Неоновые кости

Я смотрела на фасад с полным отчаянием и ужасом в груди. Там с Кристианом, внутри этой маленькой вселенной я была открыта и свободна, а здесь люди и стены были мне чужими и ни один человек не был мне по-настоящему близок. Я была сломленной и потерянной, то и дело возникало ощущение, что люди смотрят на меня, посмеиваясь. Возможно, в отношении всех я ошибалась, но Аманда точно смотрела на меня именно так. Она просто сверлила меня взглядом, то и дело, посматривая на мой скейтборд. И этот скейтборд! С ним я выглядела невероятно глупо, поэтому я его и не приносила в школу, но нужно было сделать что-то для Мэрион, она ведь хотела этого. Это, пожалуй, единственное, что я могла сделать для неё. Первый урок тянулся невероятно долго. Все перешёптывались, обсуждая Мэрион, меня это выводило из равновесия. В основном они, конечно, осуждали её. Хотела бы я знать какие у них скелеты в шкафу. Правильно как-то сказала когда-то Джени: стоит выбиться из толпы и тебя сразу начнут осуждать. Как только прозвенел звонок, я вылетела из класса. На рампе резвились малыши, они ничего толком не умели. Я села на своё место, почему-то я боялась подойти к ним, мне казалось, что они скажут мне нечто неприятное, и я уйду, свесив нос. Не знаю, чего я боялась, может быть, у всех есть такое ощущение: когда боишься чего-то, но не знаешь почему? В конечном итоге я подошла к ребятам, держа скейтборд в обеих руках, так словно боясь, что у меня его отберут. Один из мальчиков упал с рампы, чуть не разбив колено. Они видимо пытались совершить нечто крутое, но у них не получалось. Всегда надо начинать с основ. — Уйди, давай я! — крикнул один мальчик. — Нет, я хочу! — крикнул второй. Пока они спорили, я сделала Ollie один из самых простейших трюков. Мальчишки взглянули на меня с восхищением они и этого не умели. — Ого, а как ты это сделала? — спросил один из них. — Нужна практика, — ответила я. — А у нас получиться? — Да если вы будете тренироваться. — А покажешь ещё что-нибудь? Я показала им всё, что умела. Я крутилась на рампе, как сам чудак Бэм Маджера. Я старалась не упасть и выглядеть, как можно круче, впрочем, ребята итак были в восторге от моих способностей. Они похлопали мне, а после стали спрашивать, как всё это делается. Я с удовольствием ответила на всех их вопросы, мне даже понравилась и я сильно удивилась самой себе, ведь как это было просто! Я даже пожалела о том, что раньше никогда не показывала своих способностей в скейтбординге. — А давно ты занимаешься этим? — спросил меня самый маленький из них. — Где-то с твоего возраста, — ответила я ему, улыбаясь. С этой улыбок я оглянулась, и взгляд мой упал на Аманду. Она наигранно и по-детски отвернулась, высказав, всё своё неуважение ко мне. Этот факт меня немного позабавил. Вскоре прозвенел звонок. — Покажешь нам ещё что-нибудь на следующей перемене? — Конечно! Следующим уроком была биология. Миссис Смит спросила меня, но я не смогла ответить. Я уже и не помнила, когда в последний раз делала уроки, слишком многое навалилось на меня. Она сказала мне, чтобы я подошла к ней на перемене. Весь урок я пялилась в окно и думала, что всё не так уж и плохо, меня вдруг окутало какое-то счастье и даже взгляды Аманды не смущали меня. Я за долгое время не желала ей зла, мне просто хотелось, чтобы всё было хорошо, чтобы мы все жили дружно. — Кэролин у тебя проблемы в семье? — спросила меня миссис Смит, после урока. — Нет, всё в порядке. — Не ври мне, твоя успеваемость падает, у тебя точно что-то случилось. — Нет, всё в порядке честно, — совпала я, сделав это так легко и непринужденно, что она не могла мне не поверить. — Ты очень способная девочка, — сказала она, постучав по столу перстнем, — Я бы хотела, чтобы ты стала врачом, так что давай не отпускай руки. Она встала и почти скрылась за дверью, а мне вдруг захотелось спросить её о чём-то очень важном. — Миссис Смит, а как вы считаете, почему мне стоит идти именно на врача? — Смело, смело, — кивнула она, улыбаясь, — Посмотри на них, — она указала на Аманду и её подруг, — Они ничего не хотят, а ты дело другое, ты сможешь помочь людям. — А почему именно я? — Так ты же подошла ко мне, — ответила она, уходя. Я села на стул, для того чтобы обдумать сказанное. И ведь даже Мэрион говорила, что все думают сами о себе. Может быть, она и не понимала, то о чём говорила, может быть и не вкладывала в свои слова какой-то особый смысл, но ведь она была права. О себе и Кристиан, ведь тоже только о себе. Тогда я впервые пожалела о том, что попала к Кристиану, ведь моя мама самый близкий человек на свете, она одна, совсем одна. И кто же будет думать о других? — Давай! — крикнул кто-то сзади. Стул ушёл из-под меня с невероятной силой. Я резко полетела вниз, ударившись при этом головой. Почти никакой физической боли я не почувствовала. — Ха-ха! — смеялась Аманда. — Ха-ха! — смеялись остальные. Я сидела на полу. Вокруг они, они чужие смеялись надо мной. Льдины, глыбы, огромные скалы навили надо мной. Я упала вниз, я желала им зла. В глазах стоял шок. Ну, как же так? Но, как же так! Слёзы хлынули волнами и чём больше смеха, тем больше волн. Я подпрыгнула и ударилась обо что-то. Оно закричало, выругавшись. Я бежала по коридорам, не понимая, где и что я. И эти взгляды как будто бы что-то не так. Но ведь я такая же, как и они, ведь я никому не желала зла. И эта вечная глупость о природе человеческого зла, крутилась и крутилась, и нет более удручающей мысли, чем она, ведь все так просто, ведь и не нужно думать, чтобы понять, но нет сил на то, чтобы принять всю эту злобу. И так мне хотелось уйти от всего. Мне бы только неоновый купол над головой в мире боли и страдания. Моя маленькая вселенная счастья, сигаретного дыма, звездной пыли и изящно света. Как хотелось туда, как же хотелось обратно! Я забилась в углу в надежде на одиночество, построить бы стены, расставить башни, соорудить оборону, но эта моя ранимость, против этого дешёвого мира, незрячего, незнающего сути, жалкой субстанции размазанной по кускам суши, что дрейфуют мимо голубых морей. Мне бы кораблик и маяк в конце чёрных просторов и тёмных лесов. Мне бы узнать, что, как и за что? — Кэролин, не обижайся на меня, — взывал голос Лори. В голое стоял ком, и он выплескивался градом, и не было сил, чтобы говорить и не было сил, чтобы что-то воспринимать. — Эта, сука сбила меня с ног! Вот корова! — крики Аманды, раздаются эхом, от ужаса закладывает уши. — Аманда оставь её! Мы получили её, — шестерка Кейт, высказала своё мнение. Повсюду раздавались крики, колокола в голове и одни эмоции и никакого здравого смысла. Но я смогла найти в себе силы, для того чтобы откинуть боль воспоминании. Я сосредоточилась, поняла, что единственное чего мне хотелось это побыть одной. Эмоции провоцировали меня, и я смогла крикнуть: — Уходите, суки, уходите! Я хотела кричать, но мне сил не хватало, все поглощалось волнением. Я закрыла лицо руками, опустила голову на колени, так будто бы вылупилась из яйца. Аманда готова была меня сожрать. — Отпусти… — услышала я, перед тем как меня схватили за волосы. Что-то цепкое, как укус бульдога в моих волосах, после ощущение чего-то твёрдого на моей грудной клетке. Сердце хотело вспорхнуть, меня пронзило ноющей болью. Удар один за другим и бесконечные, как сама вселенная музыка войны. Через какое-то время я оказалась у стены. Открыла глаза. Это такая сложная, логика жизни, думая я, смотря на Аманду. Никакой иронии и сарказма, ничто не могло заглушить тревогу, только тупая, глупая злоба залипла во мне на веки к ней. Она ещё шла на меня, её оттаскивали, какой волчий оскал, глаза хищника. Она хищник, а я травоядное. Но ведь мы не животные? Мы ведь люди? Кто мы? *** Я смотрела в глубокое окно, уходящее вниз будто бы гипнотизирующая воронка. Воронка, словно ворота в саму неизвестность в естественную нужду человека. Мягкие, голубые тона, словно океанические просторы на берегу океана, подводные камни, рыбки, легко переливающаяся панорама в этом маленьком окне. И это так странно, но так классно. Мне хватало просто взгляда и кажется, ничего не было нужно, но вдруг я увидела нечто. Он светилось малиновым, синим, оно светилось неонами. Я хотела застрять в этой картинке на самом дне глубин. Вся суть и никаких лишних перекрестков, только по прямой и вниз. Я нырнула за ними и почувствовала нечто невероятное. Лёгкость, радость и кажется, что даже счастье. Я никогда его не чувствовала. Такое тихое место, розовый свет в глазах и никаких слёз. Спокойно двигала руками, время мной не наблюдалось. Я достигла дна и прикоснулась к этому неоновому скелету. И он схватил мне за руку, и поднялась ярость экскрементов, и ужасный запах благовоний наполнил голубизну океана. Чёрный смог поднялся с океанических глубин, он закрыл последние лучи, пробивающегося солнца. Только страх, боль и пепел. *** А что такое покой? Прикованная к постели, одинокая и несчастная я думала об этом в негативном ключе. Ни единой души, такая тишина, будто бы прикосновение пустоты. Мой физический покой, невозможность пошевелиться это сводило меня с ума. Такой покой вряд ли кому-то нужен. Что это покой? Белые халаты, обшарпанные стены, каменные лица, холодный от равнодушия взгляд медсестры, боль в душе и спокойствие снаружи? Этот айсберг безразличия и я ещё тёплая от бури в душе плыла по этим белым коридорам, холодным как Антарктида. Я не могла найти себе места, мне за долгое время хотелось просто бежать вперед, по дорогам, холмам и лугам с наушниками в ушах за какой-то невиданной целью, скрывающейся за горизонтом. Может это была бы Аманда? Да, я кипела внутри, и мне так хотелось проломить ей череп. Когда я смотрела в зеркало, то мне казалось, что я одновременно заплачу и залью слезами всю больницу, и ко всему тому, закиплю, как чайник от злобы и ужаса. Они вырвали клочок рыжих волос, моих прекрасных рыжих волос! Исцарапали всё лицо, сломали руку и ушибли ногу. Я выглядела ужасно и потому неделю не запускала никого к себе, да и врачи говорили, что мне нужен покой. Я бы и дальше сидела одна, но ненависть наедине с самой собой переходила все границы, я сходила с ума от своего бессилия и от того, что не могу никому об этом рассказать. Первыми посетителями стали мои одноклассники. Они зашли в палату толпой. Завалили меня цветами и апельсинами. Позадавали мне нейтральных вопросов, сделали вид, что я им небезразлична. Мне стало противно от их жалости, они ведь, по сути, очень плохо знали меня как человека. Они не знали ничего обо мне. Вполне возможно они просто соблюдали определенную формальность. Я представила, что они завалятся на мои похороны, такой же толпой с теми же цветами, только в черных рубашках. Будут говорить о том, что это большая потеря, хоть и не скажут, что они меня не знали, будут говорить о том, что сожалеют об этом и что они будут по мне скучать, хоть в жизни мы с ними общались пару раз в жизни. Мерзкие черви. Что же касается реальности, то они сообщили мне, что Аманду перевели в другой класс, её хотели исключить из школы, но её отец не позволил этого сделать, ведь он человек умный и сообразительный, да и деньги у него имеются. Когда они рассказали мне об Аманде, то вдруг замолчали. А не особо понимала, что это было, может быть, они хотели увидеть мои слёзы? Когда эта мысль пришла ко мне в голову, мне захотелось, рассмеются и я подумала: а смогла бы я придти к ним также как и они пришли ко мне? Да, наверно, но только для того чтобы посмеяться над ними. Потому что мне смешно, смешно все это людское и ничтожное и все их проблемы и мои слёзы просто жалкое ничто. Но ещё мне страшно, потому что я никогда не смогу убежать от этих слёз и во мне всегда будет жить злоба на Аманду, детская любовь к отцу и весь этот круговорот событий, который называется жизнью, будет вызывать во мне радость и глубокое разочарование и это смешно, смешно и страшно. На самом деле, подумав об этом, я чуть не расплакалась, но моих слёз, они не увидели, я не позволила им такого удовольствия. Они ушли, и я ненадолго осталось одна, кажется всего-то на какие-то секунды, потому что не успела я и глазом моргнуть, как услышала голос Николаса. — Я же говорил этой… — кричал он, пытаясь ворваться в палату. Врачи в конечном итоге не дали ему зайти ко мне, а вот маму впустили. Она зажалась, как ребёнок. Прям как я в детстве. Мне было так страшно идти в первый класс, что я спряталась под стол, а мама залезла ко мне, обняла меня и тихо сказала, что школа это самая прекрасное место на свете что там мне ничего не грозит и мне нечего бояться. Через десять лет меня жёстко избили в школе. Прекрасней и не могло быть на этом свете! — Мама, хватит, всё нормально, будем считать, что ничего не было. — Прости меня. — Забудь. — Ты как себя чувствуешь? У тебя рука и… — Мама ещё слово о моём здоровье и об этой драке и я не буду с тобой разговаривать. — Но я же переживаю за тебя. — У меня психологическая травма, так что переживай молча. Мы молчали. Она села ко мне на кровать. — И много он пьёт? — спросила я. — Очень и пьёт постоянно. — И хорошо тебе с ним живётся? — Что? — Ты счастлива с ним? — Я не понимаю. — Нет, нет мама, подожди, тебе нравится, то как ты живешь? — Мне не, — выдавила она из себя. — Не очень верно? Тогда уйди от него, я же ушла и у тебя получится! — Кэролин, но то, что ты сделала, это никуда не годится! — воскликнула она. — А что я сделала не так? — Кэролин ты живёшь у каких-то непонятных людей, может быть они наркоманы или ещё того хуже, так дела не делаются. — Но ты ведь не знаешь этих людей, откуда ты можешь знать… — Кэролин они воспользуется тобой. — Мама! — вскипела я, — Но мне там лучше! Я счастлива, я в первый раз в сознательной жизни по настоящему счастлива и плевать на то каким образом я добыла его. — То есть они наркоманы? — Тебе важно моё счастье или нет? — спросила я. Как всё это было смешно, опять и снова и никогда не будет по-другому. — Кэролин я понимаю у тебя непростое время, но… — Я вот думала, а для чего ты меня родила, — призналась я, — Вот для чего? Для того, чтобы я была полезной для общества? Для того, чтобы я стала человеком и смогла совершить великие открытия, тем самым продвинув человечество далеко вперед? А может быть только и лишь для удовлетворения собственных потребностей. Ну, знаешь для того, чтобы жизнь не казалась бессмысленной, и можно было держаться за кого-то, заботиться о ком-то и неважно нужно это ему или нет, ведь это твоё дитя, и ты лучше знаешь, что для него нужно. — Но это неправильно, то, как собираешься жить. — Я понимаю, что это что-то неверное, неправильное счастье. — Тогда зачем оно тебе? — Уж лучше неправильное счастье, чем полное несчастье, — я заплакала, сказав эту фразу. Такое наболевшее, такое важное и наконец, сформировавшееся во мне выплыло наружу и мне так хотелось найти понимания в этих материнских глазах, самых близких глазах на свете, но там тот же белый, белый, холодный, непонимающий страх. Страх за меня, за себя, за устоявшийся порядок вещей, страх непонятно за что. — Кэролин… — Уходи, — сказала я, — Уходи, пожалуйста, как всё это глупо и смешно, господи, но почему… Бред, какой же бред. Она ушла, не сказав ни слова, хотя по её лицу было видно, что она хотела сказать очень многое. А я плакала, долго и мучительно. Никак не могла остановиться. И ведь такая, как мне кажется мелочь, а для неё это реальная проблема, чего стоило порадоваться за меня? Как я вернусь назад в эту несчастную, проклятую жизнь. Как я вернусь в ту реальность, где и жить не особо хотелось? Следующей меня посетила Мелани. Слезы ещё не высохли, мои опухшие глаза напугали её и она хотела уйти, так же быстро, как и вошла, но я остановила её. Я понимала, что она недалекая, маленькая глупышка, но было в ней что-то очень важное. Доброта, а что может быть важнее добра. — Кэролин, — сказала она, опустив голову. — Кэролин, Кэролин, — ответила я, вытирая лицо — Ладно уж, что там. Можешь, не стеснятся, всё в порядке я в норме, просто немного поревела, с кем не бывает. — Я хотела извиниться. — Что ты, что ты, если бы ты знала, как на самом деле всё это сложилось, ты оказала мне большую услугу. — Но я сделала это по трусости. — Я знаю, знаю, но теперь всё в порядке. — Я так боялась, что ты обидишься на меня, — сказала она, и слезки потекли по её щекам. — Ой, — сказала я, тоже не сдерживая себя, — И вовсе не стоило. Я обняла её крепко, крепко и на душе мне стало легче, ощущение того, что впереди у меня ещё много дерьма, но я справлюсь с ним. — Плачем с тобой, как дуры, — сказала Мелани. — По-другому не бывает, — засмеялась я. Мы сидели, смотря друга на друга, смеясь и плача. Теплая аура печали окружила меня, наконец, я почувствовала прикосновение понимающего человека. — Что у тебя нового? — Я думала, что ты мне расскажешь… — Мелани, я так не хочу ничего никому рассказывать, давай-ка ты лучше, мне ведь интересно. — Хорошо, — улыбнулась она, — Я так никуда и не устроилась, если честно, потому что планы немного изменились, — она замедлилась, ей было тяжело говорить. — Да ты… — Всё в порядке, — вздохнула она, — Короче, родители Райли запретили ему общаться со мной. — И что дальше? — А никогда не видела его таким, он был вне себя, обычно он спокойный и добрый, но тут он надумал действовать очень решительно. Он хочет, чтобы мы с ним сбежали куда-нибудь. — Сбежали? — Да я понимаю, что ты думаешь, что мы идиоты, что я дура и это всё пройдёт, я сама думаю об этом… — Нет, я так вовсе не думаю, — перебила её я, — Просто это очень интересно. Как же так может быть? Одни и те же грабли. Это цикличный процесс, извечная глупость, которую не остановить. Мне стало грустно, ведь если эта история повторится, то Мелани встанет на место моей матерью, а то, что случилось с ней, я бы не пожелала ни одну человеку на свете. Особо доброй девочке Мелани. — Так значит, ты думаешь, что у нас с ним всё получится? — спросила она. — Получится, то получится, но вот что конкретно, может быть, от этого случится и много плохого, но это просто неизбежно, главное, чтобы ты была счастлива. — Правда? — Конечно, я в вас верю, — улыбнулась я, — Не смотря ни на что. — Я даже начала немного верить в это, спасибо тебе. — Да это прекрасно, но, похоже, что мы видимся в этой жизни в последний раз. Мы замолчали. Обстановка не угнетала меня, только неприятная печаль скорой разлуки заполняла меня изнутри. — Но ничего не поделаешь, — продолжила я, — Со всем, приходится прощаться, знаешь, мне так хочется оставить прошлую жизнь в стороне, хочется окунуться во что-то новое. Старая жизнь кажется мне ужасной, но в такие моменты я понимаю, что нечто хорошее всё-таки произошло, когда я встретила тебя мою подругу. Мы ещё раз боялись и немного поплакали. После долго, долго смотрели друг на друга. — Не забывай меня, — сказала на прощанье Мелани. — Никогда Мелани, никогда. И я вновь одна, но ненадолго. Вскоре мне пришло краткое сообщение от Джени: выздоравливай. Как всегда никаких лишних фраз, но мне и этого было достаточно. А вот Мэрион так и не писала, да и сама не отвечала на мои сообщения. Кажется, она хотела, чтобы все вокруг забыли о ней, да и кажется о ней уже никто и не помнил. Зачем помнить о тех, кто не похож на тебя? Нужно ли вообще вспоминать о таких, да мало того нужно ли знать о таких? Не знаю, но я лично не забуду её никогда, кем бы она ни была. После мне позвонил Кристиан, он сказал, что не будет посещать больницу для того, чтобы не привлекать лишнего внимания. Он сказал, чтобы я как можно быстрее возвращалась к нему. Через неделю я была дома: только вселенная, только неоновые кости. *** Только тупая злоба и нет никакой возможности её унять. — Ты затягиваешься слишком часто, — голос откуда-то из глубины вселенной. Я не могла расслабиться, выкуривала косяк раз за разом. Эта дрянь сводила меня с ума, эта проклятая девочка, нарушила моё единение с этой комнатой. Я была где-то не здесь, а там в огромном кабинете, где все смеются надо мной. Мне нужно было что-то сделать с этим. — Я никак не могу отпустить её, понимаешь? Я хочу набить ей морду, я хочу ответить ей, я не могу расслабиться, — встав я тут же упала на белый диван, голова кружилась, все плыло вокруг, меня тошнило. — Осторожно, — он схватит мою руку и оттащил меня. Это долго выходило из меня, — Послушай, если ты болеешь этим, то нужно сделать это. — Разве не нужно искать смиренья? — Нет, — ответил он, — Если ты действительно хочешь, то никуда от этого не деться, а смиренье это самообман. — Ладно, я пойду и сделаю. Две недели, вместо неонового света, вместо тысячи огней, только смех. Повсюду смех, недобрый смех. Целая вселенная из смеха, которой нужно положить конец. *** Холодный асфальт, ледяные прутья забора школы. Начинались суровые холода. Я выкурила немного, чтобы чувствовать, что готова к этому. Люди смотрели на меня, и это не была моя неуверенность, они и вправду смотрели на меня. А я шагала решительно. Я старалась думать, как можно меньше. Одна ступенька, потом вторая, после широкий длинный коридор. А в углу черная одежда и чокер. Она обернулась, я замахнулась сказав: — Аманда стой! Моя рука хрустнула, я вложила всю силу в удар. Мягкий шлепок и удивленный взгляд. Они хотели повалить меня, но я держалась. Кусалась, царапалась, махала руками, но они бы точно избили меня, если бы не подбежал Скотт. Он оттащил Аманду. Подошли люди, начали спрашивать меня о чём-то, я не особо понимала, чего они хотят от меня. Я просто убежала. Кто-то хотел схватить меня, но Скотт и тут помог. Малыш Скотт, которому я показывала средний палец, как это иронично я схватила его за руку, и он побежал вместе со мной. Мы выбежали из школы, я смеялась. Мы отдалились от школы. Я увидела скамейку в одном укромном местечке, мы сели. — Спасибо тебе Скотт, — я обняла его, время шло невероятно быстро, хотя обычно всё было наоборот. Он ничего не мог ответить, как заворожённый смотрел в мои глаза. — Прости, но мне кажется, что мы с тобой больше не увидимся, — сказала я, вставая, он хотел остановить меня, но я засмеялась вновь и он отступил. Когда я вернулась, то для меня это событие стало, каким-то странным и непонятным. Ощущение, словно в меня вселилось нечто, и оно несло меня, а я могла лишь смеяться. И всё так быстро, так мгновенно. Даже сейчас сложно сказать было ли это на самом деле или нет. *** Следующие несколько месяцев прошли, словно сон. Я вспоминаю об этом, как о полете в космос, я брела по тоннелю, который естественно освещал неоновый свет. Я не думала, не знала, не соображала. Я просто шла в неизвестном направлении. Желание получить удовольствие двигало меня. Кажется, исчезло всё, весь мир и осталось только я, комната, и он. Целыми днями мы курили и смотрели в потолок. Долгое время это повторялась, словно в первый раз: те же ощущения, та же легкость и счастье. Да это было прекрасно, и до поры до времени я не о чём не думала. После я заметила, что мне, будто бы страшно смотреть на мир снаружи. Кристиан, так и не покосил, и трава возвышалась столбами. И она, солнце и все вокруг выглядело не тем, чём было для меня раньше. Мне больше не хотелось посидеть на крыше, оглянуть вечерние огни, ведь прям надо мной было нечто гораздо более грандиозное нежели, какой-то ничтожный город. И солнце, которое по его словам глядело на него по его же просьбе, вызывало во мне жуткое чувство. Трава, бесконечная трава. Когда-то я говорила, что сигареты это не то, что можно обойтись и без них, нужно лишь найти своё эстетическое удовольствие. Я противоречила сама себе и во мне поселились сомнения. В какой-то момент мне показалось, что это вовсе не счастье, а просто забвенье. Стекла, сквозь которые я смотрю на мир с отвращением. И, конечно, я не ходила в школу. Никого это особо не беспокоило, кроме моей матери. Он звонила мне по три раза за день. Сначала я сбрасывала со смехом, а после начинала сбрасывать с отчаянием с чувством того, что я делаю все не так. Мне было стыдно признаться в этом Кристиану, ведь он, можно сказать, спас меня. Спустя какое-то время, мне казалось, что я оказалась в ловушке. Он был таким же, как и прежде: мы смеялись, смотрели фильмы, курили. Он хотел, чтобы я была счастливой. Но оно ушло от меня, также внезапно, как и пришло. Он спрашивал меня об этом, но как-то спустя рукава, смеясь и втягиваясь в косяк. Мне хотелось позвонить матери, но я так не хотела возвращаться обратно. Та жизнь была бессмысленной и дерьмовой, а новая была просто бессмысленной. Поэтому я и не хотела ей звонить, хотя стоило это сделать, но… Как-то раз зазвонил телефон. Я даже смотреть не стала, сразу отключила. После он зазвонил ещё раз и ещё. Конечно же, это была мама, а кто это ещё мог быть. Я смотрела на экран. — Что хочешь поднять? — засмеялся Кристиан. — Да, — ответила я. В трубке молчание, долгое молчание. — Алло, мама? — Она умерла, Кэролин, — ответил мне Николас. — Что? — фыркнула я. — Она умерла, её сбила машина. Он повесил трубку. — Что там? — засмеялся он. — Моя мама умерла. Мы смотрели друг на друга. Он медленно поднёс сигарету к губам, затянулся, после выпустил дым. — Ха-ха, — вырвалось у него. Он разинул свою пасть и неистово засмеялся, раскрыв глаза, словно был напуган и удовлетворен до ужаса. Я последовала его примеру, смеялась, оглядываясь вокруг. Стены обветшали и потемнели, пол стал холодным, как сталь, свет потускнел и стал ядовитым. Комната погрузилась в пустоту, жуткую и ужасно одинокую бесконечность космоса. Пол подо мной уходил в низ, и я погружалась в бесцветную бескрайнюю бездну.