Деяния непревзойденной доблести

Неподвижный утренний воздух был холоден, и, направляясь к лестнице, Маэдрос плотнее закутался в плащ. Спустившись вниз, он повернул за угол и тут обнаружил того блюстителя, который насаживал голову вора на кол. Блюститель, согнувшись пополам, с силой выблевывал на мостовую содержимое своего желудка. Маэдрос тихо подошел сзади. - Какая ужасная потеря пайка, - мягко проговорил он. На звук голоса Владыки Финвег развернулся с широко раскрытыми глазами. Он хотел было вытереть трясущейся рукой рот, но вспомнил про кровь на ней – и передумал. - Прости, - пробормотал он заплетающимся языком. – Я... прости. Маэдрос смотрел на него непроницаемым взглядом. - Из-за крови? - спросил он. - Она... она была такая красная, - Финвег зажмурился. – Я не подумал... почему-то я думал... если он враг, она должна быть черной. Легко забывается, когда кровь на твоих руках не такого цвета, как твоя собственная. Маэдрос шагнул вперед и взял испачканные в крови руки Финвега своей чистой ладонью. - Ты не проливал крови, - проговорил он, глядя ему прямо в глаза. – Это только моя ответственность. Полой своего плаща он принялся осторожно стирать красные пятна, пока руки Финвега, все еще дрожащие, не стали чистыми. - Видишь? Нет крови. - Владыка, она все же на них. – Голос его звучал подавленно. Маэдрос вздохнул. - Иди в казарму и умойся. И скажи там, что Владыка Маэдрос дает тебе дополнительный паек. Мой верный блюститель не может трудиться на пустой желудок. - Но я ведь могу. Я всегда голоден, но пока не подводил тебя, Владыка. - Иди, - устало произнес Маэдрос. – Не буду с тобой спорить. Иди! Чуть помедлив, Финвег послушался. Едва он скрылся за углом, Маэдрос крепко зажмурился и поднял руку, чтобы потереть заболевший висок. В ноздри ударил запах желчи, и приступ дурноты охватил теперь уже его самого. Голова закружилась. Он вытянул руку, чтобы сохранить равновесие. А когда он открыл глаза, перед ним стоял его отец. Сердце Маэдроса замерло, дыхание точно вышибло из груди. Охваченный смятением, он пытался заставить свой разум вернуться к реальности, какой он ее знал – это не его отец - но чувства отказывались ему подчиняться. На улице Химринга стоял Феанор. Он медленно обратил свой взор на сына и открыл рот, но слова раздались лишь спустя, кажется, целую минуту. Вместе с ними изо рта извергались дым и горящие угли. - Мой последний живой сын, - проговорил он. Его голос, сухой, как осенние листья, казалось, доносится издалека, сквозь эпохи, но при этом он был так пронзителен, что Маэдрос почувствовал боль в голове. – Нэльяфинвэ. Так смутился –слишком слаб, чтобы хоть попытаться вернуть то, что ему принадлежит. Это ли последний живущий из рода Феанаро? Эта тень, одетая в жалкую плоть, этот мертвец? Эти слова были произнесены с пугающей силой. Маэдрос осознал, что кричит – и, точно марионетка, у которой перерезаны нити, упал, схватившись за голову. Его конечности ослабели, и он лишь бешено трясся, неспособный встать – но все же он поднял голову и встретил пристальный взгляд отца. Глаза – отверстия, полные белого огня – впились в него, проницая насквозь. Рот Феанора растягивался, расплывался – слишком широкая темная полость – он заговорил снова. - От одного звука моего голоса ты трепещешь и падаешь ниц. И ты все еще думаешь, что устоишь против меня? Ты падешь, эльфенок – ты и твои, вы все падете и рассеетесь, как листья под ветром. Все тобой построенное уже рассыпается. Я уморю вас голодом, я искажу вас, и все, кого вы любили когда-то, возненавидят вас, и и в сердцах ваших будут лишь страх и злоба. Сил отвечать не было. Маэдрос сжался. Сквозь агонию он осознал, что стоит на четвереньках, и снег обжигает холодом его пальцы – пять пальцев – десять пальцев. Горящая, гниющая плоть – ползающие черви оставляли в ней свои едкие следы. У него вырвался придушенный вскрик – но его тут же заглушил голос стоявшей над ним фигуры, напоминавшей темную башню. Привидение протянуло руку, и у Маэдроса все внутренности скрутило точно клещами. Он забился, закашлялся – и из его губ на обледенелый камень хлынул поток черной крови. Ее было больше, чем могло бы вместить его тело. Она целой рекой полилась по вдруг наклонившейся улице. Он задыхался – и не мог ни извергнуть из себя всю эту кровь, ни перевести дыхание. Подобие Феанора улыбнулось исполненной тьмы улыбкой. - Твоя плоть распадается – как распалась твоя семья, как все хрупкие твои дела . Точно они только того и ждали. Ты сам уже мертв. Ты сломлен. Просто ты этого еще не знаешь. Чем упорнее твоя борьба, тем ниже ты падешь, эльфенок. – Медленно, злорадно голос добавил: - А ты так упорно борешься. Какая-то отдаленная часть сознания Маэдроса возопила к Валар о помощи, и тут же сама мысль о капитуляции зажгла огонь в его сердце. Он оскалился и издал дикий рык. - Убирайся! – выговорил он, выплюнув остатки черной гадости. Цепляясь за землю, он силился подняться. – Ты, тюремная крыса Мандоса! Темная башня злобно зашипела, затрещала и вытянулась, а потом снова сложилась в ужасное подобие Феанора. Его рот открылся и так и оставался открытым – из черного, как яма, горла, вышло пламя и распространилось в воздухе. Подобно огромному кошмарному зверю, оно надвинулось на Маэдроса и окружило его. - - Вот предупреждение последнему сыну Феанора: эта тьма не прейдет. - Огненный язык то появлялся, то исчезал, когда оно говорило. – Это только начало. Это уже в твоей крови. Не ищи утешения у приходящих в твой город: лишь рок возвестят они. Они тебе не верят. – Феанор склонился и Маэдросу, и он почувствовал исходивший от него запах окалины, гнили, гари. - И тебе хватит мудрости им не верить. Тень накрыла его, затемнила взор, наполнила легкие удушающим дымом, разрывала своим прикосновением плоть. Маэдрос не мог ни закричать, ни пошевелиться, ни даже испугаться - он не мог ничего, он обмяк, сдался и готов был умереть. Такое бывало и раньше, но смерть, казалось, не желала его забирать, к сожалению и к облегчению. Почувствовав боль в груди, он понял, что снова может дышать. Он моргнул и, расплывчато, увидел над собой чье-то озабоченное лицо; моргнул еще раз и осознал, что его поддерживают чьи-то руки и знакомое лицо точно плывет в холодном, ясном, белом небе над головой. - Ф-финдекано? - прохрипел он. Зрение прояснилось. Нет – блюститель. Финвег что-то сказал, но Маэдрос не услышал. Он потряс головой. Дыхание сделалось быстрым и болезненным, и только его он слышал. Он протянул руку, попытался встать, но ноги отказались слушаться, перед глазами все закрутилось, задрожало и снова подернулось темнотой. В ушах настойчивым эхом отдавался голос отца. - Со мной все хорошо. – Голос звучал на грани истерики. – Все хорошо. Рот Финвега снова шевельнулся, но не донеслось ни звука. Маэдрос пытался обрести хотя бы видимость контроля над своим телом. Но стоило хоть чуть-чуть двинуться, как мир начинал пьяно вращаться. - Не надо звать на помощь, - умолял он, не зная, говорит ли вслух или же мысленно. - Со мной все в порядке. Не надо звать. - Он отчаянно схватился за руку блюстителя и с силой зажмурился, все пытаясь заставить себя вернуться к нормальному состоянию. Это получилось спустя, наверно, несколько минут. Он открыл глаза, увидел дневной свет и встретил взгляд Финвега, исполненный мучительного смущения. - Владыка?.. – прошептал тот, не зная, что говорить дальше. Маэдрос с трудом сглотнул. - Это было... я ... я здоров. Это перепад в атмосфере... – Он не стал утруждаться тем, чтобы закончить столь неубедительное оправдание. Сильнейшая дрожь буквально пронзила его тело. Его бросило в холодный пот. Подняв правую руку, он обнаружил знакомую картину – пустота там, где должны быть пальцы, и бесполезная культя. Обнаружив себя среди живых, он снова испытал и сожаление, и облегчение. С левой рукой все было в порядке – она всего лишь была покрыта шрамами и мозолями, и, к тому же, онемела. - У тебя лихорадка, - обеспокоенно проговорил Финвег. Он коснулся запястьем лба Владыки и отдернул руку, точно обжегшись. - Это не лихорадка. Пройдет. - Я никогда не видел... Владыка Маэдрос, тебе нужно к целителям! - Нет! - Он вытер рот и с удивлением обнаружил только желчь и слабый след крови, красной, успокоительно красной. - Если... Владыка, если ты не хочешь, чтобы кто-нибудь увидел, надо уходить с улицы. Толпа... нам еще повезло, что никто сюда не пришел. Маэдрос оперся на руку, пытаясь подняться, и ему тут же пришлось закрыть глаза из-за приступа головокружения. - Я пока не могу идти, - пробормотал он. – Тебе придется мне помочь. Финвег без колебаний оперся коленом о землю, положил руку Владыки себе на плечи и встал. От движения у Маэдроса потемнело в глазах, но он, тяжело опираясь на Финвега, все же смог дойти до ближайшей двери. Блюститель без затруднений отпер ее и помог Владыке войти в благословенно пустое помещение. Маэдрос упал на единственный стул, опустил голову на руку и не шевелился. Минуту Финвег чувствовал себя совершенно потерянно – он был один в комнате с неукротимым Владыкой Маэдросом, который был почти в бесчувствии из-за таинственного недуга – а потом встряхнул головой и пришел в себя. Он шагнул за стойку, где хранились затупившиеся мечи, и прошел к захламленному столу в углу. Отодвинув в сторону кипу блюстительских отчетов, он вытащил ящик с продовольствием. Перебирая пустые бутылки, он выругался. - Мирувора должно было хватить на месяц, Владыка, но, похоже, какие-то шутники его уже весь выпили в ожидании своей смены. Ничего не осталось. - Неважно, - слабым голосом проговорил Маэдрос, не поднимая головы. Помолчав, Финвег вернулся к ящику. - А! - воскликнул он спустя мгновение. – Запасной лембас еще здесь! - Хорошо. Вот и съешь его. Финвег помедлил. - Я имел в виду - для тебя, Владыка. Маэдрос поднял на него недовольный взгляд. - Не усложняй. Тебе это нужнее, чем мне. Я видел – твой завтрак остался там, на земле. Финвег сделал глубокий вдох. - Так и твой тоже! И я тебя видел. Видел, что ты упал на землю и... бился, как смертный в приступе падучей болезни. Ты дышать не мог... ты... - Хватит! - Голос был скорее измученным, чем повелительным. – Поверь, то, что ты видел... было если не обычным, то для меня преодолимым. Я уже справлялся с таким раньше. Маэдрос не был уверен, не промелькнуло ли в его глазах некое безумие – но на лице Финвега отразился страх, хоть он ничего и не сказал. - Давай свой лембас, - грубовато произнес Маэдрос. Безмолвный страх и жалость, которые не мог скрыть блюститель, снова заставили его ощутить усталость и гнев. Финвег подал ему лембас, и Маэдрос разломил его пополам. Половину он подтолкнул к блюстителю. Оба стали есть с сугубой осторожностью, и, не сговариваясь, не смотрели друг на друга. Маэдрос с трудом проглотил остатки своего хлеба. Пища придала силы, и с ними пришло отвращение к недавней слабости. Он усилием воли заставил себя встать. Потом прошел к двери и отпер ее, собираясь выйти. Но прежде он остановился в дверях. Его силуэт темнел на фоне серого неба этого все еще раннего утра. - Финвег, - произнес он, не оборачиваясь. – Если ты хоть кому-нибудь расскажешь, я тебя убью. Финвег скорее бы согласился пойти безоружным на Ангбанд, нежели стал бы проверять серьезность слов Владыки. После зрелища, устроенного на стене, воровство сократилось, если не прекратилось вообще.