Change my mind

Тур продвигается вглубь Америки, а Лэйни чувствует себя пойманной в ловушку, хотя никто не расставлял на неё капканы. Сидя в номере, она печатает очередную статью в свой блог, за окном шумит Новый Орлеан. Его липкая жара пристает к коже, позади уже достаточно американских городов, впереди — юго-запад Соединенных Штатов. Лэйни кажется, будто она попала в сети обаяния Гарри Стайлса, и эта паутина окутывает её с каждым днем всё сильнее — не скрыться и не спрятаться. Они разговаривают каждый день — и не только о его мировоззрении, но и о его творчестве и о том, что приносит ему радость; о музыке и о книгах, и обнаруживают, что им обоим нравится творчество Мураками, но Мураками эти — разные. Гарри предпочитает Харуки Мураками, а Лэйни больше нравится Рю — он жестче, но честнее, и не прикрывается псевдофилософскими высказываниями и красивыми фразами, которые легко разобрать на цитаты, но трудно соотнести с реальностью. Гарри с ней не спорит, лишь улыбается. Улыбается и говорит, что, если бы сама Лэйни взялась писать книги, у неё бы тоже получилось, и что он доволен её статьями. Доволен и Уилл: просмотры сайта летят вверх. Доволен и Джефф, хотя они по-прежнему общаются только в рамках работы, и, наверное, это к лучшему. Лэйни вполне хватает группы и нескольких человек из крю. Она дописывает статью и перечитывает последний абзац. «Своим новым альбомом Гарри Стайлс проводит тонкую грань между чувствами и их выражением вовне, между реальным миром и зазеркальем, между эмоциями и их отражениями. Его песни только кажутся легкими, однако на самом деле они рассказывают о том, что порой сиюминутные эмоции оставляют след глубже, чем тяжелые мысли. Что люди могут не остаться в твоей жизни навсегда, но шрамы на сердце заживают долго. И, возможно, Гарри пытается помочь таким же, как он, раненным стрелой в сердце, — не словами, но музыкой. И это, возможно, тоже своеобразная благотворительность в самом лучшем смысле этого слова» О привычной людям благотворительности они тоже говорят, и Лэйни не забывает упомянуть в статье, что доллар от каждого купленного билета идет в благотворительный фонд. Гарри жмет плечами, отвечает, что многим людям нужна эта помощь, и если он не может оказать её лично, он окажет её хотя бы финансово. Лэйни, признаться, понятия не имеет, как относиться к этому: раньше ей казалось, будто отчисление определенных сумм денег — это попытка откупиться, но теперь начинает понимать, что артист просто не может позволить себе рассеивать внимание на всех, кому нужна его помощь, зато может что-то сделать в общем и целом, и он делает, что может. И, быть может, его музыка зачастую помогает им больше. Раньше Лэйни не задумывалась, что музыка может по-настоящему вытащить кого-то из петли, дать силы бороться с тяжелой болезнью или просто отговорить сделать что-то непоправимое. Она знала о таких историях, но, при всей её любви к старому хард-року, ей не казалось, будто Oasis или The Beatles протягивают ей руку помощи. Но теперь она думает: что, если они просто всегда шли рядом? Она вспоминает, о чем думала в свою первую встречу с Гарри — о его лицемерии и о вранье про красоту всех людей на свете, о загубленных стереотипами жизнях, и что-то внутри, какое-то странное ощущение, скребущееся за ребрами, заставляет её испытывать стыд за эти мысли. Может быть, Гарри не окружает себя фанатками с обычной внешностью, и, может быть, его девушки — действительно модели, но смутная мысль, что ему это всё-таки не так уж и важно, заставляет её вновь и вновь пересматривать своё мнение. То, как Гарри смотрит на неё, Лэйни Джонс. То, как он раскрывается перед ней, но в ответ просит и её раскрыться чуть больше. Говорить с ним. Разве человеку, которому было бы плевать на других, если эти другие — не селебрити вроде него, было бы интересно знать её мнение? Лэйни думает, что, возможно, очень возможно, она была не права. Она в нём ошиблась. Но свои выводы она всё ещё держит при себе. Старается не допускать его ближе тех границ, что сама очертила, но, вот беда, под мягким напором Гарри они сдаются, смещаются, и он всё ближе подбирается к её сердцу. Зачем ему это? Порой ей кажется, что Гарри смотрит на неё так, будто он всё ещё хочет её поцеловать. И, ловя его взгляд, Лэйни думает, что всё ещё не было бы против, как бы кошмарно это ни звучало. В какую пропасть бы её это ни толкало. Она думает, что сотворит катастрофическую глупость, если позволит ему. В её дверь стучатся, и Лэйни захлопывает ноутбук.  — Занята? — Триша заглядывает в номер, взмахивая хвостом розовых волос.  — Не особо, — Лэйни качает головой. В последнее время ей кажется, что Триша наблюдает за ней. Она ссылается на свою дурацкую паранойю, но, если ей доводится общаться с Гарри перед выступлением или где-то, где находится кто-то ещё из крю, Лэйни всегда подмечает и её вблизи. Возможно, это ничего не значит. Возможно, Трише просто скучно, ведь её главная задача — помогать Лу, а работа у Лу есть не всегда. Но смотрит Триша на них как-то странно, а стоит Гарри повернуться к ней — и она тут же расплывается в улыбке, накручивает на палец волосы. Лэйни знает эти приемы, и ей понятно, что Триша влюбилась в Гарри Стайлса, как и множество несчастных девушек до неё. Множество таких же будет после. Чего Лэйни не знает, так это почему Триша наблюдает за ними так пристально? Что она хочет увидеть?  — Я сегодня была на местном рынке и купила там карты Таро, — Триша садится на кровать. — Мы с Джейн, — она называет имя одной из девушек в крю, но Лэйни не может прямо сейчас соотнести имя и внешность, хотя с большинством уже переобщалась для своих статей, — собирались узнать судьбу. Ты с нами? Не то чтобы Лэйни верила в судьбу или в то, что её могут предсказать карты. Однако ей кажется, что если она еще хоть немного подумает о Гарри — поковыряется в его мотивам, продолжит препарировать собственные чувства, — то сойдет с ума. Она могла бы пойти поболтать с Клэр, но в последнее время Учима выглядит чем-то расстроенной, и Лэйни даже старается не слишком докучать ей камерой на концертах, да и вне выступлений тоже. От Клэр отстал даже Гарри, который явно решил, что человек имеет право на свои переживания, точно так же, как и на свои проблемы. Она могла бы заглянуть к Адаму, но, вообще-то, она проводит с группой и так слишком много времени, а пообщаться с другими ребятами из крю было бы неплохо. И Лэйни кивает:  — Я в это не верю, но могу составить вам компанию. Как Лэйни и предположила, пока шла с Тришей к ней в номер, Джейн — это милая девушка со множеством косичек на голове, отвечающая за установку приборов освещения на сцене. Разумеется, за свет отвечает не она одна, там целая команда из ребят, и работают они слаженно, однако Лэйни почему-то запомнила именно Джейн, хотя и не сразу соотнесла запавшую в память внешность с именем. Девчонки подготовились: зажгли свечи и расставили их по полу, расстелили что-то вроде платка или просто куска ткани, для большей таинственности выключили свет. Почему-то Лэйни кажется, что, если какие-то высшие силы и захотят ответить на вопросы — с чего бы, конечно, но если предположить, — то вряд ли им будет важен какой-то антураж, но ничего не говорит. За почти месяц в туре она уже поняла, что Триша порой упускает в погоне за внешним что-то по-настоящему важное, однако это всё же её личное дело.  — Ну что ж… — Джейн садится на пол, разминает пальцы, хрустя суставами. — Кто первый?  — Я, — смеется Триша и подвигается ближе, едва не сбивая горящую свечку из какого-то магазина вроде Zara Home. — Спроси у карт, как ко мне относится человек, который мне нравится? Джейн закатывает глаза, но берет в руки Таро, перемешивает их. Лэйни смотрит, как мелькают и пропадают яркие картинки, напечатанные на картоне, и думает, что судьба людей, всё же, в их руках, но чужие чувства не подвластны никому, кроме их владельца. И что вряд ли ярко раскрашенные плотные прямоугольнички смогут хоть как-то предсказать будущее или рассказать, как по-настоящему к тебе относится другой человек. На плотную ткань ложатся три карты. Изображения на них ничего Лэйни не говорят, но Джейн хмурится, будто и правда что-то в них понимает.  — Смотри, — она тыкает пальцем с коротко остриженным ногтем на одну из карт. На ней изображен молодой человек, а с двух сторон от него стоят две женщины. — Это Любовники.  — Он меня любит? — глаза Триши радостно вспыхивают, но следующие слова Джейн пригасили её довольство:  — Нет. Видишь, рядом Тройка Мечей, — она указывает на другую карту. Лэйни видит на неё сердце, пронзенное тремя мечами. — Он думает о другой. Извини, — Джейн разводит руками, сметает карты обратно в колоду. — Это не значит, что, если ты не постараешься, вы не сможете быть вместе. Это значит, что на данный момент его мысли занимаешь не ты. Лэйни вспоминает, с каким странным упорством Триша пытается обратить на себя внимание Гарри, и думает, что понимает, о ком Триша спрашивала карты. Ей кажется, что вряд ли Джейн что-то увидела в разукрашенных картонках; скорее — сделала выводы из того, что видела. Что, в общем-то, все видели. Триша влюблена в Гарри Стайлса. Гарри Стайлс лечит свое разбитое сердце и не влюблен ни в кого. Лэйни старательно гонит от себя мысли о его знаках внимания: Гарри просто пытается относиться к ней с добротой, а что он в какой-то момент хотел её поцеловать… они были пьяны. Хорошо, что не наделали глупостей. И сейчас их теплое общение может стать началом дружбы, но… Но. Джейн смотрит на Лэйни, склонив набок голову, а потом говорит:  — У тебя нет вопросов к Таро или ты боишься их задать? Лэйни, бесцеремонно выдернутая из своих мыслей, пожимает плечами.  — Я в это не верю. Джейн щурится, то ли разглядывая её, то ли просто спасая глаза от яркого света множества свечей в темноте отельного номера. В тяжелом, липком воздухе Нового Орлеана запах воска вот-вот может вызвать головную боль.  — Значит, ты не будешь против, если я посмотрю тебя на Таро? Почему бы и нет? Лэйни не верит в возможность предсказания судьбы, но ей даже немного любопытно, что успела заметить за ней внимательная Джейн, и как она сможет вывернуть это в гадании, пользуясь тем, что никто, кроме неё, толкования карт не знает.  — Попробуй. Джейн убирает за ухо одну особенно надоедливую косичку и вновь перемешивает карты. Её руки двигаются быстро, и на какое-то мгновение в неверном свете огня Лэйни даже кажется, что карты — это продолжение рук Джейн. Изображения на выпавших картах ей ничего не говорят, но Джейн вздрагивает. Выкладывает на ткань ещё несколько штук, рассматривает их и сглатывает.  — Что случилось? — Триша моргает. — Ты видишь что-то плохое? Лэйни кажется, что девочки заигрались. Джейн выглядит несколько напуганной, чем-то ошарашенной, когда поднимает взгляд.  — Тебе нужно быть осторожной, — произносит она. — В твоем будущем я вижу, что кто-то попытается тебе навредить. Это карта клеветы и лжи, в которой тебя попытаются запутать, — на изображении нарисован мужчина, который с хитрым выражением лица утаскивает несколько мечей. — Возможно, это будет связано с той дорогой, которую ты изберешь для себя совсем скоро, — она указывает на изображение двух чаш, наполненных водой. — Эта дорога будет связана с выбором твоего сердца. Предсказание, как и полагала Лэйни, звучит весьма туманно, и она не очень понимает, что так напугало Джейн, однако не прерывает её. Будущее сложно предугадать, пока оно не наступило, и она, так или иначе, настроена скептически. Триша прислушивается так внимательно, будто будущее Лэйни касается и её. Почему-то именно внимательность Триши вызывает какое-то неясное чувство между ребер — острое, тонко тянущее, внушающее опасения.  — Но чтобы выбрать эту дорогу, тебе нужно избавиться от груза, который ты тащишь из прошлого, — Джейн указывает на карту, лежащую справа. — Видишь, эта женщина на аркане, плачущая в постели, это ты. Над ней висит груз кошмаров, тянущихся из прошлого, и её ужасу нет конца. Карты не могут говорить правду, но у Лэйни по спине скользит холодок, несмотря на луизианскую жару. Откуда Джейн может знать, что Лэйни снятся кошмары? Что с недавних пор Кэндис стала сниться ей чаще, но все сны заканчиваются на приоткрытой двери и скользкой от пота ладони, нажимающей на ручку? Огонёк ближайшей свечи дрожит, и Лэйни понимает, что судорожно выдохнула, вспоминая последний сон. Ей даже показалось, что перед тем, как проснуться, она увидела окровавленную руку Кэндис. Её взрезанные запястья. Это ведь всё полный бред, правда? Правда?  — Я пойду, — Лэйни поднимается на ноги, обхватывает себя за плечи. — Что-то голова разболелась от свечей, — она врет, и сама это знает, но другого рационального объяснения мозг ей не завозит, а сказать что-то нужно. — Увидимся, — и с вымученной улыбкой она закрывает за собой дверь. Карты не могут говорить правду. Они не могут знать. И Джейн знать не может. Но Лэйни чудится, будто из темноты номера, таинственно расцвеченной огнём, за ней скользят воспоминания. Липкой пленкой пристают к коже, нашептывают в уши. Им нет конца. Они заставляют вспоминать всё, что когда-то подтолкнуло Лэйни на её собственный путь, сделало её той, кто она есть. Они заставляют её вытащить из шкатулок собственной памяти всё, что она туда спрятала. Случайно брошенные слова вскрывают защитные барьеры, освобождая внутренних демонов и одного личного призрака, у которого есть женское имя. Кэндис, которая всегда мечтала быть худой и красивой. Кэндис, которую на рождественском школьном балу прокатил с танцем Марк Ронсон. Просто потому, что танцевать с ней было ему не по статусу. Кэндис, которая просто хотела, чтобы её любили. Кэндис, которая перерезала себе вены в школьном туалете во время сдвоенного урока физкультуры и успела истечь кровью до того, как туда зашла одна из одноклассниц. Вены она резала вдоль, так что получилось наверняка. Лэйни только потом осознала: хорошо, что не она сама обнаружила подругу там, в туалете, и все её кошмары — только плод воображения и её собственного, глубоко запрятанного внутрь чувства вины. Именно после смерти Кэндис она поняла, что мир только делает вид, будто ему важны чувства людей, не вписывающихся в стандарты, на самом деле ему плевать. Люди притворяются толерантными, но закрывают глаза, если видят, что рядом с ними травят подростка. Некоторые подростки этого не переживают. Лэйни чувствует, что у неё кружится голова, пока она бредет по этажу и выбирается к лифтам. Зачем-то поднимается на пару этажей выше, хотя её номер — в нескольких комнатах от номера Джейн. Какая уже разница? У неё сжимается горло, и все слёзы, которые она годами заталкивала как можно дальше, не позволяла себе выплакать, подкатывают к глазам. Лэйни вздрагивает, раз, другой, а потом её начинает трясти. Она понятия не имеет, что делает здесь, и где она вообще. Она просто прислоняется спиной к стене и сползает по ней вниз, зарывается лицом в колени. Кэндис, которая смеялась над тупыми шутками Марка Ронсона, даже когда они были откровенно не смешными, а то и шовинистскими. Кэндис, которая любила комедии про то, как стремная одноклассница изменилась за лето. Кэндис, которая была для Лэйни первой моделью, ещё на старую цифровую камеру, купленную на первый летний заработок. Эти фотографии — всё, что у Лэйни осталось. ICQ, в которой они переписывались, давно уже нет, да и пароль затерялся в недрах памяти. Старые тетради и записки, которыми они перебрасывались во время уроков, лежат в коробках в родительском доме. Если человек умирает, от него в итоге остаются только воспоминания, да и те Лэйни попыталась запрятать. Боялась, что не выдержит. Боялась, что сломается, понимая, что она борется с монстром, которого нельзя победить. Но Кэндис возвращается, потому что Лэйни окончательно решилась бороться за свои убеждения, и, быть может, изменить что-то в мире — если не для всех, то для кого-то. Кажется, Лэйни очень боится взглянуть ей в лицо после её возвращения, поэтому и просыпается раз за разом. Она плачет, уткнувшись лицом в колени, и ей плевать, если кто-то её сейчас увидит. На улице поздний вечер. Может быть, никто здесь и не появится. А потом её обнимают и притягивают к груди. Лбом она утыкается в чье-то плечо, и знакомый запах табака и ванили окутывает её мягким шлейфом.  — Эй, — шепчет Гарри ей на ухо. — Всё хорошо…