When The Book Opens

      Школа Хоукинса была не совсем бедной. Ее руководство было в состоянии обеспечить новой формой различные спортивные команды, кроме того, бюджета школы всегда хватало на то, чтобы скрывать граффити, постоянно появляющиеся за пожарным выходом библиотеки, но их точно нельзя было назвать богатыми. Поэтому, когда Майк зашел в школьный спортзал на свои первые танцы в честь Хоумкоминга, у него отвисла челюсть. Он ожидал увидеть слегка улучшенную версию Снежного бала, но реальность значительно превзошла все его скудные ожидания. Пол был отделан в темно-синих тонах, и это плавно переходило в огромную арку из воздушных шаров у самого входа, которая сразу бросилась ему в глаза. Он потратил почти полчаса на то, чтобы рассмотреть весь украшенный спортзал, добраться до стола с пуншем, найти своих друзей среди большой толпы и наконец устроиться с комфортом.       Может быть, некоторым парням нравилось думать, что они пришли сюда исключительно ради девушек, но даже им было сложно не впечатлиться мягкими мерцающими огоньками на стенах и на потолке. Никто в партии, однако, не спорил с тем, что они пришли на танцы ради Дастина. Довольно внушительное время, проведенное со Стивом Харрингтоном, не только «подкачало» его, но и сделало более маневренным, когда он вышел из своей неловкой переходной фазы. Дастин всю жизнь был неудачником, и его желание порисоваться перед всеми было вполне понятным. Иногда Майк ловил себя на том, что думал о том, как глупо он, вероятно, выглядел, быстро и нелепо двигаясь под веселую музыку в своем классическом костюме, но не мог удержаться от смешка каждый раз, когда сталкивался взглядом с кем-то из друзей. Он совершенно выбился из сил, когда партия танцевала уже под пятую бодрую песню подряд, и собирался оставить их, но наконец-то зазвучала спокойная баллада, дав ему шанс передохнуть.       Майк направился подальше от толпы, в угол спортзала, и обернулся, ожидая увидеть всю партию позади. Однако Макс и Лукас медленно танцевали в самом центре, а рядом Эл неловко покачивалась с Уиллом, так что за ним обнаружился лишь Дастин. Майк наполнил одноразовый стаканчик водой и еле сдержал смех, глядя на паникующего Уильяма Байерса, который пытался понять, как танцевать с девушкой на два дюйма выше его.       — Наслаждаешься? — спросил Дастин, прислонившись к стене.       — Да, как ни странно… да. Это намного веселее, чем я думал. А ты?       — Тоже. С вами, ребята, никогда не соскучишься.       — Кстати, о той, кто тоже не заставит тебя скучать, — начал Майк с ухмылкой. — Джуди Миллер не сводит с тебя глаз весь вечер. Поговоришь с ней?       — А это не она напала на девчонку во время школьного собрания?       — Нет, чувак, это на нее напали. Она пролила газировку на свитер Шерон Крауч.       Дастин улыбнулся, будто размышляя о чем-то своем.       — Хорошо, может быть, я поговорю с ней. Я всегда ненавидел Шерон.       — Логично, — Майк издал легкий смешок.       Они подошли к столу с разнообразными закусками, и Майк, пока не набежала очередь, быстро схватил двойное шоколадное печенье, которое присмотрел еще с начала танцев. Он недовольно застонал, когда следующей песней вновь заиграла баллада, но затем услышал неловкий кашель Дастина рядом.       — Уилл сегодня, э… красиво выглядит.       Майк замер, держа уже второе печенье на полпути ко рту.       — Да? Ну, наверное, я просто не обратил на это внимание.       — Еще как обратил.       Он с трудом сглотнул.       — Я не понимаю, о чем ты. То есть… да, он в костюме, и с хорошей прической. Как и все мы.       Майк почувствовал, как его сердце напряженно стучит о ребра, когда Дастин раздраженно уставился на него.       — Боже, я же не слепой и прекрасно вижу, как ты смотришь на него, чувак. На самом деле, это очень сложно не заметить, и если ты не хочешь, чтобы другие люди начали что-то подозревать, ты должен лучше скрывать это.       — Я все еще не понимаю, о чем ты. Я не…       — Нет, стой, просто помолчи и позволь мне высказаться, пока я не передумал. Я до сих пор не знаю, что думать обо всей этой… ситуации. Лучше бы я никогда не видел эту чертову тетрадь, но уже ничего не поделаешь. Это пиздец отвратительно, и я ненавижу даже просто упоминать это, — Майк открыл рот, чтобы сказать что-то, но Дастин поднял руку, останавливая его. — Но. То, что ты сказал тогда… это имеет смысл. Я действительно много думал и пришел к выводу, что моя дружба с Уиллом не изменилась, потому что он не изменился. А видя, что ты тоскуешь по нему, как школьница, я понял, что хочу, чтобы ты был счастлив. Вы оба, на самом деле.       Майку потребовалось несколько секунд, чтобы выровнять сбившееся дыхание. Он никогда не думал о том, что сегодня случится такой разговор, но даже несмотря на то, что он чувствовал себя невероятно неловко, он не совсем хотел, чтобы этот разговор заканчивался.       — Я… Думаю, я… просто промолчу, — в конце концов выдохнул он.       — Ладно, как знаешь. Просто убедись, что ты делаешь то, что считаешь правильным, чувак.       Майк немного помолчал, прежде чем одарил Дастина легкой улыбкой.       — Спасибо.       — Не стоит. А вообще, серьезно, пока не говори со мной об этом. Я правда стараюсь, но это все еще дается мне тяжело, — Дастин поправил галстук-бабочку на шее, передернул плечами и одним глотком осушил стакан с пуншем. — А теперь я пойду на поиски Джуди Миллер.

***

      Благодаря свадьбе своей тети много лет назад Майк знал, что голубые и розовые цветы, украшавшие сейчас стены в коридоре, это петуньи. Он вспомнил, как сидел на диване в гардеробной и мечтал оказаться где угодно, но только не в душной маленькой комнате, наблюдая за тем, как его мама делает прическу и макияж тете Марте. В ее волосы и платье должны были вплести розы, потому что счастливая пара встретилась в Розовом саду или в каком-то подобном месте, Майк не особо вслушивался. Однако он тут же встрепенулся, когда неожиданно раздался стук в дверь, а следом – неуверенный голос жениха. Он сказал, что флорист что-то перепутал и принес петуньи вместо роз, что противоречило всей задумке тети Марты. Майк вспомнил, как самая традиционная женщина, которую он знал, подскочила со своего места, распахнула дверь, разрушая многовековой стереотип о том, что жених и невеста не должны видеть друг друга до церемонии, и притянула его к себе для большого поцелуя. Она пообещала, что, пока она выходит за него замуж, они могут использовать хоть старую солому вместо цветов. Именно тогда Майк понял, что хочет такой любви.       Знакомый голос выдернул Майка из приятных, но почему-то немного болезненных воспоминаний.       — Майк? Ты здесь? — негромко позвал Уилл Байерс.       — Да. Здесь, в холле.       Через несколько секунд перед Майком появился Уилл с непонятным выражением лица.       — Все в порядке? Ты вдруг исчез.       — Да, просто захотелось немного тишины. Я не хотел тебя беспокоить. Я сидел тут, думал о… — Майк подавил улыбку, — о цветах, вообще-то.       — Которые были на свадьбе твоей тети?       — Да, — Майк с подозрением прищурился. — Как ты узнал? Не помню, что бы я рассказывал кому-то.       Уилл закатил глаза, приблизился к Майку и протянул руку, чтобы поправить некоторые цветы на стене около него.       — Ты рассказываешь мне все, чувак. Всегда.       — Неправда!       — Ладно, назови хотя бы один секрет, который ты скрыл от меня.       Майк ощутил, как его внутренности буквально горят от острого чувства вины, но постарался не обращать на это внимание.       — У меня есть от тебя секреты! Например, та вечеринка-сюрприз, которую мы устроили для тебя несколько лет назад.       Уилл фыркнул.       — Даже если бы это считалось, ты бы все равно облажался. Ты сказал мне о вечеринке за пять дней до нее, потому что не знал, какой торт купить, и хотел, чтобы все было идеально.       — Черт, я и забыл об этом. Тогда… — задумчиво протянул Майк, — я не говорил тебе, как мы с Эл начали встречаться.       — Она не понимала, что такое поцелуй, и тебе пришлось нарисовать ей целую схему, — вставил Уилл с довольной ухмылкой. — Да, это ты мне тоже говорил. Даже показал мне свой рисунок, и он был не так плох, кстати.       — Но не так хорош, как твой рисунок поцелуя, — как только Майк осознал, что он сказал, то испуганно замер. Боже, нет. Он ведь сказал не то, что услышал, да? Прошло несколько недель с тех пор, как они обменялись тетрадями обратно, и они все еще оба настойчиво игнорировали эту тему. Майк открыл рот, чтобы что-то сказать, но не нашел слов и снова закрыл его.       В конце концов Уилл оторвал тяжелый взгляд от своих ног и заговорил.       — Я виню во всем Джонатана.       — Как это связано с твоим братом?       Уилл провел дрожащей рукой по волосам.       — После Демогоргона, а потом и Пожирателя разума, меня мучили кошмары. Джонатан посоветовал мне изображать на бумаге то, чего я боюсь, чтобы это оставалось только на бумаге, а не в моей голове. Ну, я так и сделал и все еще делаю. Думаю, вполне разумно бояться того, что вся чертова Индиана узнает о том, что я… — он пожал плечами, — ну, такой, как я.       — Ого. Ты никогда не говорил мне. Я имею в виду, о кошмарах.       — Ты не поверишь, но некоторые люди действительно умеют хранить секреты, — Уилл шутливо ткнул Майка под ребра, и тот в ответ легко толкнул его в плечо.       Майк подавил улыбку и попытался игнорировать все инстинкты, которые кричали ему молчать.       — Я тоже боюсь.       — Чего?       — Разочаровать свою семью, потерять друзей. Что у меня никогда не будет той жизни, о которой я всегда мечтал. Что я стану тем парнем, которого обвиняют в том, что он не смог прийти на встречу, хотя все знают, что его даже не приглашали.       — Ты никогда не станешь тем парнем, Майк. Люди любят тебя, ты должен это знать.       Он пожал плечами.       — Прямо сейчас да, — Майк тяжело вздохнул и уставился в потолок, пытаясь взять себя в руки. Это был второй разговор за вечер, которого он не ожидал.       — Все будет хорошо. Обещаю, — Уилл неуверенно протянул к нему руку, словно собираясь похлопать Майка по плечу, но его рука просто остановилась в воздухе, и он позволил ей вновь упасть на свои колени.       Майк еще раз вздохнул в полной тишине, будто собираясь с мыслями.       — Мне нравится розовый. Этот секрет со мной с самого детства.       — Что?       — Мне кажется, это очень хороший цвет. Он мягкий, но в то же время сильный, понимаешь? Я бы хотел, чтобы его могли использовать и мальчики.       — Ты никогда мне этого не говорил.       — Может быть, во мне скрыто больше, чем ты думаешь.       Майк снова попытался успокоиться, медленно поднял дрожащую руку и сорвал со стены розовую петунью. Он расстегнул пиджак и положил ее во внутренний нагрудный карман, где больше никто не мог ее видеть. Никто в мире, только он. Майк чувствовал, как кровь стучит у него в ушах, и искренне боялся того, что колени предадут его в любую секунду, заставив беспомощно рухнуть. Миллион противоречивых мыслей пронеслись в его голове, большинство из которых даже не были его собственными.       — Я могу только представить лицо маленького педика, когда он поймет, что все знают.       — Я хочу снова видеть тебя счастливым.       — Чувак, он теперь квир. Знаешь, что случится с ним, если люди узнают?       — …если ты решишь ничего не делать, ты всегда будешь думать о том, что если.       — Ну, Уилл ведет себя еще страннее, чем ты, а когда вы вместе…       Он слышал грохот, но знал, что это только в его голове, его чувствам наконец-то дали волю после того, как Майк подавлял их несколько лет – может быть, даже всю свою жизнь. Он тяжело сглотнул и медленно шагнул к Уиллу, который все это время зачарованно смотрел на него широко раскрытыми глазами, будто ожидая его действий.       — Просто… — выдохнул он, — не забывай, что, возможно, я не все тебе рассказываю.       Несмотря на то, что все его инстинкты второй раз за вечер вопили ему не делать этого, Майк поднял дрожащую руку и положил ее на щеку Уилла. Медленнее, чем когда-либо в своей жизни, он наклонился и остановился на пару мгновений, чтобы посмотреть в его глаза. Боже, ему так нравилось, что эти глаза все еще метались между карим и зеленым, так и не определившись с окончательным цветом. Практически слыша, как от сильного волнения стучат его колени, Майк прижался долгим, глубоким поцелуем ко лбу Уилла, обводя линию его челюсти.       И в этот момент Майк понял, насколько он облажался.