***
Облегчение было недолгим. Тишина на холме — давящая, как сгустки чужой силы перед атакой — Гриммджо совсем не нравилась. Как и вид Ннойторы, в котором теперь отчетливо угадывалась старательно деланная небрежность. — Договаривай. У тебя на роже написано. Джируга несколько раз, как тупая рыба, открыл и закрыл рот, затем, скривившись, выплюнул: — Тиа сломала ей маску. — И ты ломал. И чё? — Ты не понял. Голос Ннойторы стал убийственно тих. Ветер трепал чёрные патлы опущенной головы, — романтический герой, блядь, страдалец. Гриммджо не верил своим глазам. ... Куросаки как-то ляпнул, что боится, что живёт в иллюзии. Что на самом деле они с рыжей тоже умерли. И то, что собралось вновь из праха — уже не они. Сейчас Гриммджо почти понимал. Одержимая битвой Нелл. Поддерживающий её противоречивые метания Ннойтора, из-за этого сейчас больше напоминающий своего мертвого фрасьона. Шиффер, пустой из пустых, возымевший настоящие человеческие чувства аж до заращения дыры. Халлибел, способная нанести удар насмерть зарвавшейся подданой. — Айзен запечатал её силу, — подтвердил его мысли Ннойтора. — Я — лишил части. Халлибел же вынесла всё. Полностью. — Не может быть... в смысле... Зачем? Тиа не... — Что «Тиа не»?! Блядь, Джагерджак... нет, серьёзно, — тебе так важно думать, что ебешь святую? Иначе не в кайф?! — Харя бывшего Пятого растянулась наконец в знакомый оскал. Гриммджо скрипнул зубами. — Но Халлибел, если ты забыл, не просто Эспада — она правитель пустых!.. И для неё очень важен порядок. С чего ей жалеть спятившую вдруг Нелл? А та теперь уже не остановится!.. — Теперь? Видимо, заметив жест, неуловимо похожий на боевую стойку, Ннойтора поспешил закончить мысль. — Ей... пришлось долбоебов своих поглотить. Те сами вызвались. Понятно, что хуйня, так-то...вроде. Но то для нас. А она... Гриммджо нахмурился. Хуйня? Для кого — для Заэля? Ну, может, и для Ннойторы, Менос знает, что там в его дырявой башке. Может, и хорошо, что Тесла не дожил до чего-то подобного в исполнении обожаемого хозяина. «Пришлось поглотить фракцию. Сами вызвались.» Уж кто-то, а Гриммджо-то как раз понимал. И правда, уж Нелл-то с её чувствительностью... — Никогда ей Халлибел не мешала, — Джируга вдруг словно очнулся: голос стал торопливый, дрожащий, словно его прорвало. — Да никто не мешал. С хера она вдруг... — А я тебе скажу, с хера. Теперь уже Гриммджо говорил еле слышно. Ннойтора же сжался, как змея перед броском. — Женщины. ... Гриммджо словно ненадолго провалился; какая Нелл? Только солнце и привкус соли. — Как они всегда усложняют. Даже пустые. — Гнев возвращал в реальность, очерчивая размытые контуры, отрезвлял. Он метнул в Ннойтору озлобленный взгляд. — Но те мужчины-пустые, что ведут себя им под стать, куда омерзительнее. — Что ты несёшь? — Джируга уже и шипел, как змея. Пресмыкающееся. Насекомое. Ни черта они не изменились. Это просто мир вокруг встал с ног на голову — и оттого им, статичным, так страшно. Им всем. — Тиа лишь повод, — отрезал Гриммджо. — Она злость на тебя переводит на неё. «Вот верну свое место — и все будет как прежде». Так ведь она думает? Скажи? Ты ведь знаешь, так? — Ннойтора сверкнул глазами, дернувшись, как от пощечины, и Гриммджо убедился. Он отвернулся. Местность вдали рассталась, облитая закатом. Люди любят закат. Им нравится солнце. Что-то великое касается их, украшает их скудные, вялые, жалкие жизни. Гриммджо сам его полюбил. В конце концов, мёртвым тоже нужно солнце. — Но как прежде уже не будет ни хера. — Дурацкая привычка Куросаки — грызть травины — оказалась заразительной. Словно корова, блядь, не хищник. — Не может быть. — Нелл не хочет, как прежде, — раздался наконец позади голос Джируги, сдутый, задавленный. — Наоборот, она... Блядь, да хуй знает. Гриммджо вдруг остро осознал абсурдность происходящего. Где-то там бродит Куросаки, разрываясь между вполне земной жаждой живущего впервые и инстинктом прирожденного бойца. Не тем они сейчас... Совсем не тем. — Почему ты здесь? — Халлибел действительно не хотела драться. Но она хотела, чтоб Эспада... — фраза далась Ннойторе с очевидным трудом, — вновь собралась вместе. Я... пообещал. Гриммджо понял, что поспешил обвинять бывшего Пятого в малодушии. Прогнуться под Халлибел — как она гнёт силой, Гриммджо знал как никто — ради мазохистских хотелок Нелл было со стороны Джируги, пусть даже косвенно виновного в их появлении, актом охуительного альтруизма. На фразе «Это она тебя прислала?», уже готовой соскочить с языка, Гриммджо вовремя его прикусил. И все же внутри всё залила дурацкая радость. Эспада собралась вместе. Очень удобные слова для Ннойторы, разрывавшегося между необходимостью сохранить жизнь Нелл (ну не стала бы Тиа её убивать) — и её же расположение. Очень удобные слова, чтобы сказать ему, Гриммджо — возвращайся. Ты нужен. Да, Тиа? — Ты не уйдешь без Куросаки, так? — спросил он, усмехаясь. — И меня? — На тебя похуй, — тут же среагировал — вот же смешной пиздюк — Ннойтора. — Шинигами где? — Боюсь, без меня никак, — плотоядно оскалился Гриммджо. — Тут наметилось дельце. Как оно решится, так мы сразу в Уэко Мундо. Вот только решится оно должно так, что Куросаки как бы и причастен был к нему, но как бы не совсем. — Что за дельце? — сощурился Джируга. — Угомонить толпу пустых-гурманов. — Это как? — Яйца жрут, не разбивая. Непонимание на лице Ннойторы сменилось скептической ухмылкой. — Вдвоём на толпу? На собственной шкуре проверено, несколько месяцев подряд: идея — херовая. — Не вдвоём, — Гриммджо заговорщически усмехается. — У меня тоже есть новости.***
— Буди. Пора. Эмилоу моргнула. Лицо, склонившееся над ней, напоминало очень уродливого гиллиана. Но она знала, что находится у шинигами. Значит... В виски вдруг ударило каким-то гудением, по венам пошёл ток; тело перестало слушаться, сводимое мелкими судорогами. ... Провода, идущие в рукам и ногам, натянулись от её рывка. — Угомоните ее, — проскрежетал мутант. ... Какой-то крепкий бритый шинигами — почему-то с эстигмами — заковал её странной атакой. Судороги прошли; Апачи только вздохнула. И все стихло. — Не советую, — заговорил наконец синий. Она приоткрыла слипшиеся веки. — У меня нет обязательств вернуть тебя живой. — Ты все сделал? — хрипло спросила Апачи. — Что хотел? Она не могла больше валяться. Тем более здесь. Неизвестно, что сейчас с госпожой, если все же битва с бывшей Трэс состоялась. — Ты послужила науке, можешь не волноваться, — снисходительно произнёс ученый-шинигами. Апачи напряглась. — Не дергайся. Вероятно, ты думала, что мне доставит удовольствие копаться у тебя в мозгах. Но конкретно твои мозги представляют крайне малую ценность. Он смотрел то на приборы, то в свои записи, то на неё. Из-за шарнирных движений его глаз в голове всплыло откуда-то забытое слово «кукла». — Ты правда убил Заэля? — вдруг спросила Апачи. Синий медленно повернулся. — Ты и сама, выходит, заметила? — Что заметила? С секунду он внимательно глядел в её лицо. — Так, ничего. Поверхность под ней вдруг завибрировала, стала подниматься. — Сейчас замри и не смей двигаться. Фигура внизу отдалялась; наконец она оказалась под полупрозрачным матовым куполом. В глаза ударил ослепительный свет. — Что ты собираешься... — Апачи неожиданно резко сорвала голос. — Я же сказал — замолчи. После череды вспышек — темной, сине-фиолетовой и едко-зеленой — её стало опускать обратно. — Я фрасьон королевы Уэко Мундо. — Она не чувствовала боли — но раздражение сковывало мышцы, все тело напрягалось и ломилось. — Ты, шинигами, не имеешь права меня удерживать, когда я могу сама передвигаться и... — Говоришь мне о регалиях? — Смех его был поистине жутким. И это «ангелы смерти»? Да любая душа, приди за ней такой, скорее кинется в лапы к пустому. — Буду вежлив в ответ. Их лица поровнялись. — Маюри Куротсучи, капитан двенадцатого отряда. Руководитель НИИ шинигами. И для меня такие, как ты — кусок плоти. — Лицо-маска неуловимо изменилась. — Как и твоя королева. Как любой другой капитан и вообще шинигами. Ей вдруг резко перехватило шею ремнем, едва не ломая трахею; в губы уткнулось что-то холодное, полое, похожее на воронку. Апачи пыталась трясти головой, но не могла хоть сколько-то пошевелиться. По трубке полилось что-то обжигающе-сладковатое, вязкое; она едва не захлебнулась, когда жгут вокруг шеи отстегнулся. — Какого ты... — прохрипела она, закашлявшись. — Это бесценный реагент, дура. Я трачу его на тебя лишь по одной причине. В тебе есть кое-что, в чем я лично очень заинтересован. Она уже даже не спрашивала. Может, обычные шинигами и адекватны, но капитаны их — она окончательно убедилась — чёртовы помешанные извращенцы. И не только троица предателей. — Мой ответ на твой вопрос — нет, неправда, — вдруг нарушил молчание синий. Апачи моргнула. — Тогда если не ты, то... — Убийство — это кратковременный миг торжества. И часто — милость, прекращение страданий. Ремни с её тела исчезли окончательно; Апачи, тем не менее, ясно понимала, что любое лишнее действие сейчас — страшнейшая глупость. — Остальные Эспада — и вообще пустые — просто тупы, — она скрипнула зубами, проглотив оскорбление, — но этот... Не просто высокомерный мешок мускул — жалкий арранкар посмел присвоить себе статус, равный моему! Назвал себя ученым! Странного типа прорвало на монолог. Но жидкость уже растеклась по венам, сознание поплыло; это было почти смешно — не напоил же он её напоследок?! ... Отдельные фразы плавали, мерцали, — отголоски мыслей. Его заблуждения заслуживали куда большего, чем просто смерть. Я не стал притуплять его обостренные чувства, а довёл до предела. И каждая доля секунды для него — сотни лет. — Я не убил его. — Картинка вдруг стала чёткой, до боли резкой. — Я все ещё его убиваю. Она молчала. Гриммджо... толку-от твоих наказов. Будто от неё сейчас что-то зависело. Мутант вдруг стал задумчивым. — Ты пришла в сознание, и полный осмотр затруднителен для меня. Хоть ты и арранкар, не желаю нарушать приличия. Нему займётся тобой. — Сколько я здесь пробуду? — По желанию. — Я хочу уйти. Он бросил на неё немигающий взгляд. — Моему желанию. — Зачем? Ты же сказал, что я уже послужила... —... науке. А теперь должна — лично мне.***
На то, чтобы её надолго оставили одну, Апачи и не надеялась. Вскоре пришел черноволосый парень в очках. Апачи напряглась — он даже не был шинигами. — Нему, — крикнул юноша в спину уходящей молчаливой служанке синего.— Спасибо. Та замерла, обернулась. Апачи невольно наблюдала их немой диалог. Наконец девчонка торопливо зашагала прочь. Парень, поводив ту долгим взглядом, перевёл глаза на неё. В них была лёгкая брезгливость, скорее от неловкости, чем от презрения, и... сочувствие. Сносить такое, глядя из-под прикрытых век, было невыносимо. — Помоги мне, — прошептала Апачи. Тот едва не подскочил, выронив свои листы. — Ой, будет тебе. Так уж никто тебе и не говорил, что я пришла в себя. — Ну... не то чтобы, — неохотно признал он. — Иначе бы я... Лучше подготовился. — К нападению едва живой пустой? — она нашла в селе силы еле слышно рассмеяться. Лицо юноши стало тяжёлым. — Я не знаю, что они сделали с тобой. Повисла тишина. Апачи старалась гнать дурные мысли. Если её обратят насильно и заставят пойти против своих — убить её легко, а настоящих тайн она не знает. Гриммджо — скорее из ревности — переоценивает роль их троих в сознании Халлибел. Акула — глубоководный монстр. — Ты здесь, — она окинула взглядом его фигуру: боец знает тонкости — слабее левая рука, вот, пальцы разжаты, хоть весь он напряжен; живот впалый, словно яму вырыли, — по той же причине, что и я? — Не думаю. Маюри тогда же убил этого монстра. И забрал нас. — Так у тебя должок, — Апачи усмехнулась. — Выходит, просить тебя бесполезно? Он смотрел на неё из-под стёкол очков тем же строгим и грустным взглядом. Вот же скучный тип. — Когда меня несли, я слышала разговоры, — она забросила крючок. — Гриммджо остаётся на грунте. Как думаешь, отчего? — Насколько я знаю, они с Куросаки странно, но близки, — пожал плечами черноволосый. — Возможно, он его... — Лучший друг? — Апачи развеселилась. — У пустых не бывает друзей из людей или шинигами. Но если допустить, что ты прав — то, по-твоему, это нормально? — Куросаки сам решит, с кем ему дружить, — раздражённо отозвался мальчишка. — А Иноуэ Орихиме? Ага. Уже лучше. — Гриммджо — фаворит нашей королевы, и сейчас она позвала его назад. Но он не спешит вернуться, а оставляет меня и идёт в мир людей. Не потому ли, что там сейчас опаснее, чем где-либо? И даже бывший враг — желанный союзник? — К чему ты клонишь? — Ты не боишься, что то, что сделали со мной , сделают и с твоими друзьями? С Иноуэ? — По-твоему, я об этом не думал?! — Юнец вскочил, но тут же попытался вернуть самообладание. — Но я не могу! Маюри... Я не могу. — Это из-за долга? Или... из-за его девчонки? В бесстрастном лице что-то заметно дрогнуло. — Замолчи! — Апачи усмехнулась — тон-то у мальчишки почти как у капитана. Верно, всё одно, и вся их формальная вражда — чушь. Что те, что другие ненавидят пустых. — Я уже пошёл с такими мыслями — и расплатился за самонадеянность! У меня внутри теперь нет живого места! — А у меня, по-твоему, не так же?! — Апачи, забыв стыд, задрала майку — хотя что он мог понять из-за бинтов. И замерла, простреленная догадкой. Совершенство. Бессмертие. Чужое тело — ресурс. Неважно, чье. Фракция. Противники. Любой в зоне доступа. — Нет, — Апачи схватилась за живот, — нет... Приговор уже вынесен — и эхом отдавался в ушах. «Ты и сама заметила? Я все ещё его убиваю... Я так думал. В тебе есть что-то, в чем я лично заинтересован. — И пока я не докопаюсь до сути, — прозвучало за её спиной, — ты останешься здесь.