Не тот, кого стоит любить

      Свет в квартире они так и не включают, когда Кашин прижимает худющее угловатое тело к стене, целуя так, так, кажется, ещё никогда и никого. Руслан судорожно выдыхает, обнимает за шею и трется о него.       Даня находит в себе силы отдалиться от чужих уже едва припухших губ.       В комнате сумрак, но окна не завешаны, и яркие огни неспящего города прекрасно освещают все предметы и Руслана. Кашин смотрит в эти чернющие глаза и по-прежнему не видит там ничего, кроме возбуждения. Там нет боли, судорог, страхов, кошмаров.       — Что произошло у тебя в жизни? — он спрашивает это, внезапно навалившись ещё сильнее, прижимая к стене, не оставляя путей для отступление.       На секунду Руслан теряется, оглядывает комнату, но снова останавливается взглядом на чужом лице. Становится душно, потому что дышать нечем совсем, а хотелось бы.       — О чем ты?       Руслан не хочет разговаривать в принципе, поэтому отчаянно тянется к чужим губам, но Кашин позволяет им обоим лишь рваный сухой поцелуй. Если это можно было назвать поцелуем.       — У тебя на лице написано, что с тобой что-то не так.       Голос у Кашина хриплый, и Руслану неизвестно, куда и зачем он лезет.       На несколько секунд Руслан расслабляется, выдыхает, и его взгляд устремляется к тонким лучам света, идущих от окна. Потом он поднимает взгляд на него в ответ.       — Не сейчас, пожалуйста. Потом, хорошо? Я хочу...       Руслан прерывается на рваный выдох, когда Кашин хватает за бедра, резко притягивая к себе.       — Тебя.       Он закрывает глаза, когда Кашин расцеловывает его шею, лицо — на этот раз слишком нежно и не так, как это было в кабинке. Но Руслану так всё равно на какую-то там эфемерную разницу. Он откидывает голову настолько, насколько ему позволяет это сделать малое расстояние между его головой и стеной, и поставляет всего себя под чужие руки, губы, взгляды. Последнего хотелось меньше всего, но бежать было некуда.       Под руками Руслана чужие плечи напряжены, и ему так не хочется думать, отчего и почему. Он сам целует за ухом, скользит по линии челюсти, а после проскальзывает рукой вниз, сжимая вставший член сквозь ткань штанов. Даня сдавленно стонет в чужие волосы и непроизвольно сжимает пальцами кожу под толстовкой.       Руслан мягкий.       Податливый       Теплый.       В каком-то смысле Руслана и вправду хочется. Только в каком именно, Кашин всё ещё не разобрался.       Кашин отдаляется на каких-то там пару сантиметров, и видит взгляд Руслана. По-прежнему туманный, ничего не соображающий. Взгляд человека, в голове которого сейчас нет ни единой мысли.       Кашину так это чуждо. Ему важно всегда думать наперед, предугадывать других людей по тому, как дернулась бровь.       Дане настолько это чуждо, что это... даже привлекает. В каком-то странном пошлом смысле.       Кашин не знает, что с этим делать.       Он целует. Потом ещё и ещё.       Кусает, царапает едва ногтями, сжимает, хочет оставить синяки — не знает, зачем.       Потом до него дойдет, что это пассивный садизм кричит в нём и хочет больше       боли       криков       слез.       Последнего не было так давно, что хоть на стену лезь.       Руслан кажется самой легкой игрой, и Кашин надеется, что ему это не надоест к утру, потому что покер всегда был для него чем-то более родным, чем чужое тело, места себя не находящего в чужих руках.       Даниле хочется усмехнуться.       «Ну же, глупый, вот твое место — в моих руках, у моих ног».       Вслух он этого так и не говорит.       В какой-то момент Руслану не хватает сил, и он сам пихает его куда-то — во всепоглощающую мутную тьму. Даня натыкается на диван и от неожиданности валится прямо на него. Руслан не медлит. Он так нажрался медлительности и выжидания, что сейчас у него нет на это ни сил, ни нервов.       Он усаживается на чужие бедра и слепо тычится в чужие губы — совсем нихуя не видно, но глаза вот-вот привыкнут.       Сердце колотится как не своё, когда чужие ладони наглаживают под толстовкой, и Руслану так ничего не надо, кроме этого — внезапно — неловкого поцелуя и касания.       Руслан руками нащупывает пряжку чужого ремня, чуть приподнимается и пытается расстегнуть штаны.       Он отдаляется на секунду, смотря прямо в глаза, пока пытается стащить с него эти ебаные джинсы. От Дани воняет алкоголем и азартом.       Он смотрит ему в глаза.       Этот человек продаст последние трусы за игру в покер.       Руслан выдыхает.       Он собирается отсосать сыну азарта.       И это подстегивает его ещё сильнее. Чувства становятся интенсивнее и дыхание утяжеляется с каждой секундой, пока Руслан может ощущать его тело, его жар, его дрожь.       Руслан облизывается. Звук ширинки во внезапной тишине следует сразу же за рваным выдохом Кашина.       Руслан смазано целует — не больше нескольких секунд — и пытается как можно более неловко сползти на пол. Пальцы не слушаются, дрожат и в глазах мутнеет, не давая разглядеть всё в и так нихуя не светлой комнате.       Он сглатывает, и сразу берет в рот так глубоко, как только может — а может он не очень глубоко, потому что, несмотря на свою страсть к парням, дальше, чем таскания за Юликом, он зайти так и не смог. Но теперь-то... теперь и останавливаться не хочется. Руслана рвет дикое желание.       В руке член едва пульсирует, а Руслан пытается сконцентрироваться только на нем, не отвлекается ни на жутко бьющиеся сильно сердце, ни на дребезжащий шум у себя в голове.       Двигает рукой в такт голове, проводит широко языком, втягивая щеки, и иногда смотря на Даню — глаза уже привыкли, и это было совсем чуть-чуть неловко, но жаловаться уже было поздно.       Чужая широкая ладонь кладется на затылок, и Руслан пытается расслабить горло — и насаживается ещё глубже. Ему хочется взять у него по самые яйца, чтобы его в глотку буквально выебали.       Коленки разъезжаются, и его начинает трясти крупнее и сильнее — от разрывающего желания, от внезапного удовольствия. От того, как Даня нажимает на затылок, от того, как дышит прерывисто.       Руслан позволяет себе отдалиться от твердого каменно стоящего члена лишь на секунду. От губ к головке протянулась тонкая ниточка слюны. Руслан смотрит снизу вверх прямо в глаза. Он уже попривык в темноте, и сейчас он может даже разглядеть его глаза.       Они кажутся медью.       Красиво.       Руслан моргает, и снова берет в рот так глубоко, как может.       Расслабляет горло, подается головой вперед, ерзает задницей по полу. Ему не хватает ощущения чужих рук на теле, но он готов потерпеть.       Даня внезапно хватает за голову и насаживает до основания. Руслан едва успевает спохватиться, и про себя удивляется, как он не начал задыхаться, потому что это оказалось куда сложнее, чем он думал.       Такое чувство, будто Господь Бог создавал его специально для глубокого минета.       Всем по таланту, — говорил Господь.       Вот тебе, Руслан, талант брать по самые яйца, гляди, прикольно пиздец, — говорил Господь.       Сомнительно, конечно, но Руслан думает, что это лучше, чем ничего.       Странно думать о каком-то абстрактном Господе Боге в момент, когда тебя ебут в рот до слез в буквальном смысле, до странных хрипов, до хлюпающих и задыхающихся звуков.       Всем по навыку, — говорил господь.       Вот тебе, Руслан, навык возбуждаться от того, как тебя какой-то объебос азартный ебет в глотку это даже пизже чем твой талант эй ребята зацените что я придумал, — говорил Господь.       Руслан упирается носом в лобок и пытается елозить языком по члену, вылизывая, как оголодавшая псина.       Руки у Дани едва-едва дрожат, и Руслану, внезапно, приятно это осознавать. Когда за волосы его чуть оттягивает, он позволяет себе глотнуть воздуха, но резкий рывок — с рваным влажным звуком он снова у самого основания.       Ещё.       Ему хочется ещё.       Кашин тяжело дышит, и спустя некоторое время вообще забывается, двигает чужой головой в диком быстром темпе, загоняя член до самой глотки. Руслан мычит, давится слюной — она стекает по члену, подбородку, капает на пол — и жмурится.       У него каменно стоит, но чужой член внезапно вызывает куда больше интереса, чем свой собственный.       Он даже не трогает себя руками. Его ладони на чужих бедрах, он полностью сконцентрирован на чужом члене — елозит языком, плотнее смыкает губы, позволяет долбиться под каким угодно углом, в каком угодно ритме.       Горло першит, глаза влажные, щеки мокрые, пальцы дрожат.       Но это было превосходно.       То, как Даня позволял себе с ним обходиться, какой мощной хваткой держал за волосы на затылке — до боли прекрасно ощутимой. И просто прекрасно(й).       Он кончает на чужое лицо. Руслан даже не противится, глаза лишь закрывает, и раскрывает рот пошире — как самая последняя блядь из качественного порно-фильма. Его трясет изнутри и руки не слушаются.       Он облизывает губы и шморгает носом. Лицо в слюне, слезах и сперме — ничего более унизительного в его жизни ещё не было. Унизительного и возбуждающего.       Хорошо, что хоть на подоконнике у дивана стоял рулон бумажных полотенец.       Руслану ещё бы хотелось, чтобы Даня взял его прямо на полу, и так же жестко оттрахал, как это было только что, но обстоятельства явно не благословляли их. Кое-как вытерев лицо от странной смеси на своем лице, Руслан на дрожащих ногах поднялся и тут же рухнул на диван, цепляясь за Даню и кусая за шею.       Чужой судорожный выдох. Чужие руки на задницах, бедрах, животе.       С него резко стаскивают толстовку, откидывая на пол. Грудь тяжело вздымается.       Даня устраивается меж чужих ног и лезет к груди и ключицам. Руслан опирается на локти, скрещивает ноги на чужой пояснице, и ему так хочется сейчас находится здесь без этой чертовой одежды.       Жарко и душно, его трясет изнутри. Чужие губы исполосовают шею поцелуями. Чужие ледяные пальцы вмиг согреваются о чужое горяченное тело, и каждое касание уже не вызывает мурашки от холода. Только до боли приятное наслаждение. Потому что Даня то гладит, то сжимает, то ногтями впивается в ребра, то кусает.       За ним не угонишься.       Ребра болят, плечи и шея — тоже.       И Руслану хочется кричать. Но не от боли.       Боль будто подогревают весь интерес, все чувства.       Ему хочется закричать под Даней, потому что невозможно держать себя в руках, но он терпит из последних сил. Очередной укус проходит маленькими отпечатком у плеча, ладони на ребрах чуть-чуть надавливают, а после — ласковое проглаживание по животу.       За его движениями не угонишься, но Руслану это не надо.       Скрещивая боль и ласку,       выходит в итоге нечто наиболее прекрасное, что мог когда-либо ощутить Руслан.       Чужая ладонь залазит в штаны, обхватывает член, ласково надавливает, а потом обхватывает в плотное кольцо. Тут Руслан не выдерживает и сдавленно кричит в чужое плечо. Потому что все ощущения доведены до предала, потому что каждое касание — болезненно-ласковое, и подобный симбиоз ощущений не дает здраво мыслить.       Даня неловко стаскивает с Руслана штаны вместе с бельем, и Руслану опять хочется кричать, но лишь от ощущения, что он абсолютно обнажен под фактически полностью одетым Даней. Ему и не хочется его раздевать. Лишь льнет ближе, ногами обнимая за спину и дергаясь в ритм движению руки Кашина.       Ночь за окном сгущается, а Руслан стонет в чужое плечо, вдыхает странный запах — мешанины из алкоголя, сигаретного дыма и его настоящего запаха.       Немного горчит.       Ночь сгущается, и разум Руслана все более затуманивается за остротой всех ощущений.       Данил до невозможности груб, до криков нежен.       Руслан смотрит ему в глаза. Он прерывисто дышит. Он обнимает его за шею.       В этой тьме он прекрасен. Настолько, насколько вообще возможно.       Его рука замедляется, пока вообще не останавливается. Взгляд Кашина резко меняется, и этот светлый отблеск кажется куда роднее Юлика.       В другом узнавать себя. В этой тьме ощущать, что каждое чувство возвышено до своего предела.       Чувство принадлежности.       Чувства важности.       Чувство тепла.       Руслан смотрит на Даню.       Чувство обмана.       Сам азарт целует его с нетерпимой нежностью. Так, что Руслан ерзает под ним, жмется сильнее и руками притягивает так близко, как это вообще возможно.       Даню, казалось, было невозможно любить. Но эта ночь срывает все паузы, все запреты.       Руслана этот поцелуй переполняет чувством ласки, нежности и даже совсем чуть-чуть — любви.       ощущение, будто тебя обманули.

***

      Утро начинается для него внезапно в шесть утра, и Юлика ещё нет. Точно так же, как и Дани.       Руслан обнаруживает себя обнимающим его свитшот. Он поднимает мутный взгляд на вешалку. Ну, хоть куртку свою забрал.       Он кое-как встает, и абсолютно все тело ноет. Его ноги и пресс. Ребра и плечо.       Вся одежда всмятку на полу. Он лениво подбирает её и плетется в душ.       Из зеркала на него смотрит заебанный, растрепанный, в синяках и засосах Руслан.       На какую-то долю секунду Руслан не узнает там свой взгляд. Он ему кажется каким-то максимально незнакомым и... полным. Привычная пустота и отрешенность исчезла, оставляя за собой лишь шлейф прошедшей ночи, составленный из алкоголя и курева.       Руслан зарывается в свои волосы, опускает взгляд к кафельной плитке.       Моргает.       Поднимает снова взгляд к зеркалу.       будто это не он.       Он пожимает плечами, кидает одежду в корзину для белья и спешно лезет в душ. На шее следы от чужой спермы.       Потом он обрушивается в свою кровать и закрывает глаза. Он прекрасно знает, что не заснет после душа. После этой ночи в принципе. Потому что Даня съебал, оставив после себя только этот ебаный свитшот и такие же ебаные синяки с засосами. Он прекрасно знает, что не заснет, но он хочет полежать в тишине.       В тишине, в которой мысли о Кашине конкретно его сжирают.       Он не чувствовал боли от его ухода. Он и не ожидал чего-то другого. Что-то другое — это было бы глупо и как в тупых слюнявых романтических драмах. А у них тут нет романтика. Только слюни и драма. Да даже слюни те — на чужом члене.       В общем, никакой романтики.       Он зажмурился и лег лицом на подушку, сдавленно то ли простонав, то ли прокричав.       Странное чувство раздирало грудную клетку.       Но даже если это и была боль, то какая-то... новая.       Боль абсолютно неизвестного происхождения, о которой Руслан ещё не знал, и она казалось ему самой интересной и насыщенной. Не такая, чтобы на стенку лезть. Более щадящая, более интересная, но противная до жути.       Поворот ключей в дверной скважине.       Руслан слабо дергается. Прислушивается к шагам.       Юликовы шаги.       Он уже знает, какие у него шаги. Он знает.       Он слышит, как тот бесцеремонно кидает на комод парку, окидывает кроссовки в угол — видно, устало до жути — и тащится в комнату.       А потом так же устало обрушивается на кровать.       Тяжелый выдох.       Руслан несколько минут молчит. Не то чтобы не знает, что сказать, скорее — не решается. А после, тяжело выдохнув, с трудом отдирает лицо от подушки, поворачивается к Юлику и говорит:       — Ну и как оно?       Юлик некоторое время молчит, уткнувшись лицом в подушку. Казалось, даже не дышит. А после поворачивает голову и несколько секунд смотрит Руслану в глаза. На какой-то миг Руслану показалось, что его взгляд — зеркальный. Кране отстойное чувство, когда дело касается твоего, вроде как, лучшего друга. Если таковыми их ещё можно назвать.       — Нормально.       — У кого ты был?       Юлик опять замолкает. Отводит взгляд куда-то вверх, моргает, а потом садится на кровать, опираясь локтями о колени, натужно выдыхая.       — Да у Юры.       — Юра, — Руслан усмехается; слышать каждый раз от Юлия имя их преподавателя не в полной форме, да ещё и без отчества, так странно и, вместе с тем, мерзко. И это не обиды. Это что-то совершенно другое. — И как?       — Я же сказал.       — Выглядишь слишком никаким для «нормально».       Юлик шморагет носом и опускает голову, утыкаясь взглядом в пол.       В принципе, он и не соврал.       Всё правда просто нормально.       Но нет.       не нормально.       Нихуя не было нормально уже несколько месяцев. Все эти несколько месяцев, в которых он стал для него «Юрой». Наверное, для всех всё было слишком очевидно, а тем более для этого чертового Юры. Казалось, он всё знал заранее, а уж тем более он всё понимал сейчас, когда по одному взгляду Юлика было всё понятно.       В общем-то, это и высасывало из Юлия все силы.       Юра понимал всё.       Юлий — ничего.       Он даже разрешил переночевать.       Они даже выпили кофе.       И...       и всё было слишком непонятно.       — Я не понимаю, что он от меня хочет! — внезапно всплеснул руками Юлик.       — Я так полагаю, что, — Руслан нарочито сделал небольшую пазу, а после, с тяжелым выдохом, продолжил, — ничего.       — Тогда почему...       Юлий внезапно прервался, затушевался и покачал головой.       — Почему? — вторил Руслан.       — Почему он так себя ведет. Как-то оно... ну, не так себя преподаватели ведут.       — Так же, как и ты вел себя со мной всё это время?       Юлий поднял отяжелевший взгляд на Руслана и проморгался.       Будильник на Юликовом телефоне зазвенел. Семь утра.       Он быстро его выключил.       — Рад, что ты понимаешь, о чем я. Сладких снов.       Руслан перевернулся на другой бок, накрылся одеялом до головы и чуть поерзал.       Юлик ещё несколько минут пялился в спину, накрытую одеялом, а после чуть потряс головой, схватил полупустую пачку сигарет и выскочил на балкон.       На улице и вправду было до жути холодно, но в свитшоте было терпимо, и Юлий решил, что потрепит до конца сигареты.       С первой затяжкой, он тяжело выдохнул, и, прикрыв глаза, чуть нажал на них пальцами.       В доме у Юры он так и не смог нормально заснуть. То ли из-за запаха, который был повсюду, то ли из-за мыслей.       Когда это началось и почему, он бы и не сказал точно. Просто в один миг будто переебнуло. И всё. И жить стало тяжелее, и на Юру смотреть тоже — тяжелее.       Потом эти чертовы дополнительные задания, этот переход на ты, шутки вечные, кофе после, разговоры ни о чем. Советы изредка, улыбки, смех. Минимальное расстояние между ними. Дружеские хлопки по плечу.       Юра меньше всего походил на строгого преподавателя. Скорее, на близкого друга. Юлика, наверное, это и добило окончательно. Просто с Юрой, внезапно, было уютнее и понятнее всего. С ним внезапно как-то нормально становилось, всё уходило на второй план, и Юлику так нравилось только сидеть рядом.       Ему так ничего не надо было, кроме этого момента, пока они сидят рядом и Юлик может слушать какие-то там истории или даже бубнеж про работу до смерти надоевшую.       Ему так ничего не надо было кроме этого момента.       Юра будто всё понимал. Даже когда Юлик не понимал сам себя, он — всё знал.       Будто просчитал заранее, сделал прогноз, который оказался верным, оправдав все ожидания, и оставив Юлия в проигравших.       И теперь ему хотелось выть.       Юру хотелось до ломоты в костях.       Хотелось по-всякому. Хотелось быть рядом. Любить. Отдаваться.       Хотелось, чтобы Юра брал.       Хотелось быть понятым всегда, а не только жалкий час пару раз в неделю. Хотелось позабыть чувство абсолютной неправильности, наскучившей рутины, отрицания себя и своих желаний. Хотелось просто по-человечески забыться в Юре, и...       дать забыть ему.       Но всё оставалось на этой планке. И, кажется, не думало сдвигаться.       Иногда Юра рассказывал про своих девушек.       И тогда Юлию хотелось выть. Или даже зарыдать. Ну, так, по-киношному, чтобы чуть-чуть отлегло, и дышать стало легче. Но приходилось молча кивать и слушать.       Худющая Валерия.       Смешная Соня.       Красивая Екатерина.       Юлику хотелось стать для него       невероятным Юлием.       Но на следующий день появилась       невероятная Марго.       У Юлика скрипели зубы и сводили скулы.       Невероятная, блять, Марго.       и       Нахуйненужный Юлик.       Конкуренция очевидна. Впрочем, как и проигрыш.       Юра все понимал, но его поведение осталось абсолютно дружеским. Он не отдалялся. Не подпускал ближе. Иногда даже шутил какие-то двусмысленные шуточки, от которых Юлику становилось хорошо и неловко одновременно.       И ночь. Ебаная эта ночь.       Выпили кофе, и просто — выпили.       Юра любил хороший алкоголь. И хороших девочек с не очень хорошим характером. Любил по-разному. Любил без презерватива и догги. Ещё он любил худых, чтобы ребра проступали. Всё это он узнал вчера вечером за выпивкой.       Юлик пошутил, что у него тоже ребра проступают.       Юра посмеялся. И ничего не ответил.       А Юлику по-прежнему хотелось выть от раздирающей его несправедливости.       Юра будто издевался. Всё понимал, но ничего с этим не делал. Что-то Юлику отдалено подсказывало, что он и не собирался что-то с этим делать, потому что это не его проблемы, но какая-то обида у Юлика всё равно брала вверх.       Он затушил сигарету о изгородь балкона, покачал головой и зашел обратно в комнату.       Оглядел Руслана и в одежде сам грохнулся в постель.       Всё равно никто не накричит из-за того, что он лег прямо в одежде в постель.       Раньше Руслан ругался.       Теперь Руслану всё равно.       Что же...       это тоже неплохо.