Любовь для принцессы Эльфов

***       Обычные люди ненавидят больницы, они вселяют ужас, страх. Но для врача это место волшебно: щелчки аппаратов, хруст хирургического платья. Это место полное надежд. Восторгов. Сюрпризов.       Хирургу нельзя быть ленивым. Ведь, риски слишком велики.       Хирурги играют в Бога — каждый раз, спасая жизнь, каждый раз — вытаскивая человека из костистых лап смерти. Это наркотик. Ему нет замены. Один раз вкусив — ты не можешь остановиться. Ты идешь на всё, чтобы вновь испытать это чувство. Ты забываешь про дом. Ты забываешь про жизнь за дверью операционной. Ты забываешь о себе. Ты изучаешь все что возможно, чтобы стать лучше. Ты придумываешь новые методы и неординарные решения. Ты не спишь и не ешь, зная, что только ты можешь сохранить жизнь человеку, лежащему перед тобой.       — Убрать отсос. Свет. — Всматриваюсь в грудную полость, сердце человека бьётся сквозь открытую грудину, завороженно смотрю на это зрелище, проверяя наличие возможных кровотечений.       — Доктор Гриффин, можно зашить? — Ния, ординатор второго года, стоит на месте ассистента и с надеждой смотрит на меня.       Целеустремленная, зацикленная на работе. Не знай я, что она сирота, думала бы, что потомственный хирург. Поднимаю взгляд на интерна. Голубое платье и шапочка, защитные очки и руки в перчатках, которые в крови. В обычной жизни мы в таком облачении вселяли бы ужас в людей, но здесь мы спасаем жизни.       — Зашивай. — Смотрю, как она четко отдает приказы медсестре, убирает расширитель, перечитывают расходные материалы. Хирург здесь я, и разрешив интерну закончить процедуру, всё равно несу ответственность за результат.       — Ния, — сняв хирургическое облачение, выходим в коридор. — Если я увижу тебя до завтра до девяти утра: отстраню от работы. Живо домой.       — Доктор Гриффин, еще нет пяти, — возмущенная девушка смотрит на меня, пока мы быстрым шагом идем к родственникам пациента.       Только сейчас замечаю, что она снова подстригла свои белокурые волосы под мальчика, а с её робким телосложением со спины с легкостью можно принять за подростка. Даже её голос — тягучий больше присущ юношам. Только ярко накрашенные карие глаза и походка манекенщицы ведает в ней женственную натуру.       — Ты опять ночевала в больнице, — Джон сдал девушку, прекрасно зная, как это может отразиться на пациентах, — вернёшься завтра.       Поговорив с мужем только что прооперированной пациентки, и сделав назначение в карте, для медсестер, отправляюсь в столовую: надо поесть, ведь утренний завтрак наполовину стащила Найла. Плюс работы хирурга, что ты никогда не пополнеешь, мне кажется, что если я даже буду есть одни булки, то все равно останусь в форме. Набросав на поднос необходимые калории, вижу Рейс, которая с улыбкой машет мне. Джон уже успел сделать укладку и сидит рядом с пустым подносом. Приземляюсь на стул.         — Джон, дорогой, — начинаю жевать, зная, как быстротечно время перерыва у врача, — увидишь Нию, сообщи Эбби, она уже неделю ночует в больнице, надо её сплавить домой.       — Кто бы говорил, принцесса, — парень самодовольно улыбается, — я твой табель правил три раза в этом месяце. Кому говоришь сообщить?       — Кларк, а почему наш новый спонсор смотрит на тебя так, будто ты с утра убила её любимую собаку, а потом приготовила её, скормив всем в этой столовой? — Рейс озадаченно смотрит на Александру, а потом мне в глаза.       — Не знаю, бешу её, наверное, из-за пролитой жижи у лифта. — Да, да из-за неё родимой. Уж точно не из-за утренней лекции или недавнего секса. Или того, что она, скорей всего думает, что я встречаюсь с Найлой. У неё совсем нет повода убить меня взглядом.       Бросаю быстрый взгляд на Вудс, которая в этой столовой только пьет. Видимо, еда обычных смертных не для неё. Брюзга невыносимая. Стерва… красивая, но стерва.       — В скорой сегодня дежурит Стивенс. — Джон устало кладет голову на руки, — там завал.       Пейджер, как по команде начинает пищать. Вызов в скорую. Печально смотрю за окно, где осенний ветер разгоняет листья по аллее вдоль больницы. Люди кутаются в куртки и шарфы, спеша куда-то. А мой рабочий день в самом разгаре, остаётся только надеяться, что сегодня он не затянется, ведь вечером свидание с Арагоном.       — Рейс, сегодня с утра поступила Иззи, палата 507, — хватаю кофе, — проверь её и успокой, я приду, как освобожусь. Джон, найди мне Монти, он с утра был на анализах, он мне нужен.       — Хорошо, принцесса — почти хором, отвечают друзья.       С кофе в обнимку лечу в приемное отделение скорой помощи. Это самое неспокойное, неординарное место в больнице. Каждый раз, работая здесь, я думала меня нечем удивить. И каждый раз ошибаюсь. Сегодня здесь дежурит Роб Стивенс, высокий широкоплечий, с густыми темными волосами и томными глазами, ему бы работать в кино, но он выбрал профессию врача. Этот парень все время создает массу проблем на пустом месте, слишком заносчив и самовлюблен. Хотя кто не такой?       Помещение приемной скорой помощи наполнено звуками: ругань, стоны, всхлипы, плач, размеренная речь врачей и медсестер. Помещение наполнено запахами: кровь, пот, рвота, гниль, гарь, антисептик, хлор, викодин. Все смешивается в неописуемую гамму.       — Четвертая койка, — Роб протягивает мне карту, скрестив руки на груди, — Твоего пациента лечит пациент твоей матери.       Класс. Только этого не хватало. Доктор Вебер раньше работал в этой больнице. Он был ведущим хирургом, новатором, занимал пост главного врача, занимался исследованиями. А потом пришел Альцгеймер. Теперь его мозг работает против него, выборочно загружая воспоминания в голову. Это тяжело. Ведь он не знает, в какой момент своей жизни проснётся сегодня. Это может быть детство, юность, ординатура или рассвет его карьеры. Он может не помнить про смерть жены и искать её по коридорам. Сын Ричарда Вебера заботится о нем, как может, но случается, что этот высокий темнокожий старик с седой головой возвращается на любимую работу, стремясь помочь людям.       Вижу Монти, идущего через все отделение, пока связываюсь с сыном Ричарда. Это мой третий интерн, он как и Ния на втором году ординатуры. Парень подустал, слегка опущены плечи, он поправляет очки в крупной оправе, которые скатываются на нос. Растрепанный вид и неглаженный халат придает ему шарма, но не в нашей работе. Врач должен вызывать уважение, должен быть безупречен.       Выслушав его отчет, о текущих пациентах и отчитав за внешний вид, даю наставления по уходу за Вебером, которого надо изолировать от людей.       — Ты меня не знаешь, — внимательно смотрю парню в глаза, — попросишь консультацию по выбору специализации, пригласишь в столовую, через час его заберут. Поговоришь с ним про работу.       — Почему я вас не знаю? — Парень вновь поправляет очки, которые скатываются на нос.       — Потому, что он будет думать, что я ребенок его учеников. Не разубеждай его в этом.       Жду когда Монти приведет Вебера, чтобы знать в какой год мы переместились сегодня. Ричард в брюках и клетчатой рубашке, он выглядит бодрым и слегка пополневшим. Заметив меня широко улыбается.       — Привет, маленькая принцесса, — в этот момент мне кажется, что он ищет в кармане леденец, которые дарил мне до шестого класса.       — Привет, дядя Рич, — обнимаю старика. Последний раз я его видела месяца два назад, совсем забыв, каким он бывал добрым ко мне, испытываю прилив благодарности к этому человеку. — Как сыграли Янки?       — Это была бойня…. — он начинает описывать матч, и я понимаю, что мне сегодня восемь лет. Спасибо всем фанатам американского футбола, которые следят за этой командой, ведь истории их игр я знаю с девяносто пятого.       Спроваживаю Вебера с Монти, направляемся к пациенту. Проверяю опросный лист, заполненный Ричардом, уточняю несколько вопросов. Все это время мужчина пытается меня убедить, что боль в груди вызвана изжогой, что его жена просто перепугалась и ему не требуется лечение. Я понимаю, что ему страшно, людей пугает неизвестность, но к боли в груди врачи относятся с особым подозрением, ведь там наш мотор. Там наше сердце.         — Мистер Ротман, — смотрю в глаза мужчине, — я понимаю, что вы торопитесь. Мы сделаем два теста и я вас отпущу. Если все хорошо, через час будете дома.         — Хорошо, — сдался мужчина, — но только ради спокойствия жены.         — К Вам сейчас подойдут, — отправляюсь к стойке регистрации, ища свободного интерна или медсестру.         — Иззи ждет тебя, — Рейс подкрадывается со спины, — её дочь прилетит ночью, и разговаривать они будут только с тобой.         — Ладно, я разберусь, — отдаю ей опросный лист с назначением, — Биохимию, мрт, узи брюшной полости, проверь наличие свободной операционной, подозрение на расслоение аорты. С момента поступления по скорой 20 минут. Мы еще не упустили золотой час.         — Ок, принцесса. — Рейс без вопросов удаляется к пациенту. За это люблю её, ей не надо повторять дважды или объяснять что-либо. Детские стоны со второй койки сводят с ума.       Между жизнью и смертью есть золотой час. Если вы тяжело ранены, у вас осталось менее 60 минут, чтобы выжить. Разумеется, вы не обязательно умрёте именно через час, это может случиться три дня или две недели спустя — но в вашем теле за этот период уже произойдёт нечто непоправимое. (Р. Адамс Коули)         — Роб, что на второй? — спрашиваю коллегу, заполняющего очередную карту в планшете.         — Ждем Блейка или Джаспера, ребенок не дает себя осмотреть, перелом наверное, — парень не отвлекается от работы, говоря спокойно, равнодушно.         — Я попробую? — Парень кивает, а я направляюсь за ширму.       Врач должен быть жестоким, должен быть жестким. Ведь если ты начнешь жалеть своего пациента, ты не сможешь оторвать пластырь, что уж говорить о большем. Ведь хирург, чтобы спасти вашу жизнь наносит травму вашему организму, разрезая вашу плоть.       За ширмой на кушетке лежит пацан, судя по карте, шесть лет. Светлые волосы, зареванные глаза, кожа уже покрылась красными пятнами от постоянных слез. Хорошо, что наш мозг, защищается, и уже через несколько лет парень не вспомнит этого, останется только ментальная память. Мама кутает парня в плед, а отец успокаивает обещаниями, что скоро все закончиться и вытирает слезы. Мальчишке нужно обезболивающее, хотя бы притупить боль.         — Привет. — Присаживаюсь на стул, чтобы быть на одном уровне с мальчиком. — Я Кларк, а ты?         — Тони, — пищит парень, — ты врач?         — Нет, я принцесса эльфов, — заговорщицким шепотом начинаю я, — но вынуждена притворяться, чтобы меня не вернули в сказку. А ты супергерой?         — Нет, — расстроенно всхлипывает он, а его отец злобно смотрит на меня.         — Но хотел бы им стать? — еще тише спрашиваю парня, будто волшебная пилюля лежит в моем кармане.         — Да, хочу быть как Тони Старк, — гордо говорит мальчик, — Как железный человек.         — Расскажешь мне про него? — Достаю из тумбы катетер, пока парень рассказывает про своего кумира, я задаю ему вопросы, отвлекая пока устанавливаю иглу в вену и ввожу обезболивающее.       С детьми работать сложнее всего. Я не представляю, как справляется Джаспер. Конечно, время от времени мы все вынуждены работать с малышами в силу узкой специализации. Но когда видишь ребенка, который не видел еще жизни, который счастлив и беззаботен был еще недавно, сердце сжимается. Ненавижу лечить детей.       Теперь можно идти к Иззи. Делаю запись в карте, назначая узи, дальше Роб справиться сам.       Пейджер меня добьет. Консультация в третьей операционной, значит срочно. Мчусь по лестнице на второй этаж, так быстрее. Не моюсь, не захожу в стерильную зону, оставаясь за стеклом. Я не вижу что происходит, но судя по росту операцию проводит Блейк.         — Гриффин? — Взволнованный голос Джаспера, заставляет перевести взгляд на него и интернов возле закрытого бокса. — Видела детей весом до полкилограмма?         — Джасс, они не выживают, — смотрю на монитор, который они уже подключили к плоду.       По-другому тяжело назвать существо размером с банку колы. Да у него уже есть почти все органы, но он нежизнеспособен. Один из сорока будет жить, возможно инвалидом.       — Сатурация. Кардиогенный шок…. — Джаспер начинает перечислять показатели, которые я просто не увижу, из-за положения за стеклом.       Нас хирургов учат консультироваться друг с другом, чтобы услышать альтернативное мнение. Я знаю, что Джасперу нужна надежда, что он из-за этого вызвал меня, ведь если они достали плод, значит дела у его родительницы плохи. И скорей всего ему уже все сказали, что малыш не выживет, но он хочет надеяться, что сможет спасти эту жизнь.       — Недоношенных реанимируют при сатурации ниже 60. Двумя пальцами очень легко. — Смотрю за показателями, которые изменяют ритм, под нажатием врача, — Все правильно, если он переживет шок, тогда посмотрим на его шансы. На этом сроке сердце сформировалось, так что я тебе не нужна, следи за углеродом, будет повышаться, тогда ко мне.       — Понял спасибо, Кларк.       Теперь к Иззи. Этой даме я пять лет назад установила кардиостимулятор, пришло время поменять мотор. Пять лет назад она свела с ума все отделение, как и её дочь. Они боятся и не понимают, поэтому задают столько вопросов, что голова идет на взлет. Конечно, наших пациентов можно понять, ведь они в операционной спят и не знают, что происходит. Я не летаю каждый день на самолёте, поэтому, если посадить меня за штурвал, я буду бояться и задавать кучу вопросов.       Врачи не знают ответов на все вопросы. Когда-то при первых признаках болезни мы просто выкачивали из пациентов кровь. Делали лоботомию, ампутацию, прикладывали мази из трав. Сейчас медицина ушла настолько далеко, что мы можем узнать о болезни, которая еще даже не начала развиваться или спит в организме.       — Монти? — Торможу парня на этаже. — Где Вебер?       — Он сказал, что хочет проветриться…       — Быстро в операционный блок, проверь там каждый угол и жди, если он появится, сообщишь. — Бегу на пост Джона, нужно срочно найти Ричарда, пока он не начал лечить кого ни будь. Потому что больница автоматом заработает судебный иск. Ну как бегу, иду быстрым шагом, не вызывая панику у обитателей больницы. По пути нарываясь на Эбби и Александру. Они всегда будут ходить вместе?       — Эбби, нужна помощь, — не задерживаюсь, просто двигаясь в нужном направлении, мама поймет. Я бы сейчас сняла халат. Назло зеленоглазой, но совсем некогда.       — Джон, объяви: «Доктору Веберу явиться в операционный блок», — Джон выгибает брови, пока он объявляет по связи. Парень выглядит уставшим, похоже не только у меня суетной день.       — Я позвонила его сыну, Монти возле операционных, присмотришь за ним? — Поворачиваюсь к маме, за спиной которой, как тень стоит Александра — Иззи приехала, и уже разыскивает меня.       — Без проблем… — Начинает мама.       — Кларк, это Рейс, остановка сердца в томографе, — Джон все еще с телефоном, не убирает от уха.       Смотрю на часы. Слишком рано, это не просто расслоение аорты.       — Третья операционная, остановить массаж сердца, иначе разорвет аорту — застываю на часах, прикидывая время, — подготовить аппарат искусственного кровообращения, постобструктивный отек легких.       Джон быстро передает информацию Рейвен, она поймет. Оформляет официальный вызов, и мой пейджер пищит, пока я несусь по лестнице на второй этаж. Срываю халат, бросаю гаджеты на стол, мою руки.       С этого момента мира больше не существует, ближайшие двадцать часов только ты и еще пока живой человек, сердце которого в твоих руках. Аппарат — остановит кровь, криомашина — остудит тело, найти повреждение, сшить — вернуть человеку жизнь. Это наркотик. Это никогда не надоест.       — Доктор Гриффин, ваш телефон. — Девушка стоит с аппаратом в руках, но я не смотрю на неё, время работает против меня.       — Контакт Арагорн, напиши, что мы не сможем сегодня встретиться, что я на работе.       — Она скоро начнет думать, что ты её динамишь, — Рейс удерживая зажимы, посмеиваться. — Уже шесть недель.       — Ну, благодаря «Три кру», скоро у нас появятся выходные, — мы не прекращаем работать инструментами, проговариваясь еще несколько часов, пока не исчерпаем лимит тем для операционной.       К девяти утра мы закончили. Мистер Ротман будет жить.       Когда наступает конец рабочего дня все идут в душевые, о чем-то переговариваться. Негромко, уже без эмоций. Вот только беда в том, что наш рабочий день бесконечен. Потом в раздевалку. Смотрю на себя в зеркало: бесцветное выражение лица, серые вещи. Серые, потухшие без блеска глаза. Краем уха слышу обрывки фраз других врачей в раздевалке. Выхожу на улицу, уставший Джаспер крутит тлеющий окурок, а ветер уносит дым вверх. Холодно, но красиво, отдалённые звуки скорой приближаются, значит в приемном снова завал. Падающие листья добавляют цвет серому городу. Сейчас бы в парк. Джаспер уже переодет в свою любимую куртку темно-зеленого цвета, его спина сгорблена, и видок, как после ночи пьянки. Поверх головы капюшон и толстые наушники, одна рука греется в кармане.       — До завтра, — бросает он непонятно кому, даже не глядя на нас.       Парень уходит вдоль длинной улицы, полной людей. А я смотрю ему в след, тихонько замерзая. Мне нравится просто стоять на холоде, отрезвляет. Рейс уезжает домой сама, изможденная, выжатая, в глазах читается вселенская усталость от жизни в целом.       — Ты еще здесь? — Найла выходит на улицу, проветриться, — Я в ночную, но Белл просил подменить, у них с Джаспером сложный день.       — Догадалась, — смотрю на подругу.       — Кларк, зайди к Эбби подпиши? — Найла достает лист соглашения, — я не выдержу еще одного её допроса, а документы нужны до шести.       — Давай, что наврала? — Найла пожимает плечами, слегка улыбаясь, а я иду в кабинет матери, разгребать чужую кашу. Я точно знаю, что Эбби не будет меня мучить сегодня.       — Кларк, хорошо, что ты здесь. — Онтари догоняет меня на подходе к лифту. — Огнестрел из 51 участка, в скорой зажали дыру в сердце…       — Вызови кого-нибудь, я больше суток на ногах. — Добраться до пятого этажа, не рухнув от усталости, а потом до дома не нарушив правила дорожного движения.       — Нет, ты не поняла он уже во второй операционной, Кейн консультирует, оперирует Ния, — Девушка для убедительности хватает меня за руку, развернув. Я смотрю на её черные от возбуждения глаза, понимая, что она беспокоиться за свою жену. — Я дежурю по скорой, не могу уйти…       Да, честно говоря, я тоже обеспокоена, второй год ординатуры для самостоятельной операции на сердце слишком рано. Даже если тебя консультирует один из лучших хирургов в стране. Если пациент умрет на её столе, это может сломать её как врача. Первые самостоятельные операции самые простые, чтобы проверить тебя в деле, уж ни как не шунтирование.       — Убрать руки от пациента, — гремлю на помещение, пропахшее антисептиком. Операционная медсестра уже помогает мне одеть платье и перчатки, пока Кейн монотонным голосом выдает анамнез и начало процедуры….       Ненавижу Кейна. Не перевариваю на клеточном уровне. Нет, он великолепный врач, отличный специалист. Правда, он уже несколько лет не оперирует — тремор левой руки. Он не стал делать операцию на мозге, побоявшись стать недееспособным — любая, даже самая простая, операция риск. Это как разминирование, никогда не знаешь, где может рвануть. Теперь он занимается исследованиями, и учебной программой в нашей больнице. Но не люблю я его не за это. Когда умер мой отец, он все время вился вокруг Эбби, как будто только и ждал смерти отца, чтобы соблазнить её. Теперь он мой отчим. Ния сидит на узкой скамейке в предоперационном блоке, она так и не сняла шапочку и операционное платье, которое в следах крови. Её пустой взгляд, и бледная кожа уже говорят о многом. Это помещение серое, бесцветное, оно угнетает, без окон, без естественного света, без яркого света ламп, как над столом, где я уже зашила чего-то отца, брата, мужа.       — Ей лучше пойти домой, — Кейн стоит в сторонке, не мешая девушке побыть в одиночестве, но не спуская с неё глаз, — поговоришь с ней?       — Онтари в скорой, а это значит, что она придёт в пустую квартиру. — Смотрю на часы время только три, а значит черноволосая продежурит еще более двенадцати часов.       — Я пригляжу за ней.       — Нет, просто поговори, и езжай домой, — Кейн улыбается слегка приподняв уголки губ, грустной улыбкой, но не прикасается ко мне, задержав руку в сантиметрах от меня. Он давно знает мое мнение о их с матерью отношения. — Я сам присмотрю за ней.       Присаживаюсь рядом, ненавязчиво помогаю снять операционное облачение. Она все сделала правильно. Она не виновата, просто нам не хватило времени. Операция на открытом сердце это риск. Ваш мотор продолжает перекачивать кровь, но имея повреждения она сочится сквозь перфорацию (дыры). Мы приостанавливаем движение, препаратами, искусственными заменителями, но это не всегда дает достаточно времени, чтобы закончить. Сердце сильно: каждый удар увеличивает разрывы, разрывает ваши вены, убивает вас — время наш враг.       Конечно, будет вскрытие и разбирательство. Накажут того, кто допустил её к операции без наставника (Кейн не в счет, он не может взять скальпель). Возможно, накажут саму Нию, если это она самостоятельно приняла решение об операции. Сейчас главное, чтобы она не сломалась как хирург.       Оставив их вдвоем, иду к его семье. Мало пережить потерю пациента, нужно рассказать об этом его семье. У этого мужчины семья огромная: весь 51 участок полиции города Нью Йорка. Когда поступает кто-то из полиции или пожарных мы не оставляем их в зале ожиданий, мы им выделяем отдельный зал, где коллеги размещаются в тяжелом времени ожидания. Они семья, такие же, как мы: врачи в больнице.       Завидев меня издалека, ко мне выходит капитан. Это руководитель погибшего мужчины. Всю информацию мы сообщаем ему, мы редко общаемся с семьями таких людей, только если они сами желают. Обычно капитаны участка, начальники пожарных частей сообщают родственникам сами, забирая это тяжелое бремя у хирурга. Но от этого нам не легче. Ведь сколько бы ты не пытался думать, как бы ты не понимал, что здесь нет твоей вины. Ты все равно будешь её чувствовать.       — Спасибо, доктор Гриффин, — я вижу, как его волевой подбородок напрягается, он сжимает челюсти. Сейчас он ненавидит того, кто стрелял в его коллегу, но знает, что необходимо будет сдерживать гнев всего его участка, чтобы не начался беспредел на улице. Тяжело испытывая такие чувства, подавить их в других.       Иду к Эбби, потом в комнату отдыха, надо поспать. Сегодня я не еду домой. По пути отписываюсь с Финном, Беллом и Арагорном. Слишком устала.       — Эбби, подпиши пожалуйста, — после стука захожу в кабинет матери, нарываясь на злой взгляд зеленых глаз, но продолжаю движение до кресла. — Мне надо подписать соглашение.       Александра сидит в кресле матери, она застыла с руками на клавиатуре, выпрямив спину. Эбби, видимо, вышла. Значит, буду ждать. Молчание между нами длится уже дольше минуты. Она так и смотрит на меня жгучим взглядом.       — Расскажи своей подружке правду, как можно раньше. Иначе мне придётся рассказать всё самой, — Её холодный тон обжигает уши, а от её взгляда тошнота подступает к горлу.       — Иди, расскажи прямо сейчас, — с напускным равнодушием отозвалась я, рассматривая чертово соглашение. — Она заменяет Блейка, и дежурит ночью. Можешь хоть на всю больницу в громкоговоритель объявить, чтобы все слышали.       Видимо, то, что я так спокойно отреагировала взбесило её. Видимо, я должна была угрожать ей чем-нибудь, чтобы она молчала. Или умолять, чтобы молчала. Или искать оправдания. А что если их у меня нет?       — Это аморально! — восклицает она, и впервые я вижу эмоции на её лице: презрение и отвращение, — Подожди очередь в коридоре.       — Но в коридоре очереди нет! — Я возмущена, киваю на дверь, как же она бесит, надменная сука. Или она меня задела словами про подружку, холодным тоном или наездом, её взгляд наполнен гневом, она слегка щуриться.       И я сдаюсь. Пусть, я подожду.       А потом… смотрю на её шею, слегка прикрыт волосами уже тёмно-лиловый засос. Цепляюсь взглядом за очертание гематомы, а в голове будто скорый поезд гудит, до противного мутнеет в глазах. В груди разливается неприятное чувство. Она спала с кем-то. Совсем недавно. С тем, кто по собственнически метил её шею, царапал зубами, дарил наслаждение.       Ну, по - любому, она оправдала её ожидания, наверняка они даже разделись. Она со злостью смотрит на меня, а я залипаю не треклятом засосе и хмурюсь.       — Я аморальна? — Вскакиваю с кресла, перекинувшись через стол тычу пальцем в синяк, чувствуя, как она вздрогнула от прикосновения, — А это тебе ветром надуло?       — Что? — Возмущенно повышает голос Александра. — Тебе голову напекло под лампой операционной? Да у меня после тебя все плечо искусанное. Не узнаешь?       Она отодвигает высокий ворот рубашки, а я вижу еще синяки с кровоподтёками. Воспоминания накатывают резко, аж в груди распирает от учащенного сердцебиения. Сразу вспоминаю, как она меня прижимала, а я хотела кричать от наслаждения. Стыдно. Черт, вот я дура. Она заставляет меня чувствовать себя дурой — больной на всю голову извращенкой.       Рывком она притягивает меня к столу, вырывая злосчастное разрешение и махом его подписывая размашистой подписью.       — Убирайся, Гриффин, — рычит зеленоглазая зло мерцая своими огромными глазами.       Внезапно мне захотелось провести по её губам языком, а после впиться в них поцелуем. Сама ужасаюсь своим мыслям, в её глазах такой гнев, но это только распаляет мое желание. Я медленно обхожу стол, а Александра смотрит своими холодными прекрасными глазами, кажется, в самую душу. Я уже было потянулась своими губами к её, но она отпрянула от меня, как от огня.       — У тебя совсем совести нет? — Александра рывками идет к выходу, — Убирайся, лучше спи со своей девушкой.       — Проваливай, Гриффин, — добавляет она устало и открывает дверь, глядя в пол.       — Кларк? — Эбби залетает в кабинет, — Марк поступил, он в интенсивном…       У меня был ужасный день. Мы постоянно так говорим. Ссора с начальником, кишечный грипп, пробки.       Но по-настоящему ужасный день, это когда ты понимаешь, насколько хрупка человеческая жизнь.