Change my mind

Гарри смотрит в экран телефона и ждёт сообщения, пока в голове смутно толкутся мысли, сомнения и концепции. Он Гарри Стайлс, звездовая звезда и гордость лейбла, да? У него очередной тур — прекрасный, надо признать, — и у него новая девушка — умная, забавная, отлично представляющая, что он из себя представляет. Всё хорошо, да? Значит, пора выползать из своей раковины, теперь уже точно пора. Концерт в Токио был… восторг. Гарри захлёстывает чужими эмоциями, полощет в них и заряжает чем-то, почти отправляет в полёт. Японцы отличаются от европейцев и американцев, как Марс от Земли, но что-то остаётся неизменным на всех континентах: желание людей прочувствовать музыку, пропустить через себя и выплеснуть свой восторг. Ну или негатив, но по этой части Гарри везёт. Да и кто потащится на концерт исполнителя, который тебе не нравится? Музыка восхитительно универсальна и многогранна. Каждый найдёт что-то для себя, чтобы утешиться, вдохновиться или встретить новые мысли. И каждый найдёт того, кто разделит с ним это восприятие музыки — даже если они живут в разных часовых поясах, говорят на разных языках и не сойдутся больше ни в чём, на мгновение их сердца будут похожи. Это ли не магия? Телефон вибрирует и засвечивает прямо в глаза. Гарри открывает сообщение. От: Найл Давай рассказывай, что там у тебя нового и даже не думай увиливать. Я не репортёр, могу и стукнуть! Гарри тихо смеётся. Он не то чтобы скучает по неназываемому бойз-бэнду, но он скучает по общению с ребятами. Правда, писать, например, Лиаму не хочется, не после его слов о том, что он, видите ли, боялся бы оставить своего сына с Гарри, а то ведь научит платья носить. Гарри не припоминает за собой любви к платьям, зато мрачно думает, может, Шерил бросила мужа потому, что он немного дебиловат? Нет, Гарри относится к Лиаму с добротой, пониманием и вообще предполагает, что у того были причины такое ляпнуть, но, кажется, в их группе умным был не тот, кто назначил себя «папочкой». Нет, Гарри не злится на Лиама, просто гадает, когда они настолько далеко отошли друг от друга, что такие слова вообще оказались возможными. Ему думается, если бы они всё ещё работали вместе, Лиам сказал бы это ему в лицо, а не посторонним, кто-то из парней в тему пошутил бы, и всё вообще прошло бы мирно и очень… вежливо, а не вот так. Ему думается, если бы они ещё работали вместе, Гарри был бы чем-то другим. Не хуже и не лучше, просто не таким, как сейчас, когда он, кажется, нашёл себя настоящего. Того, каким всегда хотел быть и кем себя чувствовал, в общем-то. Экран угрожает погаснуть, и Гарри, наконец, собирается с мыслями и отбивает текст о новых азиатских впечатлениях, вставляет пару шуток и интересуется, как живёт Хоран. Вдогонку пишет, что видел его последнее явление на Saturday Night Live и заценил розовый костюм. И песню, разумеется! Найл правда звучит отлично, и, кажется, ему нравится то, что он делает. Гарри думает, это самое важное. Стайлс не уверен, что расскажет о Лэйни, потому что не имеет привычки распространяться о своих отношениях, и потому, что это будет некрасиво и глупо — они ведь договорились, что их отношения остаются закрытыми до тех по крайней мере пор, пока они работают вместе. Ему меньше всего нужно, чтобы кто-то где-то обсуждал этот неуставный роман и портил реноме Лэйни. Пока о том, что они вместе, знает только Джефф. Может он видел Лэйни выходящей из номера Гарри, а может просто кое-что понимал по жизни, но Эйзофф с серьёзным видом потребовал от Гарри сказать, что он знает, что делает. Гарри, разумеется, знает что, делает, а Джефф на кой-то чёрт сказал помнить о тонких стенах и не отсвечивать звуком тоже. И так изящно отчалил по своим делам, оставляя Гарри обтекать. То есть, они Эйзоффу спать не давали? Или он просто придуряется? Гарри уверен, что даже в японских отелях нормальные толстые стены, но это, кажется, не очень точно. Дверь гостиничного номера открывается, и внутрь тихонько проскальзывает Лэйни, устраивается рядом на диванчике. Гарри улыбается, обнимая её за плечи. После концерта он отмылся и переоделся, теперь можно трогать свою девушку. Не слишком, правда, нагло: он оставляет Лэйни личное пространство, как и она оставляет пространство ему. И это не холодность и не насторожённость, просто необходимое понимание удобства и необходимости друг к другу привыкнуть. — Устал? — Оно того стоило, каждый раз стоит, — хмыкает Гарри. — А ты? Скажи мне, что всё ещё считаешь идею поехать со мной в тур хорошей. — Не жалуюсь. — Вот и всего-то? Лэйни улыбается, и Гарри делает вид оскорблённой надежды. Он думает, что привыкает к манере Лэйни его подкалывать и ни за что на свете не хвалить. Ему кажется, за неё всё гораздо лучше скажут поступки, её рука на его колене, фотографии, на которых Гарри выглядит более собой, чем на многих других. Всё она про него понимает, и ему думается, если бы она им была недовольна, он бы знал. Лэйни Джонс с самого первого дня их знакомства не скрывала своих мыслей. Максимум — облекала в приемлемую вежливую форму, но смысла слов не меняла. Когда-то — не так и давно, если смотреть по календарю, — Лэйни Джонс считала, что Гарри Стайлс скудоумный любитель гламура, способный только бренчать на гитаре и петь, да иногда высказываться по важным темам так, как от него того ждут. Теперь, он надеется, она знает, что он не такой. Ну, он так же надеется, что он не такой, а немного посложнее. Телефон снова вибрирует, и Гарри скашивает глаза. — Извини, я отвечу, это Найл. Гарри набирает сообщение о том, что дальше у него Россия — наконец-то он посмотрит на Москву и надеется, что его не растопчут. В других же странах такого не было пока что, так что надежда есть. — Ты с ними всеми общаешься? — Осторожно спрашивает Лэйни. Гарри понимает, откуда берётся её осторожность, и благодарен за это. Но он, вроде как, сам начал, да и Лэйни он доверяет достаточно, чтобы отвечать на сложные вопросы. А этот вопрос не из разряда действительно сложных, скорее уж задумчивых. — Не слишком равномерно, — признаётся Гарри. Настолько, что некоторые новости он узнаёт из интернета. Например, мнение о нём Лиама, да. Гарри думает, если бы он больше общался с Лиамом, он бы такое сказал? И сказал бы ему в лицо или так же, на весь мир, но только не тому, о ком речь? В любом случае, у него есть ещё два собеседника, кроме Пейна. Он поздравил Томлинсона с альбомом, а через какое-то время узнал, что тот расстался со своей Элеонор — из соцсетей, в общем-то. И долгое время думал, написать ли что-нибудь или не сыпать соль на рану. Он, во всяком случае, не сомневался, что это рана — он, в конце концов, хорошо знает Луи. Гарри ему всё же написал с нейтральными вопросами, они поболтали и даже обсудили животрепещущую тему — Гарри спросил, как Луи после разрыва, а Луи сказал, что жив и что хотя дело грустное, выбор был осознанным. А ещё через какое-то время оказалось, что у этого типа снова кто-то есть: Луи прислал дурашливое поздравление с началом тура, ухитрился шуткануть, что, мол, Гарри предстоит целый тур песен о любимом муже, а муж ему опять изменяет, вот печаль. И имел наглость советовать найти нового мужа, а лучше жену, и вообще освободить Луи от обязательств, а поклонниц — от веры в Ларри. Гарри послал его, но сильно сомневался, что это впечатлило властелина среднего пальца. Он даже толком не сказал, с кем ему изменяет, только назвал её другом. Плохо ли, что такое вообще случается с теми, кто был так близок? Они, Боже, вместе жили, делили один автобус. Они четверо столько времени проводили вместе, что знали практически всё друг о друге. Не только потому, что не могли ничего скрыть, а потому, что не боялись и не стеснялись делиться. И вот между ними медленно растёт расстояние — не катастрофа, просто их пути разошлись и, возможно, больше никогда не сольются. Плохо ли? Не столько плохо, сколько горько. Гарри скучает по той дружбе, по тому, кем был он сам, и кем были Луи, Найл и Лиам. Теперь они все другие, и дружба у них была бы другой. Да только связь-то между ними есть, они слишком многое прошли вместе: группа, испытание славой, постоянными переездами и работой на ходу. Истерики фанаток и их вера в пейринги, рождённые просто человеческой близостью, чего стоят. — Может, стоило бы говорить с ними чаще, но не всегда получается, — говорит Гарри. — В этом точно есть и моя вина, я занят своей работой. Лэйни откидывается головой на спинку дивана, прикрывает глаза и улыбается краешками губ. — А они заняты своей работой, так? Даже забавно, насколько разную музыку вы все делаете. — Ну хоть в чём-то направление у нас одно, мы все делаем музыку. Скажи, что моя лучше всех. Гарри тоже улыбается, рассматривает Лэйни. Под жёлтым светом гостиничного номера её кожа чуть бледнее, и чуть заметнее веснушки. Она фыркает, возмущённая его вопросом, но ничего не опровергает. Возможно, ему нужно привыкнуть к тому, что отсутствие опровержения с её стороны это согласие в чём-то, о чём говорить не хочется. Кажется, мисс Джонс стесняется проявлять свои чувства, хваля кого-нибудь. Зато она не стесняется ответить на поцелуй Гарри и остаться в его номере. Москва начинается огромным аэропортом с понятной аббревиатурой SVO и хитрым названием Шереметьево. Эйзоффу русский не даётся, но он всё пытался переделать это Шереметьево в Shitty-Mathew, чисто из вредности. Эрна была в восторге от такой находчивости и присоединилась к игре: так появились Scary-Mathew и Scar-face-wow. У аэропорта что-то многовато терминалов и куча выходов, включая супер-пупер-скрытые-отходы для очень важных персон, одним из которых они и пользуются, следуя за своим сопровождающим от московских организаторов. Москва от самого аэропорта и до города (оказалось, аэропорт это вообще не Москва) распахивает перед ними вязь дорог, сплетающихся, поднимающихся и опускающихся, бесконечных, загруженных, едва двигающихся, но выводящих плотную вязь, уволакивающую Гарри дальше и дальше. Он обнаруживает себя в роскошном отеле в самом центре сердца России, почти с удивлением оглядывается по сторонам. Он не уверен в том, чего именно ждал — полной противоположности всему, к чему привык, или чего-то европейского, но Москва, кажется, ни то, ни другое. Из окон отеля — возможно, более люксового, чем самый люкс в некоторых весьма престижных отелях Лондона, — открывается вид на город и реку, где за одной из излучин ввинчиваются в небо стеклянные высотки. И вид Гарри нравится: эклектичный, самобытный и вдохновляющий. Много простора, много движения, много энергии. Всего много. У Гарри есть время до интервью на русском телевидении, и их сопровождающий — Андрей, с готовностью представившийся Эндрю, высокий юноша в костюме, — устраивает экскурсию по самым важным местам. Красная площадь, соседний парк с названием, причинившим Джеффу физическую боль, центральные улицы. Лэйни то и дело отставала, делая фото, и всегда успевала их догнать, потому что Гарри, шифровавшегося в очках и кепке стабильно узнавали. Русские оказались улыбчивыми, а всё вокруг — огромным, разномастным, но таким естественным, таким… русским, наверное. Гарри точно не знает, но ему кажется, он понимает, что имел в виду Томлинсон, когда писал «ты охуеешь, но тебе понравится». Гарри написал ему утром перед вылетом, получил порцию саркастических советиков и порцию чего-то реального, включая адрес хорошего ресторанчика, куда Эндрю должен отвести их после интервью. Во всяком случае, он позвонит и выяснит, возможно ли это. На интервью они приезжают заранее — знакомятся с ведущим и разбираются с аппаратурой. Гарри как-то привычнее интервью на английском, но выбор у него не то чтобы есть. Он в некотором смысле чувствует себя обязанным, не Ивану, а тем, кто это интервью ждёт, как ждал его приезда в Россию. И хотя Гарри не первый из группы, кто до них доехал, его подрезали на повороте, он всё же первый Гарри Стайлс. Лэйни с деловым видом делает пару снимков Гарри, тупящего над наушниками, пока он слушает переводчика, а потом улыбается, перехватывая его взгляд, и сматывается в зал. Гарри благодарен за то, что она согласилась пойти с ним. Её присутствие в зале сделает зал чуть более знакомым, и… И она его девушка, и ему приятно, что она вроде как поддерживает то, что он делает. Даже если не хвалит его и даже если скажет, что это всё из-за работы. Они оба знают, что сюда она могла не ехать. Гарри, стоя за кулисами, вслушивается в многословное представление: места в чартах, золотые сертификации солд-ауты… Гарри выходит, наконец, и, Боже, его впервые обмывает аплодисментами русских фанатов. И, кажется, они рады ему даже больше, чем он того заслуживает. Он улыбается, поднимает руку, слышит убойный визг в ответ. Перехватывает ошалелый взгляд Лэйни и хмыкает, отворачивается, пожимая руку Ивана, устраивается на диване. — Как ты готовился к визиту в Россию? — спрашивает его мистер Ургант после приветствий. Гарри слушает перевод и параллельно смешки зала. — Читал что-нибудь в интернете? Вроде инструкции, как отбиться от медведя с балалайкой? — Ну… Мне сказали не показывать страх, иначе вы его почуете, — Стайлс почти ощущает, как Джефф закатывает глаза и явно догадывается, кто ему это сказал, но зал взрывается радостным улюлюканьем, и, кажется, шутка прозвучала как шутка. — Между прочим, я ещё не встретил ни одного медведя. — Дело в том, что у них сезонный съезд партии в Сочи, — поясняет Иван, и зал снова смеётся. Гарри чуть запаздывает, потому что ему нужен перевод, но потом улыбается. — Кстати, ты умеешь играть на балалайке? Это гитара, только русская. Очень популярна у медведей. — Вряд ли получится с ними конкурировать. Иван задаёт вопросы об альбоме, о музыке, которую Гарри любит слушать — Fleetwood Mac, почему бы и нет? — спрашивает, какие впечатления у Гарри сложились о России. Гарри задумывается, потому что впечатлений пока не много, но кое-какие есть. Ну и нельзя игнорировать такой вопрос. — Честно говоря, не думаю, что смогу сравнить Россию с какой-то другой страной. Вы большая страна, — Иван смеётся и разводит руками. — И, кажется, вы просто чрезвычайно щедрые. Серьёзно, я гулял сегодня по центру, у вас всё такое широкое, красивое просто ради красоты, а не функциональности, и всего так много. Говорят, русские закрытые, но сегодня я видел кучу эмоций, и мне кажется, это здорово, что люди ходят и искренне улыбаются, когда видят что-то, что им нравится. — Тебя, например? — подтрунивает Иван. Растроганные фанатки… пищат? Впечатляющий звук. Гарри кидает взгляд на Лэйни, её совсем впечатляет, кажется, она уже пожалела, что оказалась в зале. Гарри, наконец, предлагают спеть с местной группой, и это шквал восторга от зрителей; ещё больший случается только в конце Watermelon Sugar, когда Гарри откланивается, и Иван, тщетно пытаясь перекричать толпу, ещё раз называет его имя. Стайлс возвращается за кулисы, и туда же проскальзывает Лэйни: удивлённая, слегка оглушённая и, кажется, изрядно позабавленная. — На концерте мне точно понадобятся беруши, — фыркает она. За кулисами внезапно обнаруживается крайне благодушный Джефф, класть хотевший на своего подопечного. Он болтает с Фридой Густавссон, шведской моделью и актрисой, приехавшей представлять свой фильм у Урганта. Джефф что-то говорит, а Фрида смеётся, откидывает волосы с плеча и что-то отвечает, отпивая свой кофе. Потом видит Гарри, кивает ему и продолжает трепаться с Джеффом. То ли ей всё равно, как прошло интервью и чего ждать, то ли думает, что Гарри занят Лэйни. Стайлс считает, что это резонный повод заняться Лэйни. — А как вам Россия, мисс Джонс? — Кажется, я не хочу встретить медведей, — улыбается она. — Но я бы посмотрела, как ты управляешься с русской гитарой. — Гарри Стайлс и медвежий оркестр, это будет бомба. Лэйни прыскает в кулак, и Гарри тоже тихонько смеётся. Фриду приглашают в зал, а за ними приходит Эндрю. Гарри наблюдает, как Джефф наблюдает удаляющуюся спину Фриды, и что-то у него в мозгу шевелится. Ну, если его друг наконец-то хорошо провёл время, все в выигрыше, нет? Вечер завершается в баре River Side, настолько непритязательном с виду, что, кажется, Эндрю не понял, зачем сюда тащиться. Оказалось, за расслабленной атмосферой, потёртыми диванами, обалденным меню и анонимностью. Никто ни на кого не пялится, и уж точно никто не ожидает найти тут Гарри Стайлса. Они весело ужинают с подтянувшимся Адамом, пока Джефф что-то увлечённо строчит в телефоне с довольной физиономией. Неужели графики какие-нибудь проверяет? С него станется. А на следующий день у Гарри концерт, и это… Русские щедрые люди: начиная от тех фанатов, кто ждал его возле студии после интервью с подарками и словами поддержки, и кончая всеми, кто пришёл на концерт. Когда они зажигают фонарики, Гарри медленно оборачивается вокруг своей оси, не переставая играть, и в какой-то момент ему кажется, что воздух останавливается поперёк горла. Это не первый его большой концерт, но ему кажется, этот какой-то другой по эмоциям — русские щедро делятся энергией, и Гарри почти захлёбывается, пока не обретает второе дыхание на Adore you. Кажется… кажется, именно в этой стране люди способны просто отдавать свои чувства, просто обожать кого-то и ничего не требовать взамен. С чего бы он это взял, интересно? Да только Гарри именно так думается и хочется любить их всех в ответ. — Москва, я обожаю вас! Всех и каждого, правда, вы потрясающие! — говорит он напоследок. — Берегите себя и относитесь друг к другу с добротой! Ещё увидимся! Гарри снимает с себя концертный костюм, липнущий к телу, и чувствует себя до одури счастливым. И ему необходимо найти Лэйни и сжать в объятиях, будто так можно поделиться всем, что его переполняет. Но хрена с два, придётся потерпеть. — Кажется, тебе понравилось, — улыбается Лэйни по дороге в отель, пока просматривает фотографии. — Это было классно. — Это было классно, — выдыхает Гарри в ответ. Ему думается, Москва огромная и очень разная, и, наверное, стоило бы задержаться, побыть туристом. Ему внезапно действительно понравилось и захотелось узнать больше. Москва напомнила Токио тем, что сочетает в себе всё и сразу, но у Москвы получается какой-то совсем другой результат. Гарри хотел бы разгадать эту загадку, но, кажется, не время. На борту самолёта, летящего в Швецию, Гарри и Лэйни оказываются рядом в бизнес-классе. Джефф сел спереди, а через проход опустилась та самая Фрида Густавссон, летящая, оказывается, домой. И даже обрадовалась Эйзоффу. Гарри, наверное, понял, что там у Джеффа было такое в телефоне. Он невольно выгибает бровь, наблюдая, как Фрида свободно разворачивается, выставляя длинные ноги в проход, и делится впечатлениями о прогулке по Москве. Мисс Густавссон ухитрилась заблудиться и добиралась до отеля с помощью каких-то уличных музыкантов, которые заодно устроили ей экскурсию. — Клянусь, я вижу сердечки в его глазах, когда он на неё смотрит, — шепчет Гарри Лэйни. — Сердечки? У Джеффа? — Лэйни хмыкает и театрально меряет ему температуру. — Думаешь? Они тихонько хихикают, как подростки, и под подозрительным взглядом обернувшегося Джеффа хихикают ещё активнее. — Вы надо мной смеётесь? — предполагает Фрида, очевидно пропустившая разговор. — Тебе просто повезло, что все медведи в Сочи, — улыбается Гарри. Фрида растеряно хлопает глазами, потом, видимо, вспоминает шутки Ивана и смеётся. Лэйни откидывается на кресле, и Гарри присоединятся к ней. Пока они не взлетели, на всякий случай гуглит Фриду: она почти его ровесница, известна, всеми любима и недавно разведена. Лэйни подпихивает Гарри в бок. — Уверена, они сами разберутся. — Я ничего такого не планировал. На самом деле, он планировал отпустить пару шуток о безутешной Белле Хадид, которой не достанется Джефф, но, кажется, Эйзофф уже и без Гарри на коне. Он взял у мадам номер телефона или ещё какой контакт и, очевидно, вполне её обаял. Не так, чтобы Гарри разбирался. Ему просто хотелось бы, чтобы у Джеффа всё нормально было в кои веки. Когда самолёт взлетает, Гарри берёт Лэйни за руку, поглаживает ладонь большим пальцем. Им лететь несколько часов, и почему бы не провести их со своей девушкой как почти-свидание? Имеет право. Никто же не видит.