Рассвет вдохновения

— Ты в девятом? — протяжно спрашивает Крис, затягиваясь тонкой самокруткой. Он, казалось, выглядел куда более заинтересованным в новом члене компании, чем остальные, находящиеся в комнате. Полупрозрачные колготки, под тон светлой кожи. Белое, даже молочное платье, которое при подсветке помещения становилось иссиня-голубым. Оно оголяло худые острые колени, что неловко жались друг к другу. Рыжие волосы, казавшиеся на тон темнее, падали на мягкие черты лица. Она создавала впечатление ребенка, беззаботного и несерьезного. Хотя, признаться, её взгляд и правда был другим. Не таким, какой можно встретить у её сверстников. Те пустые, стеклянные, а у нее глаза чересчур живые, слишком взрослые для её возраста. Создавалось впечатление, что она видела и пережила куда больше, чем каждый находившийся в этой комнате. Повисла неприятная тишина, сопровождаемая мычанием, что издали напоминало музыку. На самом деле, современное творчество, называемое «музыкой», рядом не стояло с предпочтениями рыжего подростка. Конечно, сложно поверить, что ребенок пятнадцати лет станет слушать игру на пианино именитых композиторов, лирические песни тонких голосов Америки и просто различные минусы самых неординарных мелодий, но это действительно было так. Парень почти что лежал на плече Феликса, разглядывая гостью заинтригованным прищуром. Брови тяжело легли на покрасневшие веки, практически полностью залепляя собой белок темных глаз. — Десятый. — несмело лопочет героиня, тут же нервно сглотнув вязкую слюну. Она сильно опустила голову, не решаясь удерживать зрительный контакт с парнем. Все же гляделки были явно не для нее. Это только мешало, заставляя сильнее смущаться и лишний раз краснеть. Хотя, по сути, от этого ничего не менялось. Багряная краска давно залила щеки, воссоздавая при том амплуа беззащитного ребенка. Наверное, она выглядела слишком мило. Настолько, что это становилось непростительным. Кэтлин была из тех детей, на которых оборачивались старенькие бабушки с вопросом «Сколько нашей красавице годиков?», а маленькие мальчики во дворе строили планы, как бы её дернуть за косичку, да так, чтобы та точно заметила. Проблема была в том, что как бы сильно ей не насаждали другие, она и бровью не поведет в их сторону. Гонзалес с самого рождения была очень серьезной, проще сказать, уже ребенком она ставила в неловкое положение всех взрослых. — Какая милая у вас девочка! — воскликнули морщинистые губы пожилой женщины. — Кем ты хочешь стать, солнышко, художницей? Ты так красиво рисуешь! — Простите, но, если вы считаете эти каракули чем-то красивым, то вы явно ничего не понимаете в искусстве. И, нет, художником я быть не хочу. Я бы больше предпочла дизайнера или иллюстратора. Тогда ей исполнялось пять. Кэтлин рисовала мелками что-то похожее на кота. Костлявая старушка никак не ожидала развернутых и продуманных ответов от ребенка, сидящего на асфальте с другими детьми. Да, раньше Гонзалес была куда смелее и разговаривала намного охотнее, чем сейчас. Ребенком, она занималась очень многим. Все считали её родителей извергами, ведь, это как строго надо воспитывать несчастную девочку, чтобы она так вела себя в обществе? К слову, родители делали абсолютно ничего. Кэтлин не подвергалась насилию со стороны членов семьи, она не была предметом смеха сверстников, её не мучили посторонние люди и, естественно, она ничем серьезным не болела. Она была умной и воспитанной, в то время как её одногруппники в саду кидались собачьими фекалиями и кричали матерные словечки, что услышали от старших членов своих семей. Она предпочитала книги, взамен бесполезным догонялкам и пряткам с «подружками», а между зажигательной вечеринкой и уютной прогулкой с отцом — без раздумий выбирала второе. Так же за пятнадцать, не таких уж и важных, лет, она никогда не встречалась, не влюблялась, не целовалась и тем более, не имела никакого постельного опыта. Её это, в принципе, устраивало. До этого проклятого года. — Ты никогда раньше не принимала, я так понимаю? — продолжил беседу парень, не обращая внимания на напряженный вид гостьи. Девушка неловко сжалась, закусывая верхнюю губу. Эта привычка ещё больше умиляла образ подростка. — Нет. — на тон выше сказала она, отчего голос соскочил. — Не принимала, а до этого момента и не собиралась. — она еле заметно покачала головой, не взирая на собеседника. — Тебе будет плохо. Будет тошнить, — махнул рукой парень, наблюдая за рыжей. Казалось, для него то были пустяки, но Кэтлин эта новость вовсе не обрадовала. — До второй таблетки. Та уже по-другому вставлять будет. — продолжил он, не прекращая курить. Дым густел с каждым выдохом парня, а в глазах мутнело все больше. Кстати сказать, в комнате он был единственным, кто курил. — Я не стану принимать больше. — возразила девушка, наконец решившись поднять глаза на Криса. — Мне хватит одной. — неловко добавила она, убавив громкость своего дрожащего голоса. — Мы все так говорили. — усмехнулся Крис, запрокинув голову выше. Он устало облокотился всем весом на плечо Феликса и спинку дивана. — Вы все… принимаете? — приподняв одну бровь, Гонзалес осмотрела каждого сидящего. Честно, никто плохо не выглядел. По крайней мере, не зная, что эти люди являются зависимыми — она не сказала бы так, случайно встретив их на улицах Куинса. — Почему же, — парень приподнял голову, осматривая находившихся в зале. — Вовсе нет, не все. — лениво протянул он, вновь затягиваясь и опрокидываясь на плечо друга. — Допустим, Карина и Фред не принимают. Бен очень редко. — оповестил Крис, сонливо закрывая глаза. В это время в комнату пробралась ловкая Ирина. Она перелезла через спинку бархатного дивана, плюхнувшись на мягкое местечко рядом с Кэтлин. — О чем болтаете? — поинтересовалась она, щелкая бутылкой пива, тем самым открыв её. — Ни о чем, так просто. — неуверенно пробубнила Кэтлин, поджимая губы. Ира смущала, полностью скрадывая всю уверенность в себе. — Можно мне… пойти домой? — робко спросила девушка, высверливая дырку в онемевших ладонях. — Ты же только что пришла, — возразила Ира, наигранно подавившись пивом, которого ещё не коснулась. — Не рановато ли? — усмехнулась она, игриво размахивая ладошкой по воздуху, будто, стало очень жарко. — Мой дядя думает, что я на школьной вечеринке, а она должно быть, скоро закончится. — объяснила рыжая, нервно наблюдая за каждым обращенным взглядом в её сторону. Все будто только что вспомнили, что среди них школьница. А кто-то может быть, первый раз услышал это, потому что Лиса выглядела крайне удивленной. — Скажешь погуляла немного, — улыбнулась девушка. — Я тебя никуда не пущу. — произнесла она, опуская железную банку пива на столешницу. Обвив тонкими руками шею и плечи подростка, девушка почти улеглась на диване, затягивая Кэтлин в свои цепкие объятья. По телу прошелся нервный холодок, оставшийся где-то в голове, пульсируя вскочившими жилками на висках. — Ира, сядешь же, давай успокаивайся. — пробурчал Бен, усмехнувшись на обнимающихся девушек. Розоволосая глазами стрельнула в сторону потревожившего парня, но совета послушалась. Она обиженно выпрямилась, хватая жестяную бутылочку со стола. Закрывая густо накрашенные глаза, девушка облокотилась на спинку замшевого дивана, складывая колено на колено. Кэтлин тем времен расширила дистанцию между своими ногами и ногами в сетчатых колготках. Ей явно не симпатизировала мысль тереться телами с почти незнакомой девушкой. Она вообще тактильный контакт не переваривала. Хотя, существовал один человек, чей контакт был явно востребован в сознании неиспорченного подростка. — В общем, ты остаешься. — неожиданно промурлыкала Ира, когда в комнате повисло очередное неловкое молчание. Она соскочила с места, ловко парируя между расставленными ногами друзей. Ира увеличила громкость какой-то мелодии. Магнитофон будто в панике задрожал, выпуская из себя ноты современного мусора. Только вот, он неожиданно понравился рыжей, и она широко улыбнулась на веселую песенку какого-то уж очень известного рэпера. Показалось, что все тело обдало невероятно-сильной кипящей энергией, а её миссия — потратить эту энергию как можно скорее. Ира начинает беспорядочно двигаться в такт замысловатой песни, урывками подпевая некоторые слова. Она глухо тянет ноты, добавляя какие-то несуществующие предложения. Разум начинает бурлить от нахлынувшей готовности присоединится. И, как следовало ожидать, цепочка соскакивает с несмазанного прицепа, а Гонзалес вскакивает вслед розоволосой дамы, размашисто приближаясь к невысокой девушке. Желание двигаться и хорошо посмеяться вспыхивает на подкорке головного мозга так быстро, что девушка сама не успевает следить за своими движениями. Музыка стала очень громкой, чуть ли не разрывая ушные перепонки. Но это, как стоило понять, не мешало, а лишь подбадривало и заводило. Заметив неожиданный порыв подростка, Ира схватила худые ладони девочки, переплетая пальцы со своими. Она заинтриговано улыбнулась, понимая, откуда хлещет энергия ребенка. Музыкантка стала по-детски прыгать на месте, заставляя и Кэтлин поддаться этому бешеному искушению. Казалось, ты минут пять назад строила планы побега. Что теперь? С временем к ним присоединились Феликс и Лиса, пытаясь вытянуть на «танцпол» и остальных членов вечернего праздника. Все они тоже замысловато двигались, периодически дурачась. С каждым наигранным движением комната заваливалась заливистым смехом и восхищенным визгом. Наверное, это стоило многого, потому что в груди стало непривычно легко. Безразличная пустота и безразмерное счастье. Наверное, это два несовместимых ощущения, которые могут когда-либо тобой овладеть. Ты не чувствуешь ровно ничего. Никакой боли или ревности, что медленно убивают в тебе все живое. Никаких назойливых мыслей, которые день и ночь достают тебя из уютного укрытия в виде музыки и пледа. Никакого чувства стыда и раздражения, угнетения и страдания. Абсолютно ничего. Одна лишь пустота. И, такое же пустое, счастье. Ничего не выражающее. Оно не значит совершенно ничего. Ни грамма не весит в твоей ничтожной жизни. Ни на волос не приближено к тому яркому чувству, что овладевает твоим разумом, при одном лишь касании нужной ладони. Оно лишь заполняет ту пустоту. Заполняет вязким дымом, что обволакивает стенки легких, заставляя дыхание притупляться. Заполняет растворившимися таблетками, которые действуют на тебя крайне «позитивно» и «положительно». Заполняет густыми алкогольными напитками, что поначалу обжигают горловину и не дают насладится приторным запахом сладкой закуски. Много время прошло с момента принятия наркотика. Может час, а может и три, Кэтлин не следила за временем и не думала начинать. Она полностью абстрагировалась от всего окружающего мира и от всех своих проблем, полностью вовлекаясь в мир иллюзий и пустого счастья. — Мне надо подышать… — сквозь смех мямлит девушка, безнадежно хватаясь за плечи подруги. Та шепчет что-то нечленораздельное, отталкивая подростка к коридору. Кэтлин еле переступает по теплому линолеуму, придерживая себя об обшарпанные стены дома. Холодные пальцы скользят по застежке сапог, а сонливые глаза по замку небольшого здания. После некоторых мучений, девушка выходит на крыльцо домика, широко распахивая рот, дабы втянуть как можно больше кислорода. Холодный воздух урывками вколачивался в организм подростка, перемешиваясь с приторным дымом, что забил всю полость легких, накрепко приварившись к стенкам дыхательных путей. Горло неприятно щипало, а глаза налились крупными слезами от резкой смены температуры. Стеклянные радужки скользили по высаженным кустикам, отыскивая место приземлиться, дабы отдохнуть от долгой пляски. Кэтлин прошла вдоль дворика, усаживаясь на облезлую лавочку, стоявшую напротив фонаря. Темнота мягко обнимает широкие улицы, обволакивая собой каждое дерево. Желтый свет фонарей тщетно боролся с наступлением ночи. О времени Гонзалес и не думала, но по ощущениям — наступила глубокая ночь. — Как это понимать? — до боли родной голос разбивается о мутное сознание девушки. Его осколки больно впиваются в стенки мозга, разнося в щепки поселившуюся внутреннюю выдержку. Кэтлин нервно усмехается самой себе, лениво поворачивая голову на звук. Пустота. Поначалу, она даже расстроилась, что голос оказался творением воображения. Гонзалес обиженно поджала губы, неловко уводя глаза в сторону ладоней. — Как это понимать, я тебя спрашиваю? — голос кудрявого парня, по совместительству — соседа, раздается посреди улицы. Она слышит его настолько близко, что, казалось, почувствовала горячее дыхание, срывающееся с невыразительных губ. Кэтлин снова улыбнется, закрывая потухшие белки глаз. Каштановые волосы еле касаются темных бровей, колечками завиваясь у самых концов густых прядей. Карие глаза кажутся бурлящими омутами, что затягивают в свои кипящие воды, не давая и надежды на спасение. Мягкие скулы и вечно напряженная шея. Он снова смотрит. Обжигающе, будто играется, сколько ты вынесешь на этот раз, Кэтлин? Но ты не уводишь взгляда, азартно улыбнувшись вслед паучку, который мгновенно отворачивается, чтобы ты не увидела порозовевших щек. — На этот раз ты довольна? — его голос уже не звучит таким же нежным и теплым, каким был однажды. Сейчас тон более холодный, осуждающий. Паркер никогда не позволял себе проявлять отрицательные эмоции, поэтому впитывая злость парня, девушка улыбается ещё шире. Сейчас она может по-настоящему насладиться образом возлюбленного, полностью пропитываясь каждым движением, каждым жестом желанного человека.

***

— Сколько время, Феликс? — в слепой панике спрашивает девушка, проносясь мимо танцующих юнцов. Она судорожно хватает свой рюкзак, дрожащими руками вынимая телефон. Глаза мгновенно распахиваются, превращаясь в два стеклянных блюдца, что отсвечивают своей глянцевой поверхностью в полумраке развешанных гирлянд. — Без четырех пять. — сквозь улыбку говорит парень, продолжая двигаться в такт странной мелодии. Он, со слегка притупленным взглядом, наблюдает за растерянным видом девушки. Шепча что-то нечленораздельное, он видит, как Кэтлин срывается с места, уносясь по коридору, а затем раздался еле заметный хлопок дверьми. Уличный воздух помогал отрезветь, и теперь Кэтлин четко понимала, что у нее сорок восемь пропущенных от Олби. Ещё, несомненно, огромные проблемы, но её больше волновало состояние дяди. Девушка, удерживая рюкзак и куртку в руках, неслась по промерзшим дорогам, не оглядываясь даже на названия улиц. Она не особо понимала, куда ей следует бежать, но интуиция говорила — «Просто беги, и все будет нормально» — стоит отметить, «нормально» вряд ли будет. Несколько раз Гонзалес падала, разбивая колени о холодный мокрый асфальт. Но, не обращая ровно никакого внимания на неожиданные ссадины, девушка продолжала бежать. Дыхание сперло, и теперь она чувствовала лишь острое, колющее ощущение в груди, которое не давало лишний раз выдохнуть, скопившийся в легких, воздух. Ноги сильно ныли, вымаливая отдых, но девушка и не думала останавливаться по пути к дому. Таким образом, по истечению десяти-пятнадцати минут, Кэтлин увидела нужную улицу и распахнутые двери подъезда. Проносясь по лестнице, спотыкаясь о каждую ступеньку, Гонзалес оказалась у нужных дверей. Тяжело дыша, она натянула куртку на, онемевшие от холода, плечи. Тщетно стараясь угомонить разбушевавшееся дыхание, девушка открывает дверь, пытаясь, как можно тише пройти в коридор. Тихо не получилось. Стоило ей шагнуть за порог квартиры, она задела висящую связку ключей, от чего она с невыносимым звоном упала на пол. Кэтлин отшагнула назад от двери, поясницей впечатавшись в тумбочку, которая мгновенно затряслась, под весом тела девушки. Послышались шаги, а после показалось измученное лицо дяди. Он запустил ладони в волосы, набирая в грудь как можно больше воздуха. — Я не буду слушать тебя, поэтому молчи. — сдерживая крик, произнес Олби. Шея и плечи невероятно напряглись, поэтому стало видно каждую, выступающую под шкурой, пульсирующую жилу. На висках и скулах появились сердитые желваки, разгуливая под тонкой бледной коже. — Мать твою, какого черта, ни Питер, ни твой классный руководитель не знают где ты шляешься?! — голос сорвался на последнем слове, эхом разносясь по холодному коридору. Девушка стояла, ладонями впиваясь в края тумбы, настолько сильно, что пальцы побелели, неприятно покалывая. Она ещё не разулась и не разделась, потому что боялась произвести хоть одно лишнее движение или звук. — Я все это время не нахожу себе места! Я несколько раз бродил по улицам безнадежно выкрикивая твое чертово имя! — мужчина стал приближаться, угрожающе размахивая руками. Посиневшие ладони, сжимались и разжимались, помогая сдерживать свои бушевавшие эмоции, хотя получалось плохо. Внезапно он остановился, минуту вглядываясь в испуганное лицо племянницы. Олби протяжно выдохнул, закрывая уставшее лицо руками. — Теперь ты. — хриплый тон заставляет окончательно вернуться из задымленного транса. — Где ты, черт возьми, была? — мужчина раздраженно уставился на девушку, которая, казалось, была поставлена на паузу. Она не моргала, и, вроде бы как, не дышала. — Я… — желание провалиться сквозь землю не оставляло. Кэтлин выдохнула. — Я была у подруги. — неожиданно твердо произносит она, слегка склоняя голову набок. Мужчина с прищуром смотрит на девушку, стараясь разглядеть в глазах всю правду, пытается доказать её вранье. — То есть, ты просидела у нее до пяти утра, не желая хотя бы разок поднять трубку? — с вызовом спрашивает, а в ответ лишь молчание. Его глаза скользят по мягким чертам, безжалостно проникая под кожу. Видно, что она врет. — Я спрашиваю, отвечай! — рявкнул Олби, после чего девушка сорвалась с места, обойдя его. — Я уже сказала, что я была у подруги, а телефон разряжен! — крикнула она, резко разворачиваясь на мужчину. Волосы хлестнули по бледной щеке, а глаза стали непривычно равнодушным. Взгляд вколачивался в сознание ледяной крошкой, заставляя доверять ещё меньше. — Не надо здесь повышать голоса! Это не я по ночам гуляю, не предупреждая где я и с кем! — криком отозвался дядя, следуя за, уходившей в другую сторону, фигурой. — А может следовало бы, хотя бы немного отвлечься от всего этого дерьма и пойти прогуляться! Может тебе и стоит по ночам шляться?! Найди себе кого-нибудь и счастливого пути! — срываясь, кричала девушка, ногтями впиваясь в кожу предплечий. Она уже захлопнула дверь своей комнаты, позвонками упираясь в её твердую поверхность. Ответа не последовало, но она чувствовала нахождение дяди за тяжелой деревянной стеной. — А знаешь, ты права, — после давящей паузы хриплый бас раздался где-то далеко, но следующей секундой Кэтлин почувствовала сильный удар по ребристой поверхности, который вибрацией проносился по всей спине. Девушка вздрогнула от сильного испуга, чувствуя порыв злости каждым своим позвонком. Она бессильно спустилась вниз, пытаясь сдерживать себя от ненужных эмоций. Холодный пол обжигал кожу коленей, которая покрылась значительным количеством красных рубцов. Она слышала, как дверь квартиры с грохотом захлопнулась, а дальше… дальше лишь тишина. В темноте мысли становятся громче, будто визжа тебе в уши самую их суть и естество. Они вливаются в носоглотку, перемешиваясь с воздухом. Внезапно соскакивая с обледенелого линолеума, девушка с силой вколачивает кулаки в ближайшую стену. Висевшие портреты родственников опасно затряслись, а по комнате прошелся неприятный лязг. Она жмется лбом к холодному дереву, сдерживая себя изо всех сил, дабы не разбить голову в тысячу кровавых ошметков. Все равно ничего ценного. Она дышит через рот, слишком громко и слишком неестественно, стараясь унять желание скулить, как последняя брошенная сука. Медленно закрывая тяжелые веки, она почти чувствует физическую боль, что причиняло каждое рожденное движение. Кэтлин жмурится, пытаясь не плакать, сдерживать порывы крика. Но получается плохо, потому что с губ слетает еле слышный стон, а ладони следующим мигом впечатываются в стену. Она снова сжимает небольшие кулаки, что дрожат от ожидаемой боли, вбиваясь ими до тех пор, пока костяшки не покроются саднящими кровоподтеками. И ей совсем не больно, что не могло не пугать. Ей не больно, её переполняет бешеная ненависть к себе. К каждому дюйму своего тела. Её организм напрочь раздирает ненавистью, а она чувствует всю эту боль физически, в красках ощущая каждый отгрызенный кусок от прогнившей шкуры. — Я тебя ненавижу… — невыносимый шепот еле слышно срывается с губ, эхом разбиваясь о тонкие стенки сознания. И эта слепая ненависть не прекратится. Она будет прожирать в тебе все положительное, каждую частичку твоей любви и тепла, оставляя лишь ледяное равнодушие и безразличие, раздражение и отвращение. Она будет жрать все на своем пути, поглощать каждый твой принцип, каждую привычку, добиваясь полного уничтожения внутренней искренности. Бессилие растекается по тонким изгибам тела. У неё не осталось никакого желания противостоять этой ненависти. Пульсация в жилах, что бьется о кожу невозможно остервенело, не успокаивается. Она делает два шага от злосчастной стены, упираясь лопатками в острые края шкафа. Судорожно выдохнув она вновь повторит. — Я тебя ненавижу… — еле слышно. Так, чтобы услышала лишь внутренняя она. Натянутая канитель в груди дрожит, готовясь с треском оборваться. А следующим мгновением она действительно рвется, отдаваясь в сердце колючим нытьем. Кэтлин чувствует это, заливаясь громким скулежом. Она закрывает лицо ладонями, пугаясь одной лишь мысли, что так внезапно всплывает в её фантазии. В глазах вспыхивают колечки каштановых волос, и кипящие, коньячного цвета, глаза.