***
Альфы возвращаются ранним утром седьмого дня, и, глядя на них, Чимин понимает, почему обратная дорога заняла так много времени. Оборотни устало шагают по улице в человеческом обличье. Под обеспокоенные перешептывания и переглядывания вышедших из домов омег и волчат толкают перед собой огромную телегу, доверху заваленную каким-то непонятным тряпьём. Пак приподнимается на цыпочки, чтобы рассмотреть получше, но издалека не может разобрать, чем именно нагружен воз. Чимин даже с тоской думает, что кто-то из альф погиб на охоте, и их тела доставили в общину, чтобы родные и друзья могли с ними проститься, но, подойдя ближе, с удивлением понимает, что это не так. Широкая телега наполнена постельными принадлежностями — по бокам высоко обложена пышными подушками, а сверху укрыта многочисленными одеялами. Подошедшие к возу омеги теребят в руках развешанные на деревянных бортах мягкие полотенца и непонимающе смотрят на своих довольно улыбающихся мужей и братьев. Чимин тоже не может понять, зачем альфы притащили с собой из уничтоженной деревни всё это ненужное барахло, и хочет спросить об этом крепко обнявшего его со спины Намджуна, но не успевает. Один из старших альф, запястье которого опутано шерстяной нитью, осторожно приподнимает край пестрого одеяла, недолго шарит под ним рукой и достаёт ребёнка. Крохотный, тепло укутанный омежка, которому на вид едва исполнилось два годика, капризно хнычет и трёт кулачками заспанные глазёнки. Он обводит внимательным взглядом всех собравшихся, морщит лицо и оттопыривает нижнюю губу, готовясь зареветь, но альфа, что-то ласково приговаривая, несколько раз высоко подбрасывает его на руках. И с первыми лучами восходящего солнца погрузившуюся в серое уныние общину озаряет заливистый и искренний детский смех. Альфы подходят к телеге и сбрасывают на дорогу одеяла, показывая всем жителям забранных из деревни детей. Эти малыши — самым старшим не больше трёх лет — лежат спелёнутые на теплых пледах или сидят, жадно обсасывая свои пальчики и испуганно озираясь по сторонам. Кто-то из них, разбуженный ледяным ветром, начинает громко плакать, а кто-то доверчиво тянется к уже хорошо знакомым за время пути альфам, чтобы те поскорее взяли их на ручки. Громко охнув, несколько омег срываются с места и бегут в сторону фермы, чтобы как можно быстрее завершить утреннюю дойку коз и накормить голодных детей. Шумно переговариваясь, оборотни обступают воз, расхватывают омежек и, счастливо улыбаясь, расцеловывают бледные, осунувшиеся личики. Суетящиеся под ногами волчата нетерпеливо запрыгивают на телегу, желая как можно быстрее обнюхать и познакомиться со своими новыми братьями и друзьями, и протестующе визжат, когда крохотные ручонки слишком сильно сжимают пушистую шерстку или больно дергают за ушки и хвосты. Альфы прижимают к груди выбранных ещё во время дороги детей, а остальных разбирают семейные пары. — Я подумал, что эти омеги нужны общине, — шумно выдыхает Намджун, наблюдая, как Чимин ошарашенно смотрит на всё происходящее. — Дети ещё малы и очень скоро забудут свою прошлую жизнь. Многие одинокие альфы, никогда не имеющие мужей, теперь смогут воспитать своего ребёнка, а те семьи, которые потеряли волчат, найдут в малышах необходимое утешение. Эти омеги вырастут с нами и, когда придёт время, станут замечательными мужьями. — Мы тоже возьмём себе одного на воспитание? — поворачиваясь лицом к мужу, робко спрашивает Пак, а когда альфа от удивления округляет глаза, сбивчиво объясняет: — Потому что может случиться так, что у нас не будет своих детей и… — Чимин, — стонет Намджун, перебивая говорящего, — у нас будут свои дети, надо только немного… — Да помню я, помню. Надо подождать до следующей осени, — ворчит омега, а сам сильнее обхватывает руками оборотня и искренне верит ему, потому что вожак не может ошибаться. Каждое его слово и решение — непреложная истина. Блестящими от радости глазами Чимин смотрит, как оборотни общины, стряхивая с израненных сердец серый пепел скорби, пробуждаются от долгого прозябания в унынии и тоске. Забывая все горести, оборотни радостно смеются и переговариваются между собой, спрашивают у детей их имена, а самым маленьким и несмышленым, шутливо споря и пререкаясь с родней, придумывают новые. Чимин чуть отстраняется от Намджуна и смотрит вниз, когда чувствует, как кто-то, привлекая внимание, требовательно скребёт коготками по толстой шерстяной ткани его штанов. У его ног, высоко задрав голову, стоит ребёнок; и по выглядывающим из-под смешной вязаной шапочки белокурым локонам и подвешенной на груди левой руке Пак мгновенно узнает этого альфочку. — Здравствуй, Ёнхо, — ласковым голосом шепчет омега и присаживается на корточки, чтобы их лица были на одном уровне. — Как твоя ручка, не сильно болит? — Совсем не болит, — сурово поджав губки, мотает головой альфочка и сразу же жалуется: — Но дядя Сокджин сказал, что у меня сильный вывих, перевязал руку и запретил перевоплощаться. А бегать на двух лапах так неудобно! Ребёнок обиженно пыхтит, и Чимин заливается громким смехом. Он, желая хоть немного утешить малыша, гладит его по голове и убирает под шапочку выбившиеся прядки волос. — Люди больше не придут к нам? — вдруг тихо спрашивает альфочка. — Они больше не захотят обидеть нас или отнять... их? Ёнхо жестом руки указывает на воз, в котором привезли деревенских омежек, и Чимин твердо отвечает: — Этого никогда не случится. Омега уверен в своих словах — уничтоженная волками деревня станет вечным напоминанием всему человеческому роду, что случится с каждым из них, если они осмелятся вновь развязать войну. Люди никогда не придут с оружием в руках на землю оборотней. Никогда не обнажат мечи и не поднимут острые копья на добрых и удивительных созданий. Пак знает, что боль от потерь ещё не раз и не два охватит души многих и выльется горькими слезами, но именно в этот час он так же верит, что каждый из жителей общины найдет в себе силы начать новую жизнь, собирая по крупицам бережно хранимое счастье. Он смотрит на Юнги, который вопреки здравому смыслу и уговорам друзей всё-таки вышел встречать своего вернувшегося с победой альфу, и теперь Хосок держит его на руках, что-то жарко нашёптывая на ушко, на что Мин довольно щурится и согласно кивает головой. Они потеряли многое, но сумели уберечь самое главное и ценное — друг друга. Не переставая обнимать Намджуна, Чимин с интересом наблюдает за практически светящемся от счастья и гордости Чонгуком, который, стоя перед Тэхёном на коленях, гладит и целует через одежду омежий живот, а рядом с ними носятся тявкающие от восторга три волчонка. Эта совсем юная семейная пара в одночасье стала многодетной, но обрушившиеся хлопоты по воспитанию трех неугомонных щенков, кажется, ничуть их не пугают. Чимин уверен, что Тэхён станет ласковым папой для осиротевших малышей, а Чонгук, как и прежде, будет заботливым старшим братом, заменяющим волчатам отца. Чимин чуть хмурит брови, замечая на шее Чона уже пожелтевшие продолговатые пятна, что виднеются из-под ворота одежды. — Чонгук был ранен? — обеспокоенно спрашивает омега, на что Намджун отрицательно мотает головой. — Нет. Это дедушка побил его палкой, когда Чонгук полез под кровать, чтобы познакомиться с твоими перепуганными племянниками. Омега, не веря в услышанное, поднимает на оборотня растерянный взгляд. — Несмотря на преклонный возраст, твой дедуля оказался на удивление бойким старикашкой, — как ни в чем не бывало, продолжает рассказ Намджун. — Когда мы пришли, он успел спрятать детей, потом поколотил Чонгука и долго размахивал перед нашими лицами палкой, голося на всю округу, что ему терять нечего, он свою жизнь почти прожил, и малышню мы заберем только через его труп, — альфа с нежностью смотрит на мужа, которого начинает мелко потрясывать. — Теперь мне понятно, в кого ты таким боевым уродился. — Что ты такое говоришь? — едва шепчет Чимин. У него внезапно подкашиваются ноги и, чтобы устоять, он сильнее цепляется пальцами за одежду альфы, почти виснет, чувствуя, как сильная рука обхватывает его поперек талии, не давая упасть. — Когда мы растерзали всех жителей деревни, забрав с собой только малышей-омег, убили пришедших за нами следом альф и сожгли все дома, мы разделились на группы и, прихватив человеческие головы, обошли все оставшиеся поселения. Мы сгоняли людей на площади и объясняли им, что отныне забирать омег будем каждые девять лет. Никто с нами не спорил — оборотни умеют убеждать, — ухмыляется Намджун, но тут же переходит на обычный спокойный тон. — Я пошел в твою деревню, Чимин. Пока Хосок на правах старшего разъяснял всё толпе, кидая им под ноги оторванные головы, мы с Чонгуком незаметно пробрались в твой дом, чтобы дождаться возвращения родителей и поговорить с ними. — Как ты смог его найти? Ты ни разу там не был, — сипит омега. — Ты так много рассказывал о нём Джуни, что найти его оказалось совсем не сложно, — Намджун расплывается в довольной улыбке и прикрывает глаза, вспоминая. — Он ничем не украшен, в отличие от всех деревенских домов, во дворе растут две рябины, которые дедушка посадил на рождение внуков, а также чересчур высокий сруб колодца и песочница… Чимин жмурит глаза и жует нижнюю губу. Нельзя поддаваться обманчивой надежде. Омега очень благодарен мужу, ведь он сделал для него так много, но все старания оборотня были напрасны, потому что… — Они всё равно не поверили тебе. Спасибо, что ты попытался объяснить им всё случившееся со мной, но это бесполезно. Они в любом случае продолжают думать, что я мёртв, — не скрывая горькой тоски, качает головой Пак, и замечает, что Намджун стыдливо отводит свой взгляд. — Чимин, я, наверное, не имел права так поступать и брать без спроса твои вещи, — альфа неловко улыбается, надеясь, что омега не будет на него обижаться. — Просто я не был уверен, что у меня получится… В общем, я отдал родителям твою вышивку. Ту, которую ты мастерил после отравления. Они узнали твою работу… и себя на портрете тоже узнали. Внутри Пака будто взрывается что-то, растекаясь с ног до головы обжигающим жаром. Он жадно хватает ртом ледяной воздух, а внутри него кипит бурлящая лава из эмоций и чувств. — О чем ты с ними говорил? Что они сказали тебе в ответ? Умоляю, расскажи мне всё! — почти кричит омега. — Тише, мой хороший, — шепчет в ответ альфа, слегка испуганный подобным поведением. — Говорили в основном папа и дедушка. Расспрашивали, как ты живешь, хорошо ли кушаешь и нравится ли тебе быть замужем. Узнавали про наши обычаи… — А отец? — нетерпеливо перебивает Чимин. — Ну, остаться с ним, чтобы ходить на охоту и жить в собачьей будке он мне не предлагал, — тихо посмеивается Намджун, но под чужим возмущенным взглядом вновь становится серьёзен. — Отец говорил мало, в основном слушал, но зато он попросил кое-что передать тебе. Оборотень ненадолго отходит к уже пустой телеге, чтобы отыскать свой дорожный мешок. Возвращается к омеге, распутывает завязки мешка и вынимает заботливо сложенную вещь. — Я не знаю, для чего это было нужно, — потирая шею, говорит Намджун. — Но отец сказал, что ты обязательно поймёшь. Чимин, крепко сжав пальцами, встряхивает перед собой тканью и изумленно округляет рот. В его руках — свадебный наряд. Сшитая и вышитая отцом праздничная рубаха. Та самая одежда, которые шьют отцы, когда в их семье рождается омега, и в которую был бы облачён Чимин, если бы вышел замуж в родной деревне. Сшитая отцом и отданная в руки сына свадебная рубаха — как знак родительского благословения на брак. — Ещё одну такую же он попросил передать Тэхёну. Чимин вырывает из ладоней Намджуна ещё одну протянутую вещь и крепко прижимает к груди. Боясь позорно разреветься, он часто моргает глазами и комкает пальцами ткань. Теперь ему стало понятно, для кого отец мастерил несколько лет назад свадебный наряд. Не являясь настоящими родителями, семья Чимина искренне полюбила соседского омежку. Не имея возможности забрать того к себе после смерти папы, они чувствовали ответственность перед Тэхёном и желали ему счастья. Невзирая на чужие злые слова и сыпящиеся на омегу страшные пророчества, продолжали верить и надеяться, что тот встретит на своем жизненном пути такого альфу, который примет и полюбит всем сердцем. Молились богам, чтобы сирота не повторил судьбу своего папы. Отец мечтал выдать Тэхёна замуж и сшил ему свадебный наряд. Наверное, семья Пак действительно хорошие люди, раз боги услышали их молитвы. — Я обязательно передам эту вещь Тэхёну, но немного попозже. Он так много пережил за последнее время, что не нужно его лишний раз волновать, — говорит Чимин Намджуну, на что тот согласно кивает, а омега подносит к лицу сжатые в руках рубашки и глубоко вдыхает сохранившийся в ткани запах дома. Родительского дома. Не его. Потому что в доме Чимина нет громоздкой печи, но есть сложенный из белого камня очаг. В доме Чимина нет тяжелых замков и крепких засовов, а его двери всегда открыты для заглянувших на огонек гостей. В доме Чимина всегда пахнет свежей выпечкой, травяным чаем и мокрой шерстью. В нем пахнет волком. Его волком. — Идём домой, — успокаиваясь, говорит Чимин и тянет мужа за руку. — И пообещай, что вспомнишь и расскажешь мне всё-всё-всё. Каждое слово. — Я вспомню и расскажу тебе даже о каждом вздохе, — улыбается Намджун и обнимает омегу за плечи. Они идут по дороге, наблюдая, как оживает община. Из высоких труб поднимаются в небеса густые столбы дыма от пылающих в домах очагов и жарко растапливаемых бань. Омеги перетряхивают содержимое шкафов и комодов, выискивая крохотные вещи, из которых уже выросли их дети, чтобы обменяться или просто отдать их соседям. Альфы-скорняки бегают из одного жилища в другое, снимая с прибывших в общину малышей мерки, для пошива теплой обуви с мягкими шубками. Улица наполняется дразнящими ароматами, доносящимися через распахнутые ставни кухонь, и детвора бегает по дворам, любопытно заглядывая в чужие окна и выискивая, что повкуснее. А ближе к вечеру начинается снегопад. Порывистый ледяной ветер пригоняет тяжелые сизые тучи и, словно завершая свою работу, уносится прочь. Крупными хлопьями валит снег, скрывая на дороге бурые пятна и укрывая уродливые пепелища сгоревших домов. Дети вытаскивают на улицу достанные из чуланов широкие лопаты и громко возмущаются, когда взрослые убирают их обратно, терпеливо объясняя, что для насыпания горок ещё очень мало снега. Тявкающие волчата носятся по всей округе, с разбега зарываются носами в белый пух и смешно отфыркиваются. Сидящие на руках новых родителей маленькие омежки крепко держат в ручонках наливные яблочки, которые принесли оборотни из глубоких погребов, и звонко хохочут, наблюдая за резвящимися щенками. Дети важно рассказывают друзьям о своих братишках, а небольшая стайка волчат затевает шумную драку, не поделив между собой особенно очаровательного «жениха». Община с каждой минутой всё больше оживает, и Чимин не может сдержать счастливой улыбки, когда видит вокруг эти перемены.***
Расположившийся в глубоком кресле Намджун, лениво потягиваясь, широко зевает, и Чимин шутливо засовывает в его рот палец, чтобы постучать ногтём по острым клыкам альфы. — Не хулигань, а то поранишься, — убрав от своего лица руку мужа, говорит Намджун. Вместо ответа Чимин тянется к оборотню, чтобы оставить на его губах легкий поцелуй, и соскальзывает на пол. Он подходит к очагу, пламя которого давно угасло, и теперь комнату озаряет лишь тусклый свет тлеющих углей. Недолго ворошит их кочергой, чтобы лучше прогорели, наблюдая при этом за вставшим следом оборотнем. Намджун, устало шаркая ногами, собирает и уносит в кладовую остатки ужина, небрежно протирает стол от крошек и складывает грязные миски и кружки в широкий таз — этим вечером мыть посуду не возникает желания ни у человека, ни у оборотня. — Ложись в постель и отдыхай, — ласковым голосом убеждает Чимин, видя, как альфа сонно моргает глазами. — А ты? — А я тоже лягу. Но чуть позже. Чимин провожает взглядом ушедшего в спальню мужа и осторожно подходит к входной двери. День был наполнен радостной суетой, и омега чувствует себя до жути уставшим, но начавшийся ближе к вечеру снегопад не прекращается и очень скоро всё вокруг будет занесено белой пеленой. Пак быстро натягивает на ноги обувь и набрасывает на плечи верхнюю одежду, шагает за порог и спускается с крыльца во двор. Вслушиваясь в раздающиеся в сгущающихся сиреневых сумерках громкие оклики оборотней, которые просят своих детей возвращаться домой, и жалобный скулёж ребятни, отпрашивающихся у родителей погулять ещё немного, Чимин заходит за угол и опускается на корточки. Он быстро шарит руками по припорошенной снегом земле напротив окна. Переползает с места на место, чтобы как следует исследовать всю возможную территорию, и даже на мгновение пугается, что вещица могла быть найдена и унесена кем-то из малышей, но сразу же отметает эту мысль — оборотни никогда не прикасаются к вещам, которые им не принадлежат. Старания омеги не проходят зря. Уже через недолгое время ему удаётся найти под снегом то, что он искал, и, отогревая покрасневшие и озябшие пальцы в густом мехе жилета, Чимин возвращается в дом. Он, насвистывая весёлую мелодию, стряхивает с себя теплую одежду и сразу направляется в чулан, где берёт с полки молоток и короткий гвоздик. Тремя несильными ударами намертво приколачивает к верхней части входной двери найденную вещь и, полюбовавшись на результат своей работы, уходит в спальню, по пути оставив молоток на кухонном столе. Омега быстро освобождается от одежды и проскальзывает под одеяло. Он двигается по кровати ближе к оборотню, и тот обхватывает ногами замёрзшие ступни мужа, согревая теплом своего тела. Чимин утыкается носом в обнаженную грудь лежащего на боку Намджуна и довольно выдыхает. Он дома, а рядом его муж. Вожак. Защитник. Друг. Любимый. Рядом — оборотень, и омега не знает, с кем он мог бы быть так же счастлив. К входной двери крепко прибит небольшой деревянный амулет, который, как и желал старший брат, принес Чимину удачу и помог найти дорогу домой.