Change my mind

Ситуация с Клэр накаляется до предела и разрешается предсказуемым и, наверное, единственно возможным способом: в аэропорту Буэнос-Айреса, рейсом до Лондона, на котором Клэр улетает домой. В социальных сетях, которые за пару часов могут возвысить тебя до сверхновой и точно также сбросить в дерьмо, разразился настоящий Ад, и он не утихает даже после публичной отписки Гарри от Учимы на Инстаграме. Он никак не выражает своего мнения, не говорит о своей позиции, но фанатам достаточно простого нажатия кнопки «отписаться», чтобы Стайлс был прощен, а Клэр осталась единственной виноватой. Нет, Лэйни не думает, что Гарри поступил подло. Быть может, подумала бы, если бы не видела ситуацию изнутри и не начала постепенно осознавать, что значит работать с одним из ведущих артистов Sony Music… или быть им, если уж на то пошло. Гарри хочется донести своё мнение до людей, но люди не всегда готовы его слушать, и в случае с Клэр от него ждали определенного поведения. Ждали все — Сони, Джефф, поклонники, для которых Учима превратилась в защитницу насильника и женоненавистническую суку. Но Лэйни могла видеть его личную страницу, и знает, что он продолжает быть подписан на Клэр с закрытого аккаунта, и знает, что Стайлс не прекращает поддерживать Клэр, даже если у него нет возможности делать это публично. Чем дольше Лэйни находится рядом с ним, тем яснее понимает, что окружающий мир предъявляет Гарри свои правила, которые он, может быть, не хотел бы соблюдать, но у него нет выбора, если он хочет помогать людям — и своей музыкой, и своими действиями. Лэйни видела, как рухнула жизнь Харви Вайнштейна, и она осуждала его действия вместе со всеми, но теперь, видя, как искажается ситуация от чужих неправильных слов, от чужих действий и человеческого недопонимания, она думает: сколько на самом деле в той ситуации с Вайнштейном было виновных сторон? Это не то чтобы хорошая мысль, и Лэйни не собирается думать об этом сейчас. Клэр возвращается с регистрации билетов, держа в руке распечатанный талон на посадку.  — Не думала, что закончу тур вот так, — она отводит взгляд, и Лэйни чувствует, видит, как она сожалеет, но не о содеянном, а о том, что из-за её поступка в ситуацию втянулись и остальные. Тянется и обнимает Клэр, и та обнимает в ответ. — Но я не поступила бы иначе. Оришей ни в чем не виноват, просто… — она хмыкает. — Часто кому-то просто хочется содрать с кого-то денег. Лэйни плохо представляет, как женщина может лгать об изнасиловании. Как женщина вообще может спокойно говорить об этом просто ради хайпа в социальных сетях или мести не обратившему на неё внимания мужчине. И, узнай она историю Оришея Уильямса несколько месяцев назад, она поддержала бы девушку, обвинившую его в насилии. Сейчас Лэйни не представляет, что за истина прячется за чужими историями — её жизненный опыт подсказывает, что женщины до сих пор видятся мужчинам лишь «кусками мяса», созданными для удовлетворения их базовых потребностей. Но это не значит, что женщина не может лгать, чтобы получить что-то, что ей хочется. Например, денег. И, наверное, лучше оставить суду выяснять виновность Оришея Уильямса. Лэйни боится и не хочет снова попадаться на удочку общественного мнения и чужих слов, как попалась в случае Гарри, а узнать самого Оришея лично у неё вряд ли получится. Ей кажется, что, возможно, где-то она предает собственные стремления и принципы, но она имеет право думать, делать выводы и менять свое мировоззрение, и это Лэйни и делает. Возможно, под влиянием Гарри Стайлса. Клэр отстраняется, будто чувствует её сомнения и её мысли, и улыбается.  — Удачи в туре, — а затем растягивает губы в улыбке ещё шире, глядя куда-то Лэйни за плечо. — И не только, — добавляет Учима. Сначала Джонс не понимает и удивленно моргает, а потом оборачивается. Гарри стоит у машины, аккурат за стеклянными дверьми входа в аэропорт, но вряд ли собирается подходить, просто наблюдает. Лэйни окатывает волной эмоций, которых быть, в общем-то, никогда и должно было: радостью, что Гарри — здесь, что ему не плевать на Клэр, и просто радостью увидеть его, и страхом, что сейчас ей придется выйти из аэропорта и сесть с ним в одну машину, и долго возвращаться в один и тот же отель, и смущением, и жаром воспоминаний, которые она, как ни старалась, так и не смогла вытравить. Учима приподнимает брови. Она видела их тогда, в доме у Гарри в Лос-Анджелесе, и её феерическое появление помогло им обоим избежать ошибки, но иногда Лэйни думает: а была ли это ошибка? Она многое думает, и порой ей от собственных мыслей страшно. Гарри приехал проводить Клэр, хотя постарался сделать так, чтобы их не видели вместе. И в этом было что-то куда трогательнее, чем совместные фотографии или что-то ещё. Клэр прощается и уходит к гейтсам, торопясь пройти таможенный контроль. Колёсики её чемодана скрипят по скользкому полу аэропорта, но этот звук теряется среди множества других. Лэйни смотрит вслед Клэр, пока та прикладывает билет и проходит дальше, и отчего-то знает, что Гарри тоже смотрит, хотя, может быть, угол обзора у него более ограничен. Иногда, находясь в аэропортах, Лэйни делает фотографии — ничего конкретного, просто люди. Обстановка. Атмосфера. Залы аэропортов видели больше любви и печали, чем магистраты и церкви, потому что здесь люди знают, что за ними не наблюдают чужие глаза, ожидая именно от них какой-то определенной реакции. Залы аэропортов — магическое место, пропитанное человеческими эмоциями. Но сейчас ей не хочется ничего снимать, она просто продолжает смотреть в спину Учиме, пока та не исчезает из виду.  — Привет, — произносит Гарри, когда Лэйни, наконец, выходит на улицу. В Аргентине почти зима, и поэтому двадцать градусов для местных жителей — повод нацепить что-то вроде курток, но и Гарри, и Лэйни привыкли к прохладной погоде Лондона, и поэтому им комфортно в футболках и джинсах.  — Привет, — она останавливается, обнимает себя руками. — Ну… вот. Клэр улетела. Если бы всё это дерьмо случилось в начале тура, у неё нашлись бы ядовитые слова и для Гарри, и для остальной группы, и для Джеффа. И уж точно нашлись бы оскорбления в сторону Роба Сингера, главы Сони Мьюзик. Но Лэйни стала взрослее и мудрее за эти полтора месяца, и ей кажется, будто она понимает, почему всё должно было закончиться именно так, а не иначе, не как-то ещё. Шоу-бизнес — жестокая машина, перемалывающая людей в фарш, и ей кажется, за эту неделю южноамериканского тура она слышала, как эта мясорубка перемалывает кости Гарри Стайлса.  — Знаю, — вздыхает Гарри. — Подвезти тебя до отеля? Он уже столько раз был в Буэнос-Айресе за последние десять лет, что, кажется, научился разбираться в хитросплетениях его улиц. По крайней мере, дорогу от аэропорта до его любимого InterContinental он выучил практически наизусть, и ему не требуется местный водитель. Лэйни прислоняется лбом к стеклу автомобильного окна и смотрит, как пролетают мимо пейзажи аргентинской столицы, и думает, что её жизнь стала бесконечно сложной.  — Эй, — зовет её Гарри, и она хмыкает в знак того, что слушает его. — Я… — он мнется, сжимает пальцы на руле. — Я не думаю, что люди, пишущие о Клэр гадости, правы. Просто хочу, чтобы ты это знала. Лэйни пожимает плечами. Стайлс говорит сейчас что-то, что ей известно и без его слов, и она чувствует, что поговорить он хочет совсем о другом. Она понимает, что разговора с ним не избежать, но предпочла бы отложить его — на сто, на двести процентов она не готова обсуждать Лос-Анджелес. Она бы вообще предпочла думать, что это был взбрык пьяного сознания, — что у неё, что у Стайлса, — однако ей не пятнадцать, чтобы реально полагать, что так оно и есть. Свою идиотскую влюбленность Лэйни осознает, но взаимность чувств оказывается для неё неожиданностью, с которой нужно что-то делать. Возможно, обрезать с корнем, как Джефф поступил в ситуации с Клэр. Возможно, пытаться делать вид, что ничего не случилось, как делает Гарри, любое мнение которого по вопросу, вздумай он его высказать, было бы препарировано и вывернуто наизнанку, расчленено и растаскано на цитаты, не несущие особого смысла. Ни то, ни другое Лэйни не делает, она просто думает. О том, что, если её чувства — чувства? — взаимны, скрываться не получиться, и рано или поздно им придется разговаривать. О том, что, если они взаимны, и если они поговорят об этом, эти чувства придется разделить. О том, что в последнее время отношения с мужчинами приносили ей мало радости. О том, что почему вдруг с Гарри Стайлсом должно быть иначе — только потому, что звёзды где-то сошлись, наконец-то решив, что Лэйни Джонс достойна взаимности? О том, что Гарри всё же имеет особый социальный статус, к которому она никогда не приблизится. О том, что, возможно, всё это глупости, но глупости, способные стать реальными препятствиями. О том, что им всё же придется поговорить. Но давайте не сейчас и не здесь. Хорошо?  — Я не думаю, что ты с ними согласен, — здорово, что Гарри начал говорить о Клэр, а не о чем-то ещё, и Лэйни всё же отзывается на его фразу. — Правда. Я же вижу, что ты ещё подписан на неё, пусть и не публично. И ты приехал в аэропорт, это многого стоит. Гарри косится на неё, возвращает взгляд на дорогу.  — Порой я думаю, что всё, что я говорю, людям не важно. Им важно вытащить что-то из своих слов для себя, покопаться в них ради одного им понятного смысла, найти его там и размахивать им, как флагом. Даже если я вовсе ничего такого в виду не имел. И я понимаю, что Клэр выпила в ту ночь, и просто не смогла подобрать нужные слова. Потом-то смогла, когда я с ней говорил. И объяснила. Но кому это нужно? Философия «относись к людям с добротой» дает трещину. Или не дает, просто Гарри не строит иллюзий по отношению к людям. Лэйни хочется взять его за руку, свободную от обтянутого дорогой черной кожей руля. Она знает, что это может быть воспринято как-то не так, но, с другой стороны, они ведь «вроде как друзья», и всё ещё — наверное — продолжают ими быть, так что… Она просто берет его за руку. Гарри кидает взгляд на их соединенные ладони, но ничего не говорит, лишь осторожно сплетает их пальцы, пожимает руку Лэйни в ответ. Такая себе молчаливая поддержка, но иногда другой и не надо.  — Люди — не самые приятные существа, — тихо говорит Лэйни. Гарри хмыкает.  — Я не ношу розовых очков, я просто пытаюсь надеяться на лучшее. И относиться к людям так, как я бы хотел, чтобы относились ко мне. Возможно, однажды до кого-то из них дойдет, что нельзя делать выводы на основе одного поста в твиттере.  — Мы живем в эпоху информационных технологий, — отвечает Лэйни. И добавляет, просто констатируя факт: — Нам приходится следить за своими словами в социальных сетях и думать об их последствиях. Или иметь с этими последствиями дело. Как пришлось Учиме справляться с последствиями чужого осуждения — такого сильного, будто Клэр сама кого-то изнасиловала, как минимум. Или даже убила. Люди часто забывают, что любое общественное движение, даже имеющее под собой благие цели, может запросто превратиться в «охоту на ведьм». Может заставить людей бояться высказать свое мнение, чтобы их не затравили, как травят, унижают или игнорируют кого-то, кто не похож на тебя. Кажется, этот принцип работает в любом случае, какие бы благие намерения не стояли за этим случаем. Ими вымащивается дорога в Ад, и похоже, все демоны действительно здесь. Скрываются за никами и аватарками, уверенные, что их никогда не найдут.  — Иногда мне кажется, что любое мое действие вызовет какую-то реакцию, которую я бы не хотел, — Гарри сворачивает на какую-то улицу, и Лэйни смотрит в окно, наблюдая контрасты жизни латиноамериканцев: блеск и нищета в одном флаконе. — Иногда я думаю, что люди хотят, чтобы я подтверждал их выводы, а не жил своей жизнью. В свои двадцать шесть он нахлебался жизни достаточно, чтобы так говорить, и Лэйни осознает это с пугающей четкостью. Они вовсе не так и отличаются друг от друга, пусть и живут в разных условиях. Им обоим хочется нести людям свою правду, и они оба хорошо понимают, что эта правда всё равно будет воспринята в зависимости от степени вывернутости — или адекватности — чужого сознания. Может быть, если бы они… Они могли бы попробовать? Или не могли бы? Лэйни запуталась, и не хочет сейчас говорить об этом.  — Ты не обязан ничего подтверждать, — произносит она. — И ты это знаешь. И Клэр не обязана оправдываться. Всё утихнет. В ответ Гарри осторожно гладит большим пальцем её ладонь, и от простого прикосновения Лэйни становится трудно дышать, но руки она всё же не отнимает. Она понимает, что Гарри прощупывает почву. Пытается понять, что это в Лос-Анджелесе, к черту, было. Так же, как и она сама. Она чувствует, как от его ласки по телу разливается тепло, устремляется в низ живота, и это ощущение для неё не новое, но с Гарри — странно обновленное и сладкое. До InterContinental они доезжают в молчании. Точнее, почти доезжают — Лэйни просит высадить её за пару перекрестков до отеля, и Гарри не противится. Она чувствует, что он тоже хотел бы поговорить с ней, но знает, что не время сейчас — не после отъезда Клэр. Возможно, им обоим просто нужно прийти в себя. * * * Новую клавишницу зовут Эрна. Она смешливая, невысокая и очень милая, но времени узнать её поближе ни у группы, ни даже у Лэйни совершенно нет. Филиал Сони Мьюзик в Аргентине срочно разыскивает студию, на которой Гарри и его обновленная команда могли бы отрепетировать концертное выступление, чтобы не выглядеть на сцене австралийских и азиатских стадионов совсем уж позорно, и последний оставшийся день перед самолетом в Окленд проходит в авральном режиме. Лэйни делает несколько снимков Эрны во время репетиции и в перерыве, на скорую руку обрабатывает в Лайтруме, сидя на диванчике прямо в студии, и отправляет фотографии Джеффу, Уиллу и Сони Мьюзик. Статья стопорится. Она застопорилась ещё в день последнего выступления группы с Клэр, и лучше не стало до сих пор. Лэйни понятия не имеет, что написать — любые слова кажутся неправильными, и она решает зайти с другой стороны. Она понимает, что её мнение об «уходе» Клэр из группы никого не волнует, а мнение Гарри лучше и вовсе замалчивать, и поэтому пишет о том, что порой в музыкальном коллективе происходят замены, и это нормально. Что новым музыкантам не всегда легко стать частью группы, но и они, и «старички» очень стараются, и так тщательно обходит истинную причину ухода Клэр, что ей самой противно. Зато статью, когда она отправляется всем и сразу, одобряют и Сони, и Джефф, а у Уилла выбора и вовсе не остается, хотя, возможно, он предпочел бы что-нибудь более скандальное. «За скандалами — в Интернет», — думает Лэйни. Ближе к вечеру она выползает из студии подышать воздухом, натягивает на запястья рукава худи — вечером в Буэнос-Айресе прохладно, сказывается близость океана и зима. Эрна стоит, прислонившись плечом к стене, и курит. При виде Лэйни она улыбается, стряхивает пепел на землю и протягивает узкую ладонь.  — Мы толком не познакомились, я — Эрна, — у неё сухая и теплая ладонь, и она очень милая, но Лэйни понимает, что скучает по Клэр. Это пройдет, как проходит всё на свете, но к Учиме она привыкла. Она вообще не любит привыкать к незнакомым людям. Это всегда чревато проблемами.  — Лэйни, — она пожимает руку Эрны в ответ. — Очень приятно.  — Я видела твои фотографии, ты — молодец, — новая клавишница вновь затягивается сигаретой. — Можно, я выставлю парочку в инстаграм? Лэйни пожимает плечами: что ей может помешать? Эрна мурлыкает под нос мелодию, в которой узнаваема «Watermelon Sugar», и от её мягкого тембра почему-то ещё больше хочется раскрутить время назад. Но Лэйни знает, что она перестанет скучать по Клэр — всегда есть твиттер и инстаграм, да и живут они в одном городе. Просто дурацкая несправедливость раздражает, заставляя переносить это раздражение на всех вокруг, в том числе и на Эрну, которая ни в чем не виновата. Эрна докуривает и уходит, а Лэйни прислоняется к стене, смотрит на улицу. Подписывая контракт с Сони Мьюзик, она не думала, что группа Гарри станет для неё так важна. И, хотя они не были близкими друзьями, она воспринимала их как единое целое, а теперь в мозаике вдруг потерялась деталь.  — Это пройдет, — произносит она вслух.  — Да всё проходит, — отзывается кто-то, и, обернувшись, Лэйни видит Джеффа. Как обычно, элегантного в отглаженной рубашке с короткими рукавами и широких модных брюках над вычищенными ботинками.  — Привет, — здоровается Лэйни и замолкает, не зная, что ещё сказать менеджеру Гарри.  — Спасибо, что не написала всей этой грязной правды, — произносит он. — Я это ценю. Большинство журналистов, за исключением некоторых уважаемых крупных изданий, разнесли бы все подробности. Наверное, Джефф не очень-то хорошо о ней думал, и, наверное, он даже имел на это право, как все люди имеют право на собственное мнение, однако Лэйни почему-то обидно. Она хмурится.  — У меня контракт. Почему я должна…? Джефф поднимает ладонь, прерывая её, качает головой: не надо, дай мне договорить. Лэйни примолкает. Как бы они с Джеффом не относились друг к другу — действительно, а как? — она не может делать выводы, пока он не выскажет свою мысль до конца.  — Я говорю это не из-за неприязни к тебе, а только из-за личного опыта. И никого из прессы, пытающейся выехать на скандалах, я не виню. Я всего лишь говорю тебе «спасибо» за деликатный тон, который ты выбрала в своей статье. Для больших подробностей и домыслов пусть твои читатели идут в Инстаграм, Твиттер, или где ещё они там читают всяческие слухи. А ты — молодец. Похвала от Джеффа кажется чем-то нереальным, и Лэйни даже хочется ущипнуть себя за локоть. Когда она так делает, Эйзофф усмехается.  — Возможно, иногда стоит доверять чутью Стайлса на людей, — хмыкает он и добавляет: — Он доверяет тебе. И я бы хотел попросить тебя кое о чем. Джефф никогда не говорил так с ней прежде, и Лэйни недоумевает, но пожимает плечами:  — Разумеется.  — Не делай ему больно, — Эйзофф смотрит на неё совсем уж серьезно. — Ему достаточно. По потолку отельного номера скользит свет от автомобильных фар, а Лэйни всё ещё думает о словах Джеффа. Почему он решил, что она может сделать Гарри больно? Почему он не подумал, что больно сделать может именно Гарри? Что Джеффу вообще известно? Он их видел? Или Гарри ему рассказал? Или это — великая наблюдательность Джеффри Эйзоффа, который должен предусмотреть все проблемы даже прежде, чем они вообще появятся на горизонте? Она поворачивается на бок и утыкается в подушку, пахнущую кондиционером для белья. В отелях, она уже заметила, всегда так пахнет — несколько искусственно. Конечно, это ведь не дом. Просто место, где можно заночевать, да и всё, и плевать, какой уровень комфорта заявлен в «звездочках» рядом с названием. Лэйни знает людей: они могут делать больно, и с неё боли хватило, своей и чужой - боли Кэндис, например. На самом деле, это была её мечта - обрести любовь всей своей жизни, стать Золушкой для современного принца. Вовсе не мечта Лэйни, которой просто нравилось творить. Но Кэндис больше нет, она не выдержала, она себя, в конце концов, убила, а Лэйни вот, живет. Пытается помогать людям. И, ввязываясь в эту авантюру, она не предполагала, что этот путь вывернется... вот так. Интересно, что сказала бы на это Кэндис? Она себе не врет — Гарри ей нравится, и не только потому, что он вытащил её из кошмаров и каким-то образом отогнал их, разделив с ней их тяжесть. Он нравится ей потому, что он такой, какой есть - по-своему искренний и честный, пытающийся сделать мир лучше. Он нравится Лэйни очень сильно, до желания просто быть рядом, но ещё она знает, что любые отношения заканчиваются разбитыми сердцами. Одним или двумя, зависит от ситуации. Она видела это множество раз, и пару раз испытывала на себе: ей разбивали сердце, она разбивала кому-то сердце. У всех есть такие истории, да у самого Стайлса половина нового альбома — об этом. Гарри, может, и не способен специально сделать кому-то больно, однако это всё равно от боли не защитит. Лэйни страшно. Ей так страшно, что снова хочется взять билет на самолет и возвратиться в Лондон. Только ей думается, как Гарри целовал её на кухне его собственного дома, и она думает: это был не алкоголь. Интуиция, заглушая голос разума, вопит, что всё было по-настоящему. Что, может быть, в этот раз ни у кого не будет разбитого сердца и боли, выламывающей ребра. Ей вспоминается, как Стайлс держал её за руку, пока они возвращались в отель из аэропорта, и Лэйни понимает, что не сможет вернуться в Англию. И, наверное, где-то десять минут она тупо смотрит в окошко переписки в мессенджере, прежде, чем написать сообщение. Кому: Гарри Стайлс Пожалуйста, просто дай мне время.