Ночь Белой Луны

             Не отрывая взгляда, Чимин смотрит на бегущего к нему альфу. Он замечает на серебристой глади меча всполохи пламени, что охватило стоящие рядом дома. Искаженное злобой чужое лицо пугает звериным оскалом. С каждым мигом человек всё ближе, но омега не находит в себе сил, чтобы попытаться убежать или хотя бы увернуться от удара оружия. Застывший от непонимания и нереальности всего происходящего Пак может только наблюдать, отсчитывая последние мгновения собственной жизни.       Глубокий вдох.       Альфа уже почти рядом. Он так близко, что омега может рассмотреть вышитый узором ворот его рубахи, что выбивается из-под чёрного дорожного плаща.       Медленный выдох.       Замахиваясь шире, человек коротко кричит, готовясь отнять ещё одну жизнь. Жизнь Чимина, который наивно считал нападающих своим родом и своими собратьями. Который был уверен, что люди не станут причинять ему зло.       Тёмная тень сносит альфу с ног, опрокидывая спиной на дорогу. Человек борется, пытается оттолкнуть руками, но уже через миг обмякает, захлебываясь собственной кровью, когда угольно-чёрный волк рвёт клыками его глотку и одним ударом передней лапы ломает рёбра, вскрывая грудную клетку. Отскакивая от тела, оборотень коротко оглядывается на Чимина, проверяя, всё ли с ним в порядке, и стремительно убегает на помощь к другим омегам.       — Спасибо, Юнги, — выходя из оцепенения, шепчет Чимин.       Больше нет сомнений и страха, чётко проведена граница кто друг, а кто — враг, и омега падает на колени перед мёртвым телом альфы, разжимает пальцами его стиснутый кулак, чтобы подняться на ноги, крепко удерживая в ладони рукоять чужого меча.       Люди теснят сражающихся оборотней, обходят их по узкой кромке дороги, ранят щенков и падают замертво, разорванные зубами омег. Чимин не может помочь оборотням выстоять в этой битве, но даже его скудных сил хватит, чтобы спасти жизни многих.       — Уходите на вырубку! — кричит омега волчатам, подбегая к месту боя. — Спасайтесь! Бегите к альфам!       В рёве огня, воплях людей и рычании волков его слышат не многие. Чимин наперегонки с людьми ловит ошалевших от ужаса малышей, трясёт их руками и хлопает по мордочкам, приводя в чувство и повторяя, что они должны убегать прочь. Он не боится нападающих — желание спасти детей сильнее страха за собственную жизнь, а рядом с ним его брат, чутко следящий за происходящим и сметающий каждого, кто осмеливается подойти к омеге опасно близко.       Откуда-то слева раздаётся истошный визг, и омега спешит на помощь к прячущемуся в голых ветвях кустарника щенку, которого один из альф ухватил за заднюю лапу и пытается вытащить из укрытия.       …стоит на миг отвернуться — и они вонзят в твою спину нож.       Так говорил о людях Намджун, но Чимин — он тоже человек. Без жалости и колебаний омега нападает со спины, бьёт лезвием меча куда-то в основание шеи, и разрубленный ниже ключиц альфа заваливается на бок.       — Беги на вырубку. Живо! — командует Пак спасенному волчонку, и, оглядевшись по сторонам и убедившись, что все оставшиеся в живых дети стремительно удирают вглубь поселения, сам следует за ними, на бегу подхватывая на руки ковыляющего на трёх лапах белоснежного щенка с опалённым бочком.       Предательский ветер гонит тяжёлые клубы дыма, перебрасывает огонь с крыш домов на соседние жилища. Трещат кострами и сыпят искрами высаженные у резных крылечек плодовые кусты, а по бурой ссохшейся траве и редким листьям ползут оранжевыми змеями языки пламени. Чимин пробегает мимо охваченного пожаром дома Юнги и Хосока, во дворе которого под порывами ледяного воздуха раскачивается полыхающий гамак, что так и не был убран альфой на зиму в чулан.       За спиной Пака бегут люди, навстречу — всё новые оборотни-омеги, что спешат встать на защиту общины вместо своих раненых и убитых братьев. Чимин со всех ног несётся к Тэхёну, чтобы увести его семью как можно дальше от огня и смерти, но останавливается на дороге, услышав, как из жилища с только что вспыхнувшей крышей раздаётся протяжный отчаянный вой.       «В доме остались дети», — мгновенно понимает омега и сворачивает в сторону.       — Сиди тихо и не высовывайся, — просит он белого щенка, прячет того под стоящей неподалёку от стены скамейкой и для большей надёжности укрывает снятой с себя меховой жилеткой.       Омега взбегает по крыльцу и толкает руками тяжёлую дверь. Комната медленно заполняется едким просачивающимся сквозь тонкие щели потолка дымом. Зажимая лицо рукавом рубахи, омега рыщет взглядом по просторной кухне, пытаясь найти малышей, но повторный вой раздаётся где-то в глубине дома, и Чимин, не задумываясь, спешит на звук. Задыхаясь и кашляя, проходит в чужую спальню и ложится на пол. Под кроватью, в самом дальнем углу, крепко прижавшись друг к дружке, прячутся два крохотных волчонка. Малыши мелко трясутся, жмурят от страха глаза и закрывают носы передними лапами.       Не тратя драгоценное время на пустые разговоры и объяснения, Чимин ныряет под кровать, обеими руками хватает волчат за шкирку и вытягивает их наружу. Комната окутана ядовитым белым туманом, но омеге удается разглядеть крепко запертое окно. Чувствуя, как до тошноты кружится голова, а от каждого робкого вдоха режет лёгкие, Чимин шарит ладонями по деревянной поверхности ставен, нащупывая щеколду, и широко распахивает их. От ворвавшегося в дом воздуха разгулявшийся на крыше огонь устремляется вниз, стекает по стенам и гложет раму окна. Омега вышвыривает на улицу двух волчат и едва успевает выбраться сам.       Подгоняемым со спины жарким пламенем, Чимин отползает к скамейке и подтягивает к себе рукой фыркающих щенков. Он осторожно оглядывается вокруг, замечая, что людей поблизости становится всё больше. Время безнадёжно упущено, но оставаться на месте без надёжного укрытия небезопасно. Не решаясь выйти на дорогу, омега продолжает пробираться к дому Тэхёна короткими перебежками, то скользя спиной по стенам зданий, то прячась за высокими крыльцами и срубами колодцев. Одной рукой прижимает к себе раненого малыша, а другой держит наготове вскинутый меч; но ни омегу, ни двух жмущихся к его ногам перепуганных волчат люди не замечают. Они, охваченные стремлением продвинуться как можно дальше в поселение оборотней, бегут вперёд, по пути быстро осматривая пустые жилища.       Сердце бешено бьётся в груди, когда Чимин видит, что у дома семьи Чон столпились альфы. Перед крыльцом, разметав по сторонам несколько разорванных тел, охраняет вход в дом серый волк. Люди машут мечами и целятся копьями, отскакивают назад от каждого выпада зверя, но их слишком много, и одному из них удаётся вонзить острый наконечник в бок оборотня под истошный визг Тэхёна:       — Папа!       Чимин влажно всхлипывает, когда грозно тявкающим рыжим клубком спешит на помощь оборотню маленький Ёнгук. Храбрый, бесстрашный… и такой глупый. С диким смехом альфы несколькими ударами меча добивают упавшего на землю зверя и кидают сверху на его серую шерсть безжизненное, истекающее кровью тело волчонка. Они поспешно уходят со двора, а дрожащий от ненависти Пак выпускает из рук белого малыша и крепче сжимает рукоять, когда один оставшийся альфа поднимается по ступеням крыльца и перешагивает через порог.       «Твари. Нелюди».       Чимин врывается в дом, держа перед собой клинок. С разбега пронзает им насквозь человека, и чуть не заваливается сверху, когда не успевает вытащить меч из рухнувшего на пол тела. С мерзким хлюпаньем вытягивает оружие, бегло окидывает взглядом побелевшее лицо Кима, трех прячущихся за ним волчат, и спешит обратно, чтобы провести в жилище ранее спасенных малышей.       — Чимин, ты ранен? — судорожно выдыхает Тэхён.       — Это не моя кровь, — коротко отвечает Чимин, становясь в проёме двери.       Больше некуда уходить. Люди повсюду, и оборотни бьются с ними практически напротив дома. Пожар неукротимо приближается, поочередно охватывая деревянные срубы, но Пак верит — у них ещё есть шанс на спасение. Работающие на вырубке оборотни должны были заметить поднимающиеся над общиной клубы дыма, или до них успели добежать волчата. Альфы наверняка уже спешат к ним. Они скоро появятся, нужно только немного подождать, продержаться несколько жалких минут; и это время всем собравшимся в доме может дать Чимин. Расставив ноги для лучшей устойчивости, омега замирает в дверном проёме и обеими руками крепче перехватывает рукоять меча, готовясь достойно встретить каждого, кто попытается к ним прорваться.       Победные вопли людей стихают, едва вдалеке раздаётся нарастающий шум от топота мощных лап. Через несколько мгновений оглушительный вой разрывает воздух, и толпу пришедших сметает разношерстная волна. С тонким звяканьем бьётся о порог выскользнувший из ладоней омеги меч. Чимин привычно подхватывает приковылявшего к его ногам белоснежного щенка, чуть пошатываясь, выходит на крыльцо и, хватаясь свободной рукой за перила, спускается по ступеням.       Он бредёт по залитой кровью дороге, не ощущая холода от треплющего его рубаху и волосы ветра. Смотрит на раскиданные трупы людей, их сломанные копья и погнутые мечи. Влажно шмыгает носом и утирает рукавом мокрые глаза, замечая бездвижно лежащих волков. Отпинывает в сторону ногами потухшие факелы и, полностью обессилев, опускается на ледяной песок.       Большая часть альф продолжают гнать людей к кромке леса, а другие, которые остались с омегами, перевоплощаются в людей. Они кидают друг другу в руки найденную в ближайших домах одежду и расхватывают топоры. Туша пожар, срубают горящие кусты с деревьями и быстро черпают из колодцев воду. Некоторые из них загнанно рыщут по улице, отыскивая своих мужей и детей. Оборотни крепко обнимаются и осматривают друг друга, помогают перевязать раны. Шумно переговариваются между собой и выкрикивают имена близких.       В белом мареве дыма Чимину всё происходящее кажется дурным сном. Он, словно в прострации, раскачивается из стороны в сторону. Слышит крики отчаяния и с каждым мгновением усиливающийся вой тех оборотней, которые находят своих близких бездыханно лежащими на земле. Видит, как молодой омега падает на колени перед своим сгоревшим домом и закрывает ладонями лицо, но заходится плачем от счастья едва к нему, звонко тявкая, подбегают два спасенных Чимином щенка.       — Сокджин! Где Сокджин?! — дико кричит Хосок, обеими руками зажимая хлещущую кровью рваную рану на плече чёрного волка, а тот извиняюще скулит и лижет лицо своего альфы, после чего опускает голову на его колени и закрывает глаза.       Перевязывающий ожоги какого-то оборотня лекарь бросает начатое и бежит к Юнги. Он бегло осматривает рану волка и оглядывается по сторонам.       — Несите его ко мне в дом, — машет рукой Чонгук и вновь склоняется над Тэхёном, который громко плачет, упав на тело убитого папы и крепко прижимая к груди мёртвого Ёнгука.       Альфа пытается осторожно поднять омегу с холодной земли, взять его на руки, но тот не позволяет это сделать.       — Почему люди так жестоки? Почему они снова отняли у меня папу и брата? — рыдает Тэхён, а Чонгук, не замечая, как по его собственному лицу скатываются слёзы, прижимает ладони к округлившемуся омежьему животу и умоляет успокоиться, потому что потерять ещё и его они не могут.       Чимин смотрит на перемазанных пеплом и кровью оборотней, пытается встать, чтобы хоть чем-нибудь помочь, но ноги не держат, и он лишь протягивает вверх руки, отдавая белоснежного волчонка в объятия к его подбежавшему отцу.       — Ёнхо, малыш, — неверяще шепчет белокурый альфа, осыпая поцелуями жалобно скулящего щенка и, спохватываясь, подзывает мечущегося поблизости мужа: — Любимый, он здесь!       Чимин безмолвно кивает головой, принимая слёзные слова благодарности, и провожает потухшим взглядом ушедшую семейную пару. Омеге хочется закрыть глаза, прямо сейчас лечь на пропитанный кровью песок и крепко уснуть. Забыть звучащие эхом звуки сражения, не слышать плач оборотней по убитым, не видеть чёрные пепелища домов. Омега смертельно устал и жаждет отдыха, но чьи-то горячие ладони обхватывают его плечи и вздергивают вверх.       Чимин утыкается носом в широкую грудь альфы. Из последних сил обвивает руками его шею и жадно дышит родным запахом. Жмётся к Намджуну и только в его тёплых, надёжных объятиях позволяет себе разреветься в голос, выпуская наружу весь пережитый страх и пропущенную через сердце чужую боль.

***

      Поздним вечером, когда общину накрывает тьма, подсвеченная лишь серебристым светом взошедшей на небо луны, Чимин выходит из дома. Он крепко держит за руку идущего рядом Намджуна, чтобы случайно не оступиться и не упасть. Они недолго стоят на краю дороги, дожидаясь пока ещё немногочисленную процессию, во главе которой шагают альфы, везущие за собой широкие телеги, и присоединяются к ней.       Толпа идет бесшумно, не слышно ни одного судорожного вдоха и на лицах не видно слёз — все погибшие были оплаканы своими друзьями и близкими ещё днем; и тишину нарушает только скорбный скрип деревянных колёс. Оборотни останавливаются у домов, помогают вынести укрытые белой тканью тяжёлые тела волков, осторожно грузят на телеги и продолжают свой путь. Низко опустив головы шагают альфы, потерявшие своих мужей, осиротевшие дети и омеги, которые крепко прижимают к груди укутанных погребальными саванами щенков, изредка оставляя на мягких полотнах ласковые поцелуи.       Намджун замедляет размеренный шаг, дожидаясь бредущего в толпе Чонгука, и Чимин, увидев в руках Чона белый свёрток, не может сдержать вырвавшийся всхлип.       — Не плачь. Не нарушай его покой, — одними губами просит Чонгук, и омега согласно кивает, вытирая ладонями мокрые глаза.       Они безмолвно выходят на поляну в сердце общины, посреди которой был заранее сложен огромный костёр. Заботливо укладывают тела убитых на пружинящие, словно мягкая постель, ветви и выбивают огнивами искры. Пламя медленно разгорается, укрывает теплым дымом белые коконы, трещит в морозном воздухе и через некоторое время жарко вздымается ввысь.       — Спите спокойно, — шепчет омега в сложенные у лица ладони.       — Ушедшие не спят, Чимин, — мягким тихим голосом объясняет Чонгук. — Они по свету луны поднимаются в небо, чтобы навсегда зажечься на нём яркими звёздами. Присматривают за близкими и молят судьбу быть благосклонной к оставшимся здесь, на земле.       Чонгук тяжело вздыхает и трёт ладонями лицо, а Чимин неотрывно смотрит, как погибшие сегодня оборотни в жарком дыхании огня обращаются легким пеплом и парят в серебристом сиянии, находя дорогу к своим праотцам. Омега верит всем сердцем, что добрый и мудрый вожак проведёт сыновей общины по бликам священной луны, отыщет верный путь, даруя каждому заслуженный покой и долгожданную встречу с давно ушедшими братьями и роднёй.       — Ёнгук и папа теперь с отцом, — словно услышав мысли Пака выговаривает Чонгук. — Он позаботится о них лучше, чем это смог сделать я.       Чимин высоко поднимает лицо, желая возразить беспомощно сжавшему губы альфе, что тот неправ. Ведь он был любящим сыном, ласковым братом, и если бы погибшие могли говорить, они сказали бы ему тоже самое. Но Пак не успевает. Чонгук внезапно опускает руку на омежье плечо и притягивает к себе. Крепко обнимает и выдыхает:       — Спасибо за Тэ и братьев.       — Не благодари, — мотает головой Чимин и пытается отстраниться от чужой груди, чтобы снова сжать пальцами ладонь стоящего рядом мужа. — Я не для тебя старался. Мне они тоже очень дороги.       — Знаю, — Чонгук послушно выпускает омегу. — И всё равно спасибо.       Медленно догорает погребальный костёр, оседает раскалёнными оранжевыми углями с пляшущими на них редкими языками пламени. Остатки его жара уносятся порывами ветра, и всех жителей общины, что пришли проститься с мёртвыми, обнимает колючий морозный воздух, но расходиться по домам оборотни не спешат.       Чимин непонимающе оглядывается вокруг, когда тихо перешептывающаяся толпа начинает сперва робко, а после более уверенно расступаться в стороны, освобождая узкий проход к стоящему поодаль жертвенному алтарю. Сотни жёлтых пронзительных взглядов устремлены на Намджуна, и тот, чуть поколебавшись, принимая решение, делает глубокий вдох и разжимает переплетённые с Чимином пальцы.       — Что происходит? — взволнованно спрашивает оставшийся стоять на месте омега у Чонгука.       — Община выбрала нового вожака.       Чимин с замиранием сердца следит, как его муж, разгоняя шагами стелющийся у ног белый дым, неспешно идёт к алтарю. Могучий альфа, широко расправив плечи, отходит всё дальше. По пути внимательно вглядывается в окружающие его лица, пытаясь заметить чужое сомнение или несогласие, но собравшиеся на поляне — все, как один — лишь учтиво склоняют перед ним головы. Он обходит жертвенный камень, берет в правую руку лежащий на его поверхности кинжал и поворачивается к оборотням.       — Сегодняшний день навсегда останется в наших сердцах, как день памяти и скорби, — раскатами грома проносится голос Намджуна. — Люди забыли условия договора, пришли на нашу землю и осмелились вероломно напасть на наших омег и детей. Оборотни никогда не прощали обид, а закон един для всех. Я не зову вас на бой — любая война рано или поздно заканчивается перемирием, — Ким обводит взглядом злобно сверкающую глазами толпу и переходит на громкий крик: — Я поведу вас на охоту! Утолим жажду мести человеческой кровью! Вы со мной, братья?!        Восторженные вопли разрывают в клочья воздух. Альфы по звериному ревут и вскидывают вверх руки, поддерживая принятое вожаком решение. Намджун проводит лезвием кинжала по своей левой ладони, несколько раз с силой сжимает и разжимает пальцы, выпачкивая их, после чего опускает руку на жертвенный камень, оставляя на нём кровавый отпечаток, как знак принесённой клятвы верного служения своей общине.       — Мы выходим на рассвете.

***

      — Мой волчонок, мой самый лучший в мире омега, — вновь и вновь повторяет Хосок, стоя на коленях перед кроватью в одной из спален дома семьи Чон. Он гладит ладонью по шерсти неподвижно лежащего на постели чёрного волка, и Чимин, складывающий в корзину окровавленные простыни, больно прикусывает зубами нижнюю губу, чтобы не разреветься. — Я помню тот день, когда мой лучший друг сообщил радостную новость, что в их семье родился омежка. Я помню, как впервые увидел тебя — крохотный слепой комочек — а после проводил рядом с колыбелью много времени, помогая твоей семье присматривать за тобой. Ты рос таким упрямым, ненавидел быть спелёнутым и постоянно перевоплощался в волчонка, чтобы выбраться из укрывающих тебя простынок и одеял, вновь перевоплощался в младенца и лежал голышом, из-за этого часто простужаясь. Все мы думали, что станет легче, когда ты немного подрастёшь, — погружённый в давние воспоминания альфа чуть хмыкает, — и ошиблись. С каждым годом следить за тобой становилось всё сложнее, и мы с Джунги — твоим старшим братом — сбивались с ног. Мы отнимали у тебя сосульки зимой и вытаскивали из луж по весне. Летом ты, совсем не умея плавать, норовил залезть в воду реки, а осенью отказывался носить шапочку и расстегивал пуговицы на верхней одежде. Ты падал с деревьев, несколько раз увязал в лесном болоте, а однажды чуть не свалился в колодец, решив, что забраться в закрепленное на гвозде ведро и спуститься вниз — это вполне увлекательное приключение. Ты рос на моих глазах, я всегда был рядом, и сейчас не смогу сказать с полной уверенностью, в какой момент полюбил тебя: когда ты стал привлекательным юношей, или гораздо раньше, когда я осознал, что никогда не смогу отдать тебя, никому из альф не доверю твою жизнь.       Чон мягко улыбается, перебирая в своей памяти самые важные и теплые моменты прошлых лет, но его лицо вновь удрученно вытягивается, едва он натыкается взглядом на побуревшие лоскуты ткани, плотно стягивающие волчье плечо.       — Мы были вместе всю жизнь, создали пару и опасались, что у нас не получится соединиться в семью. Ты помнишь ночь перед брачными боями? Помнишь, что сказал тогда? — Хосок быстро облизывает пересохшие губы и сглатывает застрявший в горле склизкий ком. Наклоняется ниже к омеге, чтобы почти беззвучно прошептать: — Ты мне сказал, что примешь любой исход битвы и смиришься с тем, что может произойти, но судьба определит лишь твою жизнь — над твоим сердцем она не властна.       Оборотень проводит рукой по тяжело вздымающемуся боку волка, и останавливает ладонь, чтобы ощутить под ней слабое биение.       — Оно моё, Юнги, — твердо выговаривает Хосок. — Ты отдал своё сердце мне, и я никогда не разрешу ему замолчать. Я дрался на брачных боях, вырвал нам право быть вместе. Теперь пришел твой черед. Юнги, борись! Не позволяй чужой злой воле разлучить нас и не иди на влекущий свет луны. Я умоляю, останься со мной, волчонок. Останься со мной навсегда.       Альфа в последний раз проводит рукой по чёрной шерсти и целует волка в нос. Медленно поднимается на ноги и подходит к замершему Чимину.       — Береги его. Для меня.       — Для всех нас, — поправляет омега оборотня, и тот согласно кивает головой.       Они выходят из комнаты, оставляя дверь открытой, и направляются к спальне Чонгука и Тэхёна.       — Чонгук, нам пора, — сухо говорит Хосок и уходит на кухню, где около входной двери лежит его небольшой мешок с заранее собранными необходимыми вещами.       — Не уходи, — тихо просит Тэхён сидящего рядом на кровати мужа. — Ты не обязан идти на войну. Я слышал, как Намджун сказал, что ты можешь остаться.       — Не могу, — альфа тянется рукой, чтобы осторожно стереть струящиеся по вискам омеги слёзы. — Люди забрали жизни наших близких и дорого за это заплатят. Я не смогу оставаться в стороне.       Тэхён, смиряясь с неизбежным, тяжело вздыхает, но выпускать из пальцев ладонь мужа не спешит. Чонгук продолжает ласково уговаривать, и свободной рукой поочередно подхватывает топчущихся по постели пушистых щенков, чтобы ссадить их на пол, опасаясь, что кто-то из них может по неосторожности наступить лапой на омежий живот; но волчата глухо ворчат на старшего брата и снова запрыгивают на кровать к Тэхёну.       Раздаётся шорох открываемой двери, и Чонгук, на прощание крепко расцеловав мужа с волчатами и пообещав очень скоро вернуться, выходит из спальни. Вслед за ним идёт Чимин, убедившись, что утомленный бессонной ночью Тэхён вовсе не собирается горько плакать, а закрывает глаза, чтобы поспать.       Чонгук быстро запихивает в свой мешок последние вещи и оглядывается на Пака.       — Позаботься о них, пока я далеко.       — Буду заботиться, даже когда ты снова будешь рядом, — обещает Чимин.       Чон, давая возможность супружеской паре попрощаться наедине, спешно выходит за дверь, и омега подходит ближе к пришедшему Намджуну.       — Собрался? Ничего не забыл? — мямлит Чимин.       Он отводит свой взгляд и неловко переступает с ноги на ногу, не зная, что ещё сказать мужу. Теребит пальцами подол рубахи и судорожно перебирает в голове подходящие для данного случая слова, но все они кажутся омеге безнадёжно жалкими и неискренними.       Его волк уходит охотиться на людей. Стая собирается на поляне, чтобы стереть с лица земли одну из человеческих деревень, и омегу подташнивает от страшных образов и мыслей. Оборотни не стали преследовать напавших на общину альф, которые успели скрыться в лесу. Пак уверен, что сейчас те бегут в сторону родной деревни, стремясь как можно скорее встать на её защиту. Путь от деревень до общины этим летом у оборотней, несущих на своих плечах паланкин с омегами, занял около трёх дней. Возможно, спешащие люди преодолеют эту дорогу немного быстрее. Но для сильных и выносливых волков это расстояние — пустяк! Вышедшая из общины с первыми лучами солнца стая будет на месте уже этой ночью; и вернувшихся в родные края людей-альф встретит разъяренная свора жадных до крови волков да выжженный дотла пустырь.       Пощады не будет. Никому.       Чимин переминается с ноги на ногу и смотрит в пол, не в силах подобрать нужных фраз.       А какими напутственными речами провожали деревенские омеги своих братьев и мужей? И сладко ли им сейчас спится в мягких постелях, зная, что их альфы ушли убивать? О чем они радостно переговариваются со знакомыми и соседями? И как сильно ждут возвращения с победой своих «защитников»?       Омега сжимает кулаки, ярко представляя, как люди заразительно смеются, заранее обсуждая между собой ожидаемую победу людей над оборотнями. Как вытирают редкие слёзы старики, гордясь своими сыновьями. Как беззаботно и от всей души поют песни молоденькие омеги, решив, что отныне им нечего бояться и ночь Белой Луны для них не настанет никогда. Как более зрелые по возрасту омеги деловито размышляют вслух, какие ценные трофеи принесут в дар их мужья. И как деревенские мальчишки громко спорят на улицах, чей отец храбрее и который из них сможет раздобыть больше отрубленных волчьих голов и лап. Быть может, они даже мечтают, что альфы пригонят несколько «волчьих отродий», чтобы все жители смогли вдоволь натешиться с ними, таская на поводках по мёрзлым дорогам деревни, перед тем как придушить или утопить в ледяном ручье.       Чимина трясёт от ярости, но на смену злящим образам вдруг в памяти всплывает доброе лицо мудрого вожака и его по-отечески ласковое «сынок». Он вспоминает ясную улыбку папы Чонгука, который всегда встречал с распростертыми объятиями и старался угостить повкуснее. Омега снова слышит звонкое, весёлое тявканье Ёнгука, маленького храбреца, который должен был вырасти в сильного охотника, но никогда им не станет, оставшись в воспоминаниях всей общины смелым и отчаянным рыжим щенком. В широкой плетёной корзине, что стоит за спиной, сложены простыни, запятнанные вышедшей из раненого черного волка кровью и сгустками мягкой слизи, которые уже следующей весной должны были появиться на свет в виде пары очаровательных малышей, которых так долго ждали и Юнги, и Хосок.       И нужные слова находятся сами.       — Намджун, — омега обхватывает ладонями лицо альфы и бесстрашно смотрит в его желтые глаза. — Убейте их всех.