***
Отвлекшись на Квиберна, Серсея не сразу замечает, что брат уже поднялся на ноги и более того — встал на одно колено перед обезображенной головой Тартской девы, точно жених перед своей невестой. Это зрелище ей омерзительно, но прекрасно она понимает — Джейме сейчас лучше не мешать. — Госпожа, позвольте ему… — вкрадчиво шепчет Квиберн, удержав королеву за локоть, но та тут же выдергивает руку и цедит сквозь зубы, обрывая его на полуслове: — Разберусь без вас. Серсее ясно как божий день: без десницы она не выживет. Не получит назад власть, не будет иметь никакой охраны, даже еды и то едва ли ей удастся добыть самой. Однако стоит ей задуматься лишь на миг о том, что она всего одним отданным приказом могла уничтожить всех своих врагов, а Квиберн лишил ее такой возможности своими чудовищными ошибками, в ней закипает ненависть и отвращение к маленькому человечку. От мрачных мыслей отвлекает Серсею неожиданная выходка близнеца. Надо же, думает Серсея, когда-то он боялся просунуть руку сквозь прутья клетки и дернуть за гриву льва, а теперь он беззастенчиво дразнит и без того разъяренную волчицу. Когда Джейме спрашивает о дальнейшей судьбе сира Бриенны, львица не верит своим ушам. Только что близнецы чудом миновали смертную казнь, а он вновь ставит их жизни под угрозу своим нелепым вопросом. Тело сира Давоса. Интересно, от него осталось хоть что-то? Губы Серсеи дернулись в нервной усмешке, и она инстинктивно накрывает ладонью заметный живот. Возможно, Джейме сильно ударился головой, так сильно, что окончательно потерял разум. Старки и остальные лорды удаляются, а Джейме, наконец, оборачивается к сестре. — Теперь мне даже не думается, что ты идиот, — говорит Серсея брату. — Мне кажется, что из-за своей уродливой возлюбленной ты хочешь погубить и меня, и наше дитя, — она смотрит на близнеца с ненавистью, но к глазам подступают слезы. — Выкради ее голову, но не впутывай в это нас, — ладонь теснее прижимается к животу. — Уж не знаю, зачем она тебе нужна — для последнего поцелуя, возможно, но решай это сам. Сир Давос мертв, от него и пылинки не осталось, и тебе это известно. Делай что хочешь, Джейме, но я скорее выпью яд, чем позволю этим северным тварям отнять у меня ребенка. Как Серсея добралась до временного их пристанища, она не помнит. Не было поступка глупее, чем пройтись по опустевшей столице без охраны, но она это сделала — добралась до ветхого дома сама, без Квиберна и Джейме. Все, что могла она сейчас — бессильно упасть на кровать, смертельно вымотанная произошедшим. — Я помогу вам, сир Джейме, — говорит Квиберн, когда и они с Джейме добираются до своей обители. — Вы совершили ужасную ошибку, но и я не меньше вашего виноват перед королевой, потому скажу вам вот что: от сира Давоса осталась его голова — не в лучшем виде, правда — и я вам ее отдам.***
Сестра вновь обрушивает на него весь свой гнев, сыплет обвинениями, как будто не она, одержимая жаждой мести, привела их всех на край пропасти, как будто не по ее жестокой прихоти сир Бриенна из доблестного рыцаря обратилась в слепое орудие для кровопролития. Враждебность к близнецу охватывает Цареубийцу так же скоро, как пламя костра — сухие ветви. Они с Серсеей стоят друг против друга, прямо, лицом к лицу, непримиримые и зеркально схожие — зелень глаз потемнела от ярости, губы скривились в болезненной усмешке, подбородки высоко вскинуты. — Ты проиграла, сестра, — когда Джейме вдруг осознает эту истину, во взгляде его даже мелькает что-то вроде сочувствия. — Бриенны Тарт больше нет, как ты того и хотела, но она ни на мгновение не представляла собой той угрозы, которая нависла над нами теперь. Мы могли заключить перемирие с другими правящими домами, а после — отправиться в Утес, чтобы в тишине и покое дождаться появления нашего сына на свет. Но ты приняла решение за всех нас, и теперь львы вынуждены бежать и прятаться, точно крысы, чтобы переждать бурю. А знаешь, что самое главное, Серсея? Ничего не изменилось между нами. Уничтожив сира Бриенну, ты не добилась ровным счетом ничего, потому что дело было не в ней, а в нас с тобой. «Хватит ли у нас сил когда-нибудь положить конец этой войне», — спрашивает себя Джейме, провожая взглядом сестру — она больше не желает оставаться среди руин и трупов, а потому стремительно уходит. «Сражаемся мы двое, но умирают на этой войне совсем другие, невинные люди». Голос крови твердит ему, что нужно немедленно последовать за Серсеей, нельзя оставлять ее одну на улицах столицы, особенно теперь, когда решительно все вокруг жаждут гибели золотых близнецов. Однако Цареубийца сам же и пресекает этот порыв, рассудив, что сейчас сестра меньше всего хотела бы видеть его подле себя. Поэтому в компании мейстера без цепи Джейме отправляется следом за близнецом, но чуть поодаль, и всю дорогу рука его, несмотря на слабость после ранения, с готовностью покоится на рукояти меча. Сразу после возвращения под крышу их убогого пристанища он позволяет Квиберну промыть и перевязать его рану — по счастью, не слишком глубокую, однако риск заражения все равно велик. Обработав еще и ссадины, оставшиеся на лице после удара о камни, старик выражает готовность помочь, и Джейме, невзирая на омерзение, принимает это предложение. — Весьма великодушно с вашей стороны, — мрачно усмехается он, даже не пытаясь представить себе, что именно изгнанный из Цитадели мейстер сотворил с бедным сиром Давосом. — Сомневаюсь, что леди Старк останется довольна таким подношением, но, по крайней мере, я сдержу слово и исполню ее волю. А вы останетесь с моей сестрой, и если я не вернусь, уведете ее прочь из города. Кому как не деснице и мастеру над шептунами знать все тайные тропы и ходы, с помощью которых можно ускользнуть из столицы бесшумнее полевой мыши? Джейме отдает себе отчет в том, что после вторжения драконьей королевы не все из этих лазеек остались в сохранности, однако в случае опасности деваться будет больше некуда. …Голова Лукового рыцаря и вправду представляет собой отвратительное и одновременно жалкое зрелище, одним только богам известно, какие чудовищные задумки пытался воплотить с ее помощью мейстер без цепи. На месте глаз — темно-багровая пузырящаяся корка, их как будто выжгли, плеснув некого едкого, ядовитого раствора; губы почернели и усохли, точно от смертельной жажды, зубы обнажились в бессильном оскале. Джейме через плечо бросает короткий взгляд на треклятого некроманта, скромно замершего тенью у входа в свою лабораторию. Стараясь не думать о реакции северян, Цареубийца прячет единственно сохранившиеся останки сира Давоса в потертый кожаный мешок, раньше, вероятно, крепившийся к чьему-то седлу. — Возвращайтесь к моей сестре и будьте с ней, — обращается к Квиберну, едва они покидают стены ничем не примечательного с виду дома, такого же ветхого, как и другие на этой бедняцкой улице. Здесь, а не на ратном поле, встретилась со своей смертью Тартская дева, и при мысли о ней, погибшей так несправедливо и недостойно, в груди болезненно сдавливает. Щурясь и прикрывая глаза ладонью, Джейме смотрит на солнце, что слепым, как у Трехглазого ворона, оком возвышается над Королевской Гаванью. Мало-помалу светило клонится к горизонту, и, памятуя о требовании леди Старк, Цареубийца отправляется в путь. Алые — как кровь, как знамена, как королевский бархат — закатные отблески играют на бледном и суровом лице молодой волчицы, на стальных доспехах, в которые облачились замершие за ее спиною северные сыны. Леди Санса восседает на грубом деревянном кресле столь же прямо и властно, как если бы это был монарший престол. По правую руку от нее расположился ее младший брат, еще больше, чем прежде, отрешенный и безучастный ко всему происходящему; по левую занял место Тирион. Присутствие карлика немного ободряет Цареубийцу, и, склонив голову в знак безмолвного приветствия, он кладет к ногам северянки кожаный мешок, довольно скромные размеры которого явно озадачивают присутствующих. Помедлив мгновение, Санса наклоняется и берет его на колени — но, к облегчению Джейме, не извлекает обезображенную голову на всеобщее обозрение, лишь, потянув завязки, бросает взгляд внутрь. Все так же молча она еще некоторое время разглядывает голову Лукового рыцаря, а затем передает мешок одному из воинов, стоящих позади. — Это — все? — чеканный насмешливый тон и выразительно приподнятая бровь — в чем северянке нельзя отказать, так это в ледяном самообладании. — Мы условились, что до заката вы передадите нам останки сира Давоса. Вы принесли лишь голову. Когда же нам ожидать остальное? — Боюсь, что никогда, миледи, — Джейме кожей чувствует напряжение, заполнившее полутемную комнату, источниками света в которой служат лишь льющийся в окна багряный свет да пара плохоньких свечей. В глотке у Цареубийцы изрядно пересохло, оттого голос звучит хрипло и чуждо даже для него самого. — У Квиберна больше ничего не осталось. Пауза, что повисает после этих слов, растягивается на несколько долгих минут. Снова Джейме оказывается под прицелом десятка пар глаз, и лишь одна из них смотрит на него с затаенным сочувствием. — Когда я отправилась из Винтерфелла в столицу, — заговаривает вдруг Санса, — я была наивнее пташки, распевающей свою песенку средь зеленых ветвей. Дорога обратно заняла у меня во сто крат больше времени, но у меня было много терпения, сир Джейме, и еще столько же ледяной злобы и решимости. К концу этого пути я твердо усвоила одно: за боль, унижение, насилие, предательство можно расплатиться лишь одной монетой, и вы сами знаете, какова ее проба. Вы сознаете, что после всего случившегося я вправе требовать от вас именно такую цену? — Я сознаю это, — слабая, бледная усмешка искажает губы Цареубийцы. — И я готов ее заплатить при одном условии… — Не трогать вашу сестру? — перебивает его северянка. Несколько мгновений она внимательно изучает взглядом стоящего перед ней однорукого мужчину, хмурит брови, словно над чем-то размышляя. — Почему же я должна ее пощадить? — Она ждет дитя, — в хриплом, приглушенном голосе Джейме сквозит что-то такое, отчего даже его младший брат ощущает холодок, пробегающий по коже. Молодой волчице его ответ, похоже, не кажется удовлетворительным. — У вас, южан, удивительно короткая память, — замечает она, точно размышляя вслух. Взгляд Сансы, сухой и колючий, устремляется на Цареубийцу. — Как и у ваших городов, впрочем — события блекнут, стираются из воспоминаний жителей, оставаясь лишь на страницах толстых книг, да и то не всегда. Но Север… Север помнит. Почему я должна помиловать женщину, отец которой благословил убийство младенца в материнской утробе? Я не знала жену своего старшего брата, ни разу не видела ее лица, но уверена — Робб сделал выбор, достойный короля. Она умерла в пиршественной зале, под звуки «Рейнов из Кастамере» — о, все эти подробности передавались из уст уста, преследовали меня, как бы ни старалась я от них укрыться. Ее живот был не больше, чем у вашей сестры, и ее ударили в него ножом добрый десяток раз. Что вы скажете на это, сир Джейме? Что дети не наследуют родительские грехи? Увы, когда казнили моего отца, царедворцы вашей сестры твердили обратное. — Леди Санса, — карлик считает своим долгом вмешаться, и Джейме благодарен ему за эту попытку защиты. — Если у Севера столь хорошая память, то, вероятно, он не забыл, что мой брат в одиночку прибыл в Винтерфелл и присоединился к войне с мертвецами. — Чтобы затем поспособствовать смерти своих соратников? — качает головой молодая женщина и резко добавляет: — Довольно. Сир Джейме, я могла бы велеть своим воинам расправиться с вами здесь и сейчас, а затем послать их к вашей сестре и ее старому мейстеру. Но я не стану этого делать. Я не хочу, чтобы вы распрощались с жизнью такими — жалкими, оборванными, ранеными. Пусть возмездие настигнет вас позже — быть может, когда ваше дитя станет таким же любознательным и ловким, как мой брат, сброшенный вами с башни. Когда вы будете веселы и расслаблены, подобно моим близким, жестоко убитым на свадебном пиру. Когда вы будете уверены в победе так же, как была уверена сегодня Арья. Только в этом случае я почувствую, что все они — и многие другие — наконец отомщены сполна. С этими словами Санса поднимается с кресла и, напоследок окинув собравшихся спокойным и как будто бы выжидающим взглядом — не захочет ли кто-нибудь оспорить сказанное? — с достоинством покидает комнату. От порыва воздуха язычки пламени на оплывших свечах дрожат, тусклые отсветы играют на хмурых лицах. В раздумьях и смутных опасениях Цареубийца выходит на улицу, но тут же оборачивается на оклик брата. — Постой, Джейме, — карлик слегка запыхался, пытаясь догнать его. — Мне нужно с тобой поговорить…