Кому: Гарри Стайлс Спасибо тебе. Мэри — потрясающая.
Значок «пишет» появляется практически сразу, будто Гарри тоже только и делал, что таращился в телефон, гипнотизируя приложения с мыслью «Напишите мне уже хоть кто-нибудь!». Ерунда какая. Вряд ли он настолько одинок. С другой стороны, ведь именно её он позвал сегодня на выставку Мэри? И как он вообще догадался, если догадался, что она восхищается Мэри? Признаться, Лэйни сначала не поверила, что Гарри не ошибся диалогом. Обрадовалась. Одернула себя: какого черта? Может, он просто не туда отправил сообщение? Но ни удаления приглашения, ни извинений в духе «Упс, вкладкой проебался» Лэйни так и не дождалась. И ей бы очень хотелось согласиться — правда, очень, это было бы круто! — однако червячок сомнения и рациональности, что родился прежде неё самой, подтачивал желание немедленно написать «Пошли». Это же, к черту, Гарри Стайлс! Разве он может позвать её куда-то просто так? Она думала: почему он не позовёт одну из своих моделей? Вряд ли ему так уж требуется обсудить увиденное, а для компании они вполне сгодятся. Почему он решил позвать её? Да, пожалуй, ответ в духе «Тебе позвать больше некого?» был грубоватым, но она действительно не ожидала приглашения. Следующая мысль, пришедшая в её глупую голову, была чем-то вроде: «Это похоже на свидание», но она отмела её так же быстро. Ничего тупее она и придумать не могла, серьезно. Она, Гарри Стайлс и свидание? Такие вещи больше в духе Голливуда и его сказочек для провинциальных идиоток, чем в духе жизни, которая любит возить тебя носом в грязь. Да и зачем бы ей самой такое свидание понадобилось? Лэйни даже думала отказаться, хотя и понимала, что второго шанса сходить на выставку Мэри в Нью-Йорке может не представиться никогда. Несколько раз перечитала его ответ про «увеселительную прогулку», раздумывая, как бы отказать и не потерять работу. А потом решила: какого черта? Она может получить несколько эксклюзивных фотографий в духе «Гарри Стайлс ищет глубокий смысл в работах Мэри МакКартни», пусть и на камеру айфона. Да к тому же, у неё самой в жизни бы не хватило духу потратить столько денег на билет! А увидеть работы дочери Пола МакКартни ей хотелось безумно. Возможно, рядом с Гарри Стайлсом, сумма, потраченная на входной билет, не покажется такой уж большой. И Лэйни согласилась. То, что Гарри договорился об их проходе на выставку с самой Мэри, до сих пор её изумляет. От: Гарри Стайлс Всегда пожалуйста:) И следом сразу же новое сообщение, будто одного было мало. От: Гарри Стайлс Бессонница?Кому: Гарри Стайлс Что-то вроде.
Её бессонница похожа на кубик Рубика и зовется она «разгадай Стайлса, если сумеешь». Лэйни честно пытается не делать скорых выводов, но Гарри умудряется удивить её, и попытки терпят крах. Она почти может представить Гарри валяющимся на кровати в его номере «люкс». А вот воспоминание о его словах в одном из интервью, где он ляпнул, что обычно спит голым, было некстати. Она мотает головой, чтобы сбросить его. От: Гарри Стайлс У меня тоже. Думаю прогуляться, может, нагоню сон. Сообщение выглядит незаконченным, и Лэйни просто ждет, что ещё напишет Гарри, смотрит в окно, на огни ночного Нью-Йорка, и ей кажется, что её затягивает в какой-то странный водоворот событий и мыслей, и сияющих окон Большого Яблока. Быть может, она проснется, и окажется, что она просто уснула в своей квартирке в Ноттинг-Хилле, пока обрабатывала фотографии. От: Гарри Стайлс Случаем, не хочешь составить компанию? Снова. Лэйни может прямо сейчас написать «нет». Она и так провела добрую часть дня с Гарри Стайлсом, наблюдая сначала за последним прогоном шоу, а потом — гуляя с ним по выставке и делая фотографии. Завтра она тоже проведет весь день и вечер с ним, снимая бэкстейдж и собственно выступление. И впереди — четыре месяца тура с небольшими перерывами на «съездить домой и постирать вещи да навестить родителей». Зачем ей нужно общаться с Гарри Стайлсом вне работы? Ей платят не за это. И Лэйни хорошо это понимает. Но также понимает, что для того, чтобы не облажаться и быть объективной, ей нужно научиться его понимать. Лэйни может никуда не ходить. Но сон, кажется, совсем решил её покинуть. И она думает: почему бы и нет? Она думает: чтобы узнать Гарри, ей, наверное, нужно проводить с ним больше времени. Она думает: возможно, Гарри действительно хочет, чтобы люди узнали его лучше. Чтобы научились его понимать.Кому: Гарри Стайлс Не больше получаса.
От: Гарри Стайлс Окей :) Через десять минут жду тебя в холле. Он и правда ждет, прислонившись к колонне плечом. Лэйни тихонько кашляет, заставляя Гарри обернуться. — И часто ты так сбегаешь? Он ухмыляется. — Иногда, — набрасывает на голову капюшон худи и сует руки в карманы темно-синих прямых джинсов, — Это Нью-Йорк, — он пожимает плечами. Капюшон у его толстовки достаточно глубок, чтобы видно было только нижнюю часть его лица. Напрасные старания, вдруг думает Лэйни. Фанатки узнают его просто по пряди волос или по развороту широких плеч. Эта мысль забавляет её, и она опускает лицо, чтобы спрятать улыбку. — Ты хотела, чтобы я был честен, — напоминает ей Гарри. — Так что тебе придется терпеть меня таким, какой я есть. Видимо, в «какой есть» включается его намерение устраивать Лэйни культурный досуг. Впрочем, сейчас она не жалуется: только проверяет, есть ли в кармане карта-ключ от номера и мобильный телефон. Улицы Нью-Йорка ослепляют ночной жизнью, когда Лэйни и Гарри сворачивают на хрен-разберет-какую-авеню. Стайлс явно чувствует себя в Нью-Йорке, как рыба в воде, а Лэйни только успевает таращить глаза на витрины, вывески и дома. Нью-Йорк для неё похож на вечно молодую девчонку-хипстера в модных винтажных шмотках и с кофе из Старбакса в бумажном стаканчике, на котором размашисто написано её имя. Но, стоит уйти прочь от запруженного людьми Верхнего Вест-Сайда, и Лэйни окунается в настоящий Нью-Йорк — разноцветный, разномастный, приглядывающийся к тебе и пытающийся понять, стоишь ли ты его внимания, или тебя можно прожевать и проглотить без особых претензий. Лэйни здесь нравится. Гарри, кажется, тоже. Он уверенно ведёт её маршрутами, которыми явно исходил уже не раз, а она едва успевает фотографировать, пытаясь найти какие-то небанальные, нетуристические ракурсы. Она слишком любит «живую» фотографию, чтобы превращать свой Инстаграм в сборник глянцевых открыток. — Никогда не останавливаюсь в своей квартире, если приезжаю сюда с туром, — произносит вдруг Гарри. — Почему? — вопрос срывается с губ Лэйни прежде, чем она успевает прикусить язык. Она чувствует, как алеют её щеки, и тушуется. — То есть… извини, это не моё дело. — Всё в порядке, — он смеется. — Просто мой адрес знают многие папарацци и некоторые особо рьяные фанаты, а вот проследить, в каком я ночую отеле, бывает гораздо сложнее. Мне нечего скрывать, но я бы хотел сохранить свою личную жизнь… приватной, — поясняет он так, будто Лэйни уже в чем-то его обвинила. — Я ночую в своей квартире, когда приезжаю сюда вне тура. Это очень странное и очень неприятное ощущение: понимать, что человеку кажется, будто ты прямо сейчас его в чем-то обвиняешь, хотя даже не собирался. И, возможно, она сама виновата в этом ощущении. Лэйни мотает головой. — Я тебя не осуждаю. Быть может, Гарри Стайлса и найдется, за что осудить, но только не за его желание хотя бы около собственной квартиры не бояться, что тебе засветят вспышкой прямо в лицо. Лэйни помнит, что в Англии судом наложен запрет на фотосъемку Гарри у его частной собственности. Она боится представить, как же сильно его достали. Люди, понабежавшие на её Инстаграм, ни в какое сравнение не идут с этим. Гарри снова улыбается. — Я и не думал, что ты меня осуждаешь, — но, кажется, он всё-таки думал, иначе в его тоне сейчас не звучало бы столько облегчения. — Эй, — он кивает на витрину какого-то книжного магазина. который кажется каким-то совсем уж винтажным. — Можно, я тебя сфотографирую? Обещаю не выкладывать в социальные сети, я же не Клэр, — и смеется, запрокинув голову назад, как ребёнок. Удивительно, что он ещё как-то умудряется смеяться так, будто ему десять лет, а не двадцать шесть. Лэйни, вообще-то, не любит фотографироваться. Она как сапожник без сапог: всех на камеру снимает сама, но профессиональных фотосессий у неё практически нет. Кроме тех, которые есть у неё на страницах с портфолио, чтобы клиенты понимали, с кем имеют дело. Она думает отказаться, но обнаруживает себя у витрины того самого магазинчика. Лэйни невольно засматривается на книги, прячущиеся за толстым стеклом, и даже не сразу понимает, что Гарри её фотографирует. Улыбается чему-то, глядя на экран своего дорогущего смартфона, а затем прячет телефон в карман худи. — А модели ты кадр не хочешь показать? Лэйни сама удивляется тому, что шутит с ним сейчас так легко и свободно, будто ночной Нью-Йорк одним махом стёр все различия между ними, которые были днём так очевидны. Завтра она снова будет пытаться понять его, осознать причины его поступков. Завтра она снова будет искать подвох, потому что всё ещё не верит людям. Но здесь и сейчас, в четыре утра, Лэйни Джонс не хочет об этом думать. Стайлс фыркает. — Посмотрим, — и как-то оказывается к ней совсем близко, смотрит сверху вниз, скользя взглядом по её лицу, задерживаясь на губах, на ключицах, виднеющихся из воротника худи. Приоткрывает губы, едва втягивая воздух. Лэйни кажется, будто электричество проходит между ними волной, трещит, покалывая кончики пальцев. Что за хрень? — Ты тоже мои фотографии ещё не показала ни мне, ни Джеффу, — он широко улыбается, и напряжение между ними, застывшее в ночном воздухе, пропадает. — Это будет бартер, Джонс. И никак иначе. Вернувшись в свой номер с их странной прогулки, Лэйни падает в постель и засыпает, когда над Нью-Йорком уже начинает заниматься рассвет. * * * — Ну что, удачи нам! — смеется Прендергаст, пропуская на сцену Сару. — Давай, Стайлс, второй раз за сольную карьеру собрать Мэдисон на солд-аут — это вам не в тапки срать! — и тоже выбирается под огни софитов, сразу же за Учимой. Гарри неуловимо улыбается и косится на Лэйни. Она чувствует его взгляд и поднимает голову. Стайлс подмигивает ей. Не то чтобы этот жест мог успокоить её нервную дрожь или странное, муторное ощущение в животе. Лэйни слышит, как визжат девочки в зале. Гарри с хрустом потягивается, и под полупрозрачной, тонкой тканью его рубашки перекатываются мышцы, просвечивают контуры черно-белых татуировок. — Первый пошёл, — смеется Стайлс и шагает с бэкстейджа к сцене. Лэйни видит, как он взбегает по маленькой лесенке, и, Боже, от счастливых криков можно оглохнуть. Она сжимает в руках камеру и юркает в другую сторону, мимо охранника, скользнувшего взглядом по бейджу с надписью all access, в фотопит. За её спиной — ограждение, которое пытаются снести десятки, сотни восхищенных поклонниц человека, что сейчас улыбается на сцене так широко и берет в руки гитару. Лэйни фокусирует камеру на руках Гарри и делает первый кадр. Гадкое чувство в животе затихает, признавая поражение. Лэйни Джонс — в своей стихии. Гарри не изменяет себе. Он много и не всегда к месту шутит, заставляя Адама закатывать глаза, а Митча — краснеть. Наверняка все думают, что Митч Роулэнд просто очень стеснительный, но Лэйни знает его теперь чуть лучше, и ей кажется, что гитарист просто испытывает за Гарри некоторый стыд. Зато самому Стайлсу вовсе ни за что не стыдно, совсем нет. Он знает, что хорош, и беззастенчиво пользуется этим. На сцене Madison Square Garden он превращается в небольшой сексуальный смерч, и, когда он набирает в рот воды и выплескивает её фонтаном, будто кит, у Лэйни вдруг перехватывает дыхание, а в низу живота что-то сладко сжимается. Она мотает головой: глупости какие. И радуется, увидев на ЖК-экране фотоаппарата, что словить этот момент у неё получилось. Лэйни хмурится, когда слышит обычную для Гарри речь, что все люди равны, и он будет поддерживать своих поклонников, кем бы они ни были. Black lives matters. Stop the gun violence. Be yourself. Всё это она уже слышала, но в её голове бесконечно формируются вопросы, которые она хочет Гарри задать. Верит ли он в мир без оружия? Что он сам готов сделать, чтобы остановить насилие? Что он думает о склонности людей к насилию? Как, он полагает, люди должны оставаться собой, если общество навязывает стандарты, избежать которых можно, только будучи кем-то очень влиятельным или очень популярным? И считает ли Гарри себя свободным от этих стандартов и ожиданий? Ведь каждая девочка в зале, на самом-то деле, мечтает ему эти ожидания навязать: либо в беззаветном желании выйти за него замуж, либо в абсолютной вере в его отношения с Луи Томлинсоном. Как можно говорить о свободе, если тебя самого этой свободы регулярно пытаются лишить? Или, быть может, ему втайне нравятся стандарты, потому что он имеет достаточно власти, чтобы их нарушать? Но Лэйни нравится шоу. На предварительном прогоне всё выглядело иначе, а теперь обрело законченность — вместе с этими радужными флагами и плакатами, что поклонницы принесли с собой. Вместе с огоньками, вспыхивающими на телефонах зрителей, когда Гарри начинает петь Sign Of The Times. We don't talk enough, we should open up Before it's all too much. Will we ever learn? We've been here before, It's just what we know… Гарри смотрит прямо на Лэйни, прячущуюся в тенях бэкстейджа ради красивого кадра сияющих фонариков и Стайлса со спины. Свет мягко обрисовывает его широкие сильные плечи, и она шумно сглатывает, замечая, как он привычным жестом отбрасывает волосы с лица. Затем Гарри вновь поворачивается к зрителям. Мы недостаточно разговариваем. Нам следует быть более открытыми. Он будто разговаривает с ней, намекая: готова ли ты слушать, Джонс? Готова ли попытаться понять? Лэйни закусывает нижнюю губу, щелкает затвором. Она готова слушать. Готов ли Стайлс говорить? И, что важнее, готов ли он говорить правду? И готова ли она ему верить? Что вообще такое правда? Он сбегает со сцены на бэкстейдж — довольный, мокрый от пота и широко улыбающийся — и стягивает рубашку. Лэйни фотографирует его таким — полуобнаженным, с прилипающими к вискам кудряшками, бесконечно счастливым — и вовсе не уверена, что покажет этот кадр хоть кому-то из команды. Гарри Ламберт подает Гарри вторую рубашку — такую же тонкую, но другого цвета. — Полцарства за душ! — хохочет Гарри, ловко застегивая пуговицы. — Погнали, ребята, ещё две песни! Фанзона пускается в пляс под Medicine, давшую название второму альбому. Именно её неоднозначный текст породил в Сети слухи, что Гарри, как минимум, бисексуален. Лэйни знает, что вот уж о чём, а о его сексуальной ориентации она со Стайлсом говорить не будет. Она делает несколько весьма удачных фотографий счастливой толпы и, огибая зал, пробирается мимо трибун в самый его конец для закрывающего кадра. Гарри на сцене кажется крошечным, как и остальные, а зал — огромным. Кто бы мог подумать, Лэйни Джонс фотографирует Гарри Стайлса в Madison Square Garden… Кто бы мог подумать — Лэйни Джонс наконец-то пытается изменить мир. Пусть и каким-то странным, хитровывернутым путём. …Гарри сидит в своем номере, в белой обтрепанной футболке из мерча Белинды Карлайл, и мурлыкает себе под нос, что любовь рождается на небесах, а он сотворит рай на земле. Лэйни хорошо знает эту песню. Волосы у него всё ещё влажные, но теперь — после душа. Он хлопает рукой по диванчику, приглашая Лэйни присесть рядом. — Ну давай, — улыбается он, — задавай свои вопросы. Возможно, я даже к ним готов. Лэйни жмет кнопку записи на диктофоне. — Расскажи, что для тебя значит солд-аут на Madison Square Garden? Он трет подбородок. — Как и любой солд-аутовый концерт, это значит, что ты по-прежнему чего-то стоишь. Не в плане денег, нет. Что твоя музыка ещё нужна, что люди хотят разделить с тобой этот вечер. Что они хотят слушать тебя. — А что слышишь ты от них в ответ? Гарри смеется, запрокидывает, по своей привычке, голову. — В основном, крики. Нет, серьезно, что можно услышать в толпе? Но я знаю, что, если они слушают мои песни, если они понимают или пытаются понять, о чём я пою и о чем говорю, то у них есть, что ответить. Концерт — это повод хорошо провести время, но, если они задумываются о смысле моих песен и слов, значит, я не зря здесь вообще оказался. Если бы я мог, я выслушал бы каждого, кто покупает билет на мой концерт, но тогда я могу забыть о музыке навсегда, ведь у меня не останется на неё времени. — О чём ты хочешь, чтобы они задумались? Повисает странная тишина. Гарри больше не хохочет. Он склоняет голову, глядя на Лэйни, будто ищет подвох в её вопросе, но подвоха там нет: она спросила прямо. Спросила именно то, что хотела. — О том, что не стыдно чувствовать и говорить о своих чувствах, например? — Ты меня спрашиваешь? — Лэйни не может не улыбнуться, но её улыбка угасает, когда она продолжает: — Ты прав, быть собой — бесконечно важно. А что, если общество и близкие, да и не очень близкие люди навязывают тебе линию поведения, которую видят для тебя сами? Или навязывают то, как ты должен выглядеть? — Следовать им или нет — лишь твоё решение. Я поддерживаю всех, кто решает быть собой. Разумеется, если это не нарушает чью-то другую свободу или закон. — Но где грань между своей свободой и свободой других людей? Может быть, кто-то считает, что его личные границы нарушает то, что для тебя — норма? Или, быть может, закон запрещает тебе быть тем, кто ты есть? — Как в России? — Гарри явно вспоминает их разговор в машине. — Я думаю, что, пока ты никому не вредишь, ты можешь быть, кем захочешь. Жить, как пожелаешь. Разумеется, это не касается насилия. Многие воспринимают это как вседозволенность, но всегда есть другой человек, которому ты не должен причинять вред. Именно вред, а не то, что преподносится под «соусом «что подумают люди». Лэйни смотрит ему в глаза — зелёные, затененные длинными ресницами, — и выключает диктофон. Гарри вскидывает брови. — А ты сам? — тихо спрашивает она. — Ты чувствуешь себя свободным? Почему её вообще интересует этот вопрос? Когда она успела перейти грань от постоянных поисков лжи в его словах к попыткам раскрыть его и вытащить из него правду? В момент, когда решила быть объективной, или только вчера, пока Стайлс водил её неизвестными ей улицами Нью-Йорка? Почему ей так важна эта правда, произнесенная им самим? Лэйни, кажется, сама запуталась в своих мыслях и эмоциях, и, кажется, только что преступила ту черту, которую не нужно было преступать. У неё всё внутри холодеет, но слово — не воробей, и назад время повернуть нельзя. Гарри смотрит на неё, не отводя взгляда, и молчит. Он злится? Обижен? Что? Боже, они не друзья. Она не имеет права задавать такие вопросы. Кто её вообще за язык тянул? Лэйни вообще не удивится, если Стайлс выгонит её взашей прямо сейчас. Однако он просто смотрит, чуть щурясь, будто пытается понять, зачем она об этом спросила, и что хочет услышать. — Как я уже сказал, не бывает абсолютной свободы, — наконец, отвечает Гарри. — Но я рад, что могу нести людям свою музыку и свои мысли. Это не ответ на её вопрос, и Лэйни это чувствует. Как чувствует и напряжение, повисшее между ними. Почти обиду. — Прости, — извиняется она и поднимается с диванчика. — Тебе нужно отдохнуть, завтра ещё одно шоу. — Всё нормально, — кивает Гарри. — Доброй ночи. Но Лэйни знает, что всё не нормально. Знает, что он будет думать над её вопросом, и чем больше будет думать, тем сильнее ему будет казаться, что она влезла в его личную жизнь. Наверное, завтра Джефф скажет ей собирать шмотки и валить обратно в Лондон. Вряд ли Гарри позволит ей и дальше без мыла втискиваться в его жизнь, чтобы понять его философию и его мотивы. Лэйни заходит в свой номер, этажом ниже, чем у Гарри, и прислоняется спиной к двери. Кажется, она своими руками разрушила свой шанс стать кем-то большим, чем просто фотограф интернет-издания, и заодно — угробила свой шанс узнать Гарри Стайлса. Кажется, от этого ей даже больно.