Change my mind

Мир не переворачивается, когда Гарри сообщает Лэйни, что она нравится ему. Пол под ногами не проваливается, и планета вполне себе продолжает вращаться. И, вопреки даже собственным ожиданиям, Лэйни понимает, что просила у него времени не зря: за весь австралийский тур она обдумала и Лос-Анджелес, и всё их общение, все свои страхи разложила по полочкам, и теперь ей кажется, что они… действительно могут попробовать. Она знает, что постарается не разбить Гарри сердце, и ей кажется — абсурдно так кажется, из-за того, как он смотрит на неё, — что и он тоже постарается не делать ей больно. Лэйни улыбается его обещанию, что работа останется работой, а её карьера — господи, была бы там ещё эта карьера, в самом-то деле! — не пострадает. Улыбается, когда он упоминает про тайные свидания, и с её души падает камень. Оказывается, дамокловым мечом над ней висел вовсе не сам разговор, а лишь его ожидание, и, когда Гарри наконец-то говорит, что думает, и открыто предлагает Лэйни просто быть вместе, легчает им обоим. У Лэйни в груди что-то так по-идиотски переворачивается, и ей хочется улыбаться, но она просто склоняет голову набок и смотрит на Гарри, и думает, что всё, что он говорит, — это именно то, что она хотела слышать. Её сердце бьется, как у впервые влюбленной школьницы, а тепло расцветает в груди робким цветком. Лэйни думает, что достаточно хорошо узнала Гарри, и он совершенно точно обдумал своё предложение, и в нём уверен. И она сама почти уверена в своем ответе, но всё же ей нужно ещё время, и Гарри его дает. Ровно до Шанхая, а до концерта в Китае, между прочим, остается пара дней. Своими мыслями Лэйни не делится ни с кем: её отношения с родителями достаточно ровные и тёплые, но без желания рассказывать всё самое сокровенное ещё до того, как это сокровенное становится объективной реальностью. А от Надин Лэйни и так знает, что именно услышит. Ей не хочется самой, чтобы чьи-то слова повлияли на её решение, оно должно быть принято в здравом уме и не под влиянием чужого мнения, ведь так? Заглядывая в свою душу, она думает, что ей и так известен её ответ, но она снова и снова раскладывает всё по полочкам… да, потому что Гарри Стайлс — это Гарри Стайлс, и им обоим не хочется налажать. А потом она просто плюет на всё и соглашается, потому что да, взаимность чувств — это страшно, взаимность чувств часто приводит к разбитым сердцам, но Лэйни хочется попробовать избежать этого. Вместе с Гарри. Ей хочется просто быть с ним рядом, обнимать и класть голову ему на плечо, и ходить с ним на свидания, и если он обещает, что их отношения не станут достоянием прессы, то она ему верит. Потому, что за всё это время успела его узнать. Потому, что знает: Гарри не любит и не очень-то умеет лгать, зато умеет трепетно оберегать свою личную жизнь от всех, кому не стоит о ней знать. Потому, что они во многом сходятся в своем видении жизни, а если не сходятся, то это не такая уж и беда, ведь они не пытаются навязывать свои мысли друг другу. Потому, что, Боже, если отбросить всю эту разумную шелуху, то Лэйни просто влюбилась в него по уши, будто ей пятнадцать лет, и откуда-то она знает, что больно в этот раз не будет. Не с Гарри, не сейчас. Или ей хочется так думать, но бояться она всё равно уже устала, так что… Шанхай доказывает ей, что бояться нечего. Они едят в китайском ресторане и бродят по городу — с извечным Джорджем на прицепе, но он деликатно старается держаться чуть поодаль и делает вид, что вообще просто турист. Шанхай завораживает контрастами, своей самобытностью и одновременной развернутостью в прошлое и в будущее, на запад и на восток — идеальный город для жизни, при условии, что вам нравится жить среди множества туристов и ещё большего множества китайцев. Лэйни чудится, будто они с Гарри видят этот город одинаково. Шанхай неоном светит в окна отеля, пока Стайлс целует Лэйни — так, будто они знали друг друга многие жизни подряд, но почему-то это не кажется удивительным. А ещё город благосклонно принимает Гарри на следующий день: свет фонариков на мобильных телефонах расцвечивает зал, и Лэйни, стоя в тенях сцены, ловит в кадр улыбку Гарри, обернувшегося к ней через плечо. Он переживает этот концерт, как пережил многие до него и переживет многие после, но где-то за ребрами у Лэйни ворочается иррациональное теплое ощущение, что пережил он ещё и ради их свидания после. Дурацкая мысль, но ей нравится. И ей нравится Гарри. Возможно, «нравится» или даже «влюблена» — слишком простые слова, но другое произнести Лэйни пока не готова, даже самой себе. Они не смотрят кино — слишком устали, чтобы вникать в перипетии сюжета, — и просто валяются на кровати в номере, болтают и шутят, а за окном шумит вечерний Шанхай. Они не говорят о своих чувствах, но им и не требуется: важно лишь здесь и сейчас, и они молчаливо сходятся на этом. У Гарри чуть шершавые губы и отросшая за вечер щетина, и Лэйни нравится касаться её пальцами; нравится, что он отзывается на её прикосновения. Стайлс целует её, мягко проникая в её рот языком, ладонью ведёт по талии, спускаясь к бедру, обтянутому джинсами, а Лэйни не останавливает его. В её голове мелькает абсурдная идея одного шага за один раз, и они постепенно раскрываются друг другу — видимо, идея в голову пришла не ей одной. Гарри прислоняется лбом к её лбу.  — Эй, — зовёт он, — ты не против, если завтра я познакомлю тебя со своими друзьями в Токио? Лэйни моргает и на какой-то миг теряется: уже? Наверное, её внезапная паника отражается на её лице, потому что Гарри фыркает:  — Не пугайся, я обещал, что наши отношения не будут публичными, и так и будет. Никто не узнает, что мы вместе, пока ты сама не захочешь. Если вообще захочешь, — он целует её в нос. — И идти со мной ты не должна. Я просто был бы рад. Лэйни обещает подумать, и они возвращаются к прерванному разговору: Гарри признается, что не видел ещё полгода назад вышедшего сериала «Ведьмак», а Лэйни в ужасе грозится показать ему весь первый сезон за один вечер. Гарри хохочет, качает головой: он вовсе не против, если она будет смотреть вместе с ним, а заодно объяснять, в чем там, собственно дело. Разговор о Токио замирает где-то на задворках сознания, но Лэйни знает, что Стайлс вбросил ей мысль, и ей нужно будет ответить. Она подумает, но завтра. Пока они летят над Японским морем из одного азиатского мегаполиса в другой, не менее контрастный и безумный в своей жизни, хлещущей через край. Их окутывает темнота, расцвечиваемая только неоном никогда не спящего Шанхая. Лэйни утыкается лицом в шею Гарри, касается губами теплой, чуть солоноватой на вкус и пахнущей терпким парфюмом кожи. Он одобрительно урчит и тянет её к себе ближе, так близко, что, ощущая его возбуждение, она давится воздухом — его желание откликается в ней моментально вспыхнувшим жаром в низу живота. Наверное, два шага за раз будет всё-таки слишком, думается ей, и Лэйни просто упирается лбом Гарри между ключиц, пытаясь восстановить дыхание. Внутри сводит тонкой тянущей болью. Кажется, Гарри верно распознает её состояние, потому что чуть отодвигается и улыбается:  — Нам предстоит ранний рейс. Лэйни знает, что его постель слишком велика для одного человека, и она знает, что хотела бы остаться, но понимает: если их застукают, это чревато проблемами, которые не сможет разрешить даже великий Джефф Эйзофф. Ещё она знает, что ей нужно уходить и хотя бы попытаться поспать, поэтому она тянется и целует Гарри, позволяет себе минуту или две насладиться прикосновениями его ладоней к лицу и его теплых губ — к её собственным, а потом всё же уходит, хотя, видит Бог, ей не хочется. В своем номере она падает на кровать и смотрит в потолок, и думает, что не ошиблась: её тянет к Гарри, и ей нравится узнавать его, и ей нравятся его поцелуи и касания, и она, Господи, хочет его. Но им некуда торопиться, пусть её тело — другого мнения. Лэйни думает, они всё успеют, и улыбается этой мысли. Они оба знают, чего хотят (друг друга), они обдумали все за и против, они понимают, чего им ждать, а чего — не ждать. У них нет четких инструкций, и она знает, что им обоим было страшновато делать этот шаг, но теперь остается лишь идти по дороге, которую они выбрали сами, и надеяться, что она приведёт их в какое-нибудь прекрасное место. Обоих. Вместе. * * * Токио ослепляет — башнями небоскребов и многоуровневыми развязками, рекламными щитами размером с хороший дом и толпами людей на улицах. Токио кажется неприспособленным к жизни, но, пока часть команды Гарри добирается до отеля, Лэйни понимает, что, несмотря на огромное количество жителей столицы и туристов, город устроен очень удобно: машин не так уж и много, зато полно общественного транспорта и такси; диагональные перекрестки, многоуровневые развязки и, в отличие от китайских городов, полное отсутствие смога. Токио удивляет — невероятной вежливостью персонала в отеле и очаровательными тихими детьми, не бегающими по лобби, а серьезно сидящими рядом со своими родителями. Токио — город, в котором многоэтажные офисные комплексы соседствуют с жилыми домами и небольшими ресторанчиками. Иероглифы на рекламах и на вывесках режут глаз яркими красками даже сквозь окна такси. Лэйни на заднем сидении застревает между Гарри и Адамом, и пока Прендергаст пилит сториз для жены и вслух мечтает о местных суши, Гарри осторожно находит руку Лэйни и сплетает их пальцы. Что-то в этих тайных прикосновениях и поцелуях украдкой вызывало сладостно-томительное ощущение, вспыхивающее за ребрами и ухающее ниже и ниже, как предвкушение падения в момент, когда замираешь на американских горках прежде, чем вагончик устремится вниз. На концерте в Шанхае Гарри словил взгляд Лэйни прямо на строчках из «Adore You» и подмигнул ей, но эти переглядки вряд ли были хоть кем-то замечены. You don’t have to say you love me, You don’t have to say nothing, You don’t have to say you’re mine… Они всё ещё не говорят и даже не переписываются о своих чувствах, и в итоге они остаются неозвученными, но это не важно. Иногда слова не нужны вовсе. Лэйни выползает из душа, когда телефон ворчит вибрацией, и она смотрит на сообщение контакта, после Шанхая переименованного просто в «Гарри». От: Гарри Через полчаса? Тебе понравится в Токио, я обещаю:) Лэйни закатывает глаза и умножает полчаса примерно на два — Гарри не очень быстро собирается, если торопиться ему некуда, и вытаскивает из сумки фен. Она успевает высушить волосы и даже разобрать кое-какие заметки с их последнего интервью о моделях, красоте и неумении людей искать прекрасное в самих себе, когда, наконец, Стайлс звонит ей и зовёт спуститься. Рюкзачок с камерой оттягивает плечо. Они нарезают круги по Токио, лавируя между спешащими по своим делам местными жителями, и карта памяти у Лэйни в фотоаппарате полнится новыми фотографиями. Небольшой ресторанчик, затерянный на одной из улочек рядом с районом Нихонбаси — на дворе суббота, и на улицах спокойно, ведь офисные клерки и топ-менеджеры не спешат на работу и с работы. Храм Сэнсодзи, около которого наоборот, полно туристов, спешащих прикоснуться к старой Японии. Пожилая женщина, торгующая шелковыми, расшитыми прекрасными узорами кимоно. Пока Лэйни листает в камере снимки, она слышит краем уха, что Гарри и его друг — угораздило же забыть его имя, Кендзи? Кажется нет, как-то иначе, — о чем-то с этой старушкой разговаривают, и, когда Лэйни вскидывает голову, то видит, как алая, свернутая в аккуратный рулончик, ткань перекочевывает в его рюкзак. Она непонимающе вскидывает брови, и Стайлс, будто почувствовав её взгляд, оборачивается и широко улыбается. Лэйни не может не улыбнуться в ответ и, поднеся камеру к лицу, фотографирует его таким: счастливым и… настоящим.  — Ну, и сколько моих фотографий за сегодня ты уже отсняла? — пока они толкаются в толпе туристов, пытаясь уйти от Сэнсодзи подальше, Гарри пользуется случаем и берет её за руку.  — Это была первая, — фыркает она, скашивает глаза на Стайлса и не удерживается от улыбки, когда он корчит забавно-обиженную физиономию. — Но, может быть, не последняя.  — Обновлю Инстаграм, — он поглаживает её ладонь большим пальцем и не разнимает их рук, даже когда они выбираются из толпы. Лэйни хочется прижаться к его плечу, но они и так слишком рискуют. — Что думаешь? Выпускать его руку не хочется, но приходится, потому что секретность и всё такое. Лэйни мягко пожимает его ладонь прежде, чем отпустить: на улице, стоит им выбраться подальше от сувенирных лавочек, становится меньше людей, и любой иностранец может узнать Гарри Стайлса и исподтишка сфотографировать их.  — Думаю, что твои фанатки будут в восторге от того, что ты ещё не забыл пароли в свои социальные сети.  — Эй! — возмущается он, но в его взгляде мелькают задорные искорки. — Я сейчас более активен в Инстаграме! Лэйни снова закатывает глаза. Они заваливаются в маленький ресторанчик, удаленный от туристических троп. Лэйни сама ни за что в жизни не нашла бы его в хитросплетениях японских улиц, если бы друг Гарри не показал им сюда дорогу. Он явно был здесь завсегдатаем, ибо администраторы здоровались с ним бесконечно вежливо и очень тепло и провели всю компанию вглубь помещения, где они могли не привлекать внимания. Меню всё на японском, и Лэйни предсказуемо теряется, разглядывая картинки: иероглифы ей нисколько не помогают, а по изображениям трудно понять, что в эти самые суши и роллы напихано. К счастью, они заказывают сет «на компанию», лишая Лэйни острой необходимости срочно разобраться в японском языке и японской кухне. Собственные руки кажутся ей кривыми, когда в очередной раз не удается захватить суши палочками с первого раза. Лэйни с завистью косится на Гарри, который ловко орудует палочками и почти доел свою порцию. Стайлс, дожевывая очередной ролл, склоняется к её уху и тихо инструктирует, что делать, чтобы не показаться японцам варваром.  — Когда я впервые оказался здесь — году в 2012 или 2013, я попросил у официанта вилку. Мне её, конечно, принесли… — он фыркает, — но я чувствовал себя так, будто слез с пальмы. Лэйни толкает его в бок — она вовсе не считает, что выглядит так, будто только что превратилась из обезьяны в человека, — но на самом деле не обижается.  — Эй! Я вообще-то не слезла с дерева!  — И это очень печально, — Гарри показывает ей язык и уворачивается от очередного тычка. Лэйни абсурдно думает, что ей с ним удивительно легко, и, наверное, это и правда хороший знак. — Просто запомни, что японцы не любят, когда суши при них едят вилкой. Лучше плохо есть палочками, чем хорошо — приборами. Лэйни кажется странным этот закидон жителей Страны Восходящего Солнца, однако она послушно пытается научиться есть суши палочками, отчаянно в этом фейлит и мысленно обещает отомстить Стайлсу за пакостное хихиканье, которое он не может или не хочет сдерживать. Впрочем, в его случае это знак того, что Гарри расслаблен рядом с ней, и от этой мысли ей становится тепло и почему-то спокойно. У неё даже начинает получаться орудовать палочками, и она доедает свои роллы почти без потерь, если не считать одной штуки, развалившейся прямо в соуснице. Кучини — Лэйни не то чтобы вспомнила его имя, но Гарри, видя, как старательно она пытается не называть его друга по имени, шепотом подсказал ей, как его зовут, — замечает её проблему и, по-доброму улыбнувшись, перегибается через стол и на хорошем английском шепчет:  — Я бы окунал ролл в соус не полностью, а частично. Лэйни чувствует, что глупо краснеет. Она не впервые в суши-ресторанчике, конечно же, но английские не идут ни в какое сравнение с японскими, да и просить приборы там не зазорно. К счастью, в полутьме ресторанчика её порозовевших щек не очень-то видно, а вернувшийся, предположительно, из туалета Гарри отвлекает внимание Кучини на себя, спрашивает что-то о новом романе Харуки Мураками, ещё не переведенном на английский, и Кучини пожимает плечами — ещё не читал. Лэйни включается в разговор, и дальнейшее общение, продолжающееся уже и на улице, напоминает её диалог с Клэр о японской литературе, с той разницей, что все тут трезвые.  — Всё ещё не понимаю, чем тебе нравится Рю, — Гарри идёт чуть впереди, рядом с Кучини, и поэтому в итоге начинает шагать спиной вперед, лишь чудом не сталкиваясь с другими. Пожалуй, его спасает только отсутствие толп людей на небольшой улице. — Почему не Харуки?  — Харуки похож на ходячий цитатник, — Лэйни фотографирует Гарри шагающим вопреки любым правилам передвижения по улице, взглядывает на итоговый кадр и остается довольна. — Рю более жесткий, чем его однофамилец, но за гротеском и абсурдными ситуациями, в которых он ставит своих героев, он скрывает правду о реальности, что окружает каждого из нас.  — Например? — Гарри оборачивается вперед, и как раз вовремя, чтобы не впилиться спиной в столб.  — Например, иди, пожалуйста, нормально, — смеется Лэйни. Кучини и его жена с интересом прислушиваются к разговору, но не встревают. — Если ты разобьешь себе голову, Джефф разобьет меня. Стайлс хохочет в ответ, ничуть не испуганный перспективой разбиться.  — Я дам тебе почитать «Хиты эпохи Сёва», — обещает ему Лэйни. — Когда прочтешь, тогда и обсудим. Я не хочу давать тебе подсказок. Они бродят по улицам Токио, пока окончательно не темнеет, но город кажется ещё красивее, когда погружается в темноту. Ярко сияющий огнями и рекламой японских товаров, полный совершенно разных людей, от ничем не примечательных обычных японцев до представителей субкультур, о существовании которых Лэйни даже не подозревала. Многие из них с удовольствием позируют на камеру, и Гарри кладет Лэйни подбородок на плечо, рассматривая кадры, прячущиеся теперь на карте памяти её фотоаппарата — несколько девочек-«лолит», несколько странных молодых людей, одетых в духе любой японской рок-группы, и девочки в неоновых гольфах и десятке ярких пластмассовых украшений. Кучини с улыбкой поясняет, что эта субкультура называется «декора», и район Харадзюку — её Мекка. Потом супруги Номура всё же уезжают домой, предварительно пообещав появиться завтра на концерте, и Гарри с Лэйни остаются в хитросплетениях японских улиц вдвоем. На них никто не обращает внимания, даже когда Гарри отпускает Джорджа, клятвенно заверяя телохранителя, что не собирается убиваться посреди Токио. Никто не узнает Стайлса и когда они ворошат ассортимент в небольшой музыкальный магазин, чтобы набрать дисков; Гарри заказывает ещё и винил, правда, с доставкой в отель. И совершенно точно всем плевать на Гарри Стайлса в маленьком кинотеатре, куда они забредают около восьми вечера — просто потому, что хочется спрятаться на диванчиках последнего ряда и целоваться, будто им по пятнадцать лет. В зальчике уже идет какой-то фильм, и, устраиваясь под боком у Гарри, Лэйни с первых кадров узнает «Проклятье» — старый ужастик, от которого её одноклассники когда-то выстраивали кирпичные заводы, а, точнее, очередной его ремейк с американскими актерами и колоритом небольшого городка Соединенных Штатов. План «целоваться весь сеанс» летит ко всем чертям, потому что любителя мелодрам и романтических комедий неожиданно захватывает сюжет, а Лэйни, привычной к фильмам ужасов, куда интереснее наблюдать за ним, чем за знакомыми поворотами старой доброй истории о вечном проклятье. Ей нравится смотреть на лицо Гарри, когда на экране в очередной раз возникает ужасный в своей ярости призрак, и нравится видеть, как искренне он переживает за людей, которых никогда не существовало. И, да, ей нравится прижиматься щекой к его плечу, и нравится класть руку ему на колено, и нравится прятать нос в его волосах, и совсем не хочется возвращаться в отель. Впрочем, вернуться приходится — и приходится делать вид, что они ни разу не вместе вернулись, пока пробираются по пафосному холлу к лифтам. Они хохочут, вваливаясь в холл номера-люкс Гарри, такой просторный, что там можно было спокойно уложить ночевать ещё одного человека. Они смеются, когда Стайлс, закатывая глаза, изображает злобного призрака из фильма и пытается издавать жуткие звуки горлом. Но смешок застывает у Лэйни на губах, стоит Гарри склониться к ней, и его дыхание обжигает кожу. Он касается ладонью её щеки, разворачивая к себе её лицо; у неё жаром вспыхивает в груди, а сердце колотится, как безумное. Свободной рукой Гарри подтягивает её к себе. От его взгляда пересыхает во рту; Лэйни думает, что творит какие-то сумасшедшие вещи, но ей это нравится, а потом Стайлс целует её. Осторожно прихватывает нижнюю губу зубами, затем языком скользит по верхней губе, углубляет поцелуй, и Лэйни подается вперед, прижимаясь к нему всем телом, цепляясь за его футболку, запуская пальцы в волосы. Гарри одобрительно урчит, жадно ведёт ладонями вниз по её спине, к пояснице и ниже, привлекая к себе. Лэйни упускает момент, когда Гарри отлипает от её губ и прислоняется лбом к её лбу, тяжело дыша. В полутьме холла его глаза — невероятно тёмные, и он ласкает её взглядом так, что она вспыхивает, как щепка, подкинутая в костёр. Под её ладонью его сердце бьется так же быстро, как её собственное.  — Думаю, тебе стоит меня остановить… — произносит Гарри тихо, и голос у него низкий и хриплый. — Потому что я тебя хочу. Можешь дать мне по физиономии за это. Лэйни думает, что тоже хочет его, и ничего в этом зазорного вовсе нет, она просто хочет, и всё. Она остается, потому что ей не шестнадцать, и они не должны ждать подходящего момента. На самом деле любые правила — глупость и ограничения, которых, возможно, и быть не должно. Сейчас и есть подходящий момент. Любой момент — подходящий. Она встряхивает головой, отгоняя сомнения, и, чуть приподнявшись на цыпочки, сама целует Гарри. Лэйни кажется, она ощущает облегченный выдох прежде, чем он отвечает ей так, что у неё ведет голову, и подгибаются коленки. Его ладони скользят по её телу, оглаживая и лаская сквозь одежду. Лэйни запрокидывает голову, когда он прилипает поцелуем к её шее, чуть прикусывая нежную кожу, и тут же ведёт по месту укуса языком, прихватывает зубами ключицу. У неё в животе внутренности узлом заворачивает; она жмурится и стонет, ощущая, как Гарри забирается ладонями под её майку, задирает ткань всё выше и выше. К черту всё. Если они делали один шаг за один раз, то этот шаг — третий и именно такой, как нужно. Лэйни понятия не имеет, как они вообще очутились в постели — она помнит лишь поцелуи и жадные прикосновения, и горячий шепот ей на ухо: что-то очень пошлое и восхитительное. Что-то, что могло бы стать песней, от которой все поклонницы пищали, и, может быть, Гарри стоило бы включить диктофон, чтобы записать их, но телефон остался в его джинсах. Как и её телефон. Под её руками Стайлс — горячий и сильный; с крепкими мышцами под татуированной кожей. Лэйни касается губами его шеи и плеч, заставляя Гарри низко стонать. Ей всё кажется правильным, и, может, утром она себя за это назовёт дурой, но сейчас ей плевать. Боже, как же ей наплевать… Она охает, ощущая его в себе, потому что у неё давно никого не было, а Гарри чуть крупнее, чем она предполагала. Он замирает, позволяя привыкнуть; у него по виску стекает вниз капля пота, кудряшки прилипают ко лбу.  — Всё хорошо? — шепчет он. В ответ Лэйни убирает особенно надоедливую прядь волос, кончиками пальцев осторожно касается нежной кожи за ушной раковиной. Гарри ведёт головой за её лаской и мурлычет, когда она подается вперед и целует одну из птиц, татуированных у него под ключицами.  — Я не стеклянная и не девственница, — улыбается она в его шею. — Не бойся меня разбить.  — Боже… — хрипит он и всё же срывается. Скользит в ней, сначала плавно, потом — резче и глубже, перехватывает её ладони, сплетаясь с ней пальцами, целует. Лэйни вскрикивает, вздрагивая и впиваясь пальцами в его плечи, Гарри ловит её вскрик губами, а через несколько секунд стонет сам, запирая этот звук в поцелуе. Лэйни утыкается лицом в его шею, с трудом восстанавливая дыхание. Гарри осторожно гладит её по спине и жмурится, улыбаясь так довольно, будто ждал этого слишком долго. Она пихает его кулаком в плечо.  — Ты отвратительно довольный, — сообщает с притворным возмущением.  — А ты будто нет, — ухмыляется он в ответ, приподнимает её лицо за подбородок и поддевает кончик её носа своим. — Мы потеряли дохрена времени после Лос-Анджелеса. Лэйни качает головой: она не согласна. Ей кажется, что, если бы у них обоих не было времени подумать, у них ничего бы не сложилось и не сладилось. Эту мысль она Гарри не выражает. Он же понимает её жест по-своему. Подтягивает её ближе к себе, заставляя устроиться под боком, и шепчет:  — Я не сделаю тебе больно, я обещаю. Лэйни тоже постарается не делать ему больно. Она вспоминает, что сказал ей Джефф, и думает, что, наверное, это не пустые слова для человека, которому тоже много раз делали больно, и который делал больно другим. Никто не выходит из этой жизни чистеньким. Все кому-то разбивали сердце, у всех сердца были кем-то хоть раз, да разбиты. Лэйни Джонс боится боли, и долгое время она не была готова к отношениям, потому что не хотела снова собирать себя по частям, как побитую вазу. Но теперь ей хочется попробовать ещё раз — вместе с Гарри. Может быть, будет лучше? Им обоим. Нет, Лэйни вовсе не думает, что будет легко. Она крутила ситуацию и так, и эдак после того, как Гарри предложил ей встречаться: думала об этом всю австралийскую часть тура и все дни, которые команда провела на Филиппинах. Она думала об этом в Шанхае, прежде, чем согласилась выбраться со Стайлсом на свидание. Лэйни знает, что будет непросто: они работают вместе, и ей нужно сохранять объективность, и, вероятно, придется просить Джеффа тоже присутствовать на интервью, но это не беспокоит её так сильно, как беспокоит его статус селебрити и необходимость скрываться. Сохранить профессионализм в моменты, когда хочется не разговаривать с Гарри, а целовать его, она сумеет. А сможет ли прятаться от вездесущих папарацци и фанатов, которые то ли хотят, чтобы он всегда оставался одиноким, то ли хотят, чтобы он признался в своих давних отношениях с Луи Томлинсоном? Сможет ли выдержать, если они всё-таки обнаружат её существование? Гарри обещал ей, что их отношения останутся тайной, и она ему верит. Да, Лэйни всё ещё иногда думает о вездесущих «папсах» и боится, что всё рухнет под откос. Но ей хочется попытаться, и Гарри тоже этого хочется, а совместными усилиями люди могут свернуть горы, если захотят, и… Лэйни просто приподнимается легко касается губами подбородка Гарри; чуть отросшая щетина колется, и она фыркает.  — Да ты волшебник, Гарри!  — Палочка сама выбирает, как ты помнишь, — подхватывает Гарри, словивший её намек, и ржет, будто придумал самую лучшую шутку на свете. Он бы, наверное, развел руками, если бы мог сделать это эффектно. Склоняет голову: — Ты точно в порядке? Лэйни кивает. Она знает, что нужно просто привыкнуть.  — Тогда иди сюда, — ухмыляется Гарри; подминает Лэйни под себя, и она вскрикивает от неожиданности. Хохочет, но давится собственным смехом, когда Стайлс прилипает губами к её шее; стонет, запуская пальцы в его волосы. Судорожно хватает ртом воздух, ощущая, как он ведёт свободной ладонью по внутренней стороне её бедра. — Я с тобой ещё не закончил… Под утро Лэйни снится Кэндис, но этот сон — другой, и в нём на руках Кэндис нет кровавых ран, а есть лишь едва заметные шрамы. Она улыбается, и Лэйни просыпается со слезами, комком вставшими в горле. Гарри сопит, обнимая её со спины и уткнувшись носом в её волосы, и почему-то ей думается, что Кэндис одобряет происходящее. Лэйни никогда не думала, что одобрение погибшей подруги ей было так важно, пока она его не получает. И ей кажется, что кошмаров больше не будет. Она идёт по верной дороге.