***
— Ну, что? Тоже узнал от мужа всю правду о заключённом между людьми и оборотнями договоре? — беззлобно интересуется Тэхён, когда запыхавшийся Чимин забегает в его дом. — Всё равно это очень жестоко, — несогласно качает головой Пак, присаживаясь за стол. — Даже если люди давно обо всём позабыли, почему бы оборотням им не напомнить? Зачем держать в страхе? Для чего наказывать за несоблюдение правил, о которых жители деревень знать ничего не знают? — Потому что закон для всех един, — равнодушно пожимает плечами Ким, продолжая замешивать тугое тесто. — И это не проблема общины, что у людей такая короткая память. — Тебе нравится жить в поселении оборотней. Ты любишь оборотня. А теперь даже рассуждаешь, как оборотень. — Так и должно быть, — хмыкает в ответ Тэхён. — Нет! Так быть не должно! — громко возмущается Чимин, оскорбленный отстраненным спокойствием Кима. — Ты — человек, и никогда не должен забывать об этом. Ты должен помнить свой дом, свой род, свою семью… Пак хочет сказать о многом. Напомнить глупому омеге, как тот трясся от страха, впервые увидев оборотней. Как ещё недавно уверял, что тоже хочет вернуться в родные края. Как клялся, что непременно узнает, где та дорога, которая приведёт их к дому. Чимин готов простить Тэхёну перемену во взглядах на собственную жизнь, но вот равнодушие к произошедшему на их глазах убийству людей омега понять и принять не может. — Не было у меня никакого рода и семьи, — вдруг скорбно выдыхает Тэхён и отходит к рукомойнику, чтобы сполоснуть перепачканные мукой ладони. — Это у тебя, Чимин, есть родные, а я был совсем один. Ты что, действительно не понимаешь, почему я не хочу возвращаться в деревню? Так я объясню! — омега невольно повышает голос, увидев, как сидящий за столом, отрицая очевидное, упрямо мотает головой. — Мой папа умер от тяжёлой работы, потому что у него не было альфы, который заботился бы о нём. А знаешь, почему у него не было альфы? Потому что папу изнасиловали во время течки, и он родил незаконнорожденного ребёнка — моего старшего брата, которого, спешу тебе напомнить, убили несколько лет назад. — Твой брат сам начал драку, в которой погиб. — Мой брат был альфой и больше не мог молчаливо терпеть унижения, которые сыпались на нашу семью, словно мы виноваты в том, что у нас не было отцов! — кричит Тэхён и бьёт кулаком по столу. Словно пугаясь собственной злости, шумно выдыхает и закрывает ладонями лицо. — А ведь отцы у нас были, Чимин. Хоть мы с ними и не были знакомы, но эти альфы вряд ли могли забыть, как насиловали моего папу. Но, разумеется, они никогда не рассказали бы о своём поступке прилюдно! Даже когда я остался совсем один и подыхал с голоду, никто не забрал меня в семью, никто не признал меня своим ребёнком. Оно и к лучшему: если бы я узнал кто мой отец — ночью перерезал бы ему горло за то, что он посмел сделать с моим папой. — Надо же! И как давно ты стал таким смелым? — насмехается Чимин, потому что слушать Тэхёна и осознавать, что он абсолютно прав, нет никаких сил. Потому что люди падают в собственных же глазах всё ниже, а оборотни неотвратимо выглядят всё лучше, и этого допустить никак нельзя. Потому что у Пака всё ещё есть родные, которые по-настоящему его любят, и он не хочет, чтобы дедушка, родители и брат до конца своих дней оплакивали его, как умершего. — Как только понял, что мне больше нечего бояться, — твердо отвечает Тэхён. — В общине мне можно ходить прямо и смотреть открыто. Не прятать взгляда, встречая омег, и не сворачивать в кусты, издалека заметив на своем пути альф. Мне нравится жить в настоящем доме, а не трястись от зимней стужи в продуваемой всеми ветрами лачуге. Я счастлив, что не повторю судьбу своего папы, которую мне пророчили все люди. Теперь я любимый муж, а мои дети никогда не узнают, что такое голод и нужда. В общине у меня будет большая семья — в деревне только две заросшие травой могилы. Моя жизнь здесь, Чимин, в любом другом месте меня ожидает лишь смерть. Тэхён устало вздыхает, глядя на замершего омегу. Он встаёт со стула и обходит стол, чтобы обнять Пака за плечи. — Я прошу тебя, одумайся, — умоляюще выдыхает Ким. — Пойми, что для нас нет пути назад. Прими своего альфу, ведь Намджун такой же хороший, как и Чонгук, — словно извиняясь за недавнюю несдержанность,Тэхён коротко целует чужую взъерошенную макушку и дурашливо раскачивает Пака из стороны в сторону. Надеясь сгладить напряжённую обстановку, шепчет милые глупости. — Знаешь, как ласково называет меня Чонгук? Моё солнышко. Правда, смешно? — Действительно забавно. А почему именно солнышко? — Пак немного расслабляется, радуясь, что неприятный разговор закончен, и чтобы поддержать Тэхёна, игриво дёргает его за темные прядки. — Волосы у тебя совсем не золотые. — Потому что я пришёл с востока и, как солнце, осветил его жизнь. — И как давно Чонгук тебя так называет? — нарочито небрежно интересуется Чимин, силясь унять вспыхнувшую в одно мгновение ярость. — Уже месяца два, кажется, — беззаботно смеётся Тэхён и испуганно вскрикивает, когда Пак грубо отпихивает его руки и вскакивает из-за стола. Чимин вылетает стрелой из чужого дома и стремительно бежит по улице, игнорируя жалобные просьбы подождать бросившегося за ним вслед Кима. Он больше не хочет ни видеть, ни общаться с предателем-Тэхёном, но тот догоняет его и крепко хватает за руку. — Успокойся и выслушай меня, — с силой разворачивая омегу к себе лицом, шепчет Ким. Он опасливо озирается по сторонам, замечая устремленные на них любопытные взгляды так некстати оказавшихся на улице оборотней. — Я всё объясню… — Всё, что мне было нужно, я уже услышал, — так же тихо, но с нескрываемой злобой отвечает Чимин и, понимая, что Тэхён не собирается выпускать из цепкой хватки его руку, кивает головой в сторону жителей общины. — Давай, закричи погромче, что я собираюсь уйти. Выдай меня своим новым братьям. Они тебе поверят, и уже этим вечером привязанным к столбу буду стоять я. Ты этого хочешь? — Ким испуганно мотает головой. — Тогда отпусти мою руку и не останавливай. Тэхён шумно выдыхает и вымученно улыбается на встревоженные вопросы оборотней, всё ли у них в порядке. Нехотя разжимает побелевшие пальцы, но перед тем, как окончательно опустить ладонь, быстро произносит: — Если решился, можешь уходить. Но когда тебя поймают и вернут в общину, не смей ввязывать во все случившееся ни меня, ни Чонгука.***
Насвистывая весёлую мелодию, которую очень любил напевать папа, Чимин беззаботно подкидывает вверх накануне сваренное вкрутую куриное яйцо и на лету подхватывает его ладонью. Бережно убирает в стоящий на столе небольшой мешок с широкой лямкой, в котором уже сложены запасные штаны с рубахой, несколько полотенец, большая фляга с ледяной колодезной водой и запас провизии — два десятка яиц, каравай свежеиспечённого хлеба, здоровенный кусок вяленого мяса и соль в крохотной берестяной коробочке. Пак рассматривает тщательно сложенные вещи и задумчиво чешет затылок, размышляя, хватит ли ему еды, но, приподняв мешок и ощутив его тяжесть, принимает решение, что точно хватит. В крайнем случае, он будет питаться ягодами, найденными по пути. По пути домой. Чимин мечтательно улыбается и прикрывает глаза, чётко вспоминая родные лица, и довольно хихикает, заранее предвкушая радость от их пусть ещё не скорой, но долгожданной встречи. Под закрытыми веками Пак видит, как заливисто запричитает дедушка, всполошится отец, папа наверняка схватится за сердце, а деревенская ребятня бросится бежать по деревне, визгливыми криками оповещая всех жителей, что вернулся тот, кто должен был быть давным-давно мертв. Как прибежит разревевшийся от счастья старший брат, таща за руку своих сыновей. Как здорово будет снова уткнуться носом в мягкие волосы племянников, жадно дыша почти позабытым детским запахом. И как в ночной тишине отчаянно завоет на взошедшую на чёрное небо луну могучий волк, осознавший, что не может найти своего омегу. От пришедших невесёлых образов Чимин трясёт головой, решительно сжав губы, туго затягивает шнурок мешка и забрасывает на плечо широкую лямку. Немного подумав, хватает в руку первую попавшуюся корзинку, чтобы все случайно встретившиеся ему по пути оборотни подумали, что он идёт собирать грибы. В лес поодиночке заходить строго запрещено, но на заброшенной вырубке неподалёку от общины все пеньки усыпаны опятами, и никто не остановит Пака, если он скажет, что направляется именно в это место. Чуть согнувшись под тяжестью ноши, Чимин бодро шагает вперёд и облегчённо выдыхает, когда дорожная пыль улиц общины сменяется на стоптанную жесткую траву узкой тропинки, которая через некоторое время теряется в упруго сминающимся под ногами мху. Омега недолго крутит головой, и уверенно направляется навстречу пробивающимся сквозь высокие стволы сосен лучам восходящего солнца и жадно дышит полной грудью, наслаждаясь желанной свободой. Он внезапно останавливается и растерянно моргает, а после решительно разрывает пальцами опутавшую его запястье волчью метку. Немного поколебавшись и напоследок обнюхав, откидывает в сторону браслет из валяной шерсти и, поправив за спиной невыносимо тяжелый мешок, продолжает свой путь. С каждым часом идти становится всё труднее. Стоящее в зените солнце безжалостно припекает макушку и нагревает воздух, душно пахнущий сосновой смолой. Неподъемная ноша оттянула все плечи, и Чимин, сделав небольшой привал, безжалостно выбрасывает все полотенца и выливает половину содержимого фляги. Омега уверен, что не раз и не два на его пути встретятся родники с чистой и ледяной водой, и поэтому мешок можно немного облегчить, но даже это не помогает — уже через пару часов тот кажется вновь непомерно тяжёлым. Понимая, что слабеет с каждым шагом, омега устало оседает на землю и дрожащими пальцами распутывает удушающие завязки рубахи. Обмахивает ладонями пылающее лицо и делает несколько глотков воды. Ему очень жарко. Невыносимо жарко. Убивающе жарко, и Чимин внезапно осознаёт, что течка, о которой говорил Намджун, начинается прямо сейчас. В подтверждение всем догадкам, омега вдруг чувствует тянущую низ живота, но ещё не острую боль, а между ног становится противно влажно. Дальше идти невозможно, и Чимин быстро доползает до ближайшего кустарника, чтобы припрятать мешок с драгоценной провизией. Он недолго копошится, чуть обламывая мешающиеся ветки, сооружая себе уютное убежище, в котором он сможет переждать течку, а после выходит из кустарника и бродит неподалёку, собирая в подол сухие сосновые иглы, чтобы прикрыть ими мох и сделать относительно мягкую постель. Рядом раздаётся волчий вой, и омега невольно выпускает из рук края рубахи. Он обеспокоенно оглядывается, выискивая глазами оборотней, и молится всем известным ему богам, чтобы те не почуяли издалека и прошли мимо, но очень скоро слышит сбивчивый разговор, а между деревьев начинают мелькать незнакомые силуэты. «Альфы», — обострившимся обонянием чувствует Чимин и начинает загнанно метаться, пытаясь хоть где-нибудь спрятаться, но не успевает. Трое оборотней идут к нему навстречу, и по их вмиг разгоревшимся жутким пламенем глазам, Пак понимает, что пропал. Перед ним останавливаются альфы, на левых запястьях которых отчетливо видны браслеты из шерсти. Одинокие и наверняка изголодавшиеся по ласке звери, и Чимин с ужасом рассматривает их неприкрытые одеждой тела. — И что же здесь делает такой маленький испуганный цыплёночек? Совсем один, так далеко в лесу, — насмешливо выговаривает один из оборотней. Он, как и пришедшие с ним двое других альф, шумно втягивает носом воздух и шипяще выстанывает: — Священные духи луны, как же от тебя пахнет! — Не подходите ко мне! — предупреждает омега и делает шаг назад. Он хочет казаться бесстрашным, но голос неожиданно срывается и звучит унизительно жалобно. Альфы непреклонно приближаются, шумно дышат ртом и жадно облизывают пересохшие губы. Сильные, быстрые — от них не отбиться и не убежать. Чимин, не прекращая пятиться, загнанно оглядывается по сторонам, но не находит ответа, как ему спастись. Они одни — течный, беспомощный омега и трое обнаженных оборотней, которые осторожно шагают вслед за ним. Омега бегло скользит глазами по расстелившемуся под ногами мягкому ковру из сухих еловых иголок. Он пытается найти крепкую ветку или увесистый камень — хоть что-нибудь для защиты. Сдаваться без боя Чимин не намерен, но прекрасно понимает, что ему было бы не справиться даже с одним оборотнем, не говоря уже о троих. Когда Чимину исполнилось лет четырнадцать, папа с дедушкой много рассказывали ему о течке, и что нужно делать каждому омеге, чтобы оставаться в эти дни в безопасности от альф, которые непременно нападут, не сумев совладать со своими инстинктами. Неприятные истории изнасилования омег пускай нечасто, но случались в его родной деревне, и альф никогда за это не наказывали, предпочитая осуждать безалаберность омег. Защита чести — омежье дело, а альфы не виноваты, что не могут устоять, подвергаясь искушению. Во всяком случае, люди-альфы никогда не могли. Учитывая обычаи общины, оборотни в этом плане ничуть не лучше. — Не бойся, маленький, — притворно ласковым голосом выговаривает альфа, идущий слева, и скалится в улыбке. — Мы не сделаем тебе ничего плохого. Будь послушным мальчиком и разреши нам тебе помочь. — Не нужна мне твоя помощь, волчара вонючий! — огрызается Чимин, замечая, как от его слов обиженно вытягивается лицо обратившегося к нему оборотня. — Тэян, — альфа внезапно останавливается и, теряя к Чимину интерес, пихает в плечо оборотня, идущего в центре, — почему этот омега обзывается? Мне обидно слышать, что от меня якобы плохо пахнет. — По правде говоря, Сынри, — оборотень, которого зовут Тэян, морщится и трёт пальцами переносицу, — тебе действительно не помешало бы в ближайшее время посетить баню. — Я же не виноват, что мы по жаре с самого утра бегаем, — уязвлено бурчит альфа. Он высоко задирает левую руку, тщательно обнюхивает подмышку и удручённо поджимает губы, осознавая, что омега всё-таки прав. — Не расстраивайся, мы и без тебя отлично справимся, — утешает загрустившего друга оборотень, который подкрадывался справа, и обращается к омеге: — Иди ко мне, мой хороший. Вместо ответа Чимин звонко взвизгивает, разглядев неподалёку серый булыжник. Он в один прыжок оказывается с ним рядом и крепко стискивает в ладони. — Только подойдите ко мне, твари, — злобно сверкая глазами, шипит омега, замахиваясь на альф. — Я каждому, кто сунется, башку проломлю! Оборотни останавливаются и синхронно моргают выпученными от удивления глазами. — А парень-то, кажется, совсем… того, — первым обретая дар речи, взволнованно выговаривает оборотень стоящий справа и крутит пальцем у виска. — Это нормально, Дэсон, — с явным знанием дела говорит Тэян, успокаивая своих разволновавшихся собратьев. — Омеги всегда немного не в себе во время первой течки. Да хоть братика моего придурочного вспомни! Джиён, когда течка началась, вообще на сеновал забрался. Сидел на крыше и орал на всю округу, что хрен он кому даст! — Но потом же спустился. — Угу, — согласно кивает головой Тэян, — как только Сынхён прибежал, так сразу и спустился. Они даже уходить никуда не стали, прям на этом же сеновале и… Так! А ты куда собрался?! Чимин, успевший воспользоваться оживленной беседой альф для того, чтобы незаметно отойти вглубь леса, замирает от грозного оклика и снова предупреждающе вскидывает вверх руку с зажатым булыжником. — Намджун вам всем глотки перегрызёт! — от отчаяния использует последний аргумент омега, увидев, что оборотни, устав уговаривать, решительно идут к нему. — Намджун нам спасибо скажет, — скалится в ответ Тэян. Он ловко уворачивается от запущенного камня, быстро догоняет и сгребает в охапку бросившегося наутёк омегу. Подкидывает Чимина на руках, чтобы было удобнее держать, и крепко прижимает к груди. — Не переживай, мы тебе поможем, — шепчет оборотень вырывающемуся и рычащему омеге, который обессиленно затихает в его руках, услышав окончание фразы: — побыстрее добраться до мужа. У тебя течка, тебе к своему альфе надо, а ты в лесу заблудился и идёшь совсем в другую от общины сторону. Знаешь, сколько хищников может на запах прибежать? Хорошо, что мы тебя раньше зверья почуяли. Не бойся, маленький. Скоро ты будешь дома.