Вера

      Моя мать родила мальчика в середине августа, когда вся семья буквально каждый день проводила на пляжах Намимори из-за бесконечно удушливой жары, нагрянувшей в Сидзуоку, чему я радовалась, тихо-мирно расслабляясь под большим зонтом, не стараясь загорать и потягивая сквозь соломинку какой-то совершенно забавный безалкогольный коктейль, пока мама вдруг не охнула, а некое мокрое пятно не расползлось у неё на сарафане.       Я закашлялась, тут же сваливаясь с гамака меж пальм и глотая песок, машинально вытаскивая из-под задравшегося до пупа платья пистолет.       Бабуля, выпучив глаза, схватилась за сердце, сипя что-то про скорую.       — Быстрее, а то не доживу! — молила она, жадно глотая воздух.       Отец растерянно метался меж нами, вмиг подобравшись после этих слов:       — Спокойно, мама, доживёте.       Я залпом допила коктейль, наконец-таки смывая с языка неприятные песчинки.       И, под предупредительным взглядом отца, всё-таки засунула пистолет обратно. ***       Мальчик родился, по словам мамы, красивый, хотя, если честно, больше он мне напоминал запечённый картофель, шлёпающий губами и обладающий мощной глоткой. Как мне казалось, он всеми силами стремился донести до нас то, что рождаться в этом дурдоме ему не хотелось.        Назвали пацана, кстати, так, как решила когда-то я — Ичиго. Шоутей, который теперь почти являлся частью нашей семьи, таскаясь постоянно за мной и ответственно следя за тем, чтобы я как следует выполняла задания отца, пока никто, кроме меня, не видел, мужественно утёр скупую слезу, умильно рассматривая снимки узи и сравнивая с той картошкой в люльке.       — Ох, весь в Оябуна! — патетично складывал он руки на груди, но я, видя перед собой лишь недовольные серые глаза ребёнка, глубоко вздыхала, вновь и вновь вытаскивая мужчину из детской.       — Давайте лучше на задание пойдём, а?       Убивать и разведывать информацию, как оказалось, намного легче, чем следить за Ичиго… Зато отвращения больше явно не было.       Хотя, возможно, я просто оправдывалась.       В конце концов, это был отличный повод откосить от скучных уроков. ***       — Мам, а бабушка надолго уезжает? — спросила я, вздыхая по нежнейшему малиновому пирогу, стоящему в холодильнике.       Младшая школа была закончена мною с отличием, так что какой-никакой, но подарок я заслужила. Животик печально заурчал, ведомый прекрасным видом, но мать, что резко посерела от вопроса, беспокоила меня больше.       — Аки-чан… — растерялась она, глядя на мои упрямые черты лица, — Бабушка теперь будет жить в Токио. Всегда.       И застыла теперь уже я. ***       И время понеслось мимо меня так быстро, как если бы меня кинули в центрифугу на полной скорости, безжалостно и безвозвратно.       Тошно, головокружительно и с последствиями.       Фу, какая гадость.       Мне одиннадцать лет.       За плечами младшая школа и первый порог во взрослую жизнь. Средняя школа Мидори открывала свои двери столь же гостеприимно, как скалится цербер, однако я смело шагала в пасть зверюге, готовая воевать и отчаянно радоваться жизни по-новой.       Я оглядываюсь на прошедшие года и удивляюсь.       Шоутей вырос, становясь Ичиго кем-то вроде крёстного, перенося всё своё внимание пацану, и отец, видя мои непонимающие взгляды, неловко сообщил мне о том, что парень больше не может находится рядом со мной.       Его Гроза признала Небо в Ичиго, и Канеки просто не мог смотреть мне в глаза, помня о том, что именно он стал мне проводником в мир мафии.       Я кривила губы, но смотря на их странную связь, отворачивалась, отпуская эту часть своей жизни.       Оглядывала многочисленные подарки Кёи на каждый Новый год и письма, что с каждым разом становились всё короче и безумнее, что больше веселило, нежели пугало. Не пугали и кровавые разводы на бумаге, скомканные пожелания не сдохнуть и кусок чьей-то кожи, что выпал из конверта в последний раз. Волосатый, кажется, с ноги…       — Фу, Кёя, надеюсь, он не твой, — едва ли сморщилась я, отправляя «подарочек» в мусорку.       Первая драка.       Я скривилась от отвращения, вспоминая, как некрасиво это было — избить шлюху на грязном полу борделя около красного кожаного дивана, скрывшего кровь почти полностью. Побег от полиции в дальнейшем, большая взятка на лапу следователю, фингал под глазом и разбитая губа, которые вылечил Рёхей, экстримально крича мне на ухо, что это было «совсем не по-мужицки, блин».       Я улыбнулась ему во все зубы, одаривая друга видом кровавой пены на зубах, заставляя орать и вновь и вновь прижигать Солнцем мелкие ранки.       Море моих истерик.       Боже, сколько я срывалась за это время, крича о том, что ненавижу всех и всех сожгу во славу Дьяволу?       Не помню.       Помню крики, слёзы и всепоглощающую ненависть, которая сыто ластится к рукам, едва я захожу в переулок и выполняю заказ, забивая дилера голыми руками до смерти. Гормоны шалили по самое небалуй, и проснувшись в один момент на кровавых простынях я поняла, что детство кончается незаметно.       Такеши, неожиданно вновь приходящий к нам, сидящий со мной подолгу, успокаивающий и такой приятный. Несмотря на суровые тренировки отца, пожирающий время бейсбол и подработку в баре.       А сколько жизней я унесла своими изящными ручками, что уверенно сжимали пистолет?       Не помню.       Я перестала их считать в тот момент, когда за паспортным столом меня спросили, как меня зовут.       — Кристина Эстранео. ***       Из моих одиннадцати бабуля болеет два года.       Солнце больше не помогает от старости и бабушка, забывая наши имена, из Токио теперь почти не выезжает, катаясь туда-сюда на Синкансене разве что раз в два-три месяца с родительской надеждой, что она вспомнит хоть что-то.       Такеши и Рёхей, вновь сдружившись, буквально живут со мной, в последний раз смотря на то, как бабушка забирает последние вещи из разом опустевшего особняка.       У меня её фурисоде на коленях и разбитый вдребезги старый чайник, который я терпеть не могу.       Такеши бережно складывает осколки в шкатулку и кладёт поверх красивых одежд.       Отцу и матери есть, что терять.       Я мельком смотрю в глаза Ичиго, маленького Неба, и думаю, что им будет безопасней переместиться в Токио.       Брату мой взгляд не нравится. ***       Дождь Такеши мягкий, похожий на осенний, несёт неотвратимость холодов. Я уже почти смирилась с потерями.       У Такеши бита за спиной и деревянный меч на поясе, который он носит, не скрываясь, мозолистые сухие руки и бинты на предплечьях. Он обнимает меня легко, словно хрустальную, с нежностью и заботой. Приносит суши каждые вторник и пятницу, кидает мяч в моей комнате и смеётся с моих угроз.       А ещё у Такеши глаза, как дула ружей, и кровь по локоть.       Он отвратительно лицемерит и смотрит так, словно пришёл в театр.       Парень хлопает, и ждёт следующего акта.       Я кланяюсь и веду отсчёт до звонка театра. ***       Рёхей прекрасное Солнце, но едва я касаюсь его спины, он вздрагивает и напрягается, ощущая под свободной футболкой шитые рубцы.       Он не теряет оптимизма и запала, кричит, свято веря в экстрим, и боксирует с удвоенной силой. Однако Сасагава-старший ненавидит, когда к нему подходят со спины, прощая это мне.       Он отрастил волосы по моей просьбе и снял этот чёртов пластырь с носа, сверкая очередным белёсым шрамом, который непременно скоро заживёт.       И парень глупо краснеет, едва понимает, зачем я это делаю. Кричит, убегает, а потом вновь возвращается, принося вкуснейшие пирожные с клубникой и виноватую улыбку на лице. Солнцу жаль, оно теперь светит лишь для Семьи.       Рёхей доверчив и наивен, но он напрягается каждый раз, стоит чужому человеку обратится к нему. У парня порезано тело, но его Воля и Душа всё так же чисты. Он не закрывается и смотрит в мир открыто.       Рёхей не сидит в театре.       Рёхей в нём играет.       Я легко улыбаюсь актёру. ***       Когда остатки Риммо прибыли в Намимори, чтобы забрать интересный экземпляр, осенний Дождь и скрытное Солнце, Вонгола, стоящая на страже Неба, не успела совсем чуть-чуть.       Ганауче, решив проконтролировать всё лично, наткнулся лишь на наполовину перебитую кучку учёных и меня с пистолетом наголо. Он закончил всё раньше, чем я добралась до главных ублюдков, сжимая меня в своих тёплых объятиях крепко, отводя бурю и прочие неприятности за надёжный купол искрящихся молний.       — Эй, Кристина. Они не страшнее, чем Эстранео, милая, ведь напугать по-настоящему способен лишь оригинал, запомни, — мужчина окликает меня наигранно легко, даже не пытаясь скрыть свой серьёзный взгляд, — И ты не представляешь, как я рад, что последняя из них — это ты, Кристина. Маленькое Солнце не осознает того, что они сделали, малышка. Я обещаю.       Ведь Солнце буквально сшито заново.       Бледного бессознательного Такеши выносили на руках. И я благодарила всех богов, что маленького мальчика Фортуна берегла. Тронуть его ублюдки просто не успели.       Ганауче сдержал обещание.       Рёхей всё так же прекрасен в своей наивной доброте.       Но, иногда, я вижу, что глаза его становятся точно такими же, как дуло страшного оружия.       Тупым Сасагава не был никогда. ***       Кристина.       Все привыкают к моему имени неожиданно долго, заставляя меня округлять глаза каждый раз, едва меня звали Акирой. Не путаются лишь Такеши с Рёхеем, да Киоко, которая неизменно каждую субботу брала меня в охапку и тащила по магазинам, в кино и на концерты приезжих музыкантов вместе с Ханой.       Девушка вообще всё воспринимала довольно-таки легко после ссоры с Рёхеем, когда он нарушил своё обещание больше не драться. И, как мне казалось, после примирения и серьёзного разговора, знала о нас всё же чуть больше, чем должна была по идее.       Шутливо щурила глаза, закрывала глаза на нож и пистолет под юбкой, смиренно получала кивок старшего брата и убегала, пряча понимание в глазах. У неё слабое пламя Солнца и не видеть яркого сияния она не может. Киоко не знает, что я ловлю каждый её завороженный взгляд в сторону скрытых аур.       Однако время проходит, и имя Куросаки Акиры стирается, оставляя за собой лишь лёгкий флёр детства и ягодного пирога. Она хоронится без почестей, без сотобы, без тела и праха. Она хоронится с воспоминаниями, важными людьми и проблемами.       Остаётся лишь Кристина. ***       Хару бежит от меня хохоча, не веря глупой шутке о том, что под пышной чёрной юбочкой спрятан красивый потёртый пистолет, а под кружевной рубашкой крепко перехвачен чёрным ремешком боевой тонкий нож, присланный Кёей на очередной Новый Год.       Я улыбаюсь, закатывая глаза и цепко глядя на то, как все выходят из раздевалки. Прячется в складках одежды, в рюкзачке, верный НК Р30 и боевой нож, пришедший вместе с тем самым куском кожи.       В клубе гимнастики никто не приемлет драк с летальным исходом. В конце концов, это просто неприлично, не так ли?..       Хару капитан школьной команды, куда я, конечно же, не вхожу. Мне с лихвой хватает танцев, поэтому я отрекаюсь от каждой попытки девочки затащить меня на соревнования.       — Нет, не пойду! — упрямо вопила я, убегая от девочки, чьей упёртости мог позавидовать даже канонный Кёя.       Хару завопила с новой силой, кидаясь на меня отчаянно, словно я была последним шансом на победу её кружка.       Нет, спасибо!       Похоже, от данного занятия мне всё-таки придётся отказаться… ***       Семья переезжала в Токио полным составом, купив там небольшой пентхаус через дорогу от больницы, где наблюдались бабуля с братом. С множеством комнат, красивой отделкой, но всё равно не то…       — Аки… Кристина, ты точно не хочешь поехать с нами? — с надеждой спросила мама, глядя на картонные коробки с содержимым моей комнаты.       Эх, даже мать уже отвыкла от моего настоящего имени, предпочитая не вспоминать того, кто дал мне его…       Небольшой таунхаус на 9-й улице, дом на четыре семьи известной в узких кругах Хинамори Ясуо, тихой полуслепой кошатницы с дробовиком под рукой и любовью к чаю, любезно открыл передо мной свои двери в тот момент, когда я, вопреки своим родственникам, решила остаться в Намимори. Кеншин, едва посмотрев в мои упрямые глаза, лишь спокойно кивнул, сразу заплатив за аренду на два года вперёд, так как денег с продажи особняка нам хватит на безбедную жизнь ещё в течении десяти лет так точно.       — Нет, ка-сан, — мотнула головой я, упаковывая последние вещи в коробку.       Мать устало вздохнула, и, с тоской оглянувшись на двор, вышла из непривычно пустой комнаты.       Синкансен отбывал со станции Намимори сегодня в три часа. ***       В конце августа 2012 года я начала жить самостоятельно.       Мне уже двенадцать.       За плечами первый триместр первого класса средней школы Мидори, а я стою перед дверью теперь уже своей квартиры на втором этаже тихого таунхауса, где живёт лишь старая Ясуо на первом. Вторая квартира по соседству свободна, как и одна на первом, однако не многие хотят жить рядом со школьницей и старухой, у которой есть куча кошек, любовь к чаю и дробовик под рукой. Я считала, что так даже лучше.       Хинамори Ясуо, в конце концов, всегда была преданным членом клана Асари и просто весёлой леди, которая никогда не была против шумных сборищ и большой компании, которая еженедельно жарила что-то вкуснопахнущее на заднем дворике таунхауса.       Квартира совсем небольшая, больше похожая на студию с большим балконом и увеличенной ванной, из-за которой общая жилая часть была уменьшена. В квартире чёрный паркет, белые стены и точечное освещение. Свободная планировка, стильный гарнитур кухни и иллюзорное разделение гостиной от спальни стеклянной, даже не матовой, перегородкой. Красиво.       Хинамори-сан приносит мне растения в квартиру каждый божий день, стремясь разбавить общую пустую атмосферу, и мы становимся с этой бабулей ближе друг к другу, перед началом осеннего триместра школы уже попивая напитки перед домом на шезлонгах. У неё в руках — крепкое бренди и дорогая сигара, у меня — «секс на пляже» и мешок с грязной одеждой, которую я несла в кладовую, где стояли стиралка и сушилка.       — Кристина, ты не волнуйся, — увещевала расслабленная бабушка, приветливо щуря свои узкие глазки и потягивая пойло, — Если что, то я всегда рядом, помни. Обращайся ко мне, а то я уж совсем заскучала тут…       Я и обращалась время от времени. То пожрать приносила, то пожрать приходила, нередко оставаясь допоздна, слушая рассказы женщины о временах её молодости. Обживалась потихоньку, таская картины и расписывая ангелами пространство под потолком. То Рёхей микроволновку старую притащит из дома, то Киоко полотенца и халатики занесёт, то Такеши с Тсуной в подручных ковёр красный в гостиной постелят…       — У тебя тут очень красиво, — сказало как-то раз то недоразумение, призванное быть Десятым, краснея под ласковым взглядом моих ледяных глаз.       Такеши после случая с Риммо, поняв, откуда растут корни спасителей, довольно-таки быстро сдружился с неуверенным в себе пареньком, который был точно таким же обычным школьником, как и многие другие в этом мире. Интересовался видеоиграми, не любил школу, частенько прогуливая уроки и тесты, втайне от мамы смотрел порнуху и сох по моей лучшей подруге, которая на вопрос о Тсуне лишь неловко хихикала и переводила тему столь виртуозно, что даже я не всегда это понимала.       — Ага. Ты только картину, главное, ровно повесь, и будет ещё красивее.       Естественно, картина свалилась прямо на кровать. Я тяжело вздохнула. Лишь бы это недоразумение цветы не свалило… ***       Мама писала мне каждый день. В Лайне, Фейсбуке, Инстаграмме, где я сидела периодически ради музыки и смешных картинок, на электронную почту, которую я завела ради всяких регистраций и заглядывала туда дай Бог раз в месяц…       Отец на слова был более краток: «Деньги на питание получать будешь от нас, а вот на развлечения пора научится зарабатывать самой».       И я вовремя вспомнила, что когда-то моим хобби являлся пошив белья на заказ… Первыми клиентами, как ни странно, стали Киоко и хозяйка дома.       — Хочу что-нибудь бежевое и с кружавчиками, — добро улыбалась мне старушка, суя в руку свои параметры и аванс.       Я криво улыбалась и бежала в тканевый магазин. Отказывать, ей Богу, было неудобно… Бизнес требовал жертв, и я, ласково смотря в глаза владельцу борделя, мягко перекидывала в руках пистолет, предлагая свои услуги портнихи.       Белья такого размера, который обещал у меня вырасти в Японии не было априори.       И так в моей маленькой квартирке появился целый комод с тканями, кружевами и прочими прелестями. Швейная машинка заняла своё место на письменном столе взамен ноутбуку, который теперь гордо играл со стойки на кухонке.       Совсем неожиданно в клиентскую базу записалась и мать Тсуны… ***       Тёк осенний семестр первого класса средней Мидори, подарок на Новый Год Кёе был уже упакован и подготовлен, а деньги, бережно мною складываемые в копилку, потихоньку оформлялись в приличный бюджет бедной семьи, в который я запускала руку лишь по большим праздникам. Квартирка обживалась, небольшой алкогольный склад на кухне пополнялся дорогостоящим пойлом, которое я взяла за привычку коллекционировать ещё в той жизни, мелкие неурядицы исчезали в моих руках потихоньку-понемножку, когда ко мне в руки попал любопытный экземпляр человека-неудачника — Савада Тсунаёши, который обожал скользить на моём чёрном паркете, со всего маха вписываясь в диван.       Пришёл ко мне в дом вместе с Такеши, да так и остался, попивая чай в тёплой компании и смотря на неожиданно пролившийся за окном дождь.       Однако не делала ничего.       А зачем, когда за меня это когда-нибудь сделает Реборн?       Канон напрямую зависел от характера этого мальчишки, поэтому менять его было боязно. Я не хотела думать о том, что будет, если я вдруг вмешаюсь в тренировки солнечного аркобалено, однако удержатся от того, чтобы сблизиться — не смогла.       Тсуна стал мне прекрасным знакомым, который любил сидеть в моей квартире и слушать разнообразные жизненные истории, пить чай и извлекать мораль из моих рассказов, потихоньку приходя к правильным мыслям. Первоначальная скованность уходила, являя мне обычного ребёнка. Слабого, не любящего ответственность, растерянного и мечтательного. Он давно плыл по течению, искренне надеясь, что когда-нибудь куда-нибудь прибьёт, но...       Осадочек от общения с ним оставался не слишком приятный.       И я искренне надеялась, что из-за моего вмешательства история не пойдёт по пизде.       Но она, конечно, уже это сделала. ***       Когда наступил Новый 2013 год, который я впервые справляла лишь с Рёхеем, Кёя преподнёс мне сюрприз, прислав, как обычно, без письма, длинную крепкую сотобу с моим именем.       Я отправила парню дополнение к прошлому подарку — лёгкие и надёжные крепления для тонф на руки.       И оценила я его подарок в полной мере лишь через две недели в первой драке на углу квартала Красных фонарей — пока относила заказ в местный бордель.       Сотоба, лишь стоило подать в неё пламя Дождя, на манер биты Ямамото легко и непринуждённо приняла форму красивой массивной косы, мигом выбивая из рук неудачливого грабителя ножи.       — Льстец, — нежно улыбнулась я, помахивая косой и оценивая ту в свете фонарей, — Идеально…       И коса прижилась в качестве оружия, почти постоянно вися за спиной в качестве сотоба. Самой себе я вдруг начала напоминать Деймона Спейда. ***       А потом вновь неспешно потекли тёплые вечера в компании моего Солнца вместе с чаем и добротной плотной пищей, после которой Рёхею, как ни странно, тренироваться с пламенем было легче.       И наконец, однажды тёплой мартовской ночью, когда мы с пацаном сидели на уже таком родном диване под пушистым пледом, на кончиках пальцев Солнца появилось устойчивое пламя ярко-жёлтого цвета, почти белого…       — Тина-чан, Тина-чан! — тихонько пихнул меня в рёбра мальчик, восторженно глядя на незатухающий огонь.       Я мигом продрала глаза, утирая слюни и глядя на парнишку, который гордо блестел глазами, глядя на устойчивое Солцне в ладошках. Оно ж лечить может, да?..       — Солнце, — восторженно блестели мои глаза, с которых мигом слетела корка льда, едва прохладное нечто во мне начало прогреваться.       Я быстро рванула на кухонку за ножом, тут же замахиваясь и делая неаккуратный порез на предплечье.       Рёхей заорал.       И орал ещё долго, лично надавав пару пинков: под задницу, чтоб больше нож в руки не брала, и по коленям, чтоб наконец-таки села на диван.       — А ты ещё меня тупым называла! — в сердцах выпалил Сасагава, от чего я быстро порозовела, смотря на него максимально честно и невинно.       Ну, какая есть. ***       — Хей, Кристина-тян, ты снова на самом верху! — дула губы Хару, глядя на рейтинг учащихся за первый класс средней школы.       Приходило время вновь расцвести сакуре, а нам вновь пришлось идти в школу… Прямиком во второй класс.       С дичайшим похмельем, стойким запахом водки за литрами дорогих духов и опухшим лицом, я представляла собой не самое прекрасное зрелище в мире. Этакий дядя Валера из третьего подъезда с похмелья, который мог достать бутылку шпане всего за пару накиданных на лапу сосисок.       Зато я была лучшим проектом Рёхея по снятию симптомов алкогольной интоксикации, так как мелкий засранец, после моего опыта загоревшись манией лечить, вдруг решил отметить сие действие «по-взрослому», стянув из отцовского бара бутылочку Абсолюта.       — Камон, Рёхей, ты уверен? — скептично оглядела я его, пока беловолосый пацан спокойно мешал водку с фантой.       — Да я тыщу раз так делал!       Как оказалось, уверен он не был, так как мешал такие коктейли лишь старшим мальчикам из секции бокса…       Я тоже знатно окосела в тот вечер, так как мелкое тело Кристины ни разу в жизни не пило ничего крепче бокала шампанского на Новый год. Вместе мы помогли друг другу проблеваться, побегали с ошалелыми глазами вокруг дома, уснули в клумбе Хинамори-сан, на утро разбуженные водой из лейки доброй старушки… Однако были и плюсы в этой спонтанной первой пьянке — я, неведомым для себя образом, дошила все комплекты белья, которые у меня только имелись, а Рёхей научился быстро вызывать пламя в экстренных ситуациях.       Но, судя по кружащимся вокруг небу и земле, эффект оказался временным… ***       — Ох, а теперь, Кристина-чан, берёшь стаканчик и делаешь из тоненького теста кружочки, — доброжелательно улыбалась Нана, глядя на то, как мои мелкие, но достаточно крепкие ручки лепят чесночные пельмешки по-домашнему.       — Кружочки, — туповато повторила я, облизывая палец и хихикая.       Мать Тсуны оказалась мировой женщиной, которая работала в той самой кондитерской Мисаки-сан шеф-поваром и знала тысячу рецептов по совершенно разным направлениям. Она никогда не была против, что мы всей гурьбой сидим у Тсуны в комнате, рубясь в Мортал Комбат на приставке и шумя, как стая оголтелых детей. Она всегда с широкой улыбкой усаживала нас за стол, набитый яствами под завязку и утирала скупую женскую слезу печали, которую она тоскливо пускала, глядя на прикреплённую магнитиками на холодильник фотографию.       Семья.       Ооо, да, Нана определённо знала, кем является Иемитсу, однако определённо считала, что строить из себя дурочку было намного проще. Мафия была не в стиле женщины.       Она любила детей, готовку и имела мягкий характер. Ну, куда такой?..       Нана была благодарна мне за то, что я, едва войдя на порог этого дома, быстро вымела из комнаты Тсуны срач всего несколькими словами:       — Савада, если ты за час не сможешь превратить этот свинарник хоть в какое-то подобие жилой комнаты, я звоню Киоко и приглашаю её сюда, ты понял, хрюндель?       Расчувствовавшись, женщина даже решила научить меня готовить свои фирменные клёцки, которые славились по всей округе божественным вкусом и нежнейшим бульоном.       — Кружочками… — вновь пробормотала я, вслушиваясь в её негромкое мурлыканье.       Однако, легенды не врали. Неуклюжий, словно новорожденный щенок, с лестницы кубарем покатился Тсуна, прося Нану найти его носки и постирать вещи. Засранец меняться не хотел даже под угрозой всё рассказать Киоко, что было для него карой Небесной, которую Бог, очевидно, послал ему в моём лице. Он вызывал во мне нечто, схожее с жалостью и презрением одновременно, но глядя на то, как тянется, теперь уже искренне, к нему Такеши, закрывала глаза почти на все косяки.       Я удрученно покачала головой.       Горбатого только могила исправит, всё-таки.       Ну, или Реборн. ***       Такеши нервно переглянулся с Рёхеем, передёргивая плечами, а я, стремясь сбросить раздражение, начала делать дыхательные упражнения, которые мне посоветовал психолог.       Девочки моего класса, вступая в период буйства гормонов, вдруг неожиданно решили, что я, вся такая нелюдимая и красивая, была бы очень неплохой девочкой для унижений и издевательств. Тупицы, ей Богу. К сожалению, бить гражданских и давать им сдачи мне строго запретили родители после того случая, как я чуть не отправила на чаепитие к Иисусу пьяную девушку, которая решила, что она, сильная и смелая, сможет ограбить меня в подворотне, внезапно захотев «ту прелестную шубку».       И теперь, после очередного дня в школе, где я получала обидные тычки под рёбра и в ответ строила мелкие пакости, в надежде рассорить группу отмороженных самок, я была по-настоящему зла.       Покушение на мои вещи я не потерпела, заставив главную зачинщицу мыть головой унитаз и молчать об этом случае. Портить драгоценный портфель, где были фотографии моих родственников, ей явно не стоило.       Однако ярости моей в груди не убавилось.       Подростковые проблемы с гневом меня стороной не обошли, однако выражались несколько сильнее, чем у многих детей, так что по мудрому решению отца, едва увидевшему моё состояние на Новый год, я была записана и отправлена к психологу, курировавшему наш клан в Намимори. В конце концов, никто не знал, связано это было с пламенем или нет, так что родитель решил перестраховаться, отдавая меня в руки заботливой женщине, которая солнечно улыбалась каждый раз, едва видела трудных подростков, в которые меня записали слёту, едва я начала носить сотобу.       Бурлившая в груди ненависть исчезать не хотела, принимая форму достаточно запущенного раздражения, и я, вдруг, сама себе начала напоминать Кё-чана из манги. Но если тот просто периодически ехал кукухой, стремясь избавиться от излишков пламени, то что именно бурлило во мне — никто не знал.       Гнев я по-честному срывала гуляя по Алому кварталу, где ночью ошивалось удивительно много лиц откровенно бандитской наружности, которые легко клевали на молодую девушку симпатичной наружности.       То, что было мне, пардон, без пары месяцев тринадцать — никого не смущало, так как выглядела я достаточно взросло, учитывая то, что грудь у меня, в связи с хорошими генами, росла как на дрожжах, а тело потихоньку-помаленьку начало оформляться во что-то путное.       Я выдохнула в последний раз и открыла глаза.       Такеши аккуратно подал мне невредимые фотографии, где сияла улыбкой бабушка. ***       Тринадцатый День рождения прошёл достаточно буднично, но я, не будь сама собой и пригласив даже самых мало-мальски знакомых людей, закатила самую настоящую вписку с блекджеком, японским аналогом блейзера и шлюхами, которые весело щебетали в уголке, обсуждая новую партию нижнего белья от меня, которое я теперь шила под красивым именем «Эстранео».       — Ой, Кристина-тян, у тебя очень красивое кимоно!.. — звучали комплименты девушек, пока я, перекинув одну ногу через перегородку балкона, патетично толкала речь совсем пьяным людям, мирно посапывающим в клумбе бабули Ясуо.       Затирала, кстати, что-то о том, что смерть — это только начало, и даже после неё можно неплохо повеселится.       — А? — оглянулась я на дрогнувших девушек, поправляя слетевший с одного плеча роскошное шёлковое кимоно.       Подарил мне его Кёя на прошлый Новый год, удивляя меня знанием моих же размеров и общей суммой данного подарка, так как приятное сердцу и глазу одеяние стоило, судя по качеству, целое состояние! В отличии от всех остальных кимоно в моём гардеробе это было кристально-белым, с алыми и багровыми каплями-ликорисами, пущенными по низу, тёмно-бордовым подкладом и красной оби-дзиме. Увидев его в первый раз, я была смущена и восхищена одновременно.       С эстетической точки зрения кимоно было прекрасно и особенно красиво смотрелось именно с теми жемчужными украшениями для волос, которые мне на Новый 2011 год прислал Кёя.       С точки зрения японцев, белое кимоно можно было интерпретировать как пожелание скорой смерти.       Учитывая постоянно висящую за спиной сотобу, с которой расставалась я всегда крайне неохотно, взгляды, полные ужаса и восхищения одновременно, преследовали меня до самого окончания праздника.       Впрочем, состояние на утро было достаточно подходящим, чтобы хоронить прямо так.       Засранец Кёя явно что-то знал о моём нездоровом образе жизни… ***       В Новом 14 году, который я провела со своей семьёй в Токио, болезнь моей бабули, Альцгеймер, несколько отступила. Она, едва увидев меня на пороге родительского пентхауса и автоматически вспомнив моё имя, пошаркала в мою сторону, вызывая у меня слабую улыбку.       Ичиго, которому к тому моменту уже успело исполнится 6 лет, удивился:       — А моё имя она вспоминает редко…       Я легонько потрепала его по макушке, вручая в руки небольшой гостинец от Рёхея и Такеши. Пацан, взвизгнув от радости, повис у меня на шее, успев подёргать за уже прилично отросшие кольца волос.       Отец, лёгким шлепком отправляя мальчишку в гостиную, тоже принял меня с распростёртыми объятиями, как и мать.       — Эх, Кристина, всё никак не хочешь подстригаться? — шуточно причитала Софья, хлопоча над праздничным столом, который ломился от яств.       Уже который год, примерно с того момента, как у бабули диагностировали столь неприглядную болезнь, отмечали Новый год мы по-русски. Просто собирались всей семьёй за столом, делясь новостями и просто хорошо проводя время в компании друг друга, так как ходить на гору и в гости для бабули уже было тяжко. А вот разнообразные храмы мы, на удивление, посещать стали чаще.       — В этот раз куда? — чисто для проформы поинтересовалась я, подцепляя палочками кусок жирной красной рыбы с общей тарелки, сразу отправляя его в рот.       — В Иосифский собор, — махнула рукой мама, заставляя меня подавится.       — Чего?.. — прокашлялась я, принимая из рук заботливого Ичиго стакан воды.       Иосифский собор в Токио находился пусть и в японской епархии, однако был католическим и что дернуло родственников выбрать данное место для ежегодного посещения — я не знала.       Кстати, забавный факт, я была крещённой.       Ещё при рождении, в Италии, где мне и досталось столь трогательное имя, которое я ношу сейчас — Кристина. Отец, будучи ярым католиком и, одновременно, мафиози, всегда стоял на том, чтобы перед тем, как проводить опыты на детях, их нужно было покрестить и наречь, ведь иначе плохо и «вообще не по-Божески».       В чём был смысл я особо не понимала, однако на шее моей, помимо всё ещё болтающегося кольца на цепочке, весело покачивался и серебряный католический крестик, который маленького Такеши всегда вводил в ступор. Точно такой же крест стоял и за городом, где на горе была спрятана могила девушки по имени Куросаки Акира.       Итальянские мафиози, будучи ярыми католиками, вообще были людьми странными, так что лезть в голову своего мёртвого отца я не захотела, задаваясь вопросом, а нахрена всё-таки козе баян. Мёртвым вряд ли горячо или холодно от того, висел ли на них в момент смерти кусок серебра или же нет.       — Ну, я подумала, что нам всем будет полезно причаститься, разве нет?.. — наивно приложила пальчик к губам мама, поднимая свои королевские синие глаза к потолку.       В Намимори я возвратилась несколько обескураженная.       Однако с парой ладанных свечек и мягким белым платком, которым я кутала голову по привычке.       Странно-опустошённая от гнева и ненависти в один момент.       Чистый лист. ***       Кё, традиционно прислав на праздник дорогой подарок и нетрадиционное письмо, обескуражил ещё сильнее, заявив, что, спустя столько лет, возвращается в Намимори весной, прямо перед моим последним годом в средней школе.       Багровое ципао, которое я нацепила тут же, едва распаковав, помялось, как только я шлёпнулась на задницу там же, где и стояла.       В голове лихорадочно проносились мысли о том, каким же ко мне приедет Кёя и к чему в моей жизни он сможет придраться.       Я оставалась лучшей в школе Мидори долго. Настолько долго, что многие учителя ставили мне оценки не глядя, для проформы спрашивая что-то из программы старшей школы или из разряда дополнительной литературы, поэтому выпускные экзамены из второго класса средней школы я сдала на отлично. К этому Кё-чан точно придраться не сможет.       Живу одна с бабулькой из клана Асари на первом этаже? Пфф, зато вон как чистенько и уютно! Дизайн на пять с плюсом, куча растений, новейший холодильник, забитый домашней едой, своё маленькое дело (тут, конечно, свои нюансы)… Тут тоже придраться (почти) не к чему.       Я опустила глаза на грудь и тяжело вздохнула, глядя, как натягивается багровый шёлк. А вот это уже проблема, да… Грудь у меня была большая для тринадцати-четырнадцати лет, однако мать, видя это, лишь безразлично пожимала плечиками.       — Кристина, у меня тоже самое было в твоём возрасте, — поправляла она свой внушительный размер, — Живу же, как видишь. И вообще, ты наполовину иностранка, так что списывай всё на это, если лезть будут, поняла? Как маленькая, ей Богу.       Я кивала, однако бюстгальтеры перешивала себе с периодичностью раз в два-три месяца.       Так что о чём подумает Кёя, едва увидев у меня вместо квартиры склад нижнего белья (часть из которого была весьма развратной), я знать не желала.       Однако…       Оставалось только ждать.