***
В его майке, растянутой по швам на раскачанном взрослом теле, шортах, не дошедших до колен, Гриммджо напоминал взрослую Нелл в остатках её детского балахона. Задержав дыхание, Ичиго осторожно наступил одной ногой на плотный пресс. — Я тебе болотная кочка, что ли, чего пробуешь. Давай вторую ставь. Почему-то и вправду было ощущение, что он сейчас уйдёт под землю. Или просто Ичиго отчаянно хотелось сейчас сквозь неё провалиться. — Нормально, — тут же вынес вердикт Гриммджо, и он с облегчением ступил обратно на пол. Гриммджо рывком встал, одернул футболку. — Весу-то в тебе, оказывается, — вроде и жрёшь, как слон. Духовное-то я еле таскал. — Ичиго непонимающе нахмурился. — Помнишь, тебя Ичимару вырубил? Ты почти сутки в бессознанке провалялся. Как принцесса, блядь, обморочная. Мысль о себе в качестве ноши смутила окончательно. — Если понадобится, я смогу унести тебя с поля боя, — тихо сказал Ичиго. Тон был серьёзный, и Гриммджо, увидев его лицо, примолк. Но во внимательном ответном взгляде вскоре снова вспыхнули наглые искры. — Докажи. — Что? — Гигай делается под духовное давление, иначе его просто порвёт. Здесь больше центнера. Ты ведь даже от земли оторвать его не сможешь. — Как скажешь. Ичиго приблизился к Гриммджо, и, постояв в нерешительности, обхватив руками поперёк туловища. Это была дурацкая пародия на объятие, и его повело от неудобства, смущения и ещё бог знает чего — но он сосредоточился на действии. Уже делал так — нужно просто перевести часть духовной силы в физическую и... — Ты...сейчас... — Гриммджо ржал и задыхаться одновременно; Ичиго тужился, но рук не расцеплял, — сломаешь... в этом теле... рёб... — Ичиго! Я дома! О... оу... я, кажется, помешал... — Отец?! Какого хера! Залившись краской, Ичиго разжал руки. Гриммджо неожиданно бесшумно приземлился на пол, давясь от смеха. Дверь резко захлопнулась. Но Ичиго понимал: это только начало. Лавина стыда стремительно набирала обороты. — Мама, наш мальчик, кажется, стал совсем большой, — от дурацкого сюсюкального тона из-за двери у Ичиго всё свело от отвращения. — Как быстро летит время! Кажется, ещё вчера... — Что ты себе навыдумывал, старый извращенец?! Ты напугал меня! Ты же должен быть на дежур... — Ичиго враз посерьёзнел. — Что-то случилось? — Из-за двери что-то пробубнили. — Да зайди ты уже наконец! Запоздало пришло осознание, что его гость мог смутить отца ещё и тем, что был в одежде сына. Но Урахара, доведенный придирками Гриммджо к гигаю — то эстигмы оставь, то шрам куда делся — лишь развёл руками, хотя Улькиорре до того вещи дал. И выпихнул Гриммджо в гигае к ожидавшему Ичиго в чем мать родила. — Ты ведь наверняка думал, как смог я чаще бывать дома после того, как ты отлучился, чтобы девочки не оставались одни? — Ишшин заговорщически подмигнул сыну, а Ичиго устыдился. — Угадай, кто решил забыть старые обиды и объединить бизнес? — Да ладно, — потрясённо произнёс Ичиго. — После случая с сыном в Уэко Мундо... Нет-нет, он вас не винит. Только себя. И я его понимаю, — отец снова включил придурка. — Поэтому я решил уделять своим деточкам больше внимания! Пойду скорей их обниму! — Чего?! Они уже в постели, идиот! Нельзя вот так просто вламываться в спальни к своим детям!! ... Отец ещё какое-то время звучал в дому — то мотивом насвистываемой песенки, то грохотом задетой мебели. Комнату до сих пор сотрясали приглушённые смешки. Ичиго обессиленно опустился на пол. Двух кретинов на его голову было явно лишку. — Хватит ржать. — Да старик у тебя. — Что? — Мужик, — уважение было чем-то редким в голосе Гриммджо. Поневоле загордишься. — Мощный. И настолько уверенный. Шутом прикидывается, чтоб по вам, соплякам своим, мощью не ебашить. На Старрка в чем-то похож. — Да знаю я, — улыбнулся Ичиго. Но быстро успокоиться не вышло. И дело было не в стыде перед отцом. Восстановить сбитое дыхание никак не удавалось — и дело, признался себе Ичиго, было вовсе не в физическом усилили. Просто... Просто возвращенная Гриммджо — хоть временно, ложно — живость встряхнула всё, словно стеклышки в калейдоскопе. То, что раньше было силуэтом, контуром, определяющим общий облик, теперь обрело объем и цвет. Это как стереть пыль с вековой картины. В духовном мире, где они оба были сгустками энергии, все было понятно. От Шестого Эспады исходила мощь, опасность — и какое-то странное родство. Но, когда эти свойства обрели плоть... Ичиго не мог найти этому имени. Он просто смотрел сейчас на Гриммджо словно другими глазами.«Твой... спутник». Ичиго хотел бы назвать это иначе. Он хотел бы сказать: мой друг. Но слово никогда не будет уместно.
— У вас есть завтрашний день, — вдруг сказал арранкар. Ичиго завис. — Если вот так вы себя чувствуете постоянно, то я вообще поражаюсь, как ты на бое-то концентрируешься. Да ещё в твоём-то возрасте. — Ты о чем? — Голод. Нет, я не том, что ты хочешь поглотить чью-то душу. Но даже на меня ты сейчас пялишься так, будто хочешь сожрать. — Я... — Мне это тело... тоже туманит башку, — Гриммджо окинул Ичиго странным взглядом — и отвернулся. — Но, как бы то ни было, оно иллюзия. Ничего человеческого, — Ичиго вздрогнул: так похолодел вдруг тон, — в нас не осталось. — Я тебя не понимаю, Гриммджо. — Послезавтра ночью ждать вылазки. Черт его знает, как все пройдёт. Так что включи наконец голову, — Гриммджо деланно усмехнулся, но глаза оставались серьёзными, даже грустными, — и проведи это время с пользой.***
— Атака будет завтра ночью. Орихиме едва не свалилась с подоконника. Ее гость словно сошёл с экрана хоррора, как в фильме «Звонок». Мокрые скрутки чёрных волос почти закрыли лицо, но глаза блестели даже сквозь эту завесу. Голый торс с торчащими рёбрами и впалым животом белел в свете луны, и на нем отчетливо поступали багровые косые полосы порезов; кое-где кровь присохла, где-то ещё сочилась. — Я хотел проверить сенсорные особенности этого тела, — Улькиорры поймал её взгляд, и, кажется, усмехнулся. — Не волнуйся, такие ранки не опасны для здоровья. — Зачем... так? — выдавила Орихиме. И внутренне порадовалась, что здесь из них шитьем занимался лишь Исида. Неизвестно, как она отреагировала бы при виде игольной подушки из плоти и крови. — Меня волнует осязание. Болевой порог. Рецепторы, связанные с удовольствием, возможно, тоже имело бы смысл задействовать — учёный сказал, посетители тех мест могут на это надавить. Но ты слишком стыдлива. Непристойные мысли вслух в её адрес Орихиме уже пропустила мимо ушей — это же Улькиорра. Ты слишком стыдлива. Значит, приведя в дом кого-то, выглядящего как мужчина, она хотя бы не сделала ничего, что могло бы показаться вызывающим. — Подожди! З...завтра? — спохватилась она. — Но Урахара-сан же сказал... — Потому что ученый-шинигами думает головой. — В тоне отчетливо слышались пренебрежение. — А Куросаки Ичиго её в бою использует чаще, чем по назначению. Это не ваша битва. — Зачем тогда вообще было говорить нам о ней? И так подробно? — Он временно исполняет обязанности маленькой шинигами. Если бы здесь не было никого, на рейд прислали бы кого-то из Общества душ. По своим соображениям учёный этого не хочет. Да и скрыть от Куросаки вылазку, будь он не в живом теле, было бы сложно. Он должен был быть здесь — и одновременно быть как можно дальше от происходящего. Орихиме плотнее обхватила руками колени. К манере Улькиорры говорить загадками с какими-то почти драматическими паузами она привыкла. Поэтому просто ждала. — Ты, наверное, думаешь, что делать, как помочь. Я сказал тебе, потому что ты и так почувствовала бы. Моя связь с тобой ослабит меня. Её нужно заблокировать. — Он жестом пересёк её попытку заговорить. — Всё, что тебе нужно — быть как можно дальше. Телом и мыслями. И мысли Куросаки Ичиго, — плечи дернулись; Орихиме знала жест: уступка, смирение. — Ты должна занять их на это время. Целиком. Она молчала. «Занять мысли Ичиго!» Как объяснить пустому, что если бы только знала, как... что ничего более желанного для неё... Он повернул к ней бедное, в свете луны почти восковое, лицо. Медленно приблизился вплотную к раме. Меж ними было не больше метра. Только сейчас она заметила, что он все ещё сжимает предмет, которым наносил себе порезы. — Не недооценивай свою силу. Подушечки пальцев — так странно было чувствовать от его касаний тепло — невесомо очертили её скулу. — Я режу себя и стою под холодной водой ещё и поэтому. В духовном мире ты была любопытна. Там осязание не имело такой власти. Но здесь все обострено. — Он отвернулся и с горечью признал: — И я едва сдерживаюсь. Орихиме соскочила с подоконника — скорее от волнения. В голове загудел, раскачиваясь, колокол. Она привыкла к его цинизму и знала, чем крыть. Но не к откровениям о своих чувствах. — Нет, дело не в том, как выглядит твоё тело, — Улькиорра покачал головой — и, Господи, как хорошо, что не видел её смущения! — но, кажется, я понял, о чем ты говорила, защищая его границы. Оно вместе с твоей душой — так действуют. Такое соединение качеств. Оно как яд для моего рассудка. Он протянул свободную руку к ней. — Подойди ко мне, Орихиме. Словно загипнотизированная, она сделала эти несколько шагов. — Как ни заманчива возможность ощущать себя живым — наша суть останется неизменной. Вот на что она похожа. Наши касания всегда — только холод и обещание смерти. Лезвие кухонного ножа прижалось к её щеке почти нежно. — Боишься меня? Человеческие зрачки зелёных глаз вытянулись в полосы. Но в лунном свете живет много иллюзий. — Нет, — уверенно сказала Орихиме — и улыбнулась. — Не боюсь.