***
Они плюхнулись на деревянную лавку, надсадно скрипнувшую. — Орихиме. Рука завела за ушко прядь волос. — Наверное, будет неправильно, если я что-то сделаю, не спросив тебя, — Ичиго взвешивал слова на аптекарских весах. — Но, если ты что-то сделаешь, если посчитаешь нужным, ничего страшного не случится. Орихиме смотрела на него широко распахнутыми глазами. Можно было и так? Просто сказать о чувствах, отдав ей право выбора? Пусть это и... странно для мужчины — передавать инициативу, но что Ичиго, как и она, знает об этом? Что они знают о жизни вообще?.. — Ты хочешь, чтобы я... — Да, — Ичиго посмотрел на неё так откровенно, как смог. — На все твои возможные вопросы. ... Нет, никаких жмурок, дерганых движений к чужому лицу и обратно, будто то обожгло, больше не может быть. Это ведь, увы, даже не первый поцелуй. Разум любит неуместные дежавю. Холодное касание чёрных губ, хоть и случилось буквально в прошлой жизни, напомнило о себе. И Орихиме наконец решилась — завершить то, на что перед тем, как отдать себя в руки Улькиорры и прочих пустых, у неё мужества не хватило. ... В конце концов, целовать надо не перед смертью, наполняя момент близости отчаянием, а именно вот так — когда ветер делает из юбки парус, когда трава одним только терпким запахом словно кислит на языке. Ведь только здесь все ощутится... по-настоящему. Когда они оторвались друг от друга, Орихиме слышала, как бешено стучит у обоих сердце. И только сейчас обратила внимание, что на улице уже вот-вот повиснет пологом темнота. — Пора домой, — задумчиво сказала она. — Да, конечно, — так же поспешно согласился Ичиго. Шли они немного неловко. И, только оказавшись возле её дома, нарушили наконец тишину. — Наверное, надо проститься... — начала она. — Думаешь? — вырвалось у Ичиго. Они посмотрели друг на друга и все поняли. ... Диван в гостиной был мягкий, старенький, продавленный. Ичиго колебался. Во взгляде широко распахнутых глаз читалось ожидание. — Извини, я немного стесняюсь, — честно признался он. — Гриммджо прав: я дерусь чаще, чем... Но... может, скажешь мне, о чем думаешь? — Я... — Орихиме залилась краской. Платье ее казалось... таким лишним. — А... ты? — Ты невозможно красивая, — сознался Ичиго. — Я не знаю, почему раньше я этого не... А теперь я просто... Он красноречиво мазнул взглядом по её открытому плечу. Ну не умеет он окольными путями. — Ичиго, — Орихиме не могла отбросить это, как ни старалась. — Если мы... Как долго все продлится? Прозвучало двусмысленно, конечно. Но Ичиго понял. — Я не знаю, сколько я проживу, — просто сказал он. — Ведь в любой момент может случиться так, что... Орихиме прильнула к нему сама, не дав закончить невеселую мысль. ... Не так было многое. — Вечно у меня молния клинит, — Орихиме, кажется, словно и забыв, чем они занимались, забавно напрягалась, щёчки надулись, как у старательного малыша. — Вот бы заклятие, чтобы раз — и все! — Может... я попробую? Движения через раз выходили неуклюжими, звуки — дурацкими, но Ичиго шутил и смеялся, и неловкость сходила на нет. Даже удивительно, каким всё раньше казалось пугающим, недосягаемым, слишком далеким — на деле оказалось очень просто быть вместе, касаться другого человека. Словно купаться, или стоять в душе, ловя губами капли, или быть где-то на высоте, ощущая, как куражно ноет спина. — Да... Ты знаешь, наверное, банкай попроще будет, — усмехнулся он, промучившись с застёжкой. — Может, мы его просто немного сдвинем?.. ... И приятные ощущения, как привитый побег, стремительно пустили в теле корни — от живота до щиколоток и запястий, по всем нервам. Ничего не сжигало, не сводило с ума, — скорее плавилось внутри, как кусок льда в тёплой воде. И Орихиме поняла, осознала окончательно. Окунуться в залитый солнцем тёплый водоём, где растут водоросли и плавают мальки, а не прыгать в ледяной омут, становясь в нем ещё одним куском льда. Такова — и только — должна быть любовь.***
Странно. Следы страха утихли — как испустили дух все твари, отправленные им в ад. И тут же вспыхнули снова. Гриммджо не сразу понял, что это фонит покинутое место. А дальше словно из ниоткуда замелькала целая мешанина следов. Здание с улицы будто бы дребезжало. Влетев внутрь, Гриммджо обалдело застыл на пару секунд. Зал был словно вспаханное кладбище: маски и части тел пустых, раздробленные, чернильно-кровящие, мерцали под дурацким мигающим светом. Люди, парализованные утекающей невесть куда духовной силой, застыли кто в какой позе. — Куда вы оба провалились? — заорал Джируга. Гриммджо прищурился. — Это же даже не Меносы. — Ннойтора, пытаясь сделать подсечку, нелепо поскользнулся, и Гриммджо понял. — Сколько ты выпил? — Не твоё дело! — Тебя предупреждали. — Лучше скажи, почему припёрся только сейчас! Обнаружил хоть что-нибудь? Еще живые адъюкасы попытались навалиться втроём. Гриммджо, подобравшись, влетел в середину их свалки. На помощь Джируге потребовалось совсем немного времени. — Ничего не нашёл, — сказал он, вставая и отряхиваясь. Под ногами хрустнуло. —Был какой-то очень странный след, но он пропал. — Я не могу драться дальше... так, — прохрипел Ннойтора. Грудь его и бедро рассекали несколько параллельных линий, и, крапая бурым пол, Ннойтора едва стоял на ногах. — Пизда гигаю, — невесело заключил Гриммджо. — И рейацу твоему, само собой, хорошо не будет. Вообще, конечно, странно. Нам говорили про паразитов, сосущих души заживо, а здесь вообще какие-то... Гриммджо застыл. Запах наконец оформился. — Вам говорили верно, — прозвучало за спиной. — Почти все.***
Седовласый мужик пялился на них нагло, не вынимая рук из карманов плаща. Ннойторе, переводившем взгляд с него на Шестого, даже на минуту показалось, что в глазу двоится. — Как я и думал, — Пантера чертил изучающим взглядом противника. — Этих пустых сгоняли, как стадо, чтобы они сметали все на пути. — Он сделал шаг на встречу; седой не сдвинулся. — Только кто ты, нахуй, такой? Не арранкар. Не адъюкас. Не шинигами. — Человек? — пожал плечами мужик, ухмыляясь. — Вот ближе всего, — хмыкнул Гриммджо. — Вот только у людей... Рывок. —... есть цепь... Конец фразы должен был звучать вместе с разрывающейся тканью грудной клетки. Рука Гриммджо сжала воздух. — Интересный приём... Я достаточно знаю пустых, как ты верно заметил. Но ты, кажется, не обычный? Не просто васто лорд... — Седой почесал шрам на подбородке. — Эспада? — Охуеть вас тут, швали, — проскрипел Ннойтора, поднимаясь на ноги, — в этой сраной Каракуре. Начинаю понимать, почему Куросаки такой. Порезы кровили все так же; Гриммджо знал такой взгляд Пятого. Финишная прямая. Раны вдруг охватило жёлтым сиянием. Гриммджо не поверил глазам: у него самого не хватило сил материализовать атаку. В руках Ннойторы же была совершенно реальная Санта-Тереза. Кажется, у них появился шанс. Спасибо, Нелл, тебе за твой сучий характер. Подпитала, по ходу, аспект напарничку-то. Прямо как в старые добрые. — Уябывай, — хрипел Джируга, — кто бы ты ни был. Седой сощурил глаза, скалясь во весь рот. — Куросаки Ичиго?.. Вы что, заместители шинигами? ... И Гриммджо понял, что сам дальше не выдержит. Они навалились на него вдвоём. Удар не мог пройти — не секира, так когти. Но чёртов мудак, казалось, питался воздухом. Гриммджо не заметил, чтобы тот жрал души цепенелых людей, хотя по идее бы именно этим он должен был здесь заниматься. А ещё сверхчеловек был быстрым, как ветер — и, кажется, именно это и являлось его оружием. С воздухом сложно воевать. Что Гриммджо, что Ннойтора привыкли полагаться на прямую силу. – Вы точно намерены продолжить? Если честно, первый раз сталкиваюсь с тем, чтобы пустые бились со мной не просто так, а делая работу шинигами. — Мы не делаем ничью работу. Ты просто влез на нашу территорию. Куросаки — мой враг, и пока я... — Уверен? Что ты что-то знаешь о нем? — расхохотался седой. — Скорее ты — один из его врагов. — Пантера, хорош!! — заорал Джируга: Гриммджо заметно провис. — Нет времени с ним пиздеть! Высвобождай меч! — Я не могу, — прорычал Гриммджо. — Сброшу гигай — он утащит две трети силы, ты же знаешь, это так не делается. — Материализуй! Я же не сбросил. — Потому что ты снова слился с аспектом. — Что тебе мешает?! Потому что потерял голову, идиот, растратился на мелких сошек, — но не мог же этого Гриммджо сказать. Как биться с тем, кому плевать на тебя? Где взять столько гнева? Они зацепляли живые статуйки, некоторые теряли руки или ноги. Хуево. Будут трупы — заявятся шинигами, уже неизбежно. Панама чётко обозначал грань: едва живой не равно мертвый. — Проклятье, — ругнулся Ннойтора, хватаясь за раненое плечо. Отсеченная рука с секирой, прокружив, снесла несколько голов. Дело запахло жареным. ... Не успел Гриммджо додумать эту мысль, как буквально это и случилось: потолок содрогнулся от удара, температура стремительно повысилась, а по стенам сверху вниз поползла копоть. — О, наконец ты дала себе волю, — сказал седой мужик, растягивая губы в улыбке. Гриммджо в замешательстве кинул взгляд на Ннойтору. Его собственный, хоть и неповрежденный, гигай стал как средневековые доспехи. До того была просто тяжесть — теперь его ещё и жгло. Он был не одинок. Джируга, с вытаращеным сканировавшим потолок глазом, был похож на насекомое, под которым грели банку. Гримиджо набрал в грудь воздуху, сколько сумел. — ШИФФЕР, ТВОЮ МАТЬ!!! СПУСКАЙСЯ! СРОЧНО!***
— Я же обещала, — мурлыкнула женщина, — будет жарко. Улькиорра увернулся от удара элементаля. — Ты начала биться в полную силу. Значит ли это, — меч рассек шкаф, поджигая, — что ты осознаешь угрозу? Женщина как-то оценивающе замерла. Монстр прекратил атаки. В прозвучавшей тишине донесся приглушенный ор снизу. Улькиорра узнал голос. — С самого начала, — сказала она наконец. — У вас нет души. И огромная сила. Вы такие же, как мы. Вы способны, — Вечная сделала шаг навстречу, — убить нас. Бой замер. Дух огня мерцал, переливался на месте. Улькиорра стоял недвижно, словно каменный. — У арранкаров действительно нет души. Но мы не имеем ничего общего с паразитами вроде тебя. — Я виновата не более, чем люди, что едят животных, — спокойно возразила его соперница. — Тем более, что я не отнимаю жизнь напрямую. — Люди внизу живы. Усмешка на лице, грустная, неуместная, испортившая его красоту. — Поэтому я не там.***
— Зангецу? — Ты бездействуешь, — Ичиго никак не ожидал его во сне, а уж тем более сейчас. — Чувства не должны ослеплять тебя. — О чем ты? — Тебе пора. ... Ичиго открыл глаза за секунду до того, как рядом с ним вскочила с криком Орихиме. — Ты в порядке? — идиотский вопрос сорвался у Ичиго раньше, чем он успел подумать. Он не видел в темноте её лица, но блестящий влажный лоб и то, каким обжигающе горячим было её тело, все дали ясно понять. Орихиме была словно в лихорадке. — Очень... жарко... — Она дышала загнанно, сбивалась на кашель. — Словно я... прыгаю через костёр. Ичиго почувствовал, как глубоководным монстром выныривает из нутра паника. Мысли защелкали с максимально возможной скоростью. Никакого пожара в реальности. Болезнь? Орихиме бы сказала бы об этом не так. Эмпатия? Куда сунулся полудурок Улькиорра — в Ад? За приключениями? За Айзеном? ... Оглушающее откровение о том, где мог быть объект их многомесячного поиска, Ичиго обдумать не успел. — Ичиго... Прости, я обещала... Орихиме расплакалась. И Ичиго прозрел. Всё ближе. — Нападение не завтра? Почему Урахара... Успокойся, ты ни в чем не виновата, — он стал торопливо одеваться, кляня себя на чем свет стоит. Как он не ощутил? «Чувства ослепили тебя». Чувства ли? Он любит Орихиме давно — в этом не было сомнения, и это никогда не мешало радару срабатывать. А проглядел вылазку пустых, когда колебания духовных частиц должно было зашкаливает так, что и простые люди чуяли бы, он только сейчас, когда... Проницательное снисхождение Гриммджо стало понятным. Мол, натешься, по тебе уже видно — и соберись. Кретин безмозглый. Да ещё эта связь Орихиме... В голове Ичиго так и не уложился факт, что сумасшедшей силы пустой, пытавшийся его убить, стал для его любимой чем-то вроде куклы вуду, но игнорировать это было нельзя. Хотя Орихиме, кажется, и сама недооценила степень риска. — Я иду с тобой, — сказала она вдруг. Ичиго заметил, что ей легче. — Хорошо, — кивнул он, отгоняя тревогу.— Надеюсь, мы не опоздали.***
— Ты сказала, что твой спутник устроит скотобойню. — Улькиорра даже не смотрел на противника — от бесконтрольного оружия уворачиваться не составляло труда. — Чем ты лучше него? Элементаль теперь бил словно вслепую. Погрузившись в мысли, она перестала концентрироваться на атаке. — Ты не поймёшь. Я поклялась. — Ты поклялась ему в верности? Глаза женщины сверкнули. — Последнее, в чем я поклялась, — остановить его. — Гнев, кажется, заставил её собраться. — Выступать против него напрямую... я не буду. Помогать его врагам, — Улькиорра едва не пропустил удар, — я тоже не буду. И поэтому взяла на себя самого слабого из вас. Он замедлился. Обернулся. — Что заставило тебя думать, будто я слабее тех двух? — Души у тебя нет. Но цепь есть. Значит, есть привязка. А значит, есть и слабость. — Ошибаешься. Руки покинули карманы. — У тебя был шанс. До этой минуты. ... Вся комната стала огненным вихрем: пытаясь поспеть за бешеным темпом, элементаль метался — и выматывал хозяйку. — Ни боли. Ни страха. Ни гнева. Ни отчаяния. Раньше не было ничего вообще. Сейчас есть лишь одно. Самая простая цель. Существовать. ...в раскаленном полуразумном доспехе соперницы уже обнаружилась брешь. — Но ты — чувствуешь все из этого. — Откуда ты можешь знать, что я чувствую?.. Смех вышел рваным, горьким. Предчувствие конца уже просочилось в её голос. — Потому что ты все ещё человек. — Улькиорра наконец взглянул в её лицо — перед тем, как нанести удар. — Не знавший даже смерти. Хватая ртом воздух, женщина упала на колени. Расширенные глаза опустились вниз, на уровень груди — туда, где была, прорвав плоть и ограду костей, рука Улькиорры. — Видишь, я пробил тебе грудную клетку. Дышать ты уже не сможешь. И все, что мне остаётся, подарить тебе смерть более быструю. Где жили твои чувства? Кисть, ворочая органы, развернулась. В руке Улькиорры закровоточило тёплое сердце. ...В мёртвых глазах женщины, кажется, застыла благодарность. В гигае Улькиорра чувствовал тёпло. Но это, конечно, не то. Он грозился раскроить Орихиме грудь и череп, чтобы понять её. Эта женщина, конечно, совсем иная. Но она тоже человеческая женщина. ... Наверняка они все примерно одинаковы внутри.***
Пламя схлынуло так же быстро, как занялось. Седой замедлился, сдвинул брови. — Йошино, — прошептал он. И рассмеялся. — Кажется, соло, парни, — он обернулся к Гриммджо. — Всё ещё хотите продолжать эту возню? Я же вижу, как материальные тела вас сковывают. Вы сейчас как дети, что прыгают в мешках на праздник наперегонки. Гриммджо оскалился, рыча. Но мудак в целом был прав. Живое тело, беря из природы энергию, само творило кровь и обновляло силу, даже если духовно человек слабел. Материя питает дух так же, как дух — материю. Поэтому, теряя её, даже искусственную, они потеряли сил куда больше, чем в своих обычных битвах, где хватало лишь силы аспекта. Ннойторе хватило бы и его — но тот, идиот, сам себе подставил подножку, отравив кровь и спутав сознание. Гриммджо же, не рассчитав, расплескал то, что надо было сжать — и выдать напором. Бесконечно вдохновляющий в мире пустых гнев в реальности просто-напросто вымотал. Но когда на очередной его выпад Седой остановил его, прижав палец ко лбу, напор появился вновь — и все предохранители слетели, все рычаги стали выжаты на полную. Он сдохнет, сдохнет здесь — но эта тварь не уйдёт живым. ... Боль взяла его всего, обняла железной девой — ломкой костей, тягой рвущихся мышц, лопающихся артерий и альвеол легких; череп распирало, глазам не находилось места в глазницах, разбухшему языку было тесно во рту. Про потроха и то, как унизительно они могут покинуть свое местоположение, лучше было и не думать. Гигай трещал, как костюм не по размеру. Краем глаза, сквозь пелену тошнотворнейшей боли, он видел полный ужаса взгляд Ннойторы — за секунды до того, как снова стал собой. И почти такой же — соперника. — Вас всех на грунте, — сказал Шестой Эспада, вставая, переступив кровавое месиво с грязно-голубым пятном волос — глупый слепок его сути, — пора научить манерам. Разрывай, Пантера.***
— Господи, — вырвалось у Орихиме, когда они оказались внутри. Пол устилали тела, лежавшие в густых, как соус, лужах крови, и осколки масок пустых, отчего он стал похож на пляж с белой галькой. — Ннойтора? — Ичиго прострелила нехорошая догадка. — Что с Нелл-тян? Ты пришёл из-за неё? — Тот молчал, и Ичиго забегал глазами по залу. — Где Улькиорра? Где... А потом он увидел. ...На след Гриммджо он и ориентировался, когда шёл — его метка била ярко и сочно, что само по себе было странно — их специально прятали от шинигами, маскируя гигаями. К чему угодно — но к тому, что тот содрал его заживо, что кто-то вообще на такое способен, Ичиго не был готов. ...Какого черта он взял с собой Орихиме. Собственный выворачивающий желудок наизнанку порыв он сдержал, зажав руками рот. Она же, перестав кричать, рухнула на колени — её рвало, долго и мучительно. — Эй, — Ннойтора навис над ними, и Ичиго всерьёз испугался, что тот намерен пнуть Орихиме, как тогда Нелл, носком ботинка в живот. — Не вздумай тут раскиснуть. Спасай тех, кто остался. Джагерджак сам себе устроил экзекуцию. — Хорошо, — коротко ответила Орихиме, тряхнув волосами. Щит, разросшись, прикрыл всех в зале. Отсеченные руки, ноги, головы возвращались на место. Люди вяло приходили в себя, как насекомые после зимы. Ннойтора с удовольствием размял возвращенную конечность — даже сразу с секирой, и нехотя сказал: — Спасибо. Но, когда Ичиго вышел из сферы, а сам Ннойтора не смог, от благодарности и следа не осталось. — Вы что удумали, сопляки?! — заорал он. — Прости, Джируга-кун, — хитро улыбнулась Орихиме. — Я спасаю тех, кто остался.***
Ичиго нашел их на крыше. Зверь-арранкар и странный человек с клинком-воздухом. Смотреть на бой кого-то другого с Гриммджо в высвобожденной форме было странно. И... завораживающе. Но мысли о том, через что тому пришлось пройти, чтобы вступить в этот бой, не позволяли медлить. А еще люди внизу, которых надо приводить в чувство. Ичиго любил честный бой. До того, как Улькиорру пришлось останавливать втроем. До Айзена, которого он был бы рад убивать всем миром. Человек с молнией в руке, что был перед ним и сражался наравне с одним из Эспады, возможно, не заслуживал смерти. Возможно, у него была своя история — как и у всех. Возможно, были причины. Но он хотел забирать души живых людей, неспособных сопротивляться даже жизненным трудностям — не то что потусторонним вторженцам. Тогда как пустые, чья суть — Разрушение и Отчаяние — сдерживали его, как могли. Ичиго вызвал маску вместе с мысленным образом разорванного изнутри тела Гриммджо. Для внезапного удара, которого их противник не ожидал, этого было достаточно. — Куросаки... Ичиго, — седой человек силился улыбаться, — я рад, что мы все же встретились. Передай... Обществу душ... ...Когда Ичиго вернулся в зал, неся на плече обмякшее тело Гриммджо, он боялся вызвать шумиху — но, как выяснилось, напрасно. Потому что одновременно с ним под прицелом сотни округлившихся глаз с лестницы неторопливо спускался Улькиорра, держа в руках русоволосую женскую голову.***
— Мой блудный сын вспомнил, где его дом! Когда ты ночью не пришел, я волновался... — Отец. — ...но не слишком! Все-таки мой сын взрослый. Так ведь, Ичиго? Он ведь бывал здесь. Но словно только теперь...он вернулся. — Ты ведь заметил? — Отец кинул взгляд на стену с растянутым полотном, где складка ехала по лицу матери. — Похожи ведь. — Да, — сдавленно кивнул Ичиго. Почему-то защипало глаза. — Значит, и у нас с тобой есть что-то общее, — подмигнул Ишшин. — Странная штука... Вроде такая ерунда — девичьи записки, кафе, кино, правда? Может пройти — и следа не оставит. Сколько такого. Только вот часто именно из этого, — в таком тоне отца проступали века, что он был в этом мире, — зарождается семья. И когда она уже зародилась — нет ничего важнее. Ишшин ушёл, насвистывая попсовую дурь. Ичиго улыбнулся себе под нос. — Спасибо, папа.***
— Как ты? — осторожно спросил Ичиго. Он хорошо помнил, как Гриммджо оглядывал его после битвы с Ичимару, после его отключки. Теперь Ичиго возвращал этот взгляд. — Как будто умер, — хмыкнул Гриммджо — и, к сожалению, не врал. И вдруг его рот полоснуло привычным оскалом. — Не считая того, что Улькиорра остался жив... ладно, ладно. Ну, мы идём? Где рыжая? Эй? Ты чего харю-то скривил? Повисла тягостная, давящая тишина. — Куросаки, — выжидающе произнёс Гриммджо. Ичиго зажмурился. Дочитал до десяти. И наконец решился. — Знаешь... Когда я видел тебя мёртвым — тогда, когда Айзен... Когда ты был мёртв по моей вине, я не смог... Я подумал, что отдам свою жизнь без раздумий, лишь бы ты вернулся. Лишь бы вернулась Нелл. — Ичиго, боясь, что слов не хватит, пытался выразить эмоции лицом — но его спутник вглядывался в него лишь с недоумением. — Но я смог это сделать потому, что Орихиме, пожалев Улькиорру, тебя, вас всех, осталась и сотворила свое заклятье, соединив с моей духовной силой. Мы вернули вас к жизни в вашем мире. И готовы были умереть там же. Но... — Ичиго наконец нашёл силы сказать отчётливо, — жить там мы не готовы. Невыносимое молчание. Лучше бы они подрались. — А как же Айзен? —наконец глухо спросил Гриммджо. — Этим занимается Урахара. Он не сказал мне, но теперь я уверен. Есть лишь один мир, где мы не искали — и я не знаю, что должно случиться, чтобы я пошел в этот мир. Гриммджо... Ичиго вдруг почувствовал дурацкую, неуместную и при этом невыносимо щемящую нежность. Не зная, во что ее вылить, он коснулся щеки Гриммджо, провел рукой по скуле — и, не выдержав, порывисто притянул его лицо двумя руками, прижавшись своим лбом к чужому. Он едва ли мог бы испытывать такое к мужчине. Это было чувство человека, оставляющего верного пса. Но что бы это ни было, имя ему было одно. Привязанность. — Прости, — глаза снова защипало — и в этот раз прорвало. — Прошу, передай и Нелл. Мы... не вернемся в Уэко Мундо.