***
…Он не мог сказать, что-то утро сокрушило его. Нет, напротив — освободило, стерло последние смятение и неловкость, которые накануне Джейме тщетно пытался скрыть с помощью вина. В отличие от младшего брата, он никогда не испытывал склонности к обильным возлияниям, однако в ночь, когда живые праздновали победу над мертвыми, прикладывался к кубку раз за разом. Все они, вернувшиеся с поля битвы и пережившие осаду, вдоволь надышались гнилостными запахами смерти, едким дымом погребальных костров, и теперь их неудержимо влекла жизнь со всеми ее удовольствиями. Они пили, испытывая наслаждение и хмелея от одного лишь ощущения шелковой винной влаги на языке, ели с поистине диким аппетитом, а некоторые уже уединились в покоях или в темных уголках, чтобы предаться иным плотским радостям — одним словом, все они вспоминали, что значит быть по-настоящему, остро живыми, почти бессмертными. Думал ли Джейме, сидя в мягком полумраке пиршественного зала, что на следующий день его пробуждение разделит Тартская дева? То, что затевалось как игра, поутру обернулось теплом женского тела в его объятиях. Первый поцелуй, в легком огне которого Цареубийца сжег свое нетерпение; последовавшие за ним ласки, уже не такие стремительные, а размеренные, неспешные; первое обладание, запятнавшее простыни кровью и доставившее ему, кажется, куда больше волнений, чем ей — все это было шагами, приведшими его, наконец, к очистительному ощущению свободы. Утро было прозрачно-серым, плечи, открытые его взгляду — белыми, как молоко, с россыпью бледных веснушек, волосы, до которых он, сонно щурясь, дотронулся губами — льняными. Джейме почему-то точно был уверен, что она еще спит, однако в ответ на это короткое касание женщина в его объятиях шевельнулась, и, развернувшись, в упор посмотрела на него. Вблизи ее глаза и вправду оказываются водами сапфировых озер, ясными, незамутненными, от одного взгляда в которые так нелепо перехватывает дыхание. Бриенна не выглядела смущенной ни ночью, ни теперь, ибо им обоим не было нужды стыдиться друг перед другом своих несовершенств, телесных и незримых глазу увечий, пороков и шрамов. Они не стремились подчинить, присвоить себе другого, предпочитая в предельной близости заново обретать себя. Глядя в открытое, спокойное, правдивое лицо женщины-рыцаря, Цареубийца невольно сравнивает его с иным, единокровным лицом; власть, которую изменчивые черты той, другой, имели над ним, кажется сейчас не более чем погасшей вдали тенью, полустершимся воспоминанием, о котором не знаешь точно — сон то был или все-таки явь. Он медленно ведет большим пальцем по скуле Тартской девы, осторожно огибая большой, темный кровоподтек, что сойдет с ее кожи еще слишком нескоро. — Что еще ты ни разу не делала? — спрашивает шепотом, в котором, все же, слышится теплая, едва сдерживаемая улыбка. Легкое замешательство отражается на лице Бриенны, губы ее размыкаются, но, точно передумав, она снова сжимает их и неопределенно качает головой. — Подумай хорошенько, — продолжает подначивать ее Цареубийца, — должно же быть хоть что-то… что-то еще. — Я больше не хочу играть, сир Дже… Джейме, — нарочито хмурится она, не уворачиваясь, впрочем, от его руки — Цареубийца как раз заправляет ей за ухо белесую прядь. — Мы поменяем правила, — легко откликается он, пожимая плечами, — и обойдемся без вина. Тебе понравится. Если хочешь, начну я. Женщина-рыцарь тяжело вздыхает, но он видит, что сопротивление сломлено, да и не было никакого сопротивления на самом-то деле. Джейме подается ближе к ней, еще ближе, пока его дыхание не обжигает кожу ее щеки. — Что ж, начнем с того, что я еще ни разу не целовал тебя этим утром, — шепчет хрипло, телом чувствуя, как откликается она на его порыв… Крик ворона черной сталью рассекает воспоминание, обрывает его, и, очнувшись, Цареубийца некоторое время непонимающе смотрит воспаленными глазами на гладкую, переливающуюся, как шелк, птицу, что уселась на выступающей балке над входной дверью. Как раз над головой изуродованного тела, принадлежавшего когда-то Бриенне Тарт — она стояла тут всю ночь, точно исполинский часовой. Сколько бы Джейме не пытался убедить себя, что это уже не она, что вся суть женщины-рыцаря испарилась, как роса на солнце, в ту секунду, когда дух покинул свою оболочку — все его существо кровоточит при одном взгляде на созданное Квиберном чудовище. Даже он чувствует, что это — мертвечина, думает Цареубийца, провожает взглядом ворона, что, каркнув снова, срывается с места и улетает, шумно хлопая крыльями. Птица, впрочем, напоминает Джейме, зачем он покинул стены дома — и, отведя глаза от облаченного в доспехи трупа, мужчина отправляется вверх по улице. Нет, разумеется, он не верил, что Тирион пойдет на такую низость и открыто обвинит сестру в содеянном над Тартской девой зле. Цареубийца сознавал, что младший брат, как и он сам, хочет, чтобы дитя появилось на свет. Какая бы глубокая неприязнь не лежала меж карликом и бывшей королевой, он любил племянников — во всяком случае, Томмена и Мирцеллу, считая, что в них от отца столько же, сколько и от матери. Однако, помимо Тириона, был в Королевской Гавани еще один человек, для которого преступление Серсеи не могло остаться тайной — правда, дело здесь было вовсе не в той природной проницательности, коей обладал Бес. К тому же называть этого второго только человеком, если подумать, было большой ошибкой — однако сестра пока ничего не ведала о способностях Брана Старка, и Цареубийца, не видя иного выхода перехитрить ее и десницу, направился как раз к нему. Шансов на то, что мальчишка укажет способ разрушить наложенное Квиберном проклятие, были ничтожно малы — и все-таки иного пути не было. Конечно, можно было схватить за горло мейстера без цепи, пригрозить ему мечом, вот только теперь Джейме сомневался, кем из них двоих близнец готова будет пожертвовать во имя собственных непомерных амбиций — ей ничего не стоило приказать своему новому рыцарю уничтожить досадную помеху одним верным взмахом Верного Клятве. Цареубийца почти не удивляется, когда видит у дома, где пару дней назад расстался с младшим братом и северянами, деревянное кресло с сидящим в нем бледным, закутанным в меха юношей. Он пристально и бесстрастно смотрит на приближающегося однорукого мужчину, и, когда тот останавливается в нескольких шагах от кресла, вдруг взглядывает вверх. Следом за ним Джейме поднимает глаза к небу, прикрывая их ладонью от слепящего солнца — и ловит на своем лице тень от крыльев невесть откуда взявшейся черной птицы. …В отведенный львам дом он возвращается уже вечером, поспешно минуя застывший на пороге высокий силуэт.***
Новости разлетаются быстро, даже по омертвевшей Королевской Гавани. Серсея просыпается окончательно — не то от громкого крика ворона за окном, не то от настойчивого стука в дверь. Ни Квиберна, ни Джейме в комнате не оказывается. Она медленно поднимается с постели и заглядывает в мутное окно. Бояться нечего, теперь покой королевы охраняет непобедимый страж, да вот только открывшаяся ей картина все равно заставляет Серсею похолодеть. — Вы не узнаете меня? Сир Бриенна, да как же это возможно… Внизу, у двери, стоит Луковый рыцарь, а самое острие Верного Клятве замерло у самой его шеи. Серсея торопится спуститься — не хватало еще, чтобы Давос неправильной истолковал ситуацию и тотчас же доложил северянам об этом. Она открывает дверь и едва заметным кивком головы указывает Бриенне опустить оружие. Молчаливый рыцарь тотчас повинуется. — Сир Давос! Рада вас видеть, — Серсея нервничает, стараясь изобразить улыбку. Луковый рыцарь провел достаточно времени с Тартской девой, чтобы понять сразу — с ней что-то не так. Гость переводит хмурый взгляд с Бриенны на Серсею, но в дом отчего-то заходить не торопится. — Чего не могу сказать о вас, — сурово отвечает он. — Я пришел сообщить, что леди Сансе стало известно о выздоровлении сира Бриенны, и потому она желает увидеть результат работы вашего десницы, а заодно и продолжить совет, — он понижает голос. — Потрудитесь объяснить, что вы с ней сделали. Что теперь это такое. Давос Сиворт заподозрил неладное, едва только приблизился к дому. Его не смущал странный вид Тартской девы — болезнь, в конце концов, никого не красит — а вот отсутствующий, абсолютно пустой взгляд сира Бриенны… О, ему уже приходилось видеть живых мертвецов, и вот теперь доблестный сир больше походила на одного из воинов Короля Ночи, чем на саму себя. К тому же, она явно не узнавала Лукового рыцаря, что лишь подтверждало его догадки. Он не знал, как именно это произошло, но твердо был уверен — маленький слуга королевы Серсеи перекроил все естество Бриенны Тарт, сделав из нее что-то новое, пугающее, зловещее. — О чем вы? — невозмутимо спрашивает Серсея в ответ. — Сир Бриенна перенесла тяжелую операцию и даже не одну. Она выглядит неважно и потеряла голос — но в этом нет ничего удивительного. Это просто последствие болезни. Санса должна быть благодарна за то, что мейстер Квиберн спас жизнь доблестному сиру. — Но вы не спасли ей жизнь! — громче, чем следует, оборвал ее Давос. — Я видел живых мертвецов, и я отличу, уж поверьте мне, живого от мертвого. Сир Бриенна мертва, то, что стоит передо мной сейчас… я не знаю, что это, но уж точно не Бриенна Тарт. Тяжелый взгляд Лукового рыцаря встретился с упрямым взором изумрудных глаз. — Когда леди Санса узнает, что вы сделали, — цедит сквозь зубы Луковый рыцарь. — Она сумеет разобраться и с вами, и с вашим мейстером без цепи. Серсея никогда раньше не видела Давоса Сиворта таким мрачным, несмотря на всю его хмурость и холодную отстраненность. — Вы угрожаете мне? — ледяным голосом спрашивает Серсея, хотя чувствует дрожь. Он не должен был узнать. Не сейчас. — Если для вас предупреждение — это угроза, то да, миледи, я вам угрожаю. Дальше время для Серсеи точно замедляется. Едва успевает Луковый рыцарь договорить свое последнее «угрожаю», он замирает, как-то неестественно напрягаясь всем телом, и из его рта сочится яркая, красная кровь. Серсея не успевает сообразить, что происходит, и лишь когда видит прошедшее сквозь тело рыцаря острие меча, с ужасом осознает. Сир Давос, испустив свой последней вздох, падает наземь, точно безвольная кукла, а Бриенна убирает в ножны окровавленный меч и невозмутимо отходит к своему привычному посту. — Зачем ты это сделала? Разве я приказала тебе его убить? — произносит пораженная произошедшим львица, но Бриенна словно не слышит ее, каменным изваянием замерев на своем месте. — Должно быть, госпожа, он произнес что-то такое, что было расценено сиром Бриенной как угроза для вас, — Квиберн вырастает из-за спины Серсеи, хотя она была уверена, что дома его до сих пор не было. — Думаю, что лучше спрятать сира Давоса подальше от чужих глаз. Если он вам не нужен, моя королева, предоставьте его мне. Серсея машинально кивает, все еще пребывая в шоке от происходящего. Гора никогда не принимал решения самостоятельно — он во всем слушался приказов королевы и ее десницы. Жестокая своенравность нового воина пугала Серсею, но больше ее пугало другое — Санса не должна узнать ни о том, что произошло сегодня, ни о том, что на самом деле случилось с сиром Бриенной. Возможно, Джейме оказался прав, и Старки без труда отличат живую Бриенну от мертвой. Погруженная в свои мысли, Серсея поспешила зайти обратно в дом, а вот ее десница резво подхватил за ноги распластанного на земле Лукового рыцаря и так же затащил его внутрь. У порога временной обители золотых близнецов расцвел алым заревом кровавый след.