Деяния непревзойденной доблести

Наконец он вернулся к себе и закрыл дверь. Ожог на плече болел и дурно пах, настоятельно требуя к себе внимания, но идти к целителям он не хотел. Он ограничился тем, что, раздевшись до пояса, плеснул на рану прозрачный крепкий напиток, сделанный смертными. Рану обожгло, он скрипнул зубами. Маэдрос не спал уже больше двадцати часов и еще дольше не ел. Крайнее изнеможение после битвы начало ощущаться глубоко в мышцах. Он заставил себя съесть половину черствого куска хлеба, а остаток с отвращением бросил на стол. Потом, не утруждая себя тем, чтобы полностью раздеться или хотя бы снять набедренные щитки, он шагнул к кровати, рухнул на нее и уснул. Ему ничего не снилось. Через несколько часов он проснулся, точно в полулихорадочном тумане, ощущая себя виноватым, что спал – но полностью отдохнувшим он себя не чувствовал. Рот казался точно набитым ватой, обожженное плечо тут же мстительно напомнило о себе острой болью, за которой следовала другая боль, глубинная, ноющая - зачастую она появлялась после сна, как память о бесконечной агонии. Полуденное солнце было слишком бледным и почти не освещало комнату, но свет его все равно вызывал резь в глазах. Голова кружилась. Тихо зашипев от боли, он снова опустился на постель. Маэдрос лениво подумал, не так ли умерли его братья: вяло и апатично, пребывая в слишком крепком сне, пока души их не поддались слабости холодной истощенной плоти, и не оставили ее. В высшей степени бесславный конец. Едва ли, рассудил он, они ушли, сражаясь, пылая в битве, как их отец; и в этом было утешение. Фингон был все еще жив; и в этом тоже было утешение. Он подумал, что если бы он сейчас что-нибудь выпил, в голове прояснилось бы, но встать ради поисков воды или вина казалось невыполнимой задачей, а пройти несколько футов по холодному полу – неодолимым препятствием. Потому он остался лежать, наблюдая, как бледные тени движутся по комнате, сгущаются и, наконец, полностью скрывают ее. Он так и не смог собраться с силами и сдвинуться с места, пока не настала ночь, и в скудно обставленной комнате сделалось совсем темно. Тогда, невероятным усилием воли, он перекатился, оперся на локти и заставил себя встать на колени на кровати. Плечо просто вопило от боли, протестуя против напряжения. - Проклятье всем Валар, - пробормотал он сквозь сжатые зубы. – Вставай же. Собственному напутствию Маэдрос последовал лишь с большим трудом. Когда он встал, в голове все поплыло и ему пришлось ухватиться за стойку кровати, чтобы не упасть, но мгновения спустя он уже смог пересечь комнату и съесть брошенный утром хлеб. Одна нога онемела в том месте, где металлический шов был вдавлен в нее несколько часов; он проклял свое необдуманное решение лечь спать в доспехе. Он отстегнул набедренные щитки, они упали на пол, и он оттолкнул их ногой. К тому моменту, как он закончил мыться и одеваться, отчаяние собственного бессилия оставило его. Сознание было пусто и ясно, как зимнее утро. Взглянув из окна на черную тьму, он вздохнул и уселся у стола, чтобы поработать при свете лампы. Шли часы, а он все сидел, с непоколебимой сосредоточенностью вникая в один документ за другим. Настала и минула полночь; Нимедель на час опоздал с планами и ушел после оживленного обсуждения предложенных Владыкой изменений. Маэдрос продолжал работать. Наверно, он так и сидел бы неподвижно еще несколько часов, но, когда он нацарапал пометку на полях схемы, его отвлек стук в дверь. Точно по поверхности тихой воды вдруг пошла зыбь. После мгновения необъяснимого страха он вернулся к действительности. - Войди, - кратко отозвался он. - Добрый вечер, Владыка, - советник Элгон приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы протиснуться. – Можешь уделить минутку? Знаю, что поздно, но я надеялся, что ты еще не спишь. Устало Маэдрос сделал советнику жест, приглашая войти. Тот вошел, прикрыл за собой дверь, но не до конца, она не защелкнулась. Маэдрос отодвинул со стола бумаги и налил вина из кувшина в чистый кубок. - Говори откровенно. Элгон без церемоний сел и выпил предложенное вино. Он вытер рот тыльной стороной ладони и положил на стол стопку пергаментов, исписанную колонками цифр. - Здесь я собрал сведения по использованию места в городе. Общественные здания, военные и правительственные помещения и прочее. - Ближе к делу, - сказал Маэдрос доброжелательно. - Да. Ну, здесь и все о распределении жилых помещений. И если ты посмотришь на этот столбец , - он указал, и Маэдрос наклонился, всматриваясь, - то увидишь, что почти все предназначенные для жилья помещения перегружены в два раза. В два раза, Владыка! - Вижу, - ровно отозвался Маэдрос. - А в некоторых местах еще и в два раза больше этого. Кроватей не хватает, да, но ведь не хватает и места, чтобы лечь! У Келероса есть данные по северо-восточному кварталу, где беженцы, и, поверь мне, Владыка, там положение еще хуже. - Чего ты хочешь, Элгон? – голос Маэдроса был суров, но не гневен. - Мне что, расширить для тебя городские стены? - Я бы хотел занять еще место, чтобы уменьшить скученность населения, - сказал тот. - Я подумал про склады. Они все равно мало используются. Маэдрос усмехнулся. - Ясно. Взять место, предназначенное для еды, и заполнить голодными ртами. - - Голодные рты уже и так здесь, - настаивал на своем Элгон. С тяжелым вздохом Маэдрос отодвинул стул, проехавшись ногами по камню, и встал. Он взял лежащую перед ним схему и стал скатывать ее одной рукой. - Хорошо. Запиши свои предложения и согласуй с другими советниками, кого сие мероприятие может касаться. Полагаю, пора уже смириться с тем, что запасов у нас мало и надо как-то облегчить эту ситуацию с наплывом народу. Признаюсь, я получаю бесконечные жалобы от горожан, от которых потребовали, чтобы они отказались от своих комнат и жили вместе с кем-то еще. По крайней мере, скученность перестанет так быстро нарастать. На какое-то время. – Он прошел к стоявшему в углу деревянному сундуку, убрал туда пергамент и вернулся, встав над Элгоном. Тот начал было подниматься со стула. - Благодарю тебя, Владыка. Я тотчас же примусь за работу. Но Маэдрос остановил его, протянув руку. - Нет. Мне кажется, беседа не закончена. О чем ты на самом деле хотел поговорить, советник? Элгон так и замер, наполовину встав. Под властным взглядом Маэдроса он выглядел точно попавший в ловушку зверь. - ...Владыка? - Не надо, Элгон, - проговорил Маэдрос устало и глотнул вина. – Ясно же, что этот вопрос можно было решить на совете. Так что же такое тебе понадобилось сказать, о чем ты не желаешь говорить перед лицом товарищей? Элгон медленно опустился на сиденье. - Может быть, о своей сестре? - предположил Маэдрос, чуть приподняв свою великолепную бровь. - Нет, - ответил Элгон, и в голосе его вдруг послышалась горечь. – Нет. Это не столь маловажно. Я пришел по поручению Гилнариона. Нахмурившийся Маэдрос замер, не донеся до губ чашу. - Он не мог сам поговорить со мной? - Он не счел нужным. А вот я не настолько уверен в этом. - Если желаешь говорить, говори быстро, - Маэдрос все же пригубил вино. – У меня есть неотложные дела. Элгон встал и посмотрел Владыке в лицо – они не были вровень, Маэдрос был выше на целый фут – но теперь он хотя бы стоял прямо. - Один блюститель кое-что увидел два дня назад, - с упорством продолжил он. – Ты шел по улице в юго-западном квартале, и он увидел, как ты... споткнулся. И упал. Схватился за голову. - Маэдрос угрожающе молчал. – Он спустился со стены, но, когда он дошел до того места, тебя там уже не было... - Довольно, - сказал Маэдрос. Его лицо сделалось совершенно белым. - Обратись к целителям, - с настойчивостью проговорил Элгон, невольно подавшись вперед. – Прошу тебя. Ты отказываешься носить маску несмотря на все эти Морготовы испарения ...те, кто попадал под них, еще не полностью пришли в себя... их внезапно поражают приступы головокружения и головной боли... Брандил даже... – Тут он замялся, а к Маэдросу, кажется, вернулся дар речи. - На меня это не действует, - проговорил он, не разжимая губ. – Помнишь, я попал под полную их силу луну тому назад, когда ветер внезапно переменился? Упал ли я тогда, или плевался черной желчью, подобно остальным? - Брандил говорил, что слышит голос Моргота, - закончил Элгон голосом, полным ужаса. – Когда разум его блуждает. Гилнарион велел целителю не распространяться об этом. Но, возможно... Маэдрос швырнул чашу об стол. Вино выплеснулось ему на руку. - Я сказал, довольно. – По голосу было слышно, что он на грани бешенства. Элгон, широко распахнув глаза, отступил на шаг. Впервые он ощутил страх, говоря со своим Владыкой. - Так ты считаешь, что я подпаду под действие голоса Моргота, Элгон? Ты думаешь, что я поддамся каким-то нескольким жалким словам его лживого языка? Если годы пыток, когда он лишил меня всего, ему ничего не дали? Ты так плохо думаешь обо мне? У Элгона сдавило грудь. Он молча покачал головой. - - Тогда закрой рот и прекрати нести чушь о том, что не способен понять, - бросил Маэдрос. Элгон сделал было еще шаг назад, но тут же взял себя в руки. - Значит, ты признаешь, что и в самом деле слышишь его голос. Эти слова довели Маэдроса до белого каления и он уже не в силах был сдержаться. Его лицо исказилось. - Я слышал голос Моргота каждый день с тех пор, как меня подвесили на Тангородриме. – Каждый день. Я смирился с болью и бесконечными попытками сломать меня. И каждый день я заново одолевал его. Тебе не понять, какой силы это требует, тебе не представить, на что я способен. Не надо меня недооценивать, Элгон. Не стоит потраченного времени. - Испарения ядовиты, - слабо возразил Элгон. - Согласись хотя бы надевать маску, когда отправляешься на вылазку. Сверкнув глазами, Маэдрос подступил к нему так близко, что между их лицами было лишь несколько дюймов. - Думаешь, мне неизвестно, что они ядовиты? - зарычал он. – Я годами только одним этим ядом и дышал! Я его пил, когда мерзкий гнилостный дождь попадал мне на пересохшие губы! Мое голое окровавленное тело жгли его едкие прикосновения! Яд снова и снова пропитывал меня насквозь, а я преодолел его! Яд больше не может причинить мне вред. Элгон был сбит с толку, его пронзила жалость, но огонь вдруг еще сильнее вспыхнул в его груди. - Ты не бессмертен! – закричал он, теряя остатки хладнокровия и отталкивая Маэдроса от себя. – Ты так не сможешь работать! Ты думаешь, с тобой все в порядке, а ведь это не так! Ты думаешь, что все это скрываешь, а это не так! Возымей сострадание к тысячам тех, кто на тебя полагается, ради милости Эру! - Он сжал кулаки и умолк, тяжело дыша. На бесстрастное лицо Маэдроса страшно было смотреть. У Элгона перевернулось все внутри, и он понял, что все, что доводилось ему чувствовать раньше, не было страхом; вот, подумал он, глядя в эти ужасающе светлые, глубокие, как сама вечность, серые глаза, вот настоящий страх. Сердце бешено колотилось, казалось, оно вот-вот остановится. - Вон. – Губы Маэдроса едва шевельнулись. - Если ты считаешь, что я не отношусь серьезно к своим обязанностям, ты волен обвинять, но не пытайся выдать это за заботу обо мне. - Владыка... В ярости Маэдрос повелительно вскинул изувеченную руку, требуя молчания. - Ничего не говори. Закончу и уйдешь. Чуть замявшись, Элгон склонил голову в знак согласия. - Полагаю, наше обсуждения использования пустующих складских помещений под жилье не было лишь дешевой уловкой. Я не меняю решения по этому поводу. Посовещайся, с кем нужно, и проследи за исполнением. Кивок. - Что до остального в этой... необыкновеннейшей беседе, - это прозвучало с едкой снисходительностью, - надеюсь, ты сохранишь содержание при себе. Ты имеешь право обращаться ко мне, если у тебя есть повод беспокоиться. Этот случай я рассмотрел и нашел беспокойство безосновательным. Не возвращайся к этому, ни в разговоре со мной, ни с кем-то другим. Кивни, если понял. Элгон кивнул. - Хорошо, - Маэдрос с презрением отвернулся. – Можешь идти. Молча, точно крадучись, Элгон покинул комнату и затворил за собой дверь. Лишь услышав щелчок, Маэдрос снова повернулся к двери и сокрушенно провел рукой по лицу. В три шага он пересек комнату, убедился, что дверь плотно закрыта, и запер ее на замок. Потом он бросился на постель и плакал, пока не кончились слезы, а затем неподвижно лежал без сна, пока через окно не проник слабый, затянутый дымом, утренний свет. Тогда он, двигаясь с механической точностью, поднялся и сел все на тот же стул, точно покинул его какие-то минуты назад, чтобы продолжить то, чем он должен был заниматься все это, будь оно проклято, зря потраченное время. Жизнь продолжалась. Химринг стоял.