше гнетет его вина перед Серсеей за то, что после ночи, проведенной в ее теплых объятиях, на языке у него вертятся лишь вопросы о женщине в доспехах. Хотел бы он объяснить, что все, что ему нужно — узнать, жива ли она сейчас, будет ли жить дальше, ничего сверх этого он и требовать не смеет. Однако выразительный тон сестры ясно дает понять: она не намерена выслушивать исповеди о его муках, и Джейме покорно умолкает. Неуловимое напряжение снова повисает между близнецами, как будто они отступили назад, к тем дням, когда избегали прикасаться друг к другу даже взглядами. Для полноты этой иллюзии не хватает лишь Квиберна, в присутствии которого бывшая королева смотрела на брата не иначе как свысока, язвила в его адрес и осыпала колкими упреками. Воистину, Цареубийце было не постичь той алхимии, которая подменяла его сестру, стоило мейстеру без цепи оказаться подле нее. Точно в ответ на эти мысли, раздается стук в дверь — в иное время Джейме счел бы такое совпадение забавным, вот только сейчас, замерев в ожидании вестей — словно в ожидании приговора — он вовсе не намерен смеяться. Проклятый старик как будто нарочно тянет время, добираясь до самого главного, того, что Цареубийца жаждет услышать больше всего. Нетерпение, помноженное на смутное ожесточение против Квиберна и сестры, глядящих только друг на друга, точно они одни в комнате, сжимает Джейме виски, сдавливает грудь, не давая свободно дышать. Весть о том, что женщина в доспехах жива, но безмолвна, отчего-то не вызывает в нем должного облегчения. Напротив, на душе становится темнее, но еще больше его настораживает то, что сообщает бывший десница о воле Тартской девы. — Так значит, сир Бриенна пришла в себя перед тем, как вы оказали ей помощь? — резче, чем следовало бы, вклинивается Джейме в разговор этих двоих. — Интересно, надолго ли, и что еще она говорила, будучи в сознании. Быть может, она бредила? А еще может быть, что своим недоверием я оскорбляю твоего драгоценного мейстера, сумрачно думает Цареубийца, бросая короткий взгляд на сестру. Однако найти иного объяснения этим невозможным словам, якобы сказанным Бриенной Тарт, он не может. Все, что Джейме знает об этой упрямой женщине — из того, что видел своими глазами, из того, что знал из ее уст или со слов Подрика — никак не вязалось с этим нелепым решением, будь оно принято в здравом, не замутненном болезнью уме. Если бы Преданность внезапно обрела плоть, она не нашла бы для себя лучшего облика, чем Тартская дева — во всяком случае, у нее был бы точно такой же взор, строгий и чистый. Недаром ее меч звался Верный Клятве: раз положив клинок к ногам Сансы Старк — Под однажды живо описал Цареубийце эту сцену, которой сам был свидетелем — она даже пред ликом смерти не предложила бы его иным господину или госпоже. Ни во имя личной благодарности, ни во имя чего бы то ни было еще. Однако своих сомнений Джейме не высказывает вслух, лишь медленно кивает лишенному цепи мейстеру, словно подтверждая высказанную за него сестрой благодарность. После этого Серсея с десницей ожидаемо уединяются наверху. На этот раз их беседа не длится слишком долго, и, когда Квиберн, наконец, спускается по лестнице, Цареубийца, напротив, решительно направляется в покои сестры. — Ты в самом деле намерена принять предложение сира Бриенны? — без обиняков спрашивает он близнеца, оказавшись перед нею. — Не уверен, что она могла нарушить свою клятву верности леди Старк — если только ее ум и вправду не помутился в лихорадке. В любом случае, — Джейме слегка прищуривает глаза, испытующе всматриваясь в лицо сестры, — думаю, ни леди Санса, ни кто-либо другой не поверят этому, покуда сир не оправится настолько, чтобы в присутствии каждой из сторон изъявить свою волю на бумаге. Если я все верно понял, яд поразил связки, но не руку. Мейстер Квиберн не обмолвился, когда мы все сможем навестить ту, что спасла нашего брата от гибели?***
Джейме становится таким порывистым, взвинченным, точно в его одежде затерялась пара швейных игл, когда речь заходит о Тартской деве. Чем больше волнуется о ней брат, тем приятнее Серсее думать о том, что с Тартской девой покончено. Озвучив эту славную новость, Квиберн откланялся, оставив свою госпожу в одиночестве, и она, наконец, смогла позволить себе это дивное удовольствие — насладиться вдоволь вестью о кончине сира Бриенны. Интересно, о чем эта уродина думала в свои последние секунды? О своей хорошенькой рыжеволосой хозяйке или о крепком члене ненаглядного Цареубийцы? Серсею передернуло от этой мысли. Так или иначе, рассудила она, доблестный рыцарь мертв, а значит ничто и никто на свете больше не отнимет у меня Джейме. Золотой близнец королевы, точно услышав ее мысли, бесшумно появился на пороге, за ее спиной, тотчас же осыпав сестру вопросами. — Уверен, что ты так хорошо знаешь свою ненаглядную великаншу? — обернувшись к вошедшему, язвительно вопрошает Серсея. Нет смысла строить из себя святую, Джейме все равно без труда раскусит ее. — Возможно, она тронулась умом после отравления, возможно, она справедливо благодарна мейстеру и мне, что мы протянули руку помощи и спасли ее никчемную жизнь. Видя, что Джейме злится, Серсея улыбается только шире и смотрит ему в глаза — упрямо, с вызовом. Чего он ждал, поддержки и сожалений? — Какая разница, Джейме? Она предлагает помощь, я ее принимаю. В столице у меня полным-полно врагов, которые мечтают перезать мне глотку или вспороть живот, вынув оттуда очередного королевского ублюдка. Да, Джейме, тебе ли не знать, что нашего сына, мерзкий плод кровосмешения, уже ненавидят, несмотря на то, что дитя пока даже не увидело свет? Серсея становится прямо перед братом, не опуская взгляда, точно зная, что слова ее задевают самое больное. — Так не все ли равно, почему сир Бриенна приняла такое решение? Возможно, она все ещё любит тебя, но даже это неважно. Хотя… — она задумывается на миг, — пожалуй, в этом даже есть какое-то болезненное удовольствие — денно и нощно защищать дитя своего возлюбленного, несмотря на то, что его под сердцем носит другая женщина. Но что же ты, братец, не успел заделать и ей ублюдка? Кажется, времени у вас было предостаточно. Сейчас бы стоит остановиться, но Серсея продолжает, зная, что переходит черту дозволенного. Особенно после всего того, что она сделала — после того, о чем Джейме ещё не знает.***
От участия к судьбе сира Бриенны, которое сестра демонстрировала с таким тщанием там, внизу, теперь не остается и следа. Когда Серсея оборачивается к близнецу, тот невольно замирает на месте, в паре шагов от нее — весь облик золотой львицы исполнен могущества и грозного торжества, мрачного упоения, такого, что, кажется, даже воздух вблизи царственных очертаний ее тела раскаляется добела, становится густым и ощутимым. Она стоит напротив Джейме, высоко вскинув подбородок, цедит напоенные ядом слова, наслаждается ими, перекатывает на языке, точно глоток редчайшего, ранее не испробованного вина. Даже сейчас, глумясь над братом и его северной зазнобой, Серсея ослепительно прекрасна — и в первое мгновение он отступает перед этой опаляющей силой, вдыхает ее, как сухой, обжигающий гортань и легкие воздух. Слушает сестру, чувствуя, как глухо и тяжело бьется о клетку ребер уставшее от распрей сердце, как мутит от гнева и отвращения, мешающихся с бессильной горечью. — Допустим, сир Бриенна и впрямь желает положить к твоим ногам свой меч. Отклони ее предложение. Зачем она тебе? — спрашивает Цареубийца наконец, с трудом подавляя закипающую внутри злость — от нее сейчас все равно никакого проку. Разве что Серсея в очередной раз развлечется и позабавится, глядя на распаленного яростью близнеца, а уж этого удовольствия ему доставлять ей не хочется. Впрочем, проносится в мыслях, пусть уж лучше он станет мишенью ее насмешек, чем женщина-рыцарь. — Зачем тебе та, кого ты так люто ненавидишь и презираешь? Жаждешь власти хоть над кем-нибудь? У тебя есть я, дорогая сестра, можешь распоряжаться мной, как тебе угодно, но ее, — он качает головой, — ее не трогай. Однако сестра не унимается, бьет своими речами хлестко, с одной темы сворачивая на другую, словно раз за разом желая превзойти уже причиненную близнецу боль, возвести ее в абсолют. Каждое слово приходится точно в цель, и Джейме задыхается от охватывающего его враждебного чувства к близнецу. Не только о ребенке говорит она, слышится Цареубийце здесь и упрек в его сторону. Хотя он и сам понимает, что в нынешнем своем состоянии не в силах обеспечить бывшую — и, увы, потерявшую едва ли не всех союзников — королеву достойной защитой, уязвляет это ничуть не меньше, чем в тот день, когда он впервые взял меч в уцелевшую левую руку и скоро обнаружил, насколько жалок и слаб. Локк позаботился о том, чтобы это знание запечатлелось в его памяти не хуже уроков отца — хотя и то, и другое он порой предпочел бы забыть. — У нас была возможность договориться со всеми этими людьми, — не удерживается Джейме от ответного выпада, не замечая, как понижается и темнеет его голос, окрашенный гневом, точно черной желчью. — Вот только ты благополучно упустила ее, нарушив данную им клятву и запретив мне вести на Север хотя бы часть королевского войска. Если помнишь, я пытался внушить тебе, что ради нашего ребенка нам следует наравне со всеми выступить против армии мертвецов. Мы могли одолеть их, могли выиграть время и отсрочить войну с драконьей королевой. Всего этого, — он кивает в сторону окна, за которым бесплодной пустыней распростерлась Королевская Гавань, — возможно, не случилось бы. Но разве ты когда-нибудь слушала кого-то, кроме самой себя… и — как я мог забыть — своего ручного мейстера без цепи? Цареубийца приближается к близнецу вплотную, вопреки словам, бьющим, подобно камням, подобно точным ударам. — Кажется, это тебе доставляет болезненное удовольствие говорить о сире Бриенне и обо мне в таком тоне, — замечает едва ли не с омерзением, вздрагивая вдруг про себя от мысли, что чувство это — о двух концах, о двух отравленных остриях, одно из которых обращено к нему же самому. Джейме до глубины души противно все, что он сейчас говорит и делает. Зачем только боги допустили, чтобы они с близнецом были настолько тесно связаны, так, что он чувствует — начнет рубить в ответ, и из нанесенных им ран хлынет его же собственная кровь. Хотелось бы ему верить, что сестра за своими колкими репликами прячет ту же боль, хотелось бы ему объяснить ей, что в конечном итоге никакой Бриенне Тарт не под силу развязать этот узел, освободить, исцелить, утешить. Но вместо этого, отступая, он качает головой с легкой усмешкой. — Не трать свой яд понапрасну, сестра, тебе все равно не опорочить ее в моих глазах, как бы ты ни старалась. Пока я не убедился, что сир Бриенна находится в здравом уме, пока она собственной рукой не выведет на бумаге, что действительно желает служить тебе, все, что ты говоришь о ней, не имеет ни малейшего смысла. Пойду поищу твоего десницу, может быть, он скажет мне наконец, когда мы сможем навестить раненого сира. С этими словами Цареубийца покидает комнату, покидает оставшегося там близнеца. Поглощенный своими мыслями, внизу он не сразу понимает, что мейстера Квиберна нигде не видно — лишь полотняная сумка его, какая бывает у странников, лежит на самом краю лавки, под тяжестью содержимого готовая вот-вот упасть на пол. Из ее отверстия, кажется, уже что-то выпало — Джейме поднимает странный, грязный предмет, который при близком рассмотрении оказывается лишь куском покрывшегося ржавчиной железа. Цареубийца возвращает его на место, гадая, зачем деснице сестры таскать при себе столь бесполезную вещь, когда рука его в недрах сумки натыкается на небольшой стеклянный флакон. Форма его вызывает какое-то смутное воспоминание, и, когда Джейме извлекает сосуд на свет, вдруг понимает: из похожего он однажды налил яд в бокал с вином, поднесенным Оленне Тирелл. Флакон пуст, и, помедлив, Цареубийца опускает его обратно в сумку, к прочему хламу. Что здесь хранилось? Противоядие или сам яд? Джейме знает, что, начни он сейчас задавать вопросы, окажется осмеянным. Вот только сама собой, шаг за шагом, выстраивается в уме нехитрая, если подумать, цепочка. Серсея сама пожелала видеть женщину в доспехах защитницей брата. Накануне суда поединком проклятый старик куда-то исчез, вернувшись лишь с закатом. Вряд ли Серый Червь в опустевшем городе мог найти множество способов добыть отраву. Квиберн был так добр, вызвавшись помочь раненой Тартской деве… Джейме поворачивается к лестнице, готовый вернуться наверх, к сестре, взглянуть ей в лицо открывшимися глазами, но только за это время за его спиной, словно из ниоткуда, вырос этот странный, преданный бывшей королеве человечек. — Мейстер Квиберн, — произносит Цареубийца, лишь на миг замешкавшись. — Я как раз искал вас. Хотел узнать, когда мы с братом сможем навестить сира Бриенну и поблагодарить за одержанную в поединке победу.